ГО́РЛИК, и, м.Небольшой дикий голубь; самец голубя. 

И горлиц нѣжное вздыханье, И чистых голубиц лобзанье 

Любви являют тамо власть. 

|Как символ чистоты, нежности, верности.[Совѣтник:]

Арсений не знал, сколько дней прошло с тех пор, как его жизнь остановилась. Пусть, время для него давно стало понятием относительным, теперь оно окончательно растянулось в сплошную линию. Он не замечал, как дни сменяли ночи, а ночи дни. Не знал, когда в последний раз ел или спал дольше пары часов. Да и вообще не видел в этом больше смысла. 

Новость о пожаре застала Арсения только под вечер. Всю ночь по приезде в столицу он никак не мог уснуть, а утром поднялся, с трудом дождавшись зари, желая поскорее закончить все дела. Напряженное молчание, с которым он выехал утром, давило на протяжении всей дороги, и ему хотелось как можно быстрее разобраться со всеми делами и встречами, чтобы побыстрее вернуться домой. 

Но только не так. 

И когда посреди аудиенции в зал практически вбежал задыхающийся камердинер его императорского величества и опустил перед ним на стол вечернюю газету, он подумал, что это какой-то злой розыгрыш. Однако в следующий момент для него приказали запрячь экипаж, и у Арсения ушла вся его многовековая выдержка на то, чтобы встать с места и ровно дойти на трясущихся ногах до уже ожидающей его кареты.

Всю дорогу он молился, что это было какой-то ошибкой или преувеличением слухов. Кучер, чувствуя его настроение, гнал всю ночь практически без остановки. В руках Арсения все еще была смята эта несчастная газета, и он раз за разом, пока за окном не стало окончательно темно, вчитывался в статью, пытаясь найти в ней хоть какую-то надежду. Но строки никак не хотели менять содержание, и даже когда он уже в полной темноте, успев выучить их наизусть, повторял про себя, смысл оставался прежним, сколько бы он не пытался все перекрутить. 

В имение Арсений вернулся только на рассвете. Серж ждал его прямо у ворот, и, только взглянув на его лицо, до Арсения дошло, что все происходило взаправду. Он столько лет знал своего лучшего друга, но настолько оторопелым Арсений видел его всего несколько раз. Тот стискивал в кулаке свою трость, смотрел в никуда настолько отстраненно, что аж не сразу заметил его экипаж, а после, проигнорировав все культурные нормы, Серж подбежал и крепко сжал его в объятиях, не давая двинуться дальше. А Арсений хватался за его плечи, кто знал сколько, уверенный лишь в том, что если он отпустит друга хоть на миг, то тотчас упадет навзничь. 

И без поддержки Сержа он точно бы не справился с тем, что ждало его дальше. 

Тот не отходил от Арсения ни на шаг: ни когда управляющий докладывал ему о спасенных вещах, до которых ему не было никакого дела, ни когда тот направился к тому, что осталось от усадьбы. Он не дал Арсению сорваться на ни в чем не повинного мужика, который не хотел пускать его внутрь. Но если вид обугленных стен усадьбы и тяжелый запах гари внутри вынести Арсению хоть и с трудом, но как-то удавалось, то на то, что осталось от Антипа, сил не было даже взглянуть. И стоило Арсению только заметить на его груди медальон, идентичный тому, что висел на собственной шее, он кивнул Сержу, подтверждая, что это действительно был Антип, трясущимися руками снял потемневший от копоти медальон и сбежал из усадьбы, до утра просидев в лесу.

Но, несмотря на полную прострацию, вернувшись на следующий день Арсений наотрез отказался подпускать кого-либо к организации прощания и решил взять все в свои руки. Это было единственным, что помогало ему сохранять хоть какое-то подобие самообладания и не давало сдаваться. Он составил некролог для газет, вызвал из прихода священника, послал в столицу управляющего за всеми необходимыми атрибутами, загружая все свое время любыми делами и встречами.  

А их хватало с головой. 

Люди слали не только свои соболезнования, но и приезжали проститься с Антипом лично. Причем приезжали все — от тех, кого Антип на свои деньги когда-то отправлял учиться в город до простых знакомых из столичного салона, в котором зимой коротали вечера. Они не были близки с большим количеством людей, однако посетителей все равно хватало. И это невзирая на удаленность их имения. Благо, надолго никто не задерживался, поскольку размещать всех после пожара места попросту не было. И Арсений не был уверен, что ему хватило бы выдержки без остановки носить на лице сдержанную, вежливую маску. И хоть он и старался благодарить каждого, все пришедшие письма личного характера Арсений откладывал в стопку, не распечатывая. Не было в мире тех слов, которые ему показались бы достаточными, чтобы выразить все его чувства, и никакие утешения не смогли бы это исправить.  

Ведь практически для всех Арсений потерял просто друга. Только Серж и прислуга знали правду. Кто-то, конечно, может и догадывался, но, к счастью, вслух было не принято расспрашивать или судачить о подобных вещах. В их кругах было общеизвестно, что они находились под защитой императора, хоть и почему именно для всех оставалось загадкой. Об их бессмертии, которое называть бессмертием боле язык не поворачивался, знали лишь избранные. Даром что в свое время Арсений даже злился на Петра за их упоминание в тайных документах, со временем именно они не раз выручали их с Антипом от опалы. Хотя заикаться об их отношениях вслух или выводить их на чистую воду никто все равно не решался. И, тем не менее, раскрывать характер своих отношений самим в любых кругах, в которые они были вхожи, было себе дороже, и даже со всеми изменяющими чарами Сержа еще и довольно рискованно, а потому продолжало держаться в строжайшем секрете.

Однако, несмотря на это, прощание с Антипом все равно состоялось в их имении. Ни родителей, ни жены у того официально не было в живых, а потому все спокойно отнеслись к тому, что все заботы легли на плечи его дражайшего друга. Арсению правда предлагали помочь и перенести прощание в столицу, устроить торжественную церемонию, но он отказался. Антип никогда не понимал всех этих претенциозных мероприятий и совершенно неподобающе фыркал во время всех громких похорон, на которые они приходили с визитом. А у них в имении была небольшая часовня, которая очень была по душе Антипу за спокойствие, царившее внутри. В отпевание и церковные обряды сам Арсений уже давно не верил, но он все равно провел все условности ради Антипа, надеясь, что тому это понравилось бы. 

Только после похорон он словно оцепенел. Не было ни сил, ни желания разбираться с причинами пожара, перевозить спасенные вещи и восстанавливать усадьбу. Да и толку было. Жить здесь Арсений все равно никогда больше не сможет. На выгоревшие стены имения даже издали смотреть было невыносимо. Каждый раз перед глазами мелькали картинки пожара, который он хоть и не видел лично, но мог представить без особого труда. За свою жизнь он ни раз становился свидетелем того, как горели целые города, и сердце разрывало от того, что его Mon amour, его горлик был вынужден пройти через такое.

И Арсений уже тысячу раз корил себя в том, что не стал втягивать Антипа в дела и оставил его в тот день в имении. Надо было поделиться с ним, рассказать, что его позвали в эту злосчастную комиссию, где они разбирали проекты по отмене крепостного права, которое Антипа всегда так гневило. Но все обсуждения пока были настолько плавающими, даже внутри их коллектива было множество споров, и он просто боялся, что до исполнения проекта так и не дойдет, а потому не хотел лишний раз обнадеживать Антипа. Вот только кто знал, что его благие намерения обойдутся Арсению такой ценой. А теперь расплачивался за это и все дни напролет проводил рядом с надгробием любимого и самого важного для него человека, растерянно смотрел в сторону пруда, вокруг которого они любили прогуливаться в теплые дни, и понятия не имел, как ему теперь дальше жить. Арсений настолько привык к тому, что ему всегда было на кого опереться и положиться, что сейчас земля уходила у него из-под ног. И только Серж, который иногда присоединялся к нему и молча сидел рядом, не давал ему окончательно сойти с ума. За что Арсений был ему искренне благодарен.

— Вы же знаете, что он вернется, да? — осторожно заметил Серж как-то в один вечер, когда он в очередной раз отказался от ужина и скрылся уже в привычном для всех месте.

— Я больше ни в чем не уверен, — заплетающимся языком выдавил Арсений, не поднимая взгляда.

— Рано или поздно его душа обретет в миру новую форму, — Серж вырвал из его рук бутылку и сел рядом прямо на траву. — Вы ведь все еще связаны с ним душами. 

И на это Арсений не мог ничего возразить. 

Они действительно провели такой обряд на третье лето своего знакомства. В какой-то степени тот был похож на церковное венчание, за исключением того, что проводили они его, стоя в реке на рассвете, без единого свидетеля. Серж, который тогда еще был Сергулей, или просто Серым по-кудеснечьи, подготовил для них всю церемонию, зачитал им заговор, которое они вместе с ним по очереди зубрили и повторили вместо уже наедине и в конце выпили им же приготовленный настой, добавив туда по капле крови. С тех пор прошло больше двух сотен лет, этот обряд они периодически повторяли (но без всяких колдовских элементов и сугубо для себя), но самый первый Арсений навсегда запомнил в мельчайших деталях.

Арсений помнил долгие подготовки, когда Серж отправлял их в лес за специальными травами, как они с Антипом накануне вечером ходили в баню и тайком повторяли заговор, завершающий обряд. Помнил их белоснежные рубашки, которые они специально шили к этому дню, подрагивающие от волнения руки Антипа и его недовольный восклик от холодной воды в реке. Помнил свой тихий голос, которым он клялся навсегда разделить с Антипом судьбу и всегда принадлежать друг другу. Тогда Арсений впервые почувствовал теплое покалывание магии и увидел ее тонкие пряди вокруг, сплетающие их души воедино.

И за сотню лет до этого Арсений, может, и был женат, но во время того венчания не было и капли той проникновенности. Тогда, конечно, он и жену свою видел второй раз в жизни, да и женился скорее ради родителей. И, пусть, их дальнейшие отношения были пропитаны уважением и теплотой, но за все годы брака, несмотря на большую семью, между ними так и не возникло той близости и понимания, которые ощутил Арсений с Антипом всего через несколько месяцев после знакомства. 

А для Антипа в ту ночь и вовсе был первый в его жизни обряд, тогда даже лета его все еще измерялись в десятках. Из дома Антип уехал как раз, когда его семья только заговорила о свадьбе, а для обретения бессмертия нужны были лишь пара волос и непосредственное присутствие. Все остальные приготовления и силы Серж воплощал без их участия. И никаких усилий с его стороны для этого не требовалось.

Арсений еще тогда безумно боялся поднимать эту тему в разговорах с Антипом, свою-то вечную жизнь он всегда считал проклятием, и, вопреки всем уверениям Сержа, он и по сей день был уверен, что вечная молодость относилось скорее к разряду чернокнижничества. А потому добровольно на такое Арсений сам никогда бы не согласился и уж тем более не стал бы просить идти на такое ради него. Ведь даже признаваться в собственном бессмертии через какой-то год знакомства было проще, чем узнавать мнение Антипа по этому поводу. Уже тогда он понимал, как тяжело с ним будет расставаться. И когда Антип сам поднял эту тему и спросил, хотел ли бы Арсений разделить всю вечность с ним, Арсений, не раздумывая, ответил согласием.

Тогда Антип был готов бежать и делать все необходимое в ту же секунду, но Арсению все же удалось уговорить его все хорошо обдумать, прежде чем действовать. Однако, даже обсудив все нюансы и с ним, и Сержем, Антип был неумолим и попросил его заклясть. И в конечном счете тот день стал одним из самых лучших и ужасных одновременно в жизни Арсения — потому что одно дело было быть готовым на все ради любимого самому, а совсем другое понимать, что это было взаимно.

Серж в те времена был еще далеко не таким искусным колдуном, каким был теперь, но все же заметно продвинулся в своем мастерстве со времен их знакомства. И если в те времена силы были с ним каких-то пару десятков лет, и он с трудом мог управлять ими, то к просьбе Антипа он был готов заранее. И все произошло практически одномоментно, над головой Антипа на мгновение вспыхнул белый огонек, и с тех самых пор тот перестал стареть. Хотя больше всего на свете Арсению теперь хотелось, чтобы Серж тогда заклял Антипа еще и на неуязвимость.

— А что мне прикажете до этого делать? — с надрывом в голосе поинтересовался Арсений. Он всегда был настолько уверен в их совместном с Антипом будущем, что даже мысль о жизни в одиночку в голове просто отказывалась укладываться. — Я не смогу все это время делать вид, что ничего не произошло, и спокойно ждать его. Вдруг в новой жизни я ему и не нужен буду… 

После нескольких недель апатии и долгого молчания в диалоге Серж явно не ожидал от него такой экспрессии и не смог сразу подобрать ответ. Тогда он сделал глоток из его бутылки и, чуть нахмурившись, оставил этот разговор и вместо этого ободряюще сжал Арсению плечо и, щелкнув пальцами, остановил холод, пробирающий его до дрожи в теле. И Арсений бы и забыл о том разговоре, если бы через несколько дней Серж не решил его продолжить так, будто между фразами и не было никакой паузы. 

— Я могу помочь, если желаете, — начал Серж в один вечер, и когда Арсений еле заметно кивнул, дав знать, что он его слышал, так же осторожно продолжил. — Есть один способ ввести вас в сон до тех пор, пока Антип не переродится. Вроде того, о котором я случайно Пушкину ляпнул, а он, скотина такая, в сказку о царевне своей его впихнул… 

Арсений попытался сосредоточиться, борясь с туманом в голове и силясь понять, что именно предлагал ему Серж. Хотя за те несколько веков, что они дружили, он был готов доверять ему без задней мысли. Ведь именно Сержу Арсений был обязан чуть ли не всем самым лучшим в жизни. Серж был потомственным кудесником, жившим на свете еще дольше него. Именно он помог ему с семьей, когда Арсений заметил, что перестал стареть, и даже пытался снять это заклятие, но та ведьма, которая его наложила, была сильнее. Он зачаровал Арсению кольцо, которое постепенно его старило под естественный возраст и помогло дожить относительно нормальную жизнь, потом позвал его к себе и помог не сойти с ума, обучая основам бесконечной жизни. И даже с Антипом Арсений, по большому счету, встретился благодаря Сержу. Ведь именно по пути к нему у Арсения сломалась повозка рядом с избой семьи Антипа. И вот теперь Серж вновь предлагал ему выход из ситуации, решение которой он сам не видел.

— Изволь. Хуже не будет, — изрек Арсений еще через пару дней, когда мыслей получше в голове так и не появилось. Топиться в любимом пруду явно было еще более скверной задумкой.

На том и порешили. 

Почувствовав в себе призрачную искру надежды, Арсений смог найти в себе силы переписать все принадлежащее им с Антипом имущество на Сержа, поскольку он ничуть не сомневался, что тот прекрасно позаботится и о домах, и о мануфактурах, и о холопах. Уж точно лучше, чем ныне смог бы сам Арсений. После он составил от своего имени три письма, одно из которых Серж должен будет доставить лично императору, а третье, если тот сам пожелает по прочтению второго, в комитет, чтобы по рекомендации Арсения занять его место в их группе. Личных аудиенций Арсений предпочел избежать, опасаясь ненужных подозрений и расспросов. И, закончив со всеми официальными поручениями, они с Сержем назначили день. 

И когда он настал, Арсений был готов. С самого утра он сходил в лес и принес цветы, которые Антип любил ставить в гостиной, к его надгробию и до самого заката просидел рядом, молча прощаясь. Ведь Арсений не знал, что будет, когда он очнется и очнется ли вообще (но даже если и не очнется, ему хотелось верить, что церковь не врала, и у него тогда просто появится возможность найти Антипа хотя бы в загробной жизни). Впрочем, осознание того, что он в любом случае становился на шаг ближе к встрече с самым главным в его жизни человеком, придавало ему сил.

— Присматривай за ним, ладно? — тихо попросил Арсений, кивая на надгробие, когда заметил друга в нескольких шагах от себя.

— Даю свое слово, — кивнул Серж и встал рядом с ним, поднимая руку ему на плечо и мягко сжимая. — Но это не конец. Он еще вернется. И ты тоже. 

Складывалось ощущение, что в этот момент Серж убеждал сам себя, но не хотел признавать это вслух. И Арсений понимал, что тому наверняка нелегко давалось прощание с ним. В конце концов, Антип для Сержа был тоже не чужим человеком, а теперь он за такой короткий срок был вынужден попрощаться с ними обоими. Но Серж был сильным, часто бывал в отъездах и не любил оставаться подолгу в одном месте. Одиночество не тяготило его так, как Арсения, который уже и не помнил, как выживал один до встречи с Антипом, когда их пути с Сержем расходились. Поэтому Арсений верил, что друг без него справится. А вот в себе он не был так уверен. Все-таки с Антипом они прожили вместе, душа в душу, практически не расставаясь, больше двухсот пятидесяти лет. Поэтому в последний раз посмотрев на эпитафию, Арсений отвернулся, готовый следовать за Сержем в жизнь, где, как он надеялся, все могло вернуться на круги своя.

┉┉∘┉┉

Арсений пришел в себя в полной темноте. Пошевелиться он пока не мог, тело все еще казалось слишком легким и чужим, а вот мысли в голове медленно принялись кружиться одна за другой. Не открывая глаз, он вдруг почувствовал тепло где-то сбоку, и уже хотел повернуться и уткнуться носом Антипу в плечо, как еле дрогнувшие кончики пальцев наткнулись на кирпичную кладку, и в голову ударило все случившееся, и Арсений понял, что промелькнувшие перед ним картинки были не страшным сном. А еще более кошмарной явью.

Его забвение было решено обустраивать в подвале. Это было самое безопасное и спокойное место, и шансы на то, что кто-то непрошенный случайно или намеренно нашел бы его, были минимальны. Да и других вариантов особо не было. Спальня при пожаре выгорела полностью, и даже обустраивать ему ложе пришлось из подручных материалов. Ждать изготовление новой кровати и привлекать к себе лишнее внимание ему было ни к чему. Поэтому они с Сержем сами перенесли лавку в дальний угол подвала вместе с парой шерстяных одеял из гостевого флигеля и тонкой периной. Арсению на комфорт было все равно, но Серж боялся, что чары могли не защитить от болезней, хоть и обещал наложить на него всевозможные защищающие заговоры. А теперь, когда он очнулся, Арсений понял, что у них получилось обустроить ему ложе почти как в детстве.

В те стародавние времена он родился и вырос в семье священника, и вся своевременная дворянская роскошь являлась для него чем-то запредельным. Арсений, конечно, в те времена и не ведал о них, зато видел крестьянские избы и землянки, а потому и свое шерстяное одеяло считал изобилием. И даже после смерти отца, когда главным священником в приходе стал его старший брат, он так и прожил всю старую жизнь при храме, где быт был немного лучше, чем у обычных крестьян. А после и вовсе перебрался к Серому, и вместе с ним они уже постепенно доросли с уличных торговцев до дворян. А относительно недавно ему еще и титул графский пожаловали за неофициальные дипломатические заслуги. Или, другими словами, за легкий шпионаж в Европе. И вот, казалось бы, информацию он добывать умел, а вот понять, сколько лет он провел во сне, и что успело измениться за это время, Арсений пока не мог, сколько бы не осматривался.

Очевидным пока было лишь одно — Серж его все-таки не убил своим снадобьем. И в подвале все выглядело ровно так, как он помнил перед тем, как выпил настой. Была вероятность, что прошло не так много лет. Или настой не сработал как следовало. Но, как бы то ни было, Арсений точно помнил одно — они с Сержем договорились, что он будет ждать его и никуда один не уйдет с территории имения. Никто не знал, сколько продлится этот сон, и Серж попросил его перестраховаться. И Арсений не собирался отступать от этого плана. Куда идти и что ему делать дальше он все равно не имел ни малейшего понятия.