***

11.11.2038

Для Терезы эта война была не первая и уж тем более не последняя, и финал ее был очевиден с самого начала, но не всем, конечно. Кто-то всегда лелеет мечту, что можно вернуться к былому, забыть ужасные сцены и вычеркнуть имена погибших из истории.

В ту холодную ночь Тереза Рид была готова, казалось бы, ко всему. С ее опытом и сноровкой если не победа, то выживание было обеспечено, и какая разница, что противник их — машина, не имеющая привычки промахиваться. Силы были неравны, и все это понимали.

Им был дан приказ обороняться и не пускать андроидов дальше. Линия фронта — бетонные баррикады и мешки с песком, поваленные полицейские машины и мусорные баки. И все, что могло пойти не так, пошло. Но первым, конечно же, подвел снег. Его было так много, что визоры приходилось протирать каждые две минуты. Тереза выкуривала одну сигарету за другой, в перерывах отгоняя назойливых железяк от подступов в лагерь уничтожения, современного концлагеря.

Ей это совсем не нравилось, но не то, чтобы у нее был выбор. Выбор был у машин, которые внезапно открыли в себе личности и стали требовать свободы, зажав в одной руке современную экономику, а в другой — все возможные виды огнестрела. И черт знает, где они его добывали.

У нее было скверное настроение с самого утра, когда их подняли и впихнули в руки оружие. Вот, мол, бытовая техника разошлась. То, что все дойдет до масштабного столкновения было лишь вопросом времени — это Тереза понимала. То, что не укладывалось в ее голове — это андроиды-дети, пускающие пули в ее сослуживцев, и кровь под ногами — человеческая, черт возьми — на улицах Детройта.

У нее перед глазами проносились годы службы, и все, что она знала о войне, обращалось в прах. Как воевать с идеальными убийцами? И плевать, что большинство даже не обладало набором подобных функций и характеристик. Апгрейдились по дороге, видимо.

А она тем временем тратила по большей части впустую патроны и смачно материла Элизу Камски, которой, кажется, очень понадобилось доводить до подобного. Тереза знала, что доказать причастность Камски к этому невозможно, и она никогда бы не стала пытаться, но то, что сестра замешана и, возможно, даже возглавляет эту катастрофу было понятно. Уж кто-кто, а она в жизни бы не отказалась от подобного развлечения. Тереза прекрасно все понимала и то ли копила злость для сестры, то ли пыталась держать себя в руках как взрослый человек.

Ей честно было интересно: умри она здесь, Камски хоть вздохнет с сожалением?

Тереза прерывала себя на этих мыслях и делала свое дело. Еще немного и численность сторон была бы равна, и тогда она сама бы пустила себе пулю в лоб — не ждать же этих.

Когда по рации капитан сказал, что какой-то секретный план начался и им нужно усилить огонь, у нее была блаженная пустота в голове. На таком морозе даже мыслить было энергозатратно. До Терезы доносились слухи, и, отбирая наиболее правдоподобные, она смогла построить хоть какую-то картину происходящего в голове. Кто-то должен был убить лидера. И она молила вселенную, чтобы этот человек поспешил.

То, что это окажется не человек, она даже подумать не могла.

То, что из-за девиантнутой суки она будет один на один с правой рукой лидера восстания — тоже.

И кто бы предупредил, что ей придется стрелять в него, что в разгар сражения все замрут, часовая стрелка сделает тысячи оборотов влево и она окажется на страницах «Илиады», а вокруг нее сгустятся толпы людей и андроидов.

Саймон — это имя она не забудет никогда — стоял в тириуме и человеческой крови. У него была порвана одежда, правая рука повреждена, а левая отсутствовала. Он улыбался по-доброму и несмело, а его глаза отражали тусклый свет прожекторов. Вокруг них кружил снег, слегка поубавив свою мощь. Тереза видела такую сцену в фильме, во многих фильмах. Она не думала, что когда-нибудь станет ее героиней, и уж точно не думала, что в этот самый момент будет сжимать автомат в своих руках.

Тереза знала приказ, но капитан, точно в насмешку, без перебоя все повторял его в наушник, и она так сильно хотела заставить его замолчать и уйти отсюда, не стреляя в этого андроида, казавшегося в свои последние секунды первым человеком. А потом она выстрелила, пробивая дыру в его голове.

***

4.11.2041.

Терезе Рид было тридцать шесть лет, и она видела много войн. Наверное, слишком много, раз они настолько стали частью нее, что после отставки вместо заслуженного отдыха где-нибудь в теплых местах на кровно заработанные она решила использовать запылившийся диплом полицейской академии и пришла работать в участок. И все просто не могло быть хорошо, не после случившегося.

Это один из тех дней, когда Тереза разбирается с отчетами, кофе гаже обычного, а Хэнк и Катарина опоздали вместо привычного часа на полтора. Начало ноября, и дождь льет, не переставая, третьи сутки. Шрамы нещадно ноют, и никакие лекарства не могут помочь.

Тереза морщится и потирает плечо, которым пятнадцать лет назад словила пулю, а тем временем в отдел входят двое. Не нужно иметь стопроцентное зрение, чтобы на сером фоне стен участка не разглядеть ослепляюще белую униформу Киберлайф на мужчине средних лет, подошвами своих ботинок шаркающего по казенному ламинату. Тереза сбрасывает ноги со стола и нервно оборачивается на коллег, большинство из которых даже головы от мониторов не поднимают. Когда ее взгляд натыкается на Катарину, она видит широкую улыбку на ее губах. Катарина что-то бурно объясняет Хэнку, который тоже улыбается, но как-то напряженно. Тереза вновь переводит взгляд на мужчину и только потом замечает его спутницу. И то ли полная пустота в ее черных глазах, то ли скука, как бы виднеющаяся в прорезях ее походки и жестах, но Терезе вдруг становится противно и гадко. А потом Фаулер делает короткое объявление, и все отходит на второй план.

***

— Хэнк, Катарина, вы все поняли?

— Так точно, сэр, — Катарина слабо улыбается, не отводя взгляда от своей новой коллеги. Диоды обеих андроидок мерцают, постоянно меняя цвет с синего на желтый. Вскоре у Терезы из-за этого начинает кружиться голова.

Она переводит взгляд с них на Фаулера, который во время инструктирования кидал на нее странные взгляды. Он выглядит уставшим, помятым и злым. Тереза знает, от чего это. Но он только что крупно подставил ее, поэтому на место жалости приходит глухое раздражение, которое подстегивает Катарина, явно инструктирующая RK900 о ее новой напарнице. Тереза скалится.

Вскоре Хэнк и Катарина уходят, напоследок одаривая ее нечитаемыми взглядами. Тереза не понимает, зачем нужно было это якобы знакомство. Все андроиды проходят через Иерихон, поэтому нет шанса, что Катарина и RK900 незнакомы. Если Терезу подобным образом решили запугать, то вышло хорошо, вышло хорошо еще в тот самый момент, когда сотрудники Киберлайф в сопровождении их новой модели вошли в отдел.

— Надеюсь ты понимаешь, Рид, — Фаулер так сильно подчеркивает ее фамилию, что Тереза не может сдержать нервного смешка, — что это не обсуждается.

— И вы думаете, это хорошая идея?

— Приказ пришел свыше.

Фаулер все так же пристально смотрит ей в глаза, и она переводит взгляд за его спину и натыкается на лицо своей напарницы в отражении деревянной панели. Отражение мутное и что-то конкретное по нему сказать сложно. Однако Тереза кожей чувствует опасность, чувствует ненависть, которую к ней питают, и если со вторым она привыкла иметь дело, то первое заставляет внутри все свернуться тугим узлом и ныть, ныть, прямо как старые шрамы, которые сейчас горят клеймами на ее коже. И RK900 прекрасно все понимает, и даже Фаулер прекрасно все понимает. Однако никто из них не пытается что-либо сказать и предотвратить неминуемую катастрофу. Терезу начинает мутить.

— Ты же понимаешь, — чуть тише, но не менее твердо отвечает она, когда воздух начинает обретать фактуру. — Эта, — не поворачивая головы, кивает на застывшую RK900, — расчленит меня, а потом закопает в разных частях города. Будете потом всем отделом дружно изучать каждый куст.

— С огромным усердием, — хмыкает он. — Ты, главное, не нарывайся.

Пытается пошутить, думает Тереза, и почему-то улыбается. Улыбка выходит кривой, и она видит, что Фаулеру действительно жаль, но этого недостаточно.

— Чей приказ?

— Я не в праве.

— Чей приказ?

Все это время ее новая напарница стоит за спиной и не произносит ни слова. Тереза понимает, как это выглядит со стороны.

— Повторяю, — говорит он, — я не в праве.

Лимит терпения исчерпан, чувствует Тереза, когда Фаулер выходит из-за стола и приближается к ней. Он выше нее, шире в плечах, сильнее. И взгляд у него ровный, и стойка солдатская. Психологическое давление, черт бы его побрал.

— Ладно.

***

Когда они выходят из кабинета, ее коллеги делают вид будто бы незаинтересованы, но они заинтересованы, и настроение портится окончательно. Отдаленно она понимает, что это очень интересное представление. И на их месте она вела бы себя точно так же, но ей все равно противно и обидно.

— Вы плохо выглядите, — впервые подает голос RK900, когда они подходят к своим столам. Ее голос приятный, с легкой хрипотцой, не молодой к тому же. Тереза знает, что андроиды могут менять тональность и тембр, и ей кажется странным, что RK900 выбрала себе именно такие характеристики.

Тереза фыркает и садится за компьютер, немедленно возвращаясь к недоделанному отчету. Сроки не то, чтобы горят, но не в ее положении играть на чьих-то нервах. Спустя двадцать минут она поднимает голову от монитора и замечает, что по другую сторону на нее смотрят. Диод напарницы стабильно горит синим.

Вначале Тереза думает что-нибудь съязвить, но в последний момент останавливает себя и поднимается за кофе, обходя RK900. Ей интересно, проследует ли та за ней взглядом, и проходя мимо одного из столов она все-таки ловит в стеклянной перегородке ее отражение. Это начинает нервировать.

Спустя пять минут она размешивает растворимый кофе в стаканчике и пытается определить название песни, звучащей в динамиках в кафетерии неподалеку от микроволновки, возле которой она стоит. Рядом сидят Тина и Грег и о чем-то громко перешептываются. Она пытается их игнорировать.

— Рид, эй Рид, — кричит Тина. — Ты сегодня совсем плоха. Что, напарница уже начала мозг ебать?

— Ее место занять хочешь? — все-таки отвечает она, переводя на нее взгляд. Однажды Тереза пыталась за ней ухлестывать. Забавно.

— Сломаешься, — та улыбается и кивает на свободное место.

Тереза садится и натыкается на тревожный взгляд Грега, который мнет в руках булочку с корицей.

— Совсем без шансов с этой? — продолжает Тина, — Ты зови, если что, поможем труп спрятать.

Она начинает смеяться, и Тереза почти готова облить ее горячим кофе. Но Грег виновато смотрит на нее своими небесно-голубыми глазами, и это помогает взять себя в руки.

— Пойду, пока не провоняла помоями, — скалится она напоследок.

***

В конце рабочего дня Тереза готова на стенку лезть. Каждый в отделе счел нужным что-то да ей сказать, чтобы лишний раз ткнуть ее в ее дерьмо. Только Катарина и Хэнк оставались в стороне, но она знала, что это ненадолго. Во всяком случае, Катарина еще ни разу после революции не отказывала себе в удовольствии ее унизить. Мир действительно изменился.

— Все так плохо, Тереза?

Она осознает свой уровень стресса и усталости, когда понимает, что не заметила приближения Хэнка. Тереза трет красные глаза и смотрит, как он садится на стул и прикатывает его поближе. Он выглядит прекрасно, уже не молодой, но крепкий и по-своему красивый, прямо как на тех фотографиях, что она видела в их семейном альбоме. Хэнк улыбается ей и задирает рукав свитера, чтобы взглянуть на часы. Видимо, времени на разговор в обрез.

— Хэнк.

— Она вроде бы милая.

Тереза нервно смеется.

— Ты говорил с ней?

— Нет, — отвечает он. — Говорила Катарина. В принципе, сейчас уже мало кто настроен так радикально. Я думаю, твоя проблема в том, что ты сама не можешь это отпустить. Тереза, — он по-отечески кладет руку ей на плечо, — ситуации не обязательно быть такой. Выпейте вместе, поговорите.

Она молчит, выразительно смотря на него.

— Тереза, она же юна совсем. Если ты будешь продолжать в том же духе, она наделает глупостей. Они почти дети.

— Я не нанималась в сиделки!

— Да, а она не нанималась в дипломаты. С тобой сложно, всегда сложно. Дай ей шанс.

Тереза сбрасывает его руку со своего плеча и вскакивает. Он смотрит на нее с пониманием и теплотой, и на секунду ей становится даже стыдно.

— Почему-то мне никто шанса не дал.

Свет в помещении кажется слишком ярким, боль в теле практически невозможной. Тереза хватает куртку и выбегает на улицу, в коридоре задевая Катарину плечом. Ее диод горит красным, но Терезе плевать. Хэнк остается где-то там за спиной, и, кажется, смотрит ей вслед.

***

Тереза, еще подходя к подъезду, понимает, что в ее квартире кто-то есть. Горит свет в окне гостиной, открыто окно. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы не догадаться, кто ее ночная гостья. Однако, открывая дверь, она все же начинает дрожать, а сердце у нее стучит так громко и сильно, что становится больно. Тереза ненадолго опирается на холодную стену, выкрашенную в грязно-белый, и ждет, как бы давая возможность вселенной изменить свои планы. Желтый свет до омерзения цепкий и жгучий, ощущается кислотой, и стены, будто оживая, стараются выкашлять ее.

Не раздеваясь, она проходит вглубь, стуча каблуками ботинок, и останавливается, вступая на ковер. Из раскрытого настежь окна в комнату проникает холодный ноябрьский воздух, и Тереза ежится, стоя в пальто и перчатках. Ее нижняя губа заметно подрагивает, и она почти ненавидит себя.

— Я выбрала себе имя, — говорит RK900 и скалится, будто нарочно копируя мимику Терезы. И смотрит — прямо и уверенно.

— Правда?

— Да.

Она сидит на нелепом коричневом диване, слишком большом для этой крохотной квартирки, и утопает в нем, видно, уже успев изучить все. Вещи на своих местах, подмечает Тереза, но совсем не так, как сама она привыкла раскладывать. Слишком симметрично. Она осматривает разноцветные книжные полки, некоторые из которых висят прямо над головой RK900. Как бы было хорошо, если бы они сейчас упали. Но этого не происходит, и в конце концов Тереза переключает свое внимание на гостью, впервые оценивая ее внешность. Та выглядит отлично, без присущих всем в их деле следов усталости. Она высокая, у нее белые короткие волосы и острые черты лица. Кожа темная, словно перезревший инжир. RK900 вся камень, из которого когда-то Микеланджело освободил ангела. И эта перемена с неживого на живое нервирует похлеще ее боевых характеристик. Тереза хмыкает и полностью поворачивается к ней.

— Могу я услышать имя?

— Аида.

Нелепость происходящего выявляет себя в том, как Аида разглядывает ее, как перекидывает одну ногу на другую, как цокает языком и вскидывает густые брови. Ее поведение походит ни то на демонстрацию, ни то на тестирование, но Тереза никогда не была сильна ни в том, ни в другом. Ей скучно, холодно и страшно. И почему-то слышится запах костра.

— Что забыла в моей квартире, жестянка? Производители не рассказывали, что пряничный домик опасен?

Аида улыбается, обнажая ряд идеальных зубов.

— На этой сказке я отсутствовала.

— Какая безответственность, — Тереза качает головой и театрально вздыхает. — Тогда, может, я восполню пробелы в твоем образовании?

И не дожидаясь ответа, она вытаскивает пистолет из кобуры и плюхается на диван рядом с ней. Внутри ее всю трясет, но, она знает, даже Аида не сможет сказать, от чего именно.

— Неужели вы так меня боитесь, детектив Рид?

— Напротив. Это все от большой симпатии.

Они смотрят друг другу в глаза. Тереза помнит, что глаза ничего не выражают. Мимические морщины — да, но не глаза. Но сейчас ей страшно, смотря в них. Воспоминания на пробу начинают кусать ее, и только холод помогает удержаться в реальности. Она с силой сжимает рукоять служебного пистолета.

— Я ценю вашу заботу, — в конце концов отвечает Аида. — Не переусердствуйте.

— Как в ту ночь?

Она ничего не отвечает. Ее диод во время всего разговора стабильно горит синим, и Терезе хочется провести по нему пальцами.

— Почему ты носишь диод?

— Потому что он часть меня, детектив, — ее губы сжимаются в тонкую линию, и в какой-то момент Терезе кажется, что с них сходит скин. — Почему вы не избавляетесь от своих шрамов?

— Заебешься тащиться на эту пластику.

Это должно было рассмешить, снять напряжение, но пистолет в ее руках и ноющие шрамы, холод, который с каждой минутой все хуже справляется со своей задачей — все это не оставляет ей сил даже на самую скудную улыбку в арсенале.

— Мы плохо начали, — наконец говорит Аида, все так же отстраненно смотря на нее, — Мне хотелось лучше вас узнать.

— И поэтому ты вторглась ко мне в квартиру? Ничего умнее придумать не смогла? И это лучшее детище Киберлайф!

Аида молчит и, кажется, только кажется, что пытается в ней что-то высмотреть. Тереза думает, что надо бы выпроводить ее, как минимум. В идеале бы ей сейчас изрешетить это сраное тело, но все кажется таким бессмысленным, недальновидным. А после их вязкое молчание прерывает телефонный звонок, и она теряет нить мысли и недоуменно смотрит на экран смартфона.

— Элиза?

— Сестрица, что с голосом? Неужели знакомство с RK900 прошло так продуктивно?

— Мой номер что висит на форуме с просьбой «позвони и доебись»?!

— Ну-ну, успокойся, — кажется, она прикрывает микрофон рукой и что-то кому-то шепчет. Когда Тереза уже хочет отключиться, она вдруг продолжает. — Так вот, о чем это я?

— Элиза…

— Вспомнила! У меня для тебя плохие новости, жду завтра в десять. И прихвати напарницу!

— Что?!

Но вызов уже оказывается сброшен.

— Блять.

Тереза раздраженно разминает шею и поднимается закрыть окно. Аида тоже встает.

— Надеюсь, ты валишь. Еще раз увижу здесь… — но она не заканчивает угрозу, видя, что та уходит.

***

К трем ночи воспоминания Терезу отпускают, и она может вздохнуть спокойно. Так всегда в это время года. К счастью, важных дел пока нет. Несколько сообщений об убийствах, но это обычная бытовуха, никак не связанная с тем, к чему у ФБР, или у разведки, или бог знает еще у каких служб может быть особый интерес.

Прямо сейчас у нее все нормально, она встает, тащит себя в душ и отмокает там минут пятнадцать, подставляя крепкие мышцы под горячие струи. Ей нравится духота ванной кабины, нравится рисовать детские рисунки на стеклах. Но через шесть часов ее ждет встреча с Элизой, и это портит настроение.

У раковины Тереза обрабатывает раны, не смотря на свое отражение в зеркале, которое ей все лень снять. Она прекрасно знает, что в нем увидит, помнит свое лицо так, будто это план по захвату здания или меры предосторожности при работе с радиоактивными элементами: рассеченная бровь, слегка косящий правый глаз, морщины на лбу и впалые щеки. Когда-то ее лицо можно было даже назвать красивым.