Вообще-то, имен у русалок не бывает, но если какой-нибудь из них очень уж хотелось одно такое заиметь, то они обращались за помощью к жителям суши. Флоридее и Порфире попалась какая-то любительница ботаники, и поэтому обе они были названы в честь красных водорослей; впрочем, для русалок это были вполне подходящие имена.

А еще, вообще-то, языка у них тоже не было. Языки суши русалки учили уже в довольно взрослом возрасте, слушая разговоры двуногих или получая уроки от более старших русалок, ведь если ты не способна говорить с жертвой, то и затащить ее в свои объятия будет сложновато. А там, того и глядишь, голодная смерть — одними рифовыми рыбешками не наешься! Однако Флоридея и Порфира выросли довольно глубоко, далеко от берега, там, где очень редко проплывали знающие человеческие языки особи. Поэтому разум, внесенный в головы русалок богиней, с годами почти померк, и если бы им не удалось сохранить крохотный островок любопытства, то к первому нересту они стали бы совсем почти рыбами. Они видели такие примеры у своих подруг — рожденные вполне разумными существами, отдаленные от берегов русалки со временем утрачивали за ненадобностью всю свою человечность, нападали либо на моряков, либо на водолазов, а то и вовсе перебивались крупной рыбой. Но Флоридея и Порфира были другими. Флоридея и Порфира знали, что разум способен открыть для них невероятные перспективы, и ни за что не хотели со своим разумом расстаться. Как и не хотели расставаться друг с другом.

Они изобрели свой подводный бессловесный язык, чтобы говорить друг с другом дома, пусть он и был ограничен двумя-тремя десятками слов. Они выучили наизусть свои имена и даже придумали для них обозначения на своем языке: "Флоридея" была двумя пальцами, вытянутыми вверх, а "Порфира" — раскрытой ладонью. Они часто устраивали заплывы к берегам, делая вид, что там лучшая дичь, и возвращались домой голодными, потому что до самого вечера только и делали, что слушали разговоры наземных, пытаясь повторить слова и разобраться в фразах. Иногда их замечали, и некоторые наземные предлагали свою помощь в изучении языка, но большинство в ужасе убегали — на суше русалок боялись. 

В принципе, не просто так.

Приятно сидеть на покрытом мягкой тиной камне, подставлять спину морскому прибою, хорошо греть лицо в теплом сиянии Нами! Еще лучше, если прежде выдалась хорошая охота, и теперь на языке был вкус крови: на сытый желудок и думается легче.

— Вы убили?!

По берегу бегала человеческая женщина в длинном платье (Порфира хотела бы себе тоже такое платье, если бы оно не мешало плавать). У девушки было испуганное лицо, открытый, будто у рыбки, рот, обезумевший взор; завидев русалок, она прямо в ботинках запрыгнула в воду и помчала к ним.

— Вы убили!

Порфира лежала головой на хвосте Флоридеи, морской бриз осыпал их белоснежными искрами пены; того, что искала человеческая девушка, у них не было.

— Вы не видели? Он юноша, ему двадцать восемь лет, рыжие кудри, веснушки на носу, — протараторила девушка, заламывая пальцы. — Он ушел из дома, и вот — не возвращается!

Флоридея открыла рот и тщательно выговорила, клацая зубами:

— В каком же ты отчаянии, раз спрашивать русалок о помощь, человечица.

Волны сбили человеческую девушку на колени — или это она не смогла устоять от ужаса?

— О да, я в отчаянии, я в отчаянии... я люблю его! Больше жизни!

Порфира и Флоридея переглянулись; такого слова они еще не знали.

— Что такое лю... лю... любофь?

Девушка закрыла ладонями лицо, море рыдало с нею дуэтом.

— Любовь — это чувство, русалки! Это когда ты все время ходишь с этим человеком, везде с ним, обо всем ему рассказываешь и обо всем выслушиваешь. Это когда в тяжелые моменты ты поддерживаешь его, а он — тебя, когда все твои мысли и планы связаны с ним... когда мир кажется ярким, если он рядом, и серым — если его нет! Короче, любовь это... Это что-то вот здесь.

Она положила ладонь на свою грудь, туда, где у людей бывало сердце; Флоридея и Порфира задумчиво посмотрели друг на друга.

— Мы не убивали рыжий, — твердо заявила Флоридея. — Твоя любофь уплыть и бросить тебя. Твоя любофь — больше не твоя. Ничто не вечно...

Волна накрыла человечицу с головой, а та в своем отчаянии даже барахтаться не пыталась, так и ушла под воду, словно камень; Порфира соскользнула с хвоста подруги и нырнула вслед за ней. Платье намокло и тащило ко дну, длинные волосы обмотались вокруг шеи, но волею богини она была еще жива, когда Порфира вытащила ее на поверхность.

— Оставь, мне незачем жить!

— Если бы Порфира уплыть, то я бы тоже утонуть, — со смехом заявила Флоридея. — Но не ради самца, не ради самца!

— Если бы Флоридея уплыть, я бы зачахнуть от тоска, — согласилась Порфира. — Но самцы? Самцы безответственны и глупы, не стоит плакать по самцы. Они нужны только на нерест.

— Да, да, только на нерест.

Человеческая девушка, вытянутая на камень, чихала, кашляла и обнимала трясущиеся колени мокрыми руками, ошалело глядя на русалок.

— Да вы — да вы две — да вы же любите друг друга!

Порфира и Флоридея растерянно уставились друг на друга; такого им еще никто не говорил.