— Обращайся. Будем отмывать твою шерсть, она вся свалялась и в крови.

 — Мать твою, ну неужели это необходимо именно сейчас?

      Да, необходимо, подумалось ему. Роше хотя бы не забыл, что такое мытьё, и это немного радовало. Еще радовал тот факт, что иногда он противился желанию обратиться, отказывался, но порой обойтись без этого было нельзя.

      Когда волк начинал вонять кровью, от кожи человека исходил тот же дух, который невозможно было терпеть. Иорвет не принимал возражений — с таким только в реку, намыливаться тем, что нашлось у Вернона в котомке после предыдущего возвращения из города. Жесткое походное мыло с запахом дёгтя, заточенный кинжал, чтобы соскребать двухнедельную щетину, собственные руки, которые неимоверно сушило после каждого похода к водоёму. Шерсть отмывалась с трудом, неохотно, расчесывать её было себе дороже — Роше ловко выворачивал шею и мог вцепиться клыками в запястье или ладонь. Обрубать ему когти страшно — вдруг не защитится от местных обитателей? Одних зубов недостаточно, чтобы сцепиться с эндриагой, а между тем капитан Полосок находил в этом развлечении свою прелесть. Возможно, он просто выпускал пар, чтобы было легче перед полнолунием, но, так или иначе, в решающий момент его раздирало и чуть не сводило с ума то существо, что пряталось внутри. Существо, которое, пожалуй, можно было назвать его тёмной стороной — иногда именно она Иорвету нравилась больше, чем та, другая. Более откровенная, не прятавшая за благими намерениями личину убийцы, такого же, как сам Лис. А как известно, ворон ворону глаз не выклюет.

      Скоро Беллетэйн. Вода в реках и ручьях уже теплая, но волколаку не нравилась — эльф мстительно подумал про себя, что следовало бы вывести его на помывку зимой. У них никогда не было достаточно времени, чтобы сделать всё до конца. Вытаскивать блох из меха этого bloede bleidd было худшим занятием из всех, какие он только знал. Но это следовало как-то преодолевать. Иорвету было достаточно одной мысли — после хорошей охоты и беготни по лесу Роше всегда притащит в пещеру добычу в виде оленя или чего-нибудь еще. Мог устроить очередную погоню за мышами — теперь он делал это так, словно старался привлечь к себе его внимание. Для зверя это была игра, почти невинная… Нет, они все ошибались. Изначально каждое их действие и каждое их решение было ошибкой. Один за другим, эти промахи образовали ком, от которого некуда было деться.

      — Dh'oine, я, вообще-то, прилагаю усилия, — заметил он едва раздраженно.

      Иорвет сидел позади него, поджав ноги под себя. Волны лениво лизали пятки, жались к берегу и тут же откатывались слабо назад, шурша мелкими камешками и утаскивая их на дно. Несколько деревянных зубцов в гребне уже были безжалостно обломаны, но безнадежный колтун свалявшейся шерсти на спине никуда так и не делся. Роше рычал недовольно, дергал головой от боли, норовя обернуться, вскочив на лапы, и укусить. У него ведь пару раз почти получалось. Что-то подсказывало Лису, что если он не дождётся чужих клыков на своем запястье, то получит что-нибудь более болезненное. Он вздохнул, швырнув гребень в сторону.

      — Ничего не выходит, — не то пожаловался, не то констатировал факт он. Разумеется, так и должно было быть — Роше вечно являлся в пещеру, таща за собой кучу листьев, палочек и прутиков. Точно по земле катался, как бешеный.

      — Значит, режь, — прорычал волк.

      — А тебе не жалко? — усмехнулся беличий атаман, скользя рукой по уже вычесанной шерсти. — Видишь? Привёл тебя в порядок, bloede dh'oine. От твоего мыла руки воняют дёгтем. Ну так что? Кинжал еще при мне.

      Роше как будто бы всё равно — что уж там, выдранный с помощью лезвия клок отрастёт заново. Иорвет, склоняясь к этой мысли, снова медленно огладил его влажный, немного липнущий к ладоням мех. Хотелось что-то спросить, но он всё раздумывал, не спровоцирует ли на себя ярость. Всё-таки вопрос был очень важным, терзавшим его всё последнее время, все те дни, что они были вместе — когда ели и пили из одного котла, делили одну лежанку, даже когда Роше брал его в облике волколака. Иорвет раздумывал, почему так, а не иначе. Почему все больше отдавалось предпочтение зверю, нежели человеку. Неужто в этой драной шкуре приятно было находиться? А тут еще труп, найденный им в начале зимы. Значит, чудовище уже вкусило крови. Это не предвещало ничего хорошего.

      — Каково это — быть в одном теле с монстром? — спросил он. — Вижу, тебе очень нравится твоя огромная пасть, dh'oine. Равно как и появившаяся возможность рассекать когтями накеров, словно капусту шинковать.

      — Знаешь, я особо не думаю об ощущениях, — ответил Роше — он наклонил морду и принялся лакать воду из реки.

      — Ну, что ты чувствуешь сейчас, например?

      Существовала ли какая-то разница между тем, как пил человек и как пил волк? Была ли вода слаще, может, холоднее? Иорвет чувствовал лишь то, как она обмывала его ступни и колени — ноги затекли и он вытянул их вперёд, по обе стороны от задних волчьих лап. Сегодня, пожалуй, можно было себе позволить остаться чуть подольше. Он уткнулся лицом в мокрую шерсть, не замечая не самого приятного запаха мыла — он скоро исчезнет и от Роше опять будет нести кровью и псиной. Сейчас, пока он чистый и ещё не извалялся в грязи, не собрал на себя всю болотную тину, нельзя было упустить шанс и не погладить его по холке, ощущая мерное дыхание. Роше улёгся в воде, лениво щуря янтарные глаза — на свету они всегда меняли оттенок, то темнея, то светлея.

      — Иногда, — прорычал он, — когда я охочусь, вкус мяса ощущается по-другому. Видишь больше, чем прежде. Запахи, цвета… Всё не такое, как было раньше.

      — И тебе нравится это?

      Роше медлил с ответом.

      — Да, — сказал, наконец, он. — Мне это нравится. И даже твой запах для меня теперь другой. Я могу узнать тебя среди тысячи людей.

      — Эльфов.

      — Что?

      — Ты узнаешь меня среди тысячи эльфов. Или среди тысячи эндриаг, как повезёт.

      А может быть, в критический момент нос подведёт его и не даст уловить ничего. Иорвет терпеть не мог беспокоиться о ком-то или о чем-то. Он всегда называл это слабостью. Да и вопрос он задал неверный, совсем не тот, который хотелось задать. Вода расслабляла и успокаивала. Он складывал ладони лодочкой, набирал её и выплёскивал на чужую шерсть — солнце сегодня почти обжигало своими лучами и Роше, высунув длинный розовый язык, шумно сопел. Мокрый нос его постоянно подергивался, точно он и сейчас стремился кого-то унюхать. Но кого?

      — Ты редко возвращаешься в тело человека. Твой акетон и оружие лежат в пещере уже пару недель так точно. Уверен, что это не опасно? Vatt’ghern говорил…

      — Зачем ты рассказал ведьмаку? — волколак бесился из-за этого не впервые, закипал всякий раз, когда Иорвет упоминал Геральта. — Если бы это было нужно, я бы сам увиделся с ним.

      — Ты бы этого не сделал, — хмыкнул эльф. — Ты никогда не делаешь так, как я говорю.

      И в этом была изрядная доля страшной правды — потому что волчья шкура день за днем, месяц за месяцем всё прочнее врастала в Роше. Он всегда говорил, что держит тварь под контролем, но уверить в этом Иорвета было некому. Он предпочитал словам Вернона собственные наблюдения.

      Сейчас ругаться не хотелось. Вода и правда была теплой, ненавязчиво обнимала их тела волнами, заставляя лениво вздыхать. Идиллия, иронично подумал он. Огромный волколак, улёгшийся на каменистом берегу, лениво дергавший хвостом. Хвост тоже надо было бы расчесать, но было ясно, что более Роше не собирался терпеть пытку гребнем. По крайней мере, не сегодня. Он редко когда бывал таким спокойным, особенно с приближением луны, и Иорвету не хотелось вновь будить в нём необъяснимую первобытную злость. Поэтому он лежал рядом. Лежал, притиснувшись к мерно вздымающемуся боку чудовища, прислушивался к его дыханию. Длинная морда, лежащая на лапах, так и просила, чтобы её погладили. В который раз ему приходилось удивляться тому факту, что такой крупный зверь может выглядеть так безмятежно — впечатления не портили даже длинные когти. Иорвет приоткрыл единственный глаз, рассматривая его. Он был благодарен за то, что сегодня было так тихо и спокойно. Может быть, ведьмаку и правда не стоило обо всем этом рассказывать, но сам эльф считал, что поступил так исключительно из благих побуждений. Если на тот момент можно было их так назвать.

      То, что он чувствовал, разглядывая дремлющего на солнце Роше… Мог ли он назвать это любовью? Может быть, лишь привязанностью, которая возникла из-за того, что они долго были рядом. Этот страшный недуг, это проклятье невольно их объединило — потому что изначально Иорвет желал спасти своих от участи быть разорванными на части, а Вернону нужно было более-менее постоянное укрытие для обращений в полнолуние. Значило ли это, что они просто помогали друг другу?

      Но было и другое. Было странное, необъяснимое влечение к его звериной форме. Наслаждение, каждый раз смешанное с болью. То, на что он бы сам никогда не решился, если бы Роше не принудил его в тот день.

      Иорвет снова посмотрел на него, долго и очень внимательно, прежде чем протянуть руку к оттопыренному уху и скользнуть прикосновением вниз, к морде, осторожно, словно проверяя.

      Страх. Страх, что он останется таким навсегда — полудиким, необузданным, отказавшимся от своей человеческой оболочки, которая всё еще ему, эльфу, была необходима, чтобы окончательно не сойти с ума. Не вообразить вдруг, что он любит этого жестокого зверя, символизировавшего тёмную сторону капитана Полосок. Все симптомы ведь были налицо. Иорвет отнял ладонь от его морды и едва пошевелился на камнях, морщась и чувствуя, как острые края впиваются в бок, царапая рёбра. Волк не шевелился, продолжая отдыхать.

      Он перевернулся, вытянув ноги и поудобнее устроив их в тёплой воде, а потом осторожно огладил чужой живот, покрытый темной, чуть более короткой и мягкой шерстью. Иорвет даже назвал бы это пушком, если бы не необходимость постоянно вычесывать из него легко запутывавшийся репей. И все-таки трогать здесь отчего-то было приятно. Здесь он был самым теплым, почти горячим, так и манил прижаться к себе щекой. Почему нет, подумалось ему. Мысль, последовавшая дальше, заставила его едва вздрогнуть. Пальцы медленно зарылись в мех, то поглаживая, то почесывая.

      — Иорвет?..

      Он молчал — сам не знал, что должен был ему ответить, каким образом объяснить проснувшееся желание. Ладонь двинулась ниже, ласково, с легким шорохом по шерсти. Он поймал взгляд приоткрывшихся блестящих глаз.

      — Тише, bleidd, — отозвался он еле слышно, так, как шелестит порой листва в лесу, подхватываемая ветром.

      Тише, тише. Боли не будет. Не будет страданий перед полнолунием. Не останется ничего из этого. Пусть Роше предпочтёт шкуру волка человеческой, данный факт не изменит ничего.

      Иорвет подполз ближе, глянул в чужие глаза снова, прежде чем уткнуться в мех щекой, а потом и губами, преодолевая всё своё прежнее отвращение или даже малейшую неприязнь. От кончиков ушей до хвоста — ничто не заставило бы его отвернуться и зажмуриться. Не осталось даже стыда.

      — Ты накидываешься на меня в таком виде, потому что тебе так приятнее, да, bleidd?

      Он спрашивал почти невозмутимо, изгоняя дрожь из собственного голоса и ладони, двигавшейся вверх-вниз по члену. Приостренную головку хотелось накрыть ртом сразу же, но он не спешил — словно ему самому нужно было осознать для начала, чего именно он желал. Или, скорее, кого. Человек или зверь, разум или инстинкты — Иорвету давно стало на это наплевать. С тех самых пор, как он лежал на полу, втискиваемый в камень тяжестью волчьей туши, не произнеся ни единого возражения. Точно так и должно было быть. Нет, не всё же веселье только ему одному, ревнивцу и собственнику, впадавшему в ярость сразу же, как только он чуял запах кого-то постороннего.

      — Знаешь… Ты сказал, что узнаешь меня среди тысячи людей с помощью нюха. А я бы узнал тебя среди тысячи волколаков по одному только взгляду.

      По желанию, которое просыпалось на дне волчьих глаз. И пусть до этого Иорвет называл себя его хозяином лишь в шутку, стремясь выплеснуть хоть на кого-то накопившиеся желчь и сарказм, Роше, похоже, с каждым днём воспринимал это всё серьезнее. Кто-то важный. Кто-то, кого следует оберегать. Сокровище. Хозяин. Единственно дорогое ему существо, бывший враг. Его внимание, его ласки — без всего этого, кажется, зверь уже попросту не мог жить. И Роше вместе с ним.

      Иорвет нашёл бы его сразу же. По истинно собачьему взгляду, стоит только взять с собой сайдак с зефаром — значит, предстояла охота. По инстинктивному вскидыванию волчьей морды, как только он протягивал руку, чтобы почесать за ушком или между ними.

      Волколак заскулил чуть низковато — в этом звуке был весь Роше. Послушный, верный пёс. Вот только кому именно верный? Иорвета это не слишком интересовало. Он вдохнул тяжелый мускусный запах, прикрыл глаза, заскользив языком — до неприличия медленно, точно растягивая удовольствие. Ощутил, как лучики солнца снова упали на оголённую бледную кожу, обожгли… а потом обожгло уже совсем по-другому. Обожгло болью — это Роше невольно царапнул его бедро когтями. К черту, подумалось ему. Этот bloede arse не упустит случая ранить даже во время игры, а потом припасть мордой к собственным отметинам, слизывая кровь и тыкаясь носом. Как только не тронулся умом?..

      Его член твердый, даже непривычно твердый, но такой же, как у всех кобелей. От одного только его соприкосновения с языком волк рычал почти угрожающе, и только Иорвет, ставший очень чутким к подобным вещам, знал — Роше приятно. И даже более чем приятно. Его же самого обдало жаром, точно рык этот прозвучал рядом с ухом, так, как ему всегда нравилось. Ощущение опасности, смерти. Ощущение его скользящего по ранкам мокрого языка. Дождётся ведь, когда пообломают когти.

      — Ты…

      Иорвет огладил его сильное бедро, прощупывая под шерстью крепкие мышцы — точно поощрял сдержанность и сдавленное поскуливание. Волк помахивал хвостом, беспорядочно, поднимая вокруг брызги, но они оба не обращали на это внимания. Узел уже набухал, однако сегодня он был им без надобности. Узкая ладонь скользнула к яичкам, тяжелым и твердым, обласкала медленно — он ни на секунду не прекращал насаживаться горлом на член, зажмурившись и пачкая его обильной слюной. Короткая и жесткая шерсть в паху щекотала нос и щеки — эльф вжался в неё лицом только сильнее. Он на секунду сбился с ритма, закашлялся, смаргивая выступающие слезы — заостренная головка едва оцарапала нёбо.

      Роше бил хвостом по воде, рычал, и сквозь этот обычно устрашающий, жуткий низковатый звук так приятно было слышать собственное имя. Слышать, как он подвывал тихонько, загнанно дыша, как после долгой погони. Он весь представлял из себя один сплошной инстинкт.

      Я — твой хозяин, хотелось сказать ему. Лишь со мной ты должен ластиться под руку и лизать в щеку совсем по-собачьи. Для других ты — чудовище, опасная тварь, но для меня…

      Кончик языка прошёлся по головке с нажимом — потом еще раз, снова и снова. Сдавленный довольный рык волновал, будоражил Иорвета даже больше, чем кровоточащие царапины на бедре, которые Роше вылизывал, пожалуй, с таким же усердием, с каким некогда гонялся за ним, одержимый желанием прикончить.

      Волколак дернулся, заскрёб со сдавленным поскуливанием когтями по камням. Горячее семя наполнило рот — его было так много, что не сглотнуть разом, не удержать в себе. Вязкие капли стекали по подбородку, к шее с живым узором из витой лозы. Иорвет прикрыл глаза, делая усилие. Каждый вдох давался так тяжело, словно ему нужно было учиться делать их заново. Грудь вздымалась и опускалась. Вдох-выдох. Он слышал рядом, под шерстью, биение волчьего сердца.

      — Ты можешь не пускать когти в ход?.. — прохрипел он.

      Вряд ли Роше мог сейчас огрызнуться. Иорвет лег на камни, отдавшись слабым волнам вновь. Он чувствовал, как длинный мокрый язык снова пополз от бедра вверх — всё выше и выше, старательно вылизывая и умывая, словно щенка. Нос ткнулся куда-то в ложбинку меж ключицами, обнюхал тщательно — наконец, волколак, поднявшись из воды и отряхнув шерсть, навис над ним, и мягко боднул мордой в заострённое ухо.

      Волк или пёс? Иорвет накрыл руками его большую косматую голову, зарываясь пальцами в мех.

      — N'te inngi adhbhar cwelle esseath aef Gwynbleidd*, — прошептал он, заглянув в умные волчьи глаза. — Пусть этот человек будет первым и последним, Роше. Обещай.