Конец года — время напряженное. Годовой отчет написать, дежурства на праздничные дни утрясти, выписные истории вовремя сдать… Голова кругом идет, не сразу и вспомнишь, какой сегодня день, какое число.

Если сама не вспомню, так напомнят. Зов приходит, как всегда — непонятно откуда, словно со всех сторон разом. Я знаю, что надо делать. Не в первый раз.

Отпроситься с работы на два часа раньше в конце года — задача непростая. Но я справлюсь.

Поднимаю глаза, смотрю в лицо начмеду — тем особенным взглядом, которому нельзя научиться.

— И нечего на меня глазищами своими колдовскими зыркать, — возмущается он. — Тоже мне, ведьма нашлась! Ладно уж, иди, раз надо.

Я спешу домой — прихватить кое-что. Сушеный корень одолень-травы, горсть синих цветов борца-травы, ну и еще кое-что по мелочи. Мне собираться недолго, все заранее приготовлено, лежит ждет своего часа. Теперь на электричку. Попутчики с легким удивлением косятся на немолодую тетку, на ночь глядя собравшуюся куда-то с маленьким рюкзачком и с лыжами в чехле. Пускай косятся. Знали бы они… Нет, не надо им знать.

Если бы я не знала, куда идти — и тогда не перепутала бы. Зов ведет меня, как по ниточке. Выхожу на дальнем полустанке, спускаюсь с платформы. Надеваю лыжи. Теперь вперед. Лес присматривается ко мне десятком глаз, шепчется десятком голосов. Жизнь в нем и зимой не прекращается — простучала торопливая дробь дятла, метнулась с дерева на дерево, перелетев над тропой, серая белка, на снегу четко видны заячьи следы.

Еще поворот — и я на поляне. Тут уже крутятся двое, собирают хворост. Я молча присоединяюсь к этой работе. Дров нужно много. Один за другим подходят еще трое. Все в сборе, это прекрасно.

Высокая молчаливая девушка протягивает вперед руку. С ее пальцев слетает россыпь искр, и костер занимается разом, словно на хворост бензина плеснули. Жаркое пламя освещает нас, собравшихся кругом, позволяет разглядеть лица. У девушки внешность запоминающаяся — длинные черные волосы, зеленые глаза, изумительная фигура и грубое, словно топором вырубленное лицо. Я вижу ее в первый раз, но она кажется мне знакомой. В прошлом году тут была ее мать, а может, старшая сестра.

Потом — крепкий коренастый мужчина средних лет. Желтые глаза с вертикальными зрачками, слегка светящиеся в сумерках, выдают в нем оборотня.

Женщина, невысокая и чуть полноватая. Ее лицо всему городу известно — во всех газетах ее реклама, претенциозная и чудовищно безграмотная. «Потомственная цыганка, все виды приворота…» Не знаю, зачем она выбрала себе такую странную личину. Мне-то известно, какая она умная и деликатная, какие она пишет стихи, как играет на фортепиано.

Мужчина азиатской наружности, кореец или китаец, не знаю точно. Сам он не говорит, а я стесняюсь спросить. Неопределенного возраста, с неопределенным выражением лица.

И последним — совсем молоденький, лет пятнадцати, паренек. В глазах растерянность и непонимание. Как он сюда попал? Уже много лет шестым был старик, седой и такой старый, что в его речи прямо слышались яти и еры. Это его внук, что ли? Хотя скорее уж правнук.

За низкими тучами не видно солнца, но мы знаем, что оно уходит за горизонт. Начинается ночь. Самая длинная, самая холодная, самая страшная. Солнце сдалось, отступило, мрак и холод одолели, и мир навечно заледенеет… Если его не согреют костры.

Один наш костер — это слишком мало, конечно. Но он не один. Я закрываю глаза и вижу землю, точно с высоты птичьего полета. И вижу на ней множество ярких костров. Все вместе — мы справимся.

Я поворачиваюсь к мальчишке:

— Ты выученный или прирожденный?

Он смотрит на меня с недоумением.

— Я не знаю… Я вообще ничего не знаю! Меня как потянул кто-то… Сам не знаю, как я сюда дошел.

Значит, не то и не другое. Дар достался ему случайно. Родственник он тому старику или просто проходил мимо дома, когда тот маялся, не в состоянии умереть? Потом надо будет расспросить толком. А старик неправ, ох, как неправ. Наследника себе надо вовремя готовить, а не сбрасывать дар на первого попавшегося.

До рассвета времени много. Надо только поддерживать пламя, а в остальном можно и расслабиться. Начинаются посторонние разговоры. Оборотень и цыганка спорят, как лучше мариновать шашлык.

— Жир вообще срезать надо, я тебе говорю! — горячится мужчина.

Мальчишку клонит в сон. Что же, он первый раз… Я достаю из рюкзака одеяло, протягиваю ему.

Азиат вдруг начинает вполголоса петь — что-то бесконечно тягучее, тоскливое и светлое одновременно.

— О старом, о странном, о безбольном, о вечном слагалось его нытье, — негромко комментирует цыганка.

Незаметно проходит ночь. Мальчишка просыпается, как от толчка. Зари не видно за тучами, но мы знаем, что сейчас солнце должно выйти из-за горизонта. Должно — если сможет. Если ему хватит сил.

По лицу черноволосой девушки стекают крупные капли пота.

Паренек резко бледнеет.

Цыганка дышит тяжело, со свистом. Жилы на шее оборотня проступают так, словно он штангу толкает.

Лицо азиата по-прежнему бесстрастно.

Мы вшестером ничего не смогли бы. Но нас — не шестеро. По всей земле стоят такие, как мы. Стоят и помогают солнцу, передают ему свои силы. Еще немного…

Солнечный луч пробивается между облаками. Мы опять справились. Опять победили. Мрак опять отступает.

Может, когда-нибудь тьма и сумеет одолеть солнце. Но не сейчас. Пока есть люди, готовые встать против нее.

 Редактировать часть