Он убил снова — через два месяца после их последнего разговора. Иорвет, может быть, даже и не узнал бы об этом, если бы не привычка Роше в длинных прыжках хвататься окровавленными лапами за ствол каждого дерева. Глубокие зазубрины от когтей привели к излучине реки, совсем рядом с Флотзамом — там, в воде, плавали спешно утопленные останки зазевавшегося кмета в изорванных штанах и рубахе, босого, с одной рукой, обглоданной до самого плеча. Не первое проявление жестокости, которое эльфу приходилось видеть на своем веку, но почему-то в тот миг он ощутил, как в жилах всё стынет. Его обожгло холодом осознания — Gwynbleidd узнает. Узнает, даже если у последней жертвы волка не было родственников, которые могли бы сообщить о пропаже. Gwynbleidd всё поймет, ведь он был умен, точно сам мыслил как хищник. Много монстров было на его счету, всех ему удавалось прикончить без труда или с трудом, но все эти факты не отменяли одного — несущий вред должен быть убит.

      Запах разлагающегося мяса мог привлечь под стены города трупоедов, и всё же Иорвет не сжёг труп. Ненависть к dh'oine всё еще жила в нём, и если парочка накеров могла поспособствовать тому, чтобы волчья башка не оказалась на пике, он не хотел им мешать.

      Слегка затрещали тонкие веточки под когтистой лапой — волк длинным прыжком приземлился у входа в пещеру, и было слышно его загнанное дыхание, словно он преследовал добычу. Иорвет, сидевший внутри, не шелохнулся, даже глаз не открыл. Он услышал шуршание хвоста по камню, цокот когтей. Почувствовал вонь, исходящую от вернувшегося Роше — так воняла смерть. Тревога билась внутри, подобно сердцу. Он метался в сомнениях, не знал, с чего начать. Человек понимал его речь в обращенном состоянии, но теперь ему хотелось поговорить с тем, другим Верноном. С Верноном, которого он видел всё реже и реже, но просил показать всё чаще и чаще. Поначалу dh'oine выполнял эту просьбу вполне охотно, а в последние недели стал раздражаться. Словно оболочка из уязвимой, тонкой кожи стала ему чужой, неприятной. Всё это было из-за неготовности расстаться с волчьей шкурой. Они пожинали плоды собственной глупости.

      — Иорвет…

      Его наполовину оголённой шеи коснулся длинный волчий язык. Лизнул мягко, ласково даже как будто бы. Роше научился кусать его, не повреждая кожу своими клыками слишком сильно — он стискивал её осторожно зубами, но тянуть побаивался. Силища у твари была такой, что она могла запросто вырвать из тела беличьего атамана кусок плоти. Могла, только пока не делала этого. Роше молча требовал обратить на себя внимание — словно ему было так важно, смотрит на него хозяин или нет. Иорвет начал воспринимать эту роль почти так же серьезно, хотя внутри у него по-прежнему были свои, особые тревоги. Осознание, что так продолжаться больше не может, давило непосильным грузом. Они должны были вернуться к истокам, к самому началу — когда всё было куда проще, когда они еще были врагами и не было этого паскудного, предательского чувства, ощущения, что ты должен шагать с этой ношей дальше. Как будто бы dh'oine-ликантроп имел для тебя какую-то ценность.

      Когда Роше в последний раз виделся со своими Полосками? И почему, почему так тихо бывает во Флотзаме в последнее время, точно город совсем обезлюдел? Волколак выл по ночам — громко и протяжно, не давая спать, но далеко от пещеры не отходил. Может быть, он понимал всю опасность попыток приблизиться к Биндюге, а может, это был еще один проснувшийся инстинкт. Инстинкт охранять нечто ценное. Его, Иорвета. Это совсем не утешало.

      — Ты опять убил, — сказал он тихо, не поворачиваясь и дернув плечом. Влажный язык застыл на узоре из листьев — всего на секунду, прежде чем продолжить сосредоточенно выпрашивать ласку.

      Иорвет закрыл единственный глаз. Что еще он мог сказать, как еще мог поспособствовать тому, чтобы тайна так и осталась тайной? Роше ребёнком уже давно не был, должен был понимать, к чему всё это приведёт. Жаль только, что кроме него в этом теле жил еще и зверёныш. Видно, ему и понадобилось сегодня загрызть ни в чем неповинного кмета. Мало, что ли, тех зайцев и косулек, которые попадались им на охоте? С каждым днём он требовал всё больше крови.

      — Vatt’ghern, он…

      Зубы угрожающе клацнули над ухом, выпустив тонкую кожу шеи.

      — Ни слова больше о ведьмаке, я знаю. Но ты, черт возьми, должен меня выслушать. Это больше не игра. Одно дело — убить dh'oine, когда ты сам являешься dh'oine. Когда они поймут, в чем дело, то не станут медлить — захотят повесить твою волчью башку в качестве трофея в корчме или выставить на пике. Ты этого хочешь? Придет Gwynbleidd, с которым ты не справишься.

      Вопреки собственному желанию, ведомый чем-то другим, он повернулся к Роше, обхватил его морду руками, чтобы потянуть её ближе к себе и ткнуться носом в чужой, мокрый и холодный. На сей раз Bleidd не вывалялся в грязи и следующая помывка в реке обещала состояться нескоро. Он не противился, немного неуклюже вжался мордой ему в изуродованную щеку, подцепив повязку и лизнув скрытый под ней шрам. Ластится. Неужели прощение выпрашивает? Иорвету не хотелось спускать ему сделанного так просто. Он посмотрел в золотистые волчьи глаза, выражавшие, казалось бы, одно сплошное смирение и вину, пощекотал его пальцами за ухом, стараясь игнорировать разлившийся в самых кончиках холод. Его руки подрагивали. Роше глядел на него почти разумным, чистым взглядом. По крайней мере, эльф почему-то продолжал в это верить.

      — Это проклятье мучает не только тебя, — сказал он, помолчав. — Я тоже неспокоен. Хочу прежнего Роше, прежние времена, где я мог убить тебя без раздумий. А это… Что это такое, на самом деле, dh'oine? Мы прячемся в этой затхлой пещере уже очень давно, и с каждым днем я всё больше перестаю тебя узнавать. Кто ты?

      Ответом ему была тишина. Вернон то ли не хотел с ним говорить, упорно продолжая глядеть ему в лицо, слабо виляя хвостом, то ли ему попросту нечего было сказать, ибо приходилось порой признавать чужую правоту. В понимании Иорвета всё это было далеко не пустяком. Одного мертвяка, растерзанного когтями чуть иначе, чем это делают накеры или эндриаги, достаточно, чтобы народец в Флотзаме насторожился. Да что уж там, они уже держат вилы наготове. Сердце внутри заколотилось как бешеное — он крепче стиснул в пальцах шерсть. Наверное, слишком сильно, потому что Роше мотнул головой и попытался вырваться, зарычав, и оскалил зубы, но Иорвет не ослаблял хватки, зарывался рукой в его мех, точно это могло его успокоить, вжимался в его морду лицом, закрыв глаз, и просил. Просил, чтобы всё это закончилось или оказалось сном. Волчье обличье… Оно не то. Оно чужое, отравляющее, вытесняющее разум того Роше, которого он ныне теперь почти не видел.

      — Обратись, — произнес эльф твердо, не поднимая века. — Стань dh'oine, хотя бы на минуту. Я хочу быть уверенным, что ты на это еще способен.

      Пальцы всё еще жгло холодом и он постепенно осознавал, что это был холод отчаяния — оттого, что Роше не просто свалился в глубокую яму, откуда не выбраться, так еще и его утянул за собой, привязал к себе своей проблемой, вытеснил из головы намеченную некогда цель. Вернуть его в прежнее состояние и продолжить борьбу с ним, с Полосками, с людьми. Теперь это как будто бы было невозможно.

      — Gwynbleidd расколдует тебя, — твердо заявил он. — Он должен избавить тебя от этой заразы.

      Но на самом деле Геральт ничего и никому не был должен, даже по старой и какой-никакой дружбе. И Геральт ничего не сможет сделать, потому что снежный ком, катившийся всё это время в их сторону, набиравший силы и размер, нынче подошёл совсем близко. Иорвет хотел подняться с каменного пола, но Роше, оскалив клыки, впился зубами ему в рукав и упёрся лапами, потянул назад, не давая добраться до выхода. На мгновение почудилось даже, что его зубы задели кожу, прогрызли ткань и пустили кровь, холодную, почти ледяную. Он не представлял, почему она была такой. Почему его упрямо преследовало туманное отчаяние — с того момента, как взгляд наткнулся на плавающие в воде останки. Наверное, всё это началось потому, что стало понятно, в какую пропасть он рухнул. Глубокую, бесконечно глубокую, может быть, даже без дна. И он будет падать так вечно, вслед за Роше, хотелось ему или нет. Самое главное ведь уже произошло.

      — Пусти, — сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал твердо.

      — Ты не пойдешь к ведьмаку, — волколак с новой силой дернул его на себя. Затрещал, разрываясь по швам, рукав стеганого балахона.

      — Шутки кончились, Роше. Обратись. Этот Bleidd…

      Он хотел сказать, что зверь не принёс им обоим ничего, кроме страданий, но запнулся. Вспомнил вечер в пещере, вспомнил горевший костёр и теплую темную шерсть, согревшие его. Он носил на себе много следов его грубой, животной любви — некоторые были такими глубокими, что их приходилось зашивать. С тех пор, как Роше был проклят, на его теле добавилось пятнадцать шрамов. Если прежде Иорвет не придавал этому значения, то теперь, казалось, опасность Вернона для него самого и для всех прочих была единственным веским аргументом. Ведь он требовал немногого — всего лишь на минуту вернуться в человеческую форму. Доказать, что контроль не утрачен. Что зверюга не успела забрать его всего целиком.

      Он вспомнил, как вычесывал упрямо его шерсть, как намыливал походным мылом и без конца вылавливал блох. Ненавистное, отнимающее много времени занятие. Помнил, как неведомое, неправильное влечение заставляло его отдаваться Роше в волчьей форме. Иорвет почти не знал, каково это — желать его как человека. Они попробовали один раз, всего один, но тогда не ощущалось ничего подобного. Никакого наслаждения на грани боли, лишь горечь, оставшаяся на языке после последнего поцелуя, искусанные губы и… пустота. Одна сплошная черная пустота. И лучше так, бездушно, безжизненно, без огня, чем дать какой-то твари забрать его, лучше стать ему снова врагом. Лучше убить его.

      Если хватит духу. Если рука поднимется, чтобы нанести удар, в понимании этого существа предательский, вероломный.

      — Это был кмет из Биндюги? — спросил Иорвет, решив зайти с другой стороны. — Откуда он взялся?

      — Заплутал в лесу, — зарычал Роше. — Что мне было делать?

      — Не убивать его. Если слухи пойдут дальше, за тебя назначат награду. Тебя выследят и убьют, Bleidd.

      Но даже это не казалось ему теперь серьезной проблемой — из леса можно уйти, можно попытаться скрыться, спрятаться, подавшись туда, где никто ни о чем не узнает. То, что Иорвет готов был следовать за Роше, даже не обсуждалось. Ничто не шевельнулось в нём в попытке возразить. Отчасти он был виновен в происходящем. И было еще кое-что кроме вины. Кое-что, не дававшее ему занести меч. Невидимая, тонкая, но прочная нить, связавшая их друг с другом, разорвать которую было невозможно. Они были уже не просто сами по себе, а вместе. Маленькая стая, если можно так сказать. Сами того не понимая, они давно отреклись от прежних своих целей, оставили баррикады и вышли друг другу навстречу. Чтобы…

      Иорвет тяжело вздохнул — в этом вздохе было столько усталости, сколько он не ощущал никогда за всю свою жизнь. Он не страдал паранойей, однако угроза, повисшая в воздухе, была плотнее и явственнее меха у него в пальцах.

      Роше так и не выпускал его рукав, стискивал, когда он присел перед волколаком, вытянув свободную ладонь и поглаживая его по холке.

      — Обратись в человека. Всего раз. Тогда Vatt’ghern не узнает.

      Полнолуние близко. Слишком близко, чтобы рисковать.

      Он хотел дотронуться, пригладить успокаивающе шерсть между ушей, но волколак оскалил зубы, зарычал, а потом выпустил из клыков балахон — он отступал назад, ворча. Когти цокали по каменному полу. Случилось то, чего Лис ждал меньше всего. Одним мощным прыжком зверь настиг его, взял эффектом неожиданности — он сбил Иорвета с ног, нависая сверху угрожающей тенью. Когтистая лапа легла на грудь, надавила тяжело, перекрывая на секунду дыхание. В тусклом свете маленького костра блестели холодным блеском волчьи глаза. Уже не Роше смотрел на него — это был кто-то другой, озлобленный, чуждый, пахнущий грязью. Готовый убить его, как ни странно.

      — Обращусь, когда захочу.

      Когти слабо клацнули, наткнувшись на препятствие в виде тонкой кольчуги. Волк наклонил морду ближе, обнюхал его, словно бы не узнавая, и фыркнул — точно запах ему не понравился.

      Ты уже не узнаёшь меня. И я не вижу в тебе Роше.

      Он зарычал, взгляд метнулся к открытой беспомощной шее. Щелкнули мощные челюсти, ощеренные острыми как нож зубами — Иорвет, рванувшись и выхватив висевший на груди кинжал, полоснул лезвием по чужой груди. Темно-алый фонтан крови брызнул из раны, заливая темный мех.

      Это был не он. Определенно не он. Прежде Вернон нападал на него так лишь в шутку, но никогда он не осмеливался укусить его всерьез — понимал, что его клыков будет достаточно, чтобы перегрызть глотку Старому Лису. Сейчас всё было по-другому. Кожа даже спустя несколько секунд хранила жар волчьего дыхания, а ощущение близкой смерти стало совсем нешуточным. Иорвету всегда казалось, что он прожил достаточно, чтобы не бояться гибели, однако он не подозревал, как сильно ошибался. Он закрыл единственный глаз, зная, почти чувствуя, хоть и не видя, как Роше опустился на четыре лапы, чтобы совершить еще один страшный бросок. Когти его скрежетали по камню, оставляя неровные белые полосы.

      Рядом с костром приземлилось что-то маленькое, но увесистое — слух не подвел его даже теперь, когда в висках стучало до одури сильно. Иорвет уловил тихое шипение. Словно бы горел маленький фитилёк. Он сжался, накрыв голову руками. Раздался взрыв, в воздух взметнулся сноп серебряных опилок.

      Это была ведьмачья бомба.

***

      Солнце опускалось мучительно медленно, когда он выглянул из пещеры — словно бы нерешительно, высматривая возможную угрозу. Закат был ядовито-красным, легкий ветерок пригибал траву к земле, тени скользили по ней лениво и словно бы нехотя. Было тепло и влажно, как после дождя, только на листьях кустарников поблескивали не прозрачные холодные капельки. Серебряные опилки липли к башмакам из оленьей кожи, мешались с кровью. Он держал наготове зефар, смазал стрелы мощным снотворным, хотя вой с рыком стихли. Могло случиться что угодно.

      Ведьмак появился из-за кустов так неожиданно, что Иорвет чуть не вогнал стрелу в него. Живой, разве что, немного помятый. Лишь одно в нем удивляло — серебряный меч был чистым.

      На мгновение всколыхнулась неясная, наивная надежда. Вспыхнула и тут же погасла, как искра из пламени.

      — Где он?

      Геральт взглянул на него так, как обычно смотрят на глупых детей. Прищурился будто бы иронично, хотя иронии в его глазах не было.

      — Уверен, что хочешь?..

      — Ты убил его? — его голос прозвучал почти так, как нужно.

      — Он сам умрёт. Регенерация слишком медленная.

      — И ты сделал это так просто?

      Снова этот взор. Разумеется, вряд ли он сможет хоть что-то понять. Иорвет не видел смысла даже в малейшей попытке объяснить ему, почему это так важно.

      — Через три или четыре луны ты бы совсем его не узнал. Это был бы уже не Роше. Так, бешеная…

      — Thaess aep. Только я могу называть его псиной.

      Может быть, прежде vatt’ghern и заслуживал большего доверия, но не теперь. Иорвет не мог рассказать ему всей истории, не мог объяснить, почему ему самому в какой-то момент это стало так важно. Он знал лишь, что виновато чёртово проклятье. Что Геральта не стоило ныне упрекать в том, что он проследовал за ним от самого Флотзама, а потом затаился и наблюдал за пещерой издалека. Если бы не он, всё закончилось бы по-другому.

      По-другому… Иорвету почему-то захотелось смеяться.

      — Он тебя учуял.

      — Да.

      — Но не напал.

      — Не напал.

      Bloede dh'oine… Он хотел бы верить в то, что Геральт лжёт.

      — Где?

      — Не так далеко. На поляне, под большим деревом.

      Иорвет кивнул, снова взглянув на залитую последними лучами солнца землю. Оно готовилось уступить место полной луне. Ни слова не говоря ведьмаку, он медленными шагами двинулся прочь, переступая через попадающиеся коварные корни. Услышав же, как что-то позади двинулось следом, лишь едва обернулся.

      — Neen te va. Возвращайся в город.

      — Ты не можешь мне указывать, Иорвет.

      — Но это не твой враг. Я сражался против Роше. Я хочу посмотреть на него, прежде чем он уйдёт навсегда.

      Роше знал, что Геральт будет наблюдать и нападет сразу же, как только почует неладное. Волк спровоцировал ведьмака, якобы намереваясь убить его. Хитро, Вернон, черт возьми. Хитро, если не считать того, что ты, bloede arse, умираешь, засыпанный серебряными опилками, где-то в глубине леса. Лучшая ли это смерть по сравнению с волчьей головой над дверью корчмы? Безусловно.

      Он шёл всё дальше и дальше, раздвигая медленно в стороны коварные веточки кустарников, которые норовили выколоть ему оставшийся глаз. Стремительно смеркалось. Тень его удлинилась, слабо дрожа на фоне травы — Иорвет следил за ней, коротко поглядывая, и прислушивался. Никакого заунывного ветра, гуляющего где-то в кронах, никакого стрекота сверчков, никакого отдаленного воя. Листва шумела, ласково порой оглаживала ему руки. Чаща шептала ему что-то ласково, точно отговаривала идти дальше, туда, под густую сень древних деревьев, где было темно и прохладно. И всё еще влажно, точно прошёл сильный ливень. Хотя о скрытности можно было не беспокоиться, он всё равно ступал тихо, крадучись. Следы крови вели его вперёд — мелкие прежде лужицы становились все больше, тут и там были разбросаны опилки из ведьмачьих бомб.

      Волчья туша лежала неподвижно, под старым деревом, раскинувшим далеко-далеко свои ветви. Мех был покрыт грязью и кровью, сероватые клочки его валялись тут и там, словно перед этим ликан бился в агонии, раздирая себя когтями. Потрёпанное ухо даже не дёрнулось в ответ на его шаги. Он умирал, и это было ясно.

      — Роше…

      Иорвет с недавнего времени никогда бы не подумал, что проклятье было для Вернона мучением. Он приноровился обращаться, когда ему это необходимо, освоил длинные прыжки и удары когтями. Он сам был зверем, ни больше ни меньше. Почему он захотел умереть от ведьмачьего меча?

      Он не побоялся опуститься рядом, прикасаясь ладонью к боку. Тот едва-едва вздымался. Рваная рана от клинка не затягивалась. Роше заскулил, растянувшись на земле.

      — Иорвет…

      — Thaess.

      Волк дернулся, хвост едва-едва заметался по земле. Почему-то от одного взгляда на него внутри просыпалось нечто, что Иорвету испытывать не хотелось, но он испытывал. И потому сдался.

      Он сел, потом прильнул к его спине, безо всякого омерзения зарываясь пальцами в спутанный мокрый мех.

      — Ты хотел умереть, mo bleidd. Ты знал, что Геральт был здесь.

      Казалось, он мог нутром почувствовать, как жжёт и мучает волка проклятое серебро. Иорвет сбросил с его шерсти опилки дрогнувшей рукой.

      Он найдёт способ уведомить Полосок. Выдать всё за схватку, из которой Роше не вышел победителем. Закончить всё именно так, как оно и должно было быть. Но почему, почему на месте сердца он ощущал холодную дыру?

      — Vatt’ghern не забрал бы тебя, — сказал он. — Ты остался бы моим волком, моим псом, даже если бы я больше никогда не увидел тебя в человеческом обличье. Ты боялся предательства?

      Иорвет слабо усмехнулся, позволяя горечи пробиться в смешок.

      — Не понимаешь. Ожидаемо. Или не хочешь говорить.

      Он подложил ладонь под вытянутую морду, дотронулся до мокрого носа. Скоро всё закончится. Иорвет стряхнул еще пару опилок с покусанного волчьего уха. Дыхание Роше слабело, розовый язык выпал из приоткрывшейся пасти. Земля вокруг раскисла от пролившейся крови, её металлический запах стоял на всю поляну.

      — En benn a emer*…

      Практика Старшей Речи все же оказалась полезна для dh'oine. Иорвет закрыл единственный глаз, крепко ухватившись за мех.

      — Потерпи, — сказал он.

      И тогда Роше завыл. Совсем тихо, хрипло, теряя силы. Вой, который никогда не сотрётся из его памяти.

      Иорвет держал его, не давая дернуться, чтобы не причинить больше страданий. Он медленно перебирал пальцами шерсть на чужой холке, когда сзади зашуршали кусты. Но даже тогда Старый Лис не шелохнулся.