Матрас прогнулся — незаметно, — но тревожный сон мгновенно слетел с его ресниц, возвращая сознание в серую от сумерек комнату, под приподнятое над ним одеяло, вновь домой. Тим мимолетно взглянул на часы — пять ноль два красными черточками резанули взгляд, прежде чем парень отчетливо ощутил, как к его спине прижались и сонно выдохнули.

      Он завозился, силясь распутать из простыни ногу и повернуться, а когда повернулся, Дэмиен уже успел сгрести к себе свое второе одеяло и закутаться в него теплее. Юноша поднял на него взгляд, и они оба сощурились друг на друга одинаково сонно и устало; Дэмиен пододвинулся поближе, пряча голову под чужим подбородком и прикрыл глаза, ресницами задев Тиму шею.

      От него пахло шампунем, гелем для мытья, и, слабо-слабо, зубной пастой; Тим осторожно заключил Робина в объятья и провел ладонями по плечам, рукам, шее, спине — везде, где дотягивался, проверяя на наличие новых бинтов; Дэмиен тихо хмыкнул ему в челюсть, всем телом вжимаясь в старшего плотнее, выдыхая, обмякая.

      Чувствовать, как он тает, прижимаясь к нему, к Тиму, каждый раз было похоже на откровение, на признание; это чувствовалось так и сейчас, и только запоздалая мысль о том, что отсыпаться после такого позднего патруля Дэмиен будет долго, не дала старшему расслабиться столь же быстро.

      Мягкое сопение под его ухом, чуть щекочущее челюсть, отодвинуло и это; чужие запах и тепло окутали его с головы до ног, и Тим не заметил, как уже спокойный сон охватил его, унося сознание прочь.

      В следующий раз красные черточки часов резанули его взгляд позже — гораздо позже, почти в двенадцать дня, когда он проснулся, выныривая из блаженного состояния сна и сразу же погружаясь в другое, еще более мягкое, невесомое.

      Дэмиен, во сне, все же повернулся к нему спиной, но вжался ей в Тима так плотно, словно врос, так, что Тим ощущал биение его сердца, как свое; каждый медленный вдох и выдох, словно движение волн, течение космоса.

      Он прикрыл глаза, купаясь в чувстве абсолютного спокойствия, погружаясь в него, словно в зыбучие пески; мир казался крохотным, совершенно управляемым и безопасным, наполненным этим — покоем, запахами постельного белья и их обоих, жаром чужой кожи и весом одеял.

      Дэмиен завозился, и Тим с внезапным всплеском обожания подумал, что юноша не так давно не позволял себе спать никак иначе, как прямо, по струнке вытянувшись в своей кровати, в любой момент готовый открыть глаза и среагировать — и то, что он сейчас старательно поворачивался, удерживая на себе конструкцию из одеял, чтобы уткнуться Тиму лбом прямо в ключицу, только грело старшего сильнее.

      Тим лениво следил за тем, как меняются на циферблате положения линий, все еще ощущая чужое дыхание — под его ладонями медленно вздымалась и опускалась спина, укачивая, усыпляя, — пока он не почувствовал, что Дэмиен открыл глаза — ресницы защекотали ему кожу — но, видимо, не до конца проснулся; старший перевел на него взгляд, но юноша продолжал слепо смотреть перед собой, полуопустив веки, не моргая.

      Это заставило Тима чуть слышно засмеяться, и смех стряхнул с Дэмиена забвение — он сощурился, поднимая взгляд, и уголок его губ изогнулся, сонно, лениво; и от того, насколько много обожания этот простой жест вызвал в нем, Тим почувствовал, что тает в чужой хватке, растворяясь в небытие в окружающем их тепле, в самом Дэмиене; он наклонился, улыбкой прижимаясь к чужим губам, и юноша загудел, вновь прикрывая глаза, подаваясь к Тиму ближе.

      — Ана бахéббак, — пробормотал Тим, и хриплый ото сна голос завибрировал в его собственной груди. Дэмиен выдохнул, сонно и медленно обхватывая лицо старшего руками, прижимаясь лбом к его лбу.

      — Ана бахéббак, хабиби, — прошептал он в ответ, едва размыкая губы; по всему его виду Тим чувствовал, что он задремлет снова, и не стал этому мешать; только стиснул в руках сильнее и сквозь ресницы наблюдал, как умиротворение просачивается в каждую клеточку чужой кожи, как Дэмиен снова начинает медленнее дышать и погружается в сон, все еще чуть заметно улыбаясь.