Ближе к вечеру погода обещала ухудшиться, но на настроение гостей это никак не повлияло. Алтан до сих пор искренне удивлялся, как и, главное, отчего Светлана Леонидовна ни капли не отреагировала на подобное скопление людей, а лишь ловко в четыре руки со своей, видимо, лучшей подругой перекочевала на кухню. Зинаида Степановна все так же сидела на диванчике, только теперь к ней подсел Виктор, отец Леры. Вдвоем, они затянули многословный диалог о всяких непонятных замудренных лайфхаках, проповедуемых на просторах Ютуба, которые старшее поколение смотрело с огромным удовольствием. С чуть меньшим удовольствием оно смотрело на свои труды, получаемые при использовании этих лайфхаков. Хоть по признанию самого господина Макарова, руки у него золотые везде и всегда, кроме сферы домашних дел, а у его дорогой жёнушки шило в одном месте, он все равно с достаточной гордостью хвалился своим картонным оленем перед Алтаном и тетей Зиной.

Алтан совершенно точно не хотел слушать про картонного оленя, но его никто не спрашивал. Олень просто был. Ни к селу, ни к городу, но был. Картонный, полуметровый в длину, чуть поменьше в высоту. Так Дагбаев воочию увидел, что из говна и палок всё-таки возможно что-то сделать. В какой-то невообразимый момент захотелось вытащить все свои самодельные оригами, большие, красивые, детализированные, а главное — сделанные его золотыми ручками, и показать каким должно быть домашнее творчество. Быть может, в этом играла роль общая атмосфера посиделок. Лера с Кирей дружно свалили в его комнату, ибо мелкий всё-таки уломал сестру на раунд в гонках, тети Света и Аля щебетали на кухне, Алтана то и дело дёргали с его мнением про оленя.

Хотя единственным оленем в этом доме он считал себя.

Ну и немного Вадика, который все не приходил. День близился к восьми вечера, и погода всё-таки испортилась, хотя на окраинах Питера, как утверждала Лера и что сам Алтан знал превосходно, погода всегда была не очень. Очень не очень. Застучал мелкий дождь, в окна забил лёгкий ветер. Тетя Аля вышла из кухни, где они с тётей Светой благополучно пили вторую чашку кофе, и охнула:

— Ужас какой, я ж белье развесила! — Ее нахмуренные тонкие брови сдвинулись было к переносице, как сзади подлетела Светлана Леонидовна и с широкой улыбкой хлопнула ту по спинке.

— Ой, да подумаешь! Легче вообще выбросить, — тетя Аля сурово глянула на улыбающуюся подругу, но та лишь невинно захлопала глазами: — Останетесь у нас, а? Баб Зин!

Мигом повернув голову к тете Зине, ещё разглядывающей в своих тонких очках несчастного картонного оленя, Светлана Леонидовна настырно закивала.

— Та мы не можем, — отмахнулась та недовольно, — кто нашу халупу стеречь будет? Один дракон был, и тот хвост спрятал в своем центре, ящірка хитрюща, — она скривилась, фыркнула, хотя Алтан видел, что ни капли осуждения в этой театральности не было. — Аля опять двери не закрыла, как начала эти свои глазищи нафувати, — поморщилась притворно.

Бабуля просто любила ворчать. И внука своего тоже любила.

— Он вообще приедет? — Появившийся с шумом и грохотом Кир за спиной Алтана негодующе всплеснул руками.

Следом за ним аккуратно выплыла Лера. По ее гордой ухмылке и блеску в глазах Алтан успел подчеркнуть, что она явно выиграла. То ли под влиянием общей атмосферы, то ли гложущая сторона его личности, жадная до эмоциональных связей, взыграла, но Алтан чуть повернулся в ее сторону и быстро выдал:

— Я играю с победителем.

Метнувшая в него взгляд Лера лишь дернула уголком губ.

Впрочем, мало кто это заметил, только тетя Аля снисходительно вздохнула:

— А вот не знаю, — она пожала плечами с явной артистичностью, — как приедет, так приедет.

— Опять непонятно куда поехал, — фыркнул Кир, за что сестра дернула его за ухо. — Да что?! Мотается по своим друзьям, а о нас забывает!

В общем и целом, все выходило так, что, хоть Алтан и чувствовал себя оторванным от их разговоров и совершенно не понимал, по каким причинам Лера позвала его, ибо не так представлял их «уроки» с Вадимом, но так или иначе… Он покрывался тонким слоем красной краски каждый раз, когда его кто-то звал, называл по имени, интересовался его мнением. Когда Зинаида Степановна, казавшаяся ещё недавно ворчливой старухой с маленькими злыми глазками, все так же нахмуренно спрашивала его «Ну таки не права я?!»; когда Кир прятался за его спиной от злой Леры, цепляясь за его рукава, и Лера сама цедила сквозь губы «Отойди, не защищай этого засранца!»; когда тетя Аля, чуть подвыпив, сидела на диванчике и показывала Алтану сфотканные на телефон с разбитым экраном фотографии Вадика.

— Это он… — шептала она в общем шуме, но Дагбаев прекрасно ее слышал. — Лет семнадцать?.. Боже мой, как давно это было… Семнадцать лет назад читал стишок Деду Морозу, — тыкала его в плечо, хотя Алтан слушал ее, почти затаив дыхание, — маленький хитрюшка, думал, что чем длиннее стих, тем больше подарок, ха!

Она залилась таким любовным хохотом, что Алтан, не испытывающий нежных чувств к Вадику, не мог оторвать взгляда от мелкого паренька в синих рейтузах на невысоком стульчике, который, широко открыв рот, читал стишок сидящему Деду Морозу. Руки были воинственно сжаты в кулачки, серые глаза раскрыты, светлые тонкие волосики аккуратно расчесаны, а Дедушка Мороз сидел в полной контузии.

Отсмеявшись, прижав руку к сердцу, тетя Аля пояснила, прерывая себя своим же смехом:

— Он несчастному «Слово о полку Игореве» зачитал! Полностью! Полчаса бедный сидел, слушал, ой божечки…

На тонких бледных губах Алтана сквозь шум и гам, постоянную игру света из-за ходящих туда-сюда людей и отключение от мира начала расцветать малюсенькая кроткая улыбка. Заметить ее смог бы только самый ярый наблюдатель. Тетя Аля, вся в своем дорогом сыне, расхваливала его в пух и прах, словно самый драгоценный свой приз и, проводя параллели, ее хвала по сравнению с хвалой всех тех пущенных по университету слухов, даже не казалась настолько навязчивой.

Алтан будто слушал о совершенно другом Вадике. Действительно умном, добром, прелестном Вадике, который никогда и мухи не обидит. Вадике, который являлся примером для подражания, восхитительным сыном и чудесным другом. Не способным на предательство человеком. Вадике, который подбирал с улицы котят и щенят, тащил их сам в грязи и мокрый до трусов.

Интересно, его мама… Она когда-нибудь рассказывала об Алтане так своим подругам? Хвалила ли она его?

А было ли что-то, за что Алтана можно похвалить?

Был ли он хорошим внуком? Братом? Сыном?

— Извините, — проговорил он, касаясь слегка ее плеча; тетя Аля моментально успокоилась, вопросительно взглянула на него, не убирая улыбки с лица. — Мне нужно отойти, — Алтан только выговорил это, в прострации поднялся с места и уже привычно направился к выходу, нащупывая пачку сигарет в кармане.

Тягучее, распыленное внутри чувство давило на ребра, мешало дышать. Алтан ощущал, как очередной приступ непонятно чего накрывал его с головой и, неловко отговариваясь встречающимся по пути людям, чуть пошатываясь, вышел за дверь.

***

Вне квартиры все ещё было отрезвляюще прохладно. Даже холодно. Алтан натянул свое единственное хаори посильнее, будто бы оно спасало от ветра, и встал прямо напротив окна лестничной площадки. Стоявшие здесь цветы, видать, кто-то поливал, хотя Алтан не понимал как они ещё не завяли.

Но вопросы о цветах, растущих в подобном холоде, не смогли перебить его тяжёлые размышления. Дагбаев вытащил пачку из переднего кармана, раскрыл. Пара штук — его самокрутки, другая же — ещё не докуренный Парламент. Оставленный ему презент от Вадика.

Алтан не чувствовал к нему любви. Это и не была обыкновенная влюбленность. Алтан точно не признался бы ему, не назвал своим возлюбленным, не согласился бы на отношения, но с удовольствием повторил бы их ночь. Так. Для галочки.

Он постоянно держал в голове тот красочный образ из боксерского клуба: хищные глаза, едва ли не сузившийся зрачок, капли пота по подтянутому бронзовому телу, узорам незаконченной татуировки. И ладони, готовые было сломать руку своему оппоненту. Широкие, напряжённо подрагивающие ладони.

Дагбаев не знал чему верить. С одной стороны Вадик, готовый кинуться на помощь всем пострадавшим, защищающий животных и прямо-таки оживший диснеевский порнопринц. С другой стороны — он же, но кровожадный, алчный, бессердечный, рациональный до последней клетки тела. Человек действия. Человек холодного разума.

Одновременно огненный, но ледяной. Дозволенный, но словно обитый широким куполом — не дозовешься. Алтан виделся с ним от силы пару раз, по пальцам сосчитать можно. Но каждый раз его било током и, если раньше ничего извне не вызывало в нем эмоций, необходимых скрыть знаменитым клановым воспитанием, то сейчас Алтан начинал прикладывать усилия, чтобы держать лицо.

Он зажёг джойнт словно подорвал петель бомбы своих тревог: с первой затяжки вместо привычного спокойствия, наполняющего вены, по ним прошлась крупная судорога. Алтан сделал вдох никотина на пару с каннабиноидами и дрожащими руками оперся о подоконник, задевая подставку для цветов. Пот мерзлыми каплями стек под открытой шее, холодя ее. По коже прошелся неукротимый табун мурашек и единственное, что хотелось в тот момент — рухнуть на пол, лишь бы перед глазами перестало мутить.

Тело покачнулось.

Неуправляемое, оно рывком повело хозяина вниз по этажам, Алтана всего трясло в неожиданно нахлынувшей лихорадке — конечности ломило от охватившей боли. Нечаянно отбросив джойнт из ослабевших пальцев на лестнице, Дагбаев схватился побледневшими ладонями за двери подъезда и из последних сил отворил их, падая на колени. Он согнулся в отчаянном рывке в три погибели, опирался, вогнув спину, в отсыревшую землю двора, мелкие капли дождя падали на его затылок, а рвота противными настырным волнами вылезала из горла.

Она накатывала кислотой, недавно съеденным пирогом и запитым шампанским; Алтан еле успевал рот раскрыть, как с губ, расплескаясь, вытекало переваренное. Падало каплями на белоснежные руки, чёрное мокрое хаори, на передние собранные косы.

Дагбаев не ощущал спокойствия, когда желудок полностью очистился. Он лишь неотрывно следил за тем, как усилившийся дождь смывал желтоватый беспорядок, с трудом поднялся на ноги и перешагнул собственный обед.

Его разум был абсолютно пуст. Словно не подавал признаки жизни. Он встал под холодный осенний дождь, ещё дрожа от мерзлоты, но лёгкие наполнялись воздухом будто шарики. Простыть не страшно.

Алтан понимал, что заболеет, если задержится хоть на секунду, но его нисколько не волновала своя участь сейчас: он думал стоила ли она всех тех истерик и ссор?

Бесконечной руганью казались годы жизни без матери, когда, озлобленный на клан и в особенности на дедушку, Алтан закрывался от всех и шипел на любое проявление их в своем мире. Границы, которые он так старательно возводил между собой и ними, и охранял сильнее, чем зеницу ока, были не то, что каменными — обитыми вдоль и поперек колючей проволокой с пущенным по ним электричеством. Только тронь и разряд тока остановит твое несчастное сердце.

Часы криков, дни тяжёлой молчанки, игнорирование, голодовка, пустые разговоры о договоренности, попытки в дипломатию — ах, Юма, тиран под прикрытием… — они не давали своих плодов. Тем опаснее и слаще ощущалось дозволение дедушки, который в один волшебный миг подобрел всем своим существом и пустил Алтана одного в Санкт-Петербург, учиться на юриста. «Это пригодится в твоём будущем», — повторял он, словно мантру, несмотря на то, что Дагбаева никогда не тянуло к этому. Но он не препятствовал. Хватался за шансы зубами, насколько бы не казались они опасностью. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, он помнил. Но так плевал на это в тот момент. Лишь бы свалить. А там уж как сложится.

И вот он один у черта на куличках под дождем. Его волосы давно мокрые, одежда прилипла к телу, дождь смывает его обед, а глаза неистово слезятся от боли. Его лихорадит, лёгкие болят от обилия воздуха, и он спрашивает себя: стоило ли оно того?

Добившись своего, Алтан не знал насколько равноценным являлся обмен. С одним несчастным чемоданом вещей — самое дорогое из которого сейчас мокнет на нем, — зубной щеткой и PS5 на пару с заначкой конопли, которая скоро должна закончиться. Все, что осталось от Алтана — дорогой фасад и багаж выебонов непонятно чем, от имени-то он со скандалом отказался. И ради чего?

Ради того, чтобы ловить приходы посреди чужого района, рядом с неким подобием гетто, где этажами выше отдыхают его однокурсница, ее семья, семья человека, которого он видел буквально пару раз? Ради того, чтобы разрываться от непонятных чувств к этому человеку, которые не любовь, не страсть, не дружба?

Или ради того, чтобы где-то находились люди, которые называли бы его Алташенькой, спрашивали его мнения на счёт блядского картонного оленя; ради того, чтобы играть с победителем в гонки; ради того, чтобы его личное пространство нарушали, гладили по голове, называли другом, звали обедать, спорили, проявляли ласку, волнение, чтобы щипали за бока, дразнили, соблазняли, затянули в круговерть неизвестных людей?

Чтобы он чувствовал себя живым, а не застывшим на вечность в семейных безликих портретах, где каждый третий — будущий покойник, а любви в алых глазах ровным счётом никакой.

Алтан смотрел на зашторенные окна, за которыми должно быть играла тихая музыка и звучал дружный смех, шмыгнул носом, мазнул пальцами по растекшемуся тональнику на лице, растер следы. Выдохнул клубы пара в воздух.

Сам того не понимая, он принимал одно из важнейших решений в своей жизни, навсегда развернувших его дорогу. Отрезая лишнее, грубо вырывая в своем подсознании ошмётки ненужных корней, выдирая загнившие лепестки, Алтан оставлял себе лишь ярчайшую сердцевину — себя. Горящего золотом в полнейшей темноте. Драгоценного и изящного. Себя самого.

***

— И что мне теперь с этим делать? Я все ещё не верю в магию, — Алтан твердил это в который раз, но все тщетно: тетя Люба тасовала Таро, даже думать не хотела ни о чем другом.

И, когда он, вытаскивая очередную карту, случайно поддел и столкнул ещё одну, на попытки тети Нади вернуть карту обратно, Любовь Адольфовна шлепнула ее по рукам:

— Подожди, — необычайно сурово кинула она на удивленный взгляд сестры.

Тетя Вера уверенно закивала:

— Если выпало, значит так надо!

Дагбаев лишь протер в очередной раз переносицу. Ему ужасно хотелось спать, ему не нравилась ситуация, но что-то изнутри требовало досидеть, и Алтан слушался этого Что-то.

Любовь Адольфовна с самым серьезным в мире лицом, будто вершилась судьба всех женщин, перевернула обе карты и нахмурилась сильнее. Непонимание на ее лице становилось все яснее по мере того, как она приблизила обе карты к себе и развернула их обратной стороной: практически идентичные, те показывали одну и ту же масть — паж кубков.

— Ничего не понимаю… — Выдохнула она.

Алтан выгнул бровь, стараясь выглядеть незаинтересованным, ровно до тех пор, пока тетя Люба не выкинула, огорошив этим не только трясущуюся тетю Веру, но и остальных — Лера уже отошла к этому моменту:

— Чтоб меня черти трахнули! — На окрик Леонид Семёнович поперхнулся чаем, а тебя Надя очень осуждающе глянула на Любовь Адольфовну, похлопывая мужа по спине. — Ну ты видишь?! Это судьба!

— Это как так… — В свою очередь сквозь толщу страха спросила тетя Вера.

— Тут лишнее! Помнишь ты мне в прошлом году дарила колоду? Ну которая ещё как эта, только китайская. Когда ещё обиделась на меня, за то, что я оригинал взяла… — Алтан искренне верил, что его вслушивание в их речь не называлось «греть уши». — Мы в прошлый раз когда расклад делали, видимо один сюда положили… Ну судьба же!

Дагбаев в судьбу не верил. Он вообще ни во что не верил, даже в себя.

— А это что значит? — Пробормотал лениво.

— Перевернутый, — начала тетя Люба, заглянув ему в глаза и опустила одну из карт перед ним, — значит, что отношения будут непредсказуемыми. И быть тебе парой лжецу и клеветнику.

Чертов Вадим.

— Ценить он тебя не будет, мудрить не будет, перевернутый паж вообще ужас лютый… Хоть иди вешайся.

— Люба! — Прикрикнула нахмуренно тетя Надя на разговорившуюся сестру.

— Как есть, так и говорю! — Огрызнулась та. — Ненадежный человек, понимаешь? Клоун! Подлец!

«Пидарас», — пронеслось в голове Алтана и он с трудом подавил едва дернувшийся уголок губ, — «пи-да-ра-си-на».

— А второе? — Кивнул он на пару аркана, больше из любопытства, чем искренней заинтересованности.

Любовь Адольфовна притихла. Сложила руки на груди, пряча несчастную карточку. Она явно о чем-то задумалась, взгляд ее был тяжёлый, и будто бы бабуля спорила сама с собой.

— А этот, — кинула недовольно перед ним, карта опустилась прямым положением. — Прямой паж кубков. Сильное влечение, налаживание отношений… Гармония. Будто созданы друг для друга, и все ссоры, как у семейной парочки на пустом месте. Примагничивает вас. Любовь, ядрёна вошь.

Алтан все ещё ничему подобному не верил.

Но одной его поганой части так хотелось…

***

Он поднялся на этаж уже когда достаточно промок, чтобы совершенно не ощущать свои пальцы. Догорающий джойнт, оставленный на лестнице, он небрежно потушил подошвой и, подняв с пола, как ни в чем не бывало засунул в карман брюк. Одних из двух единственных выходных брюк. Усмехнувшись пробегающим мыслям о собственной ничтожности, Алтан поднимался ввыше. Но, лишь когда добрался до дверей уже знакомой квартиры, неуверенно остановился.

Музыка не играла.

Более того, за дверью слышались громкие копошения, кто-то постоянно ходил туда-сюда, чья-то ругань и недовольное бухтение. Алтан подумал было, что ошибся квартирой, как возмущённое:

— Вот я же знала с самого начала, что от них проблемы будут! — Прервало все его мысли.

За определенные часы, проведенные в компании семьи Макаровых и близких Вадима, Алтан успел вызубрить особый ворчливый тон его бабушки.

Он приоткрыл дверь неторопливо, тихо, заглянув внутрь: Лера нервно дёргала глазом, облокачиваясь спиной о спинки диванчика; недалеко сидел Кир, в телефоне, но без наушников — даже Алтану это много о чем говорило; тетя Аля куда-то звонила либо сама кого-то слушала; Зинаида Степановна и та нервно пила кофе.

Светлана Леонидовна и Виктор молча слушали время от времени что-то вещающий телевизор. Спутник в такую погоду ловил плохо.

— Да! — Подала голос тетя Аля; оставшийся незамеченным Алтан нахмурился, прикрыл за собой тихо дверь. — Да, конечно, подожди, — она отняла телефон от уха, что-то нажала и искаженный динамиками, но ужасно узнаваемый, голос оттуда вещал:

— Вы там только не копошитесь… — Вадим усмехнулся, но было слышно, что нервнозность в нем присутствовала. — Ну сбежал и сбежал, не впервой же? Найдем мы Поварёшкина. Мам, он если домой заявится, ты позвони мне, лады?

Тетя Аля тут же откликнулась:

— Конечно, солнце!

— Ладно, тогда я пошел. Сорян, Лер, сегодня никак не смогу прийти. Потом с тобой засяду, ок?

— Да чего уж там, — фыркнула Лера, закатив глаза, — не велика проблема, сама порешаю.

Усмехнувшись уже повеселее, Вадим кинул «Всем своим общий привет!» и сбросил вызов.

Если Алтан правильно помнил, «Поварешкин» это… Кто?

— Ам… — Протянул он, привлекая внимание домочадцев. — А кто пропал?

Семь пар глаз впились в него на долю секунды, и после этот улей зажужжал, как проклятый! Алтан едва успевал осознать кто что говорит, все моментально всполошились:

— Алташа, солнце, что случилось?!

— Ты где умудрился так испачкаться?

— Витя, тащи чистую рубашку!

— Кир!..

— Лера, солнце мое, сделай чай!

— Подожди, хлопчик мій, рідненький, я сейчас грелку тебе принесу! Аля, настрой эту шайтан-машину!

Шум и гам, поднятые со все всех сторон, оглушили Алтана подчистую, кто-то схватил его и куда-то потащил за руку, он даже не успел толком разглядеть человека — его обставили, словно в толкучке метро. Голоса продолжали кричать, и стоя в ванной комнате с почти стащенным хаори в компании тети Али, тети Зины и дяди Виктора, Алтан ещё слышал споры с гостиной:

— Кир!

— Я не буду делить с ним свои трусы!

— Кир, немедленно!