Эмерли всегда любила горы — наверное, потому, что родилась и выросла на равнине.

Свой первый же отпуск она решила провести у гор, обнаружила, что с утра до ночи способна сидеть на месте, любуясь могучими скалами, царапающими небо, и уже собиралась остаться вблизи своих любимиц на всю жизнь — но тут по знакомству подвернулось теплое местечко в личной охране будущей президентки, и как-то глупо было такой шанс упускать.

Но меньше любить горы она не стала, и к тридцати годам ни разу не видела моря, зато неоднократно видела и покоряла горы; в одном из курортных городков у подножия ей встретилась и любовь всей жизни, с которой завязался бурный роман, закончившийся, как и полагается курортному роману, в день отправления поезда домой.

Любовь представилась Еленой, хотя звали ее наверняка по-другому, и впоследствии Эмерли жалела лишь о том, что по глупости назвала свое настоящее имя; но сожаление быстро потухло в ворохе повседневных дел. Лишь одна любовь была важнее повседневных забот и переживаний: любовь к горам.

— Кто отправится в сопроводительную миссию к горной гряде у северных границ? — спросил предводитель стражниц, заглянув в комнату отдыха.

Коллеги разом посмотрели на Эмерли.

Она знала о горах все и даже больше, лучшей кандидатуры нельзя было и представить; она могла бы, глядя на изысканно-голубое небо, вспомнить кокетливые улыбки Елены и их совместные рассветы, встреченные в объятиях друг друга в комнатах гостиниц, но даже если бы она об этом вспомнила, то не вздумала бы грустить. Елена осталась в прошлом, а горы были в настоящем и в будущем — и все, что было связано с горами, было, безусловно, прекрасно.

Встреча с императором-соседом была назначена на раннее утро, в маленьком ресторане, обычно обслуживающем туристов, но по такому важному случаю закрытым для простых людей; у императора была впечатляющая свита, сердитый взгляд и усатое лицо. Ему не нравилось ни избрание президентки в демократических выборах, ни ее набор половых органов; и уж точно ему не понравилось то, что стоило двум делегациям встретиться, как одна из спутниц президентки зашлась веселым смехом. Он что, был смешон? Какая наглость! Да у президентки даже усов нет — вот кто смешна!

А Эмерли просто не могла сдержаться.

Елена в шлеме и панцире уже была чуть менее воздушной нимфой, чем та женщина, с которой они бегали под ручку по горам, но все равно была все той же Еленой; теперь-то Эмерли невольно вспоминала и крепкие мышцы любовницы, и шрамы, и командирский голос, короче, все то, что должно было намекнуть ей на военную профессию Елены, но что уж теперь-то вспоминать? Сама Эмерли тоже была закаленной в боях дамой и потому ничего не заподозрила тогда, а теперь, понимая, что закрутила курортный роман с предводительницей идеологического врага, чувствовала по этому поводу лишь легкую, немного ироническую веселость. Ну и что? Курортный роман курортным и останется, а с кем и где — это уже дело десятое. Максимум, что от него стоит ожидать, это приятные воспоминания, и...

Елена сняла шлем и подмигнула ей незаметно, в животе как будто что-то шевельнулась. Вот паразитство!

Переговоры протекали так долго и нудно, что невольно приходилось себя чем-то занимать; Елена развлекалась тем, что подмигивала, двигала бровями и хихикала, а Эмерли в свою очередь увлеченно пыталась этого не замечать. Коллеги и подруги перешептывались и хихикали тоже, император нервничал, а президентка стоически ничего не замечала, делая вид, что полностью сосредоточена на работе. Вскоре уже стало ясно, что переговоры ни к чему не приведут, и градус веселости вырос пуще прежнего: если уж все равно просто так сидим, почему бы не провести время весело?

Елена совсем разошлась и послала воздушный поцелуй; Элмери полушепотом поведала всем вокруг об их знакомстве и любви к скалам, опуская, однако, особенно компрометирующие моменты. Вряд ли им было, что скрывать, по крайней мере, вражеская сторона явно уже все прекрасно поняла, но честь Елены — Елены же личное дело.

Президентка объявила об окончании переговоров, обе свиты уже предвкушали ужин и ни о чем другом не могли думать.

Впрочем, Эмерли была больше сосредоточена на других вещах, и, судя по всему, не одна она.

— Там за тобой пришли, девочка, — хихикнули коллеги, и, обернувшись, она увидела Елену в дверях их квартиры.

— Это инвазия? — полусерьезно спросила Эмерли.

— Скорее приглашение, — заметила Елена. — Прогуляемся?

Эмерли чувствовала, как пылают щеки, и ругала себя за это — ведь все, что их связывало, это глупый курортный роман, две недели совместного веселья и ничего больше; более того, они обе были воительницами, обреченными, в случае худшего расклада, сражаться друг с другом на поле войны.

— Ну, идем? Чего?

Елена улыбнулась, как будто говоря: да, я все понимаю, но это будет потом, не сегодня, может быть, не в этой жизни, и Эмерли поняла, что придется сдаться.

— Пойдем смотреть на горы?

Елена фыркнула, как будто эти слова прозвучали шуткой, и ласково произнесла:

— Отправимся покорять пик.

Коллеги обменялись шуточками и пообещали прикрыть.