Ты хотел счастья, я не могу винить тебя за это.

И пусть болтовня о радости звучит по-идиотски на устах,

Всё равно скажи мне,

Что тебе нравится всё, как есть. Скажи мне, что ты не несчастен.

— Ричард Сайкен, “Импровизация у моря”

В этом-то и суть разбитого сердца —

Это самый маленький из всех концов света.

Все ходят вокруг тебя с улыбкой на лице,

Будто бы закрыть дверь ничего не стоит.

— Клементина фон Радич, “Свадьба”

Г Л А В А 1

2 3 0 1 2 0 1 8

Ч А Н Ё Л Ь

хёни ♥

ты хорошо звучал

[Отправлено: 23:57, 27.11.2017]

I’m like TT, распевает будильник где-то на тумбочке, почти в недосягаемости. Just like TT. Чанёль стонет, чувствуя приближение ругательства в горле, когда он не может найти телефон с первой попытки.

Он всё больше выползает из-под одеяла, подрагивая от холодного утреннего воздуха, атакующего его голые плечи, и в этот раз успевает поймать свой телефон. Он проводит пальцем по экрану и прерывает песню посреди весёлого tell me that you’ll be my baby.

Он потирает глаза, сопротивляясь желанию вернуться ко сну. Будильник всё равно зазвонит снова через десять, пятнадцать, двадцать пять и сорок минут. Сейчас семь утра, и у Чанёля сегодня и утренняя, и дневная смена в кафе. Он обдумывает возможность прогулять по болезни, но Джинри уехала в долгожданный отпуск со своим парнем, что значит, у них на одного сотрудника меньше, и Суён поклялась зарезать Чанёля и Чонина ножом для тортов, если у них хотя бы промелькнёт мысль о том, чтобы оставить её одну в многолюдный день. Кто-то может возразить, что нож для тортов недостаточно опасное орудие убийства, но Чанёль знает, что Пак Суён из тех женщин, кто держит своё слово, и он бы предпочёл не идти на риск.

В конце концов, он ничего не может с этим поделать. Он поднимается, выругивается на свою больную левую ногу и, покачиваясь, идёт в душ в полной готовности начать новый день.

Сегодня хотя бы пятница, думает он, когда струя горячей воды обдаёт его лопатки, позволяя мышцам спины расслабиться. Пятница значит, что до выходных осталось всего пара часов, и это хорошо. Но пятница также значит, что Чанёль провёл целую неделю, мотаясь между работой в кафе Чондэ и беготнёй за Сынван по столице в поисках контрабандистов, торгующих зельями. И он пиздец как устал, и это определённо не хорошо.

Вчера ночью его добил поздний звонок от Чунмёна с приглашением посмотреть на труп. Сегодня утром его добивает… очередной звонок от Чунмёна в пол-восьмого, пока он механически жуёт завтрак и листает новости.

Чанёль поднимает трубку только после третьего пропущенного звонка и издаёт ворчливое лаконичное “привет”.

Ему любопытно, чего же хочет Чунмён, потому что если это ещё один труп...

— Мы, возможно, обнаружили ещё одну жертву, — говорит Чунмён, и Чанёль, пользуясь тем, что тот его не видит, поднимает глаза к потолку, чтобы набраться терпения. — Я сказал Кёнсу заехать за тобой через десять минут.

— И тебе привет, Чанёль, — отвечает Чанёль фальцетом, полным яда. — Извини, что беспокою тебя утром пятницы, очевидно зная, что тебе сегодня на работу, чтобы попросить тебя сделать нечто невозможное, что, как я знаю, ты сделать не способен.

— Чанёль, это действительно важно.

Голос на другом конце звучит настолько удручённым, что Чанёль на секунду чувствует укол совести. Затем он вспоминает, что Ким Чунмён — ёбанный манипулятивный сукин сын, который стал другом Чанёля путём шантажа и обмана, и каждый раз, когда Чанёль зарекается больше не позволять Чунмёну себя использовать, он ведётся на одни и те же трюки снова и снова.

— У меня работа, Чунмён. Ну знаешь, эта отвратительная вещь, которой занимаются люди вроде меня.

— Люди вроде тебя? Не понимаю, — произносит Чунмён, и Чанёль уже представляет его стоящим перед Starbucks-ом в дорогом пальто, дорогих ботинках с дорогой стрижкой и недоумевающим, зачем люди работают.

— Я имею в виду людей без магических сил. Людей, которые не могут решить свои проблемы по щелчку пальцев. Людей, у которых есть обязательства, Чунмён. И знаешь, что забавно? Что обязательства необходимо брать на себя, иначе люди не будут тебе доверять.

— Не говори глупости. У тебя тоже есть магические силы, или ты забыл?

— Я делаю всё возможное, чтобы забыть. И было бы легче, если бы ты не напоминал мне каждые пять минут.

На мгновение повисает тишина, и Чанёль пользуется моментом, чтобы выключить телевизор, убрать со стола и направиться в ванную всё ещё с телефоном у щеки.

— Я всегда могу заколдовать твоих коллег, чтобы они думали, что тебе сегодня не нужно работать, — предлагает Чунмён после некоторых размышлений. Но они оба знают, что это бы сработало, только если Чонина нет на месте. Нельзя околдовать медиума, даже такого небрежного, как Чонин. Чондэ тоже всё поймёт, и даже Чунмён знает, что лучше не связываться с Ким Чондэ.

— Или ты можешь позвонить Кёнсу и сказать ему, что я ни за что не отправлюсь на охоту за монстрами в пятницу с утра. Для этого есть выходные.

— Сегодня днём, — торгуется Чунмён, — сразу после обеда.

— Эх, не везёт, Чунмён, после обеда мне тоже нужно работать. Тебе придётся подождать, пока закончится моя смена.

— Чанёль...

Чанёль чувствует приближение очередной тирады.

— Послушай, мы же никуда не торопимся. Эта Кумихо кажется очень юной и голодной, так что велика вероятность, что она совершит ошибки. Её будет легко поймать.

Чунмён немного бурчит, но не то чтобы он может заставить Чанёля что-либо делать. Может Совет Ковенов — или как там его — и избрал Чунмёна Стражем Сеульского Столичного Региона (всё большими буквами, потому что это Важная Должность), обладающим безграничной властью над всеми-созданиями-проживающими-в-столице, бла-бла-бла, но Чанёль — Самджокгу, которому не может указывать даже Страж. Это часть волшебного контракта, подписанного тысячу лет назад, когда первый Страж попросил помощи у первого Самджокгу. И это, вероятно, единственная причина, по которой Чунмён никогда не промывал мозги Чанёлю — по щелчку пальцев и с самодовольной элегантной улыбкой одного из самых могущественных колдунов столицы — чтобы заставить его помогать.

— Ловлю тебя на слове, — завершает Чунмён, ничего не подозревающий о том, что последние две минуты его тирады Чанёль чистил зубы вместо того, чтобы слушать.

— Ага, моя смена заканчивается в шесть. Я приду, — бормочет Чанёль. Он хватает свой кошелёк, своё пальто, шарф. Всё? Нет-нет, проездной. Он возвращается, чтобы порыться в карманах своей вчерашней куртки.

— Чанёль, знаешь, ведь сегодня погиб ещё один человек.

Чанёль замирает с телефоном в правой руке и костылём в левой. Чунмёну легко говорить об обязательствах. Его обязательства, какими бы серьёзными они ни были, были возложены на него по его собственному выбору. За обязательства Чанёля приходится платить, и его костыль напоминает ему об этом каждый день. И что ещё хуже, костыль — это ещё не самая высокая цена, которую ему пришлось заплатить за эти силы.

— Я знаю, — говорит он, устало вздыхая. Дверь захлопывается, и автоматический замок издаёт пронзительный звон. — Но я ничего не могу для него сделать. Или для какой-либо другой жертвы этим утром.

Чанёль никогда не просил об этом. Проклятие просто нагрянуло и отобрало у него его мечты, его деда, его левую ногу, то, как он привык видеть мир. Бён Бэкхёна. Слишком много. Чанёль не может позволить Самджокгу забрать у него что-то ещё.

— Я помогу тебе, если смогу, но у меня есть жизнь, у меня есть работа, которая очень важна для меня. Я имею право отказать тебе, и я не позволю тебе давить на чувство вины, чтобы заставить меня уступить.

— Чанёль, я...

— Прости, Чунмён, мне надо идти. Увидимся позже.

Он бросает трубку, прежде чем Чунмён может ответить, делает глубокий вдох, чтобы успокоиться, и пытается не думать о парне, жизнь которого оборвалась несколько часов назад. Об очередной жертве, о которой он всё ещё ничего не знает.

Это, блядь, не моя вина, думает Чанёль и затем покидает свою квартиру, чтобы раствориться в безумной толпе утреннего Сеула.

Шагая к метро и застёгивая своё пальто, чтобы защититься от холодного январского ветра, он в последний раз смотрит на свой телефон. В мимолётном порыве он залезает в контакты и находит имя Бэкхёна. Он открывает переписку. Последнее сообщение было отправлено пятьдесят три дня назад. Почти два месяца. Бывало, что они не разговаривали друг с другом и дольше, но от этого не легче.

Это последнее сообщение — размытое, разбитое на пиксели фото высокого парня, сидящего на плохо освещённой сцене с гитарой в руках. Качество фотографии слишком низкое, чтобы разглядеть его черты, но Чанёль без проблем узнаёт свое лицо. Это одно из его последних живых выступлений в пабе в районе Сансу, в нескольких минутах от метро. Именно в таком месте Бэкхён обязательно найдёт его — инстинктивно, с закрытыми глазами, даже не ища.

Фото сопровождается коротким сообщением.

Ты хорошо звучал.

Никакой пунктуации, никакого привычного шквала эмодзи. Чанёль нахмурился, когда получил это сообщение почти два месяца назад в день своего рождения, и он хмурится сейчас, внезапно вспоминая, почему он так и не ответил.

(Его последняя встреча с Бэкхёном произошла в маленькой библиотеке на углу переулка между Едэ и Аён шесть месяцев назад. Шёл дождь, у Бэкхёна был зонт, а у Чанёля — нет. Он помнит лёгкую усмешку Бэкхёна и его фразу: “Ты ни капельки не изменился. Однажды забудешь голову дома.” Он помнит, как Бэкхён проводил его до метро и затем сел вместе с ним в поезд. Он не знает, это Бэкхён привёл его домой или он привёл домой Бэкхёна, но как и во все остальные разы, этого не должно было случиться. Он преимущественно помнит холодную пустую постель на следующее утро. Ни одного сообщения в течение четырёх месяцев, и потом это дурацкое фото, сделанное во время дурацкого выступления. Вот ублюдок. И больше всего ранит не то, как Бэкхён сбежал, как он это обычно делает, а то, что в последний раз он снял это чёртово фото и ушёл, даже не встретившись с Чанёлем.)

Его пальцы застыли над экраном, а слова тучей клубятся в его голове. В конечном итоге он решает быть кратким.

Мне нужно поговорить с тобой.

Он быстро набирает и нажимает отправить, прежде чем может пожалеть об этом. После он ставит диалог на mute, чтобы уберечь себя от изматывающей пытки проверки оповещений каждые пять минут, и убирает телефон в карман.

Он думает о том, где сейчас Бэкхён, чем он занимается, ответит ли на его сообщение. Приедет ли он в Сеул, чтобы увидеться с ним. Он спрашивает себя, хорошая ли это идея — видеться с Бэкхёном — особенно сейчас, когда Чунмён уже и так на взводе. Немного погодя он понимает, что пиздец как скучает по этому мудаку. В конечном счёте не имеет знания, если Бэкхён исчезнет на следующее утро. Чанёль совершенно точно приведёт его домой снова.

Стук приближающегося поезда сметает все прочие мысли.

босс-дэ

если увидишь, что нини спит за стойкой

отругай его за меня, ёль

я могу верить только тебе

[Отправлено: 08:36, 23.01.2018]

Унылый холодный свет раннего утра срывает с Сеула весь покров таинственности, обволакивающий его в ночи. Магия не исчезает днём. Иногда она дремлет. Иногда прячется. Иногда она пляшет прямо перед глазами ничего не подозревающих людей, принимая вид чего-то знакомого.

По пути Чанёля на работу колдунья раздаёт флаеры, похищающие энергию людей — не так много, чтобы навредить им, но достаточно, чтобы сделать раздражительными, усталыми и более восприимчивыми к сезонному гриппу. Она улыбается Чанёлю из-под чёлки, придающей её лицу форму сердца. Цвет её губ — пунцовый, как будто она только что выпила вишнёвую газировку — проступает сквозь серую пелену, застилающую глаза Чанёля. Она протягивает ему флаер, предлагающий шведский стол с корейским барбекю за семь тысяч вон в обед и девять тысяч вон на ужин, без напитков. Чанёль бы рефлекторно взял его, но магия витает вокруг неё, предвещая опасность — проблеск светло-коричневого скрывается за её цветными линзами. Приворотное заклинание. Вот сучка. Он игнорирует её протянутую руку и бросает ей сердитый взгляд. В ту же секунду она узнаёт его и быстро кланяется, шепча извинение. То-то же, думает Чанёль и продолжает свой путь. Последнее, что нужно ему этим утром — стать жертвой заклинания колдуньи вне закона.

Статус Самджокгу сопряжён со множеством противопоказаний, нескончаемыми обязательствами и большой кучей хлопот. Единственное хорошее, что Чанёль обрёл в этом бардаке — это то, что, по крайней мере, все обладающие магией в городе научились держаться от него подальше. Он хорошо известен в магическом сообществе. Самджокгу, сопровождающий Сон Сынван во время её ночных патрулей и временами выносящий присутствие Ким Чунмёна.

Среди всех стражей города Чанёлю, вероятно, больше всего нравится Сынван. Она очень внимательна к его делам, никогда не звонит внезапно в два часа ночи, чтобы взглянуть вместе на труп, и имеет приятную привычку угощать его завтраком после того, как они проводят всю ночь, гоняясь за торговцами волшебными наркотиками и контрабандистами, продающими редких магических существ, которых может найти только Чанёль. Ну, это она гоняется за ними, а Чанёль по большому счёту просто хромает следом. Сынван — в целом хороший человек, и Чанёль хотел бы, чтобы она занималась и Кумихо, но, видимо, она недостаточно сильна, чтобы справиться с полноценной Кумихо самостоятельно.

— С вампирами я могу совладать, — сказала она, когда он спросил об этом. — С оборотнями. Они ласковые, как щеночки. С некромантами немного сложно, но всё ещё сносно. Юные лисьи духи даются мне очень легко, и они довольно милые, но Кумихо? Ох, Чанёлли, Кумихо — это по существу самопровозглашённое божество. Думаю, из всех стражей города только Чунмён может одолеть одну из них в бою. Ну, Чунмён и ты.

Чанёль не горит желанием спорить с ней, но он сомневается, что когда-либо сможет одолеть Кумихо в бою. По крайней мере, не снова.

(Лишь однажды, пять лет назад, когда Чанёль только получил эти силы и не знал, на что был с ними способен, когда он был юным студентом, который жил в крошечной однокомнатной квартирке со своим парнем и мечтал стать композитором… Лишь однажды Чанёль попытался убить Кумихо, и ему это почти удалось. Он не желает попробовать снова.)

К счастью для него, в Корее осталось не так много Кумихо, и они достаточно умны, чтобы избегать столицы, словно чумы. За те пять лет, что он является Самджокгу, Чанёль сталкивался только с юными лисьими духами, едва способными обращаться в людей, немного коварными, но не жестокими. Как правило, когда он с Чунмёном, ему нужно только найти их, и Чунмён делает всё остальное.

Он занимается этим, потому что это его обязанность: он Самджокгу, единственный, кто может с лёгкостью их найти. И он делает это, потому что он должен уплатить долг: в теории Чунмёну, но по большей части Бэкхёну и Сехуну. Но ему это не нравится. Всё, чего он хочет сейчас, это добраться до работы и заставить Чонина сделать ему кофе, чтобы он мог начать свою смену на хорошей ноте.

Кафе Чондэ — маленькая уютная нора, зажатая между женской парикмахерской-слэш-общежитием-слэш-рестораном-с-соллонтханом и розовым вычурным магазином Etude House. На улице нет никакой вывески, на их страницах в Facebook-е и Instagram-е нет никакого адреса, и дорога к кофейне не указана ни на одной карте. Потребуется пройти несколько метров вглубь узкого пространства между стенами рядом стоящих зданий, перепрыгнуть через сточную канаву и закрыть глаза на крайне незаконный игорный клуб по левую руку, чтобы найти Кафе Анык — в углу столь укромном и трудно заметном, что люди поговаривают, что это место заколдовано и найти его можно только случайно или если ты очень-очень нуждаешься в чашке хорошего кофе.

Естественно, это всё городская легенда. Кафе находится в столь уединённом месте, потому что аренда дешевле; адрес есть, как на Facebook-е, так и в Instagram-е, но он немного неверный, и поэтому легко потеряться; и вывеска была, но упала во время летнего ливня, и Чондэ лень повесить её обратно. Тем не менее, миф о волшебной кофейне, где бариста может угадать твой любимый напиток, позволяет бизнесу оставаться на плаву, и Чондэ бесстыдно обдирает всякого туриста, возникшего перед ним, по смехотворно высоким ценам и со своей самой очаровательной улыбкой.

Из всего, что люди болтают о Кафе Анык, верно только лишь одно.

Когда Чанёль открывает дверь в маленькое уютное помещение без десяти восемь, в кафе пусто, и Чонин спит на отполированной поверхности с открытым ртом, из уголка которого стекает слюна. На стойке уже стоит одинокая чашка кофе, как будто ждёт кого-то. Чанёль улыбается про себя, тихонько-тихонько прикрывает дверь, подкрадывается к Чонину и берёт кофе. Двойной макиато, нежирный, много пены. То, что нужно Чанёлю.

Чонин подёргивается и сопит подле него. Он открывает один глаз и наблюдает за Чанёлем, как большой ленивый кот.

— Тебе нравится, хён? — спрашивает он, прикрывая зевок рукавом.

Чанёль пробует кофе. Он ещё тёплый. Много сахара, прямо как он любит. Он стонет от удовольствия.

— Да, идеально, — говорит он и показывает Чонину большой палец. — Но тебе нужно подниматься. Если твой брат обнаружит тебя спящим на стойке в моём присутствии, он отругает тебя и будет пилить меня целую вечность.

— Сегодня у него не будет времени пилить тебя, — произносит Чонин бархатным и весёлым голосом. Он звучит таким уверенным, и наверняка потому что он в этом уверен. Классно всегда говорить правду. — Днём будет очень многолюдно, много нежданных посетителей.

Чанёль бросает на него косой взгляд, но никак не комментирует загадочные слова Чонина. Ничего хорошего из этого бы не вышло. Чонин высказывается, только когда это необходимо.

Вместо этого он говорит:

— Давай, ленивая жопа. Мы открываемся через пять минут. Помоги мне всё подготовить.

джой

прости, оппа, я опоздаю

[Отправлено: 11:52, 23.01.2018]

Как Чонин и сказал, через несколько часов кафе набивается людьми. Среди них туристы и те, кто нашли это место случайно, но большинство из них — постоянные посетители, студентки частного университета в одном квартале отсюда, которые любят приходить и строить глазки Чонину и Чанёлю за работой. У Суён тоже есть личный фан-клуб, но они хорошо выучили её расписание. Чанёль уверен, что он не увидит ни одного из этих хулиганов, обычно сидящих позади и смотрящих на неё сияющими глазами, раньше её прихода перед обеденным перерывом Чонина.

Чанёль подмигивает Сечжон — старшекурснице с кафедры биоинженерии, которая часто сидит до закрытия — и спрашивает, высыпается ли она.

— Выглядишь усталой, Сечжони.

Она прикрывает своё хихиканье ладошкой и мотает головой, встряхивая свои длинные волосы.

— Клянусь, если они дадут мне ещё одно задание, я помру! — хнычет она.

Чанёль кивает и кладёт печенье на её поднос. За счёт заведения.

— Файтинг, Сечжони!

— Оппа, ты тоже выглядишь уставшим! Береги себя!

Она машет рукой, забирает поднос и уносит его на своё место, хихикая. Чанёль видит, как она оживлённо рассказывает об их разговоре своим друзьям, и неожиданно для себя улыбается. Она милая.

Чунмён не понимает, почему Чанёль продолжает работать в кафе, когда он мог бы зарабатывать гораздо больше, просто служа сторожевым псом у Совета Ковенов. Самджокгу может выследить практически любое волшебное создание — очень редкий и ценный талант в магическом сообществе, которым владеет только Чанёль — а он использует его, чтобы помогать Сынван бесплатно, и лишь временами позволяет ей угощать себя завтраком. Однако с Чунмёна он деньги берёт, но только потому что у Чунмёна дар быть самым придирчивым и несвоевременным из всех колдунов и колдуний столицы, особенно когда он за работой. “Использование моих способностей бесплатно; ты платишь за моё терпение,” — однажды сказал ему Чанёль, когда они начинали работать вместе. И Чунмён платит за него. Достаточно, чтобы у Чанёля не было настоящей нужды работать, чтобы жить.

Что Чунмёну — как и родителям Чанёля, и его сестре и, наверно, его бабушке тоже — невдомёк, так это то, что работа в кафе делает его счастливым.

Когда Чондэ предложил ему эту позицию пять лет назад, Чанёль только что чуть не убил кого-то, расстался со своим другом-детства-слэш-парнем, отчислился из университета, когда оставалось всего-то несколько экзаменов, поссорился со своим любимым членом семьи и потерял своего наименее любимого члена семьи. И всё это плюс к обретению способности видеть магических созданий и всех сопряжённых с этим обязательств. В одночасье. Это был не лучший момент его жизни. Нет, это было действительно паршиво. (Не то чтобы сейчас не паршиво, просто… немного менее паршиво.)

И тогда объявился Чондэ. Он был одним из друзей Бэкхёна, и Чанёль правда не хотел принимать помощь от кого-либо из друзей Бэкхёна, но альтернативой было бы вернуться домой, к семье, с которой он не хотел сталкиваться, и выслушивать их речи о его новых обязанностях в качестве Самджокгу, и учиться контролировать его новые способности, которые он даже не хотел иметь. Учиться охотиться на монстров в мире, где черта между монстрами и людьми слишком тонка, чтобы он на неё ступал.

Он никогда не думал, что это надолго, по большей части потому что у него не было никакого опыта бариста и интереса к работе в кафе. Кроме того, оставалась проблема с его левой ногой. Работа, где нужно много стоять — не лучшее место для калеки, но Чондэ настоял, и Чанёль в конце концов принял его предложение.

Для него это был всего лишь ещё один способ преодолеть кризис, единственное, за что можно было держаться, когда всё, казалось бы, растворилось в облаке дыма.

Несмотря на его мрачные прогнозы, это сработало. Он сразу же влюбился в это кафе, его уединённое местоположение, его сиденья из искусственной кожи и мягкий, приглушённый свет, деревянные столы, запах лаванды, которую Суён выращивает в больших горшках, свисающих из окна комнаты для персонала. (Она ругается на всех, даже Чондэ, если кто-то забывает поливать цветы, когда её нет. Весной Чонин срывает их и собирает в маленькие букетики, которые Чанёль выставляет на каждом столе.)

Чанёлю нравится Джинри, которая научила его, как рисовать енотов на молочной пене. Ему нравится Суён и то, как магия липнет к корням её волос и ногтям, меняя их цвет под её настроение: на красный, и синий, и ярко-зелёный. Они напоминают ему о том, что не все колдуньи плохие, что некоторые из них просто хотят ходить на свидания, держаться за руки со своими возлюбленными под цветущими вишнями, носить красивые платья и танцевать в клубе до утра. Влюбляться.

Чанёлю нравится Чонин, который мог бы узнать, как ты умрёшь, прикоснувшись к твоему сердцу, и твой самый страшный секрет через одно лишь рукопожатие, а использует свою силу, только чтобы угадывать любимый кофе своих покупателей. Чанёль полюбил Чондэ даже несмотря на то, что он друг Бэкхёна да ещё и один из самых могущественных колдунов города, потому что единственное, что волнует Чондэ — чтобы его маленькое кафе продолжало работать.

Анык значит “уютный”, и это место таким для Чанёля и является. Приют, прибежище, объятие, когда ему грустно — а Чанёлю грустно почти всё ёбанное время. Анык значит “семья”, и это помогает Чанёлю справляться с тем фактом, что он уже годами не был у своей бабушки. Вот он и приходит сюда каждое утро независимо от обстоятельств. Даже когда он чувствует, как магия стучит по вискам, настойчивая и токсичная, такая сильная, что доводит его до тошноты. Особенно в этих случаях. Он приходит сюда, чтобы подзарядиться, чтобы шутить с Чонином и подкалывать Чондэ по поводу его несостоявшейся личной жизни, чтобы делать кофе, пока причиной ноющей боли в его ноге становится не чувство вины или проклятие Самджокгу, а усталость. Ну и конечно, он приходит в кафе, чтобы студентки могли строить ему глазки.

— Оппа, а ты угадаешь мой любимый напиток? — спрашивает миниатюрная девушка высоким и приторным голоском, слегка покрываясь румянцем.

Чанёль притворяется, что обдумывает эту возможность, но в конце концов просто мотает головой.

— Прости, Мина, про любимый напиток тебе стоит спросить у Нини, когда он вернётся с перерыва. Но мне ты можешь поведать, какой твой любимый напиток, и я сделаю его для тебя.

Он чувствует появление Суён ещё до того, как дверь внезапно открывается, впуская поток холодного зимнего воздуха, что заставляет всех поёжиться, и поток магии, что пахнет лавандой и лимонной содовой. Её щеки и нос порозовели от мороза, её руки засунуты в карманы огромного пальто, и её волосы спутаны от ветра. Они сегодня красные, настолько яркие, что остальной мир кажется серым в сравнении. Должно быть, она наложила на них иллюзию. Она заходит и трясёт головой, разбрасывая повсюду искорки магии. Чанёль единственный, кто может видеть, как они скатываются по деревянному полу, словно росинки на траве, и исчезают с шипящим звуком, когда их энергия иссякает.

— Доброе утро! Вау, сегодня очень многолюдно! Я только повешу своё пальто и приступаю.

Она исчезает в комнате для персонала раньше, чем Чанёль может её поприветствовать, и когда она возвращается, она уже завязывает на себе фартук, произнося слова со скоростью света.

— Простите, я слишком увлеклась разговором с мамой по телефону, и не поняла этого, пока не стало слишком поздно. Мне сейчас очень нужен кофе.

Чанёль треплет её по волосам, вызывая у неё смех, и указывает на кофе, который оставил для неё Чонин.

— Он положил немного больше сахара, сказал, что тебе это понадобится.

Она улыбается с облегчением.

— Нини — лучший. Но только после нашего Чанёлли, — произносит она и подмигивает. После этого она здоровается с одним из их постоянных клиентов — парнем, несущим службу в полицейском участке неподалёку, который заходит каждый день во время обеденного перерыва, чтобы взять кофе для коллег и мечтательно поглазеть на неё.

Чанёль только мотает головой, принимает оплату за последний заказ и уступает своё место Суён.

В комнате для персонала он находит Чонина, развалившегося на маленьком диване, его ноги торчат, и его шея странно согнута. Чонин проводит большую часть своих перерывов на этом диване, дремля. Чанёль молча огибает его и идёт прямо к своей сумке. Он перебарывает желание проверить диалог с Бэкхёном, потому что знает, что не сможет сохранять спокойствие целый день, если Бэкхён ответил, и всё будет ещё хуже, если нет. Вместо этого он ищет зажигалку.

Проездной, телефон, зарядка, кошелёк, очки, глазные капли, обезболивающее для ноги, которая немного пульсирует даже сейчас. Он не находит зажигалку — только сигареты, которые бесполезны без неё. Прежде, чем он успевает выругаться, Чонин слабо шевелится, переворачивается набок и достаёт что-то из кармана валяющегося фартука. Зажигалку.

— И когда это ты закурил? — Чанёль хмурится. — Твой брат знает?

Чонин мотает головой, его глаза всё ещё закрыты.

— Я принёс её для тебя, хён. Она была у меня с прошлой недели. Просто не знал, когда она тебе понадобится.

Чанёль усмехается. Типичный Ким Чонин. Слишком добрый для своего же блага. Конечно он никогда не станет курить и разочаровывать своего брата-паникёра.

— Спасибо, друг.

Он накидывает пальто и выходит в небольшой переулок, где он обычно курит во время перерывов, иногда вместе с Чондэ.

— Хён, — снова заговаривает Чонин, пугая Чанёля. Он не заметил, что парень вышел за ним наружу. — Разве ты не пытался бросить?

Чанёль облокачивается на стену, закрывает глаза и наслаждается вкусом дыма на нёбе. Он действительно пытался бросить, потому что Бэкхён просил много раз. Он жаловался на запах и вкус. “Наша жизнь и так коротка, почему ты хочешь сделать её ещё короче?” — вопрошал он. “Чтобы сильнее ей насладиться,” — отвечал Чанёль, и Бэкхён наклонял голову набок и смотрел на Чанёля скептически, но так, так влюблённо. Тем не менее Чанёль не получал от Бэкхёна известий на протяжении последних двух месяцев (официально он не общается с Бэкхёном уже годы, и возможно Бэкхён сегодня проигнорировал его сообщение, и это было бы очень сложно принять), и он чувствует себя достаточно вредным, чтобы покурить вопреки предостережениям Бэкхёна.

— Твой перерыв закончился три минуты назад, — отвечает он после длинной затяжки.

— Твой только что начался, но ты совсем скоро вернёшься, да? Мой брат будет много ворчать сегодня.

— Ты сказал, он будет слишком занят, чтобы пилить меня.

Чонин опускает глаза и пожимает плечами.

— Я сказал, что он будет ворчать, а не что он будет ворчать на тебя. Прекрати думать, что всё сводится только к тебе.

— Ну тогда прекрати говорить расплывчато.

— Я предельно конкретен. Ты просто плохо понимаешь мои подсказки.

Чанёль воздерживается от ответа и молча курит, наслаждаясь моментом с закрытыми глазами. Когда он открывает их снова, Чонин смотрит прямо на него. Что-то проскальзывает в его глазах. Тень сомнения.

Такое лицо Чонин делает, только когда он знает что-то и обдумывает, рассказать ли об этом другим.

— А это как-то влияет? — спросил Чанёль однажды, устав видеть, как тот молча борется с собой. — Твои слова правда могут изменить будущее?

— Мои слова и есть будущее, — ответил Чонин. — Иногда они ни на что не влияют, потому что то, что случается, должно случиться в любом случае, но иногда то, что я говорю, или даже сам факт того, что я что-то сказал, становится причиной того, что что-то случается. Иногда я ничего не говорю, и что-то всё равно случается.

— И как же ты тогда понимаешь, когда говорить, а когда молчать?

— А я и не понимаю. Я просто делаю, что хочу. Это не имеет значения, потому что будущее наступит в любом случае. Именно такое, как я предсказал. Судьбу не изменить, поэтому бой с ней ужасно несправедлив.

Многие вещи несправедливы. И Чанёль не хочет слышать, что Чонин может сказать на этот счёт.

— Нам следует вернуться внутрь, — говорит он, затушив сигарету ногой.

— Хён, а ты, случаем, не собираешься завтра обратно домой? — спрашивает Чонин.

Чанёль останавливается и прищуривает глаза.

— Насколько мне известно — нет.

— Хм. Насколько тебе известно. Конечно. Будущее — действительно любопытная штука. Пошли обратно.

Ким Чунмён

Я заеду за тобой.

[Отправлено: 12:04, 23.01.2018]

Когда Чанёль возвращается обратно внутрь вместе с Чонином, в кофейне висит нехарактерная тишина. Исчезли щебет посетителей, громкие просьбы Суён приготовить зелёный чай-латте, Bolbbalgan4, просящие своего возлюбленного произнести I love you. Воздух искрится магией.

Один взгляд на Чонина, и Чанёль понимает, что тот уже в курсе, что происходит. Он пожимает плечами.

— Я сказал тебе, что сегодня будет многолюдно. Мой брат уже в пути. Он недоволен.

— Какой из братьев? — спрашивает Чанёль; он не уверен, что хочет услышать ответ.

Чонин улыбается. Малюсенькой загадочной улыбкой.

— Оба.

Прекрасно. Чанёль надеется, что не ему придётся всё убирать, когда они закончат ссориться.

Он сперва нерешительно приоткрывает дверь комнаты для персонала и затем толкает её сильнее, когда понимает, что нет смысла осторожничать, потому что всё равно никто не услышит. Время остановилось в кофейне. Всё замерло в пылающих цветах, ярче, чем они имеют право быть.

Сечжон снова у стойки, вероятно, покупает торт и кофе для двух младшекурсниц, которые подсели к её столу. Волосы спали на её лицо — занавеса кудрявых прядей, сбежавших из плена заколок и застывших неестественно неподвижно. За столиком впереди двух студентов в бомберах университета Ёнсе застали врасплох посреди смеха. Один из них беспомощно смотрит на экран своего телефона, а другой наклоняется вперёд, чтобы лучше видеть видео с YouTube-а, стоящее на паузе так же, как и они. Так же, как и всё остальное в помещении. Даже кофе-машина попала под чары. Поток горячей воды застыл в воздухе, словно кристалл. Пар тоже замер — его горячие спирали пойманы вне времени.

Чанёль встречается взглядом с Суён. Она тоже колдунья, так что заклинание действует на неё лишь частично. Даже неспособная двигаться, кажется, она прекрасно осознаёт, что происходит, и выглядит слегка напуганной.

Звонок на двери слабо побрякивает, и Чанёль поднимает взгляд, прищуривая глаза, когда в кофейню заходит Ким Чунмён в его дорогостоящем пальто, и кожаных ботинках, и ебучей кашемировой жилетке, демонстрируя всё своё напыщенное, нелепое великолепие.

Он смотрит на Чанёля с вопросительно поднятой бровью.

— Ну привет. Что-то мне не кажется, ребят, что вы тут все слишком заняты.

Чанёль тяжело вздыхает, потому что конечно… Конечно, Чунмён не придал значения ему и его просьбе оставить его в покое до конца рабочего дня.

— Ты больной? — шипит он, указывая на его остолбеневших покупателей и Суён, которая так сильно пытается избавиться от чар, что её трясёт. — Освободи их, ты не можешь так поступать.

Взгляд Чунмёна непреклонен.

— Я могу, и я буду, если это нужно, чтобы ты мне помог.

— Я думал, — проговаривает Чанёль голосом, пронизанным подавленным гневом, — мы договорились, что ты не вмешиваешься в мою работу. Таково правило, Чунмён, ты не можешь просто прийти сюда и… Что? Что ты вообще с ними сделал?

У Чунмёна даже не хватает приличия выглядеть виноватым. В сущности он выглядит таким же обиженным, как и Чанёль.

— Ещё один труп, Чанёль. Дело становится сложнее, и мне нужна твоя помощь. Сейчас же. Поэтому не глупи, скажи своим друзьям, что тебе очень жаль, но у тебя есть дела поважнее, и тогда мы сможем пойти и всё уладить. Кёнсу уже ждёт нас в машине.

Чанёль сжимает руки в кулаки.

— А у меня есть выбор? — спрашивает он. И он ненавидит то, как взгляд Чунмёна становится жёстче, что Чунмён может вот так легко ворваться в его маленькое спокойное убежище и осквернить его. Он ненавидит мнимое моральное превосходство Чунмёна и тот факт, что он думает, что может осуждать образ жизни, который Чанёль выбрал, просто потому что не хочет провести остаток жизни в погоне за призраками и монстрами.

— Ты можешь сделать выбор в пользу уклонения от своих обязательств и допустить больше смертей невинных людей, или ты можешь пойти со мной и помочь мне разгрести этот бардак как можно скорее, чтобы ты мог вернуться к зарыванию своих талантов в землю и подаче кофе студентам и нервным офисным работникам.

То, как он это говорит, заставляет живот Чанёля свернуться от чувства вины. Его не волнует, что думает Чунмён, он не хочет, чтобы это его волновало. И всё же Чунмёну потребовалось совсем немного, чтобы нарушить маленький покой, который Чанёлю удалось сосредоточить в этом месте. Теперь даже если он останется, он будет чувствовать себя отвратительно.

Кафе всё ещё застыло во времени, сковано магическим пузырём, когда звонок на двери звенит снова. Она открывается, и движение времени захлёстывает помещение, будто отбойное течение, разбивающееся о рифы. Вода затекает в чашку в руках Суён, и смех парней за столиком впереди наполняет воздух — такой громкий, что заглушает песню о любви, вновь звучащую из колонок. Сечжон склоняет голову набок и смотрит на Чанёля, удивлённо моргая от того, что он стоит прямо перед ней.

— Оппа, как ты здесь оказался?

Чанёль пытается сделать более нейтральное выражение лица, нежели сердитый взгляд, отведённый только для Чунмёна, но его внимание отвлекает открытая дверь и фигура, стоящая на фоне серого переулка.

Ким Чондэ — радостный, крайне оживлённый мужчина низкого роста, но сейчас он так зол, что даже Чонин делает назад. Суён выглядит ещё более напуганной, чем когда она была под чарами Чунмёна.

К чести Чунмёна, он не отступается. Даже когда Чондэ заходит внутрь так, будто это место ему принадлежит — по сути, так оно и есть — направляется к Чунмёну и произносит с самой фальшивой и холодной улыбкой, которую Чанёль когда-либо видел:

— Убирайся нахуй.

Лицо Чунмёна искажается в мучительной гримасе, делая его похожим то ли на чернослив, то ли на юную сердитую колдунью.

— Я пришёл, только чтобы забрать Чанёля.

— А разве ты не был на перерыве? — Чанёль снова оборачивает взгляд на Сечжон и понимает, что так и не ответил на её вопрос.

На заднем фоне он слышит, как Чондэ шипит в сторону Чунмёна – “Ты, блядь, заколдовал всех моих посетителей и одного из моих сотрудников, кто также является колдуньей, тупица, вот вам и праведный Страж-” – но не похоже, что их слышит кто-то, помимо Суён, Чонина и Чанёля. И оборотней-старшеклассников в глубине помещения, которым очень плохо удаётся оставаться незамеченными за подслушиванием. Чанёль смотрит на них с нахмуренным лицом, и они пригибаются от стыда.

Он выдавливает улыбку для Сечжон и говорит ей, что всё ещё на перерыве.

— Я просто услышал внезапный шум и подумал, что Суён что-то уронила. Здесь так много людей, и все на неё одну.

— Мне насрать, — Чондэ уже откровенно орёт, яркая магия окружает его, словно нимб. Чонин выглядит огорчённым, будто он хочет вмешаться, но слишком боится что-либо сделать. Суён принимает заказ, стараясь игнорировать суматоху, и все остальные в кофейне, к счастью, ничего не слышат. — Ты не имеешь права заявляться сюда и делать всё, что тебе заблагорассудится!

— Но Чанёль...

— Чанёль — мой сотрудник, и ты не можешь похитить его отсюда вот так, ёбанный-

— А, понятно. Но тебе нужно ещё передохнуть. Ты выглядишь таким уставшим, — Сечжон продолжает болтать, ничего не подозревая о семейной вражде, разворачивающейся прямо рядом с ней. Краем глаза Чанёль видит, как Чонин вздыхает и приносит метлу из комнаты для персонала.

И трёх минут не проходит, как по воле Чондэ взрывается первая чашка.

кёнису

где вы есть пак

[Отправлено: 12:26, 23.01.2018]

Чанёль не знает, о чём Чунмён и Чондэ говорили, когда заперлись в комнате для персонала. У него такое чувство, что Чонин может знать — Чонин знает всё — но спрашивать как-то невежливо. Он не хочет вмешиваться в их семейные дела.

Он выжидает, пока Чунмён не выскакивает молча из помещения, останавливаясь, только чтобы сказать Чанёлю, что он будет ждать его в машине. После ухода Чунмёна Чанёль присоединяется к Чондэ в комнате для персонала. Задняя дверь распахнута, и Чондэ курит снаружи.

Чанёль знает, что должен сделать. Он должен снять свою рабочую униформу, надеть пальто и пойти к Чунмёну. Он должен выполнить свою работу блядского Самджокгу, а не трудиться в дурацкой кофейне.

Что он делает, так это открывает свою сумку, находит телефон, разблокирует его и в порыве вредности проверяет диалог с Бэкхёном. Его пальцы дрожат, пока он водит ими по экрану. Бэкхён даже не открыл сообщение. Ублюдок.

— Замечательно, великолепно. Очень в его стиле — испариться к хуям, когда он мне по-настоящему нужен.

Всё ещё потрясываясь, он роется в карманах, пока его пальцы не обхватывают запасную пачку сигарет и зажигалку, которую Чонин принёс для него. Это уже вторая за день, и Чондэ скорее всего пожурит его, но Чанёль всегда может сказать, что Чондэ тоже не должен курить. Кроме того, Чонин сказал, что Чондэ не будет ворчать на него сегодня, а всё, что говорит Чонин, сбывается.

Чанёль выходи наружу и молча становится рядом с Чондэ, наклоняясь, чтобы зажечь свою сигарету об его.

— Я думал, ты решил бросить, — бормочет Чондэ.

— Ты бросил несколько месяцев назад, — отвечает Чанёль, — и посмотри на себя.

Чондэ выпускает дым, и какое-то время они просто наслаждаются чувством злобы и ребячеством, растягивая время за курением, пока Чунмён ждёт в машине.

— Как же он меня выводит из себя. Постоянно ведёт себя так, будто весь мир — его площадка для игр. Что за высокомерный мудила. Он хотя бы поздоровался с Чонином, когда выходил?

Нет, но Чанёль не хочет ему об этом говорить. Когда Чондэ и Чунмён ссорятся, лучше сохранять нейтралитет. Что происходит всегда, когда они встречаются. Каждый раз.

Чондэ ворчит, когда Чанёль не даёт ответа.

— Да без разницы. Ты всё равно должен пойти с ним.

Чанёль кивает и делает затяжку.

— Не то чтобы я этого хотел. Но если какая-то Кумихо убивает людей, ты должен пойти.

— Я знаю, — тихо произносит Чанёль. Не то чтобы он не понимает, что от него требуется. Просто это никогда не совпадает с тем, чего ему хочется.

— Иди, сделай, что должен, и возвращайся в понедельник, — Чондэ охает, тушит пальцами сигарету и потирает виски.

Чанёль улыбается, вопреки своему мрачному-мрачному настроению.

— Нам придётся обновить твою табличку “N дней без курения”. Сколько ты продержался в этот раз? Два месяца?

Так уж получилось, что последний раз, когда Чондэ курил, совпал с последним разом, когда Чунмён приходил.

Чондэ сердито смотрит на Чанёля, корчит недовольную гримасу и щелчком пальцев — таким знакомым, ведь он брат Чунмёна — заставляет сигарету Чанёля исчезнуть.

— Вот что ты получаешь за то, что такой умник, Пак Чанёль. А теперь позволь мне пойти проверить, как там Суён. Оставлять её одну с Чонином — слишком большое наказание.

Как только они возвращаются в комнату для персонала, Чанёль развязывает фартук и аккуратно складывает его, пока Чондэ надевает свой. Но он не уходит, даже когда уже готов, и просто стоит у двери, глядя на Чанёля.

— Эй, Ёль, — произносит он низким голосом. — Позаботься о нём, хорошо? Чунмён иногда бывает сволочью, но он мой брат.

На самом деле если о ком-то и нужно заботиться, то скорее о Чанёле и определённо не о Чунмёне — Страже города, могущественном и непревзойдённом колдуне, бла-бла-бла. Однако Чанёль кивает, чтобы заверить Чондэ.

— Чонин что-нибудь сказал? — спрашивает он обеспокоенно.

Чондэ вздыхает.

— Он не сказал ничего о Чунмёне, но я вижу, что он взволнован.

Он смотрит на свой телефон, и Чанёль видит, как его глаза округляются. Он почти открывает дверь, но снова задерживается.

— Что-то случилось? — спрашивает у него Чанёль.

Чондэ покусывает губы, бросает долгий взгляд на Чанёля, затем снова смотрит в телефон. Он улыбается.

— Да нет, пустяки. Не беспокойся, Чанёль. Всего лишь внезапно написал старый друг.

Чанёль цокает языком. Хотя бы у одного из них есть друзья, которые отвечают на сообщения.

кёнису

нет правда где ты

[Отправлено: 12:42, 23.01.2018]

Снаружи Чанёля приветствует бледное суровое зимнее солнце. Чунмён стоит рядом с чёрным седаном с тонированными стёклами и кожаным салоном, слишком большим для этого узкого проезда. Водитель опускает стекло, являя свои большие глаза и губы в форме сердца. Так всё-таки пришёл не один. Неудивительно, ведь До Кёнсу редко позволяет Чунмёну слоняться одному без присмотра. К счастью.

— Йоу, — приветствует его Чанёль.

Кёнсу улыбается, замечая хмурое лицо Чанёля.

— Йоу. Что за грустная мина? Это потому что он заставил тебя пойти с нами? Ты правда настолько сильно ненавидишь проводить время в нашей компании?

— Знаешь, возможно, я бы больше насладился вашей компанией, если бы мне её не навязывали.

Из Кёнсу вырывается смешок.

— Ты должен простить его. Он просто не знает, как вежливо попросить.

— Я заметил, — Чанёль открывает дверь и залезает на заднее сидение.

— Он снова поссорился с Чондэ? — спрашивает Кёнсу, когда Чанёль захлопывает дверь.

— А чем, ты думаешь, он там занимался всё это время? Любезничал со мной? Нет. Заботился о моих чувствах? Если бы. Нет, он кричал на одного из своих братьев и игнорировал другого.

— Ты же в курсе, что я всё ещё здесь, да? — говорит Чунмён, насупившись. — Я слышу всё, что ты говоришь.

— В этом и суть.

Чанёль возится с ремнём безопасности и спрашивает:

— Ты упомянул ещё одно тело?

Двигатель оживает с мягким урчанием и скрежетом шин по грунтовой дороге, когда Кёнсу нажимает на педаль газа, и они начинают движение, почти сбивая трёх человек в процессе. Сейчас не лучший момент, чтобы вспомнить, что Кёнсу всегда водит так, будто он в гуще погони в экшн-фильме — профессиональное заболевание, сопряжённое с его работой детективом полиции.

— Притормози, блядь! — вопит Чанёль, когда они едва избегают столкновения с уличным продуктовым ларьком. Кёнсу игнорирует его мольбу.

И в этот момент Чанёль чувствует нечто. Кёнсу выжимает тормоз, Чунмён боится сделать вдох, торговец продуктами орёт на их машину. Магазин косметики рядом с ними проигрывает песню со словами as if it’s the last, as if there’s no tomorrow, и что-то прикасается к душе Чанёля. Нежнейшее, трепетное прикосновение, такое знакомое, что он едва ощущает его. Он бы мог не заметить его, если бы не ощущал его отсутствие до этого.

Он оборачивается, пытаясь найти источник этой магии, приятно покалывающей в его груди, но Кёнсу уже едет дальше, его нога твёрдо стоит на педали газа. На мгновение Чанёль видит цвета. Ярко-серебристый, и янтарно-золотой, и бледно-розовый, как у цветков вишни, распустившихся слишком рано. Связь обрывается, прежде чем Чанёль может полностью осознать, что это было, и мир снова погружается в привычную унылую серость дождливых дней.

— Чанёль, ты ещё с нами?

— Что? А, да. Да.

Он стряхивает с себя это странное ощущение, чтобы сосредоточить внимание на конверте, который протягивает ему Чунмён. В нём несколько фотографий и доклад полицейских, осмотревших второе место преступления. Глаза Чанёля задерживаются на лице второй жертвы. В отличие от первого, у этого парня глаза закрыты.

— Они его таким и нашли? — спрашивает он.

Чунмён нахмуривается.

— Каким таким?

— Его глаза. Они изначально были закрыты?

Машина резко останавливается перед красным светофором. Кёнсу встречается взглядом с Чанёлем в зеркале заднего вида.

— Да, были.

— Ты уверен?

— Почему это вообще важно? — спрашивает Чунмён и поворачивается к Чанёлю, чтобы посмотреть на него ещё более хмуро, но Чанёль игнорирует его. Машина снова резко срывается с места.

Две жертвы за такой короткий промежуток времени. Их раны схожи; возможно, в случае со вторым трупом они были нанесены не в такой спешке. Но они глубже. И глаза. Они закрыты.

Раны на первом теле были неровными, беспорядочными, нанесёнными в нетерпении. Это означает голод. Монстр напал на него и оставил его там умирать. Скрылся в спешке. Куда он спешил? Найти больше еды, конечно. Найти ещё одну жертву. И когда монстр нашёл подходящего парня, он убил его проворно и быстро, съел его сердце и печень, естественно, но выделил время на то, чтобы закрыть ему глаза после убийства — после того, как наелся им. Это означает контроль. Это означает осторожность. Это означает, что у него может быть некий установленный порядок, что-то вроде ритуала. У новорождённой Кумихо не может быть ритуалов.

Чунмён продолжает говорить, не замечая смятение внутри Чанёля.

— Между их смертями прошла лишь пара часов, — объясняет он. — Вторую жертву звали Ли Сынхун. Вчера ночью бедный парень закрывал бар, и один из его коллег обнаружил его у двери сегодня утром.

— Уже мёртвым, полагаю.

Чунмён кивает.

— Глубокие раны на животе, как и у другого. Сердце и лёгкие частично отсутствуют. Хочешь взглянуть?

Чанёль отрывает взгляд от фотографий.

— А разве я не смотрю на них сейчас?

— Ну вообще да, — отвечает Кёнсу, не отвлекаясь от дороги и пытаясь объехать пробку. — Нам нужно подождать двадцать четыре часа, прежде чем провести вскрытие, поэтому оба трупа отвезли в ближайшую больницу. Мы сейчас туда направляемся.

Чанёль откидывается на спинку заднего сиденья.

— Так, всё, ребят, это мой предел. Я не позволю вам затащить меня в морг. Что если кто-нибудь нас увидит? Как мы объясним, почему мы околачиваемся возле трупа убитой жертвы?

Кёнсу фыркает.

— Я детектив, мне не нужно ничего объяснять.

Чунмён закатывает глаза.

— У нас есть магия, Чанёль. Мы просто как всегда сотрём им память.

— Я всё равно не стану этим заниматься, — говорит Чанёль, прицокивая языком. — Прошло уже несколько часов, и я не могу найти никаких следов. Я уже вчера лично видел работу этого существа, и этого более чем достаточно. У нас есть фотографии, и я могу подтвердить: да, это Кумихо, и да, она убивает людей.

Машина снова останавливается, и Кёнсу поворачивается к Чунмёну с приятной улыбкой, контрастирующей с его неприятными словами.

— Видишь? Я тебе говорил, что он станет капризничать, как ребёнок.

Чунмён демонстративно уходит от ответа.

— Продолжай движение. Он может капризничать, сколько ему угодно, но мы всё равно едем туда, и он с нами.

— Что, правда? — произносит Чанёль со смешком. — Хочу посмотреть, как ты собираешься заставить меня помочь тебе, Ким Чунмён. С нетерпением жду этого момента. Я не выйду из этой ёбанной машины, и вы пойдёте пялиться на трупов без меня!

сынван

[щеночек.gif]

[щенки.gif]

[маленькийкорги.jpeg]

[Отправлено: 14:42, 23.01.2018]

Вопреки распространённому мнению, что он является оборотнем или хотя бы полу-пикси, До Кёнсу — всецело, на 100% человек. Его мать и сёстры — все колдуньи одного из ковенов района Чонно, но у самого Кёнсу нет никаких выдающихся способностей, кроме как мощного хука справа, многолетних занятий тхэквондо и взгляда такого свирепого, что ему не нужна никакая магия, чтобы заставить людей замереть. Ну и ещё пистолет, выданный ему вместе со значком, когда его повысили до детектива Столичного полицейского управления Сеула. Пистолет, на самом деле, намного эффективнее взгляда и правого хука. И большинства магических сил, если честно.

Почему кто-то вроде Кёнсу, которого впереди ждёт блестящая карьера, не связанная ни с колдунами, ни с оборотнями и даже ни с пикси, желает проводить время с ходячей головной болью, коей является Ким Чунмён, находится за пределами понимания Чанёля.

— Друзья детства, — поясняет Кёнсу, облокачиваясь на стену. — Моя сестра когда-то неровно дышала к нему, и я подружился с ним ей назло и потом дразнил её этим целую неделю, как она всегда дразнила меня из-за своих способностей.

— Ну что ж, поздравляю. Хотя это на самом деле не объясняет, почему ты всё ещё дружишь с ним.

Кёнсу пожимает плечами.

— Ну, кто-то должен сдерживать его, чтобы он не выставлял себя дураком.

Они оба поворачиваются, чтобы взглянуть на Чунмёна, который неловко пытается поговорить с одной из медсестёр. Этим обычно занимается Кёнсу, но Чунмён заявил, что он более чем способен разговаривать с неволшебными существами, и устремился вперёд прежде, чем кто-то мог его остановить. Чанёль наблюдает, как он жестикулирует, пытаясь что-то объяснить этой женщине, но внезапный приступ боли заставляет его отвернуться. Он морщится и качает головой. Свет в этой больнице слишком яркий. Он причиняет глазам Чанёля боль, которая золотыми иглами вонзается в его мозг. Если так продолжится, ему может потребоваться больше обезболивающего.

— Он вообще когда-нибудь общается с кем-нибудь не… — спрашивает он, переводя взгляд на Кёнсу.

— Волшебным? — вставляет Кёнсу.

Чанёль кивает.

— Ну, есть я. И есть ты, — Кёнсу загибает пальцы на руках. — И этого достаточно. Ай, погоди, ты же тоже волшебный, даже если тебе нравится притворяться, что это не так. Значит, только я.

В конце коридора Чунмён почёсывает голову и отвечает неловким смехом на что-то, сказанное медсестрой. Её униформа раздражающе чистая и белая. Голова Чанёля снова пульсирует, и он делает всё возможное, чтобы не придавать этому значения. Ему следовало взять солнцезащитные очки. Может, в следующий раз он так и сделает. Проклятие сделало его глаза ужасно чувствительными.

Чунмён потирает голову в замешательстве. Таким он выглядит почти мило, а не как самодовольный снобистский тип, с которым Чанёль обычно имеет дело.

— Может, пойдём спасём его? — спрашивает Чанёль. — Не думаю, что он смог чего-то добиться. Кроме того, у меня безумно болит голова, так что я бы хотел поскорее со всем этим разделаться.

Дважды просить ему не приходится. Медсестра наклоняется к Чунмёну, слишком близко для незнакомца, и Кёнсу с хмурым выражением лица отрывается от стены.

— Оставайся здесь, — бросает он и, прежде чем Чанёль может его остановить, направляется к парочке.

Он что-то говорит медсестре особо тихими и чрезмерно вежливым голосом, и в следующую же секунду он возвращается вместе с ошеломлённым Чунмёном. Медсестра в белоснежной жилетке кланяется им и уходит.

— Пошли, нам сюда, — говорит Кёнсу, ведя к выходу на лестницу. — Не знаю, зачем ты решил заговорить с этой медсестрой. Я был здесь бесчисленное количество раз, знаешь, я мог бы отвести вас туда.

Чунмён усмехается.

— Ты сказал, что я не знаю, как разговаривать с девушками.

— Всё так, и я не отказываюсь от своих слов.

— Я знаю, как разговаривать с девушками, — настаивает Чунмён с надутым видом.

— Ты не знаешь, как разговаривать с людьми, Мён.

Чанёль безмолвно следует за ними, прикладывая усилия, чтобы не закатить глаза от их дурачества. Он рад, что Кёнсу с ними. Не то чтобы он нравится ему больше, чем Чунмён — просто Чунмён нравится ему больше, когда поблизости есть Кёнсу. Он делает Чунмёна… менее высокомерным, менее серьёзным. Менее склонным напоминать всем, что он один из самых могущественных колдунов в городе, и разглагольствовать о моральных обязательствах и ответственности. Он делает его менее Сухо и больше Чунмёном. Когда Стража в нём становится слишком много, Кёнсу глумится над ним и возвращает назад Чунмёна.

— Перестань быть неприятным, — заключает Кёнсу, и Чунмён чудесным образом перестаёт.

Они открывают дверь в морг, и Чунмён щёлкает пальцами, чтобы заставить двух врачей покинуть помещение без всяких вопросов. Они и не вспомнят, что здесь был кто-то ещё.

— Заходите, — показывает он жестом. — Я постою здесь, чтобы убедиться, что никто больше не войдёт.

И на этом он разворачивается и закрывает за собой дверь, оставляя их одних в холодном, похожем на склеп помещении.

Кёнсу издаёт свист, и его звук отражается от белых стен.

— Похоже, здесь только мы с тобой, Пак. Давай приступим.

Когда Кёнсу вытаскивает первое тело, Чанёль прикрывает нос и рот. Парень со вчерашней ночи не может смотреть на него с закрытыми глазами, но Чанёль всё равно чувствует его осуждение. Ведь это он должен был быть Самджокгу. Он и никто другой. Он был единственным, кто мог защитить этого парня, и что он сделал? Ничего.

— Убери его обратно, я уже видел его, — говорит он Кёнсу, проглатывая чувство вины. — Покажи мне другого.

Кёнсу быстро исполняет его просьбу и раскрывает второй труп. Чанёль старается не обращать внимание на явные черты трупных пятен, искажающих бледную кожу. Он осматривает форму ран, наклоняясь поближе, чтобы лучше видеть.

— Можешь подать мне вон те перчатки? — просит он. — Медицинские перчатки, на столе.

Кёнсу приносит их. Латекс обтягивает тыльную сторону руки Чанёля и ударяет его по запястью, когда он натягивает его до конца. Он проделывает то же самое с другой рукой, и когда всё готово, он быстро хватается за края раны и раскрывает её.

Там внутри холодно и влажно, и Чанёль пытается не думать о запахе, иначе он может просто грохнуться в обморок.

— Отвратительно, — комментирует Кёнсу.

Кому ты рассказываешь, чуть не отвечает ему Чанёль, но вместо этого просто продолжает осмотр.

— Ты что-то ищешь, или ты делаешь это, только чтобы ничего не упустить?

— Не уверен. Я раньше не особо сталкивался с Кумихо, в лучшем случае с парочкой. По большей части мы с Чунмёном охотились на лисьих духов, очень молодых. Мы ловили их до того, как они могли действительно кому-то навредить или стать Кумихо, и Чунмён предавал их суду Совета Ковенов. — Чанёль облизывает губы. Его руки в латексной оболочке влажные и горячие. — Но иногда Кумихо оставляют что-то от себя внутри тел своих жертв. Почти как автограф. Это-то я и ищу.

— Погоди, разве в другом теле не должно быть тоже что-то такое?

Чанёль мотает головой, слишком сосредоточенный на своём деле, чтобы взглянуть на Кёнсу.

— Навряд ли. В тот раз всё происходило в спешке, не по плану. Кумихо была слишком голодна, чтобы задуматься об автографе. Я думал, что она молода и неопытна, но это не так. Если у неё есть ритуал, это определённо не так. Возможно, в первый раз она просто торопилась.

Его костяшки натыкаются на что-то твёрдое и заострённое. Он просовывает руку глубже, пока не обхватывает это пальцами. Когда он вытаскивает и разжимает свой кулак, на стол рядом с раковиной падает коготь. Он длинный и изогнутый, словно полумесяц, с перламутровым блеском, как у драгоценности. И он огромен, размером с линию жизни на ладони Чанёля. Эта Кумихо стара, старше, чем Чанёль когда-либо встречал.

— Всё плохо? — спрашивает Кёнсу, смотря на обеспокоенное лицо Чанёля хмурым взглядом.

— Да, типа того. Возможно, тебе стоит позвать Чунмёна. Всё хуже, чем мы думали.

И возможно, Чанёлю стоит позвонить Бэкхёну. И надеяться, что он возьмёт трубку. Потому что они все в опасности.

сынван

ты еще не прикончил сухо? хаха

[Отправлено: 14:42, 23.01.2018]

Их наиболее насущная проблема состоит в том, что Чунмён не отвечает.

— В смысле он не отвечает? — спрашивает Чанёль с раздражением и намёком на страх в голосе. — У нас тут сложная ситуация.

Кёнсу хмурится, прикусывает нижнюю губу и звонит снова. Они оба ожидают ответа, пока в телефоне звучат гудки, гудки и… гудки. И затем звонок обрывается.

— Блядь-блядь-блядь, — тараторит Чанёль, спешно ища свой телефон в сумке. — Со мной он тоже не связывался.

Он на мгновение встречается взглядом с Кёнсу.

— Мог ли он вот так просто уйти, пока мы тут незаконного вскрываем труп убитой жертвы? — спрашивает Чанёль, но Кёнсу лишь мотает головой.

— Вот так — нет. Возможно, если бы возникла масштабная внештатная ситуация. Но он бы сказал мне, что уходит. Он бы сказал.

— И он этого не сделал, — заключает за него Чанёль. — Так что, в лучшем случае, нас поджидает масштабная внештатная ситуация за этой дверью. В худшем же случае, Страж Сеула, один из самых могущественных волшебных созданий, проживающих в городе, только что был похищен неким тысячелетним лисьим божеством. Превосходно, великолепно.

Глаза Кёнсу округляются, и он подносит палец ко рту.

— У нас может быть ещё одна проблема, — шепчет он, указывая на дверь.

Теперь Чанёль тоже это слышит. Голоса. Шаги. Носилки, катящиеся в сторону… морга.

— Блядь, сюда идут люди, — шепчет он, не замечая, как Кёнсу закатывает глаза на его запоздалую реакцию.

— Побежим? — предлагает Кёнсу, но Чанёль указывает на свою больную ногу и костыль, с которым он ходит. — Точно, никакой беготни, никакой, блядь, беготни. Пиздец, времени нет. Будем импровизировать, хорошо?

— Нет, погоди, не хорошо, — пытается сказать Чанёль, но дверь уже открывается, и два мужчины в медицинской форме, с носилками в руках и, возможно, ещё одним телом, заходят в помещение.

Совсем скоро они замечают Чанёля и Кёнсу, и наступает очень длинная неловкая пауза. Затем один из них спрашивает:

— Что здесь происходит? Кто вы такие?

Ну всё, думает Чанёль. Им пизда. Без Чунмёна, который мог бы щёлкнуть пальцами и прикрыть их задницы, их арестуют. Блядь.

И в этот момент Кёнсу достаёт свой значок и показывает его одному из мужчин.

— До Кёнсу, Столичное полицейское управление Сеула, — говорит он и указывает на Чанёля. — Это Пак Чанёль. Он здесь, чтобы опознать жертву.

Врачи обмениваются обеспокоенными взглядами и некоторое время осматривают значок Кёнсу.

— Кто вас впустил? Вы не должны находиться здесь одни с трупами, — спрашивает один из них.

— Ваши коллеги привели нас сюда. Господин Пак попросил оставить его наедине ненадолго. Знаете, он брат второй жертвы. Я как раз пришёл сказать ему, что пора идти.

Не похоже, что это объяснение убедило врачей. Чанёль пытается выглядеть настолько потрясённым, насколько возможно; что не слишком трудно, учитывая, что он всё больше умирает внутри с каждым разом, когда воцаряется тишина.

— Можете снова представиться? — просит мужчина постарше.

— До Кёнсу и Пак Чанёль. А сейчас, боюсь, нам пора идти. Вот моя визитка, на случай если вы захотите связаться со мной.

В какой-то момент всё, что Чанёль может чувствовать, это восхищение Кёнсу. Если эти два врача и дадут им уйти, это исключительно благодаря его полной готовности предоставить своё имя и контакты.

— Охуеть, ты когда-нибудь думал о том, чтобы стать профессиональным актёром? — спрашивает Чанёль, как только дверь за ними закрывается. В коридоре опять слишком ярко, и он морщится, почти не в состоянии смотреть на Кёнсу при ослепляющем свете.

В другой ситуации Кёнсу бы ухмыльнулся. Но сейчас он лишь нахмуривается.

— Нам нужно найти Чунмёна, — произносит он.

— Нет, нам нужно убраться отсюда к чертям собачьим, прежде чем они поймут, что мы им наврали, и сделают так, чтобы нас арестовали.

Кёнсу невелик, но сейчас он выглядит очень устрашающе.

— Чунмён, может быть, умирает, а ты волнуешься о том, как бы не попасть под арест?

Кёнсу легко говорить, он сам это выбрал. У него был выбор, совершенно разумный выбор: он мог бы пойти домой и забыть о магии и Кумихо. У Чанёля выбора никогда не было.

— Мы не сможем найти Чунмёна, если нас арестуют, — брюзжит Чанёль необычайно высоким и громким голосом. — А нас арестуют, потому что, не знаю, заметил ты или нет, но здесь повсюду, блядь, камеры, и...

Кёнсу оборачивается так быстро, что Чанёль не осознаёт, что происходит, пока не оказывается в его удушающем захвате.

— Нам нужно найти Чунмёна, чтобы он воспользовался своей магией и стёр их память по щелчку пальцев, но у нас этого не получится, если ты будешь паниковать. Это ясно?

Чанёль кивает, его глаза распахнуты, а зрачки расширены.

— Что ж, теперь когда мы с этим разобрались, давай предположим, что Чунмён был похищен Кумихо, которую мы ищем, хорошо? Она, похоже, околдовала его.

— Да, — слабо отвечает Чанёль, — да, и чтобы околдовать кого-то вроде Чунмёна, она должна быть невероятно старой. И могущественной. Блядь, как мы можем выстоять перед кем-то более могущественным, чем Чунмён?

Его начинает трясти, когда он осознаёт, что да, эта хуёвина, должно быть, была Кумихо ещё с незапамятных времён. Они имеют дело с божеством, и их последний шанс его убить только что смиренно проследовал за ним на убой, где будет кровь, и внутренние органы будут съедены и… Кёнсу даёт ему пощечину. Это больно.

— Блядь, Чанёль, сосредоточься! Чтобы околдовать его, Кумихо должна была с ним встретиться, я прав? — он дожидается ошарашенного кивка от Чанёля. — Окей, и они наверняка встретились в этой ебучей больнице, я прав?

Чанёль задумывается об этом. Чунмён никоим образом ранее не попадал под чары Кумихо, или он был бы уже мёртв. Так что это произошло в этой больнице, перед их глазами, перед...

— Перед нашими ёбанными глазами, — шепчет он. Его глаза болели с момента, как они вошли в больницу. Он думал, дело в ярком свете, но это была магия. В мире Чанёля, где царят приглушённые тона, ярко сияет только магия. Он отмахивается от руки Кёнсу и начинает хромать в сторону лифта.

— Коридор перед парковкой! Медсестра, Кёнсу, ебучая медсестра!

Кёнсу сам сказал, что Чунмён крайне редко общается с людьми, которых не знает, но он пошёл поговорить с той медсестрой и… Чанёль улавливает момент, когда пазл в голове Кёнсу складывается, потому что тот срывается с места, но не в сторону лифта, а вниз по лестнице и в коридор, где они видели Чунмёна, беседовавшего с медсестрой меньше получаса назад.

Чанёль позволяет ему убежать. Их там, конечно, уже не будет, но след останется. И это будет свежий след. След, который приведёт их прямо к Кумихо. И к Чунмёну.

кёнису

гд ты

бстрее бля

[Отправлено: 15:38, 23.01.2018]

Тишина всеядна. В большой квадратной коробке из металла, проводов и стекла, коей является лифт, тишина проглатывает бездумную панику Чанёля — нечто красное, скребущее по его вискам, приводящее его в замешательство и поторапливающее его — и она исчезает. Остаются только хладнокровные рациональные мысли.

Чанёль стучит пальцами по ручке костыля. Его левая нога болит. Его грудная клетка болит. Чунмён может быть уже мёртв.

Чанёль не бывал в больнице со времён происшествия пять лет назад. Это была другая больница, но пахло так же. Антисептиком, ожиданием, жизнью и смертью. Красный огонёк перемещается по кнопочкам на стене — три, два, один — и почему так медленно? Благо никто больше не вызвал лифт, но он всё равно едет слишком медленно. Чунмён может быть уже мёртв.

Обезличенный механический женский голос объявляет третий подземный этаж, и двери наконец открываются. Кёнсу уже здесь, борется с одышкой — наверно, впервые — сканируя всё вокруг с сосредоточенным лицом. Он поворачивается к Чанёлю, как только двери со звоном закрываются. Чанёль замечает, что он вытащил пистолет. Глупец, что пистолет может сделать Кумихо?

— Почему так долго? — ворчит он.

— Я не могу бегать, — лишь отвечает Чанёль, отключаясь от него, когда становится похоже, что он будет и дальше выражать недовольство.

Тшш, тишина. Тишина всеядна, но также и хрупка. Костыль Чанёля разрушает её с такой лёгкостью, шаг за шагом. Раз, два, три, считает он и останавливается. Никто не учил Чанёля, как взывать к силам Самджокгу, но ему никогда этого и не требовалось. Проклятие постоянно дребезжит в его сердце, просясь на волю. В такие моменты, когда воздух несёт тяжёлый отпечаток магии, проклятие стонет громче, глубже царапает грудную клетку Чанёля, вырывается без его разрешения. Мир уже теряет свой цвет — бледно-бежевый больничных стен, моргающий красный кнопок лифта, полинявший зелёный полов — всё становится серым, всё темнее и темнее, уходя в тень.

Чанёль прикрывает глаза, позволяет магии Самджокгу омыть его, утопить его. Он погружается в измерение, где реальность не имеет значения. Когда он вновь открывает глаза, его встречает мир, полный чёрного и голубого, слабо светящихся следов и бледных призраков. Негатив реальности. Он едва может разглядеть Кёнсу, стоящего рядом с ним неясной тенью. Он видит опаловых бабочек, созданных из магии, души людей, отправляющихся в другой мир после смерти в больнице. Он видит последние частицы магии Чунмёна, оставшиеся в воздухе. И в конце коридора он видит след, ясный, как солнечный свет, такой яркий, что остальной мир в сравнении сводится к до невозможности тёмному чёрному, и Чанёль недоумевает, как он мог не заметить этого раньше.

Он моргает, и мир переворачивается снова — негатив негатива. Больница снова возникает перед его глазами, сперва в оттенках серого, пока не проступают первые цвета. Когда его силы подавлены и сдержаны, след видеть сложнее, но он всё ещё чувствует его, словно дрожь, беспокойство, зуд в конечностях. Словно головную боль, ноющую в его висках. Он заставляет его чувствовать тревогу. Просто инстинктивная реакция на опасность, думает Чанёль, потому что этот след ведёт к почти неминуемой гибели. И всё же они пойдут по нем. Даже если Чунмён может быть уже мёртв. (Потому что Чунмён может быть уже мёртв.)

— Сюда, — говорит Чанёль, и Кёнсу следует за ним по коридору в сторону парковки. — Держись позади, не смотри на эту женщину. Что бы ты не делал, не смотри на эту женщину.

Парковка выглядит опустошённой. Здесь холодно и тихо. Тишина съедает всё, думает Чанёль, но это не так. Кумихо съест всё, если они её не остановят.

Чанёль проглатывает страх. Даже идти тяжело. Возможно, они уже близко.

— Дай мне пистолет, — произносит он.

— Что? Нет-

— Кёнсу, дай мне, блядь, пистолет!

В эту секунду они слышат рычание, от которого кровь стынет в жилах. Ни животного, ни человека, что-то среднее.

— Чанёль, оно за той машиной, — голос Кёнсу дрожит, и это, больше чем что-либо другое, придаёт Чанёлю сил, чтобы действовать. Он выхватывает пистолет из рук Кёнсу, и тот позволяет ему.

Оружие кажется большим в руках Чанёля, тяжёлым. Оно бесполезно против Кумихо, но это нечто надёжное, существенное в его ладони. Это как-то утешает. Оно может выстреливать пулями со скоростью три сотни метров в секунду. Оно не может убить Кумихо, но по крайней мере оно её испугает. Это лучшее, что у них есть, поскольку о том, чтобы Чанёль использовал силы Самджокгу, и речи быть не может.

Все его человеческие инстинкты твердят ему убежать домой и спрятаться. Есть и другие инстинкты: погнаться, укусить, укусить. Он не знает, как расценивать эти инстинкты, что гложут его разум, затуманивают голову, но Чанёль делает глубокий вдох и идёт им наперекор. Ему нужно сохранять ясный ум.

Он оборачивается, снова взывая к своим силам. Огни исчезают, машины исчезают, Кёнсу исчезает. Всё становится чёрным, кроме одного единственного угла парковки. Там, позади чёрного внедорожника, Чанёль улавливает проблеск цвета — нечто вроде клубка золотых нитей.

Хвосты, осознаёт он, девять хвостов Кумихо. Он шагает вперёд в изумлении, словно очарованный, обходит машину, пока перед ним не предстает гигантская дикая лисица, стоящая на четырёх лапах посреди парковки. Такая инородная, такая чужая, словно предвестник хаоса. Перед Чанёлем предстают её цвета. Позолоченный мех, красные глаза. Окровавленные клыки. Её когти способны изорвать человека, как куклу. Она столь огромна, что её голова упирается в жёсткий бетонный потолок. И в то же время она величественна, её магия сверкает радугой в чёрно-белом мире Чанёля.

— Эй, — зовёт он ломающимся, как у подростка, голосом. Он вздрагивает, но не похоже, что существо его услышало. Оно сосредоточено на Чунмёне, к счастью, всё ещё невредимом и ожидающем расправы с глупой улыбкой на лице. Тупой идиот.

Чанёль возводит пистолет и делает глубокий вдох. Что там говорил Бэкхён? А! Ты промахиваешься, потому что всё время торопишься. Тебе следовало сделать глубокий вдох, и только тогда, возможно — подчёркиваю, возможно! — ты бы смог задеть меня.

Дурацкий Бэкхён, которому всегда лучше давались его дурацкие шутеры, который мог выиграть у Чанёля шесть раз подряд своими нервными пальцами и своей профессиональной игровой мышкой. Дурацкий Бэкхён, который выпрашивал поцелуй за каждую победу. Однажды Чанёль воспользуется его дурацкими советами, чтобы разыскать его и потребовать поцелуй, но сначала он должен спасти своего дурацкого друга.

Глубокий вдох. Не трясись, не трясись, блядь, целься в голову. И он нажимает на курок.

Выстрел раздаётся в замкнутом пространстве, гораздо ближе, чем Чанёль себе мог представить. Его звук трещит в ухе, отскакивает от стен, сливается с криком Кумихо, полным боли, удивления и ярости. Существо вопит, поворачиваясь в сторону нападающего с рыком, и на мгновение оно перестаёт быть лисицей и обращается женщиной, и в следующую секунду оно и то, и другое, и ничто — оно лишь монстр, готовящийся наброситься на Чанёля. Кумихо рычит, и её магия вздымается золотистым цветом снега на рассвете, красным пролитой крови. Она пахнет старыми цветами и мокрым камнем, трупами, дымом, плесенью, растущей в щелях древних гробниц. Чанёль чувствует, как Кёнсу падает на колени, не в силах устоять перед чарами Кумихо — именно этой Кумихо. Но Чанёль — Самчджокгу, и её мощь разбивается о него, словно волна о каменный берег. Она смотрит на Чанёля, на его костыль, на его лицо. В его глаза, полные магии. По её лицу проносится осознание, и Чанёль видит, что она узнала в нём того, кем он является. Трёхногого пса из легенд, единственного, кто может убить Кумихо.

Они не сводят глаз друг с друга. Кумихо и Самджокгу. И этого момента Чанёль боялся больше всего: он не готов уничтожить Кумихо, не сейчас. Если она это поймёт, она убьёт его на месте. Он делает шаг ей навстречу, и она тоже не готова, потому что она делает шаг назад, затем ещё один. Чанёль бросает взгляд на её грудь, где таится сердце магии Кумихо, но он ничего не видит. Он моргает и вглядывается пристальнее, а она прикрывает грудь когтистой рукой, как от внезапного испуга.

И в этот момент их обоих ослепляют белые фары машины, въехавшей на парковку. Чары в глазах Чанёля содрогаются, трескаются и затем разбиваются, словно разноцветные стекляшки, и ему приходится прикрыть глаза ладонью. Когда он снова поднимает взгляд, существо уже исчезло, и Чанёль слышит её прощальное рычание, когда она добегает до выхода с парковки, прыгает на капот приближающейся машины и исчезает во мраке зимнего дня, забирая с собой всю свою магию.

Чанёль остаётся на месте, как будто в оцепенении. В его голове ещё звенит, а дуло пистолета в его руках ещё дымится. Он едва осознаёт скрежет тормозов машины перед ним, открытие двери и водителя, выбегающего к нему.

— Вы, блядь, это видели? Это волк?

— Что? — спрашивает он. Боже, как болят его уши.

— Ебать, у тебя пистолет, чел, ты, блядь… Что это была за хуйня? Что произошло?

— Ничего, — их прерывает третий голос. — Ничего не произошло. У тебя слишком живое воображение, Ли Квансу. А теперь ты как всегда припаркуешься на пятнадцатом месте в третьем ряду и приготовишься заступить на вечернюю смену. Сегодня здесь ничего не произошло.

Раздаётся щелчок пальцев, и Чанёлю даже не нужно оборачиваться. Глаза мужчины становятся бессмысленными и пустыми, и он спешить сделать то, что ему сказано.

Чанёль падает на холодный бетон.

— Я пиздец как рад, что ты не умер, — бормочет он.

Чунмён улыбается, опираясь на плечо Кёнсу.

— Я тоже рад.

сынван

что случилось тебе нужна помощь

не ввязывайся в неприятности, оппа ㅠㅠㅠㅠ

[Отправлено: 17:55, 23.01.2018]

В этот раз требуется нечто большее, чем привычный щелчок Чунмёна, чтобы всё уладить. В итоге Кёнсу настолько потрясён, что Чунмёну даже приходится сесть за руль. Чувствуется так, будто это его первый раз, и он едва ли не врезается во впереди стоящую машину на первом же красном светофоре.

— У тебя вообще есть права? — спрашивает Чанёль, держась изо всех сил за подлокотник.

— Неважно, — говорит Чунмён тонким подавленным голосом. — Никто нас всё равно не остановит.

Как никто и не остановил их, когда они покинули больницу. Они отвели Чунмёна обратно в морг, чтобы он стёр память врачам, которые застали Кёнсу и Чанёля с трупами. Затем они позаботились о камерах и избавились от всех до единого признаков их присутствия в этой больнице. Магия Чунмёна не подвела, и на этот раз, только в этот раз, Чанёль благодарен, что он с ним, несмотря на то, что именно Чунмён втянул его в этот бардак.

Они проезжают мимо парка Хёчхан, когда Чунмён внезапно останавливается рядом с небольшим магазинчиком и выходит из машины. Он тащит за собой Кёнсу, который смотрит на Чунмёна так, будто он может исчезнуть в любую секунду, как дым сквозь пальцы.

— Подожди здесь немного, — просит он. Он возвращается через несколько минут с соджу в бутылках, пластиковыми стаканчиками и более твёрдым голосом и жестом показывает Чанёлю выйти.

— Не думай о машине, — говорит он. — Тэён наложила на неё заклятия как против угонщиков, так и против штрафов за парковку.

Чанёль пожимает плечами и следует за ними через ворота ближайшего парка.

Они распивают три бутылки соджу — классического, не ароматизированного, что на вкус, как дрянь, и обжигает язык и глотку — сидя на лавочке в парке Хёчхан и наблюдая, как люди выгуливают собак с наступлением темноты. Никто ничего не говорит.

Никто ничего не говорит, пока Кёнсу не опускает взгляд на свои всё ещё трясущиеся руки и произносит ледяным голосом:

— Я не могу поверить, что ты, блядь, пошёл за ней, как дурак.

На этот раз Чунмёну нечего ответить. Слова Кёнсу заставляют его поникнуть, будто каждое из них ложится тяжёлой ношей на его плечи.

— Нет, ну в самом деле, ты идиот? Ты, блядь, идиот, Ким Чунмён? Чтобы избавиться от тебя, нужно так мало?

Он даже не повышает голос. Он не кричит, и это, возможно, даже хуже. Это немного несправедливо, потому что едва ли Чунмён мог устоять перед такими чарами. Эта Кумихо стара и хитра. И голодна, очень голодна. Чанёль должен отдать Чунмёну должное, он могуществен, но он всего лишь человек, и только Самджокгу достаточно силен, чтобы не пасть к её ногам.

Тем не менее, Чанёль позволяет Кёнсу выпустить пар, потому что похоже, что ему это нужно. И когда он заканчивает, Чанёль поджигает сигарету для себя и предлагает другую Кёнсу.

— Разве ты не пытался бросить? — спрашивает Кёнсу, переводя дыхание. Он колеблется, но отказывается от предложения.

— Да что со всеми такое: только и спрашивают меня, не пытаюсь ли бросить, — бормочет Чанёль, делая глубокую затяжку. — Я пытался. Пытаюсь. Ничего не могу с этим поделать, когда у меня такая напряжённая жизнь.

— И не говори, — кивает Кёнсу и украдкой бросает взгляд на Чунмёна, который отворачивается, словно ошпаренный, когда их глаза встречаются. За этим снова следует тишина, и Чанёль спокойно курит. На город спешно опустилась холодная ночь. Где-то там Кумихо зализывает свои раны. А у них до сих пор ничего. Ну почти ничего.

— Ну так, — осторожно начинает Чунмён, но Чанёль прерывает его.

— Нет, — мотает он головой. — Нет-нет-нет. Мы не будем говорить об этом, пока не поедим и, возможно, выпьем ещё. И ты, разумеется, платишь.

— Он прав, — соглашается Кёнсу. — Ты чуть не умер на наших глазах. За тобой ужин, чел.

Чунмён поднимает руки, показывая, что сдаётся, и бормоча, что ужин и так всегда за ним. Он получает свирепый взгляд от Чанёля и Кёнсу.

— Пошли, — говорит Кёнсу и встаёт первым. — Сегодня ночь чачжанмёна, потому что мне охуеть как нужна еда, поднимающая настроение.

На этом и порешили.

— Ну так, — час спустя Чунмён пробует снова, и на этот раз его никто не останавливает. Они сидят в приватной комнате в каком-то случайном китайском ресторане, их миски уже опустошены, рюмки вновь наполнены. Это должно быть уже их третий круг, и в голове Чанёля такая лёгкость, что он может улететь. Его мысли бессвязно парят, мягко сталкиваясь друг с другом и с его черепом, когда он трясёт головой и заглатывает ещё одну рюмку соджу. Он перебрал.

— Закажи, пожалуйста, ещё одно пиво, — шепчет он Кёнсу, но получается громче, чем он планировал, потому что официант всё равно его слышит. — Я ещё недостаточно пьян.

— Более чем достаточно, — икая ворчит Чунмён, когда приносят пиво. Его лицо покраснело, и он уже три раза пытался поднять всё со стола в воздух, но был остановлен стратегическими щипками Кёнсу. — А теперь кто-нибудь может рассказать мне, что, блядь, сегодня произошло?

— Помимо того, что тебя соблазнила эта сука? — шипит Кёнсу, и он выглядит поразительно трезвым, хотя это не так, совсем не так. Он, должно быть, очень пьян, раз демонстрирует ревность и обиду, когда как обычно он притворяется, что любая минута, проведённая с Чунмёном, это бессмысленная пытка.

— Ребят, — Чанёль откашливается, но они слишком заняты сверлением друг друга взглядом, чтобы обратить на него внимание. — Ребят, сосредоточьтесь. Кёнсу, знаю, отстойно, что единственный раз, когда твой парень решает тебе изменить, он чуть не умирает, и ты не можешь даже попытаться убить его сам-

Они замирают, и Чанёль почти уверен, что Кёнсу ударит его за то, что он посмел предположить, что они с Чунмёном могут быть каким-либо образом вместе (а они вместе, потому что Чанёль не тупой, он знает, что они вместе, но по какой-то непонятной, дурацкой причине, они не напиваются достаточно сильно, чтобы признать это), но Кёнсу сердито пялится на дно своей рюмки и опрокидывает её в себя одним глотком. Его последующий взгляд в сторону Чанёля довольно легко понять: не испытывай моё терпение, или я всажу тебе с вертушки.

— Всё, всё, прекрати гневно смотреть на меня. В любом случае, не будь слишком строг с ним. Он никак не мог избежать воздействия чар этой Кумихо.

— Это ещё почему? — спрашивает Чунмён в недоумении. — Я думал, ты сказал, что она молода, голодна, и её легко поймать. Ты сказал, она натворит ошибок. Что именно — из всего, что произошло сегодня — было ошибкой?

Ничего, думает Чанёль. Ничто из этого не было ошибкой. Если не считать Чанёля — худшего Самджокгу в истории Кореи.

— Я… То, что я сказал до этого… Я был не прав. Существо, с которым мы сегодня столкнулись… Она не молода, не неопытна, и она определённо не сделала никаких ошибок. Я думаю, она пришла туда, потому что знала, что мы пойдём осматривать трупы, и она хотела избавиться от нас. От тебя, скорее всего. Она ждала Стража, но удивилась, когда увидела меня.

— Ты видел её магию? Насколько она сильна? — спрашивает Чунмён, наклоняясь над столом, но Чанёль мотает головой в замешательстве.

— В том-то и дело. Не видел. Я не смог разглядеть источник её магии. Не знаю, прятала ли она его или его у неё правда нет, что невозможно. Кумихо без лисьей жемчужины… не может существовать…

Над столом повисает неловкая напряжённая тишина, которую нарушает только Чунмён слабым “пиздец” на выдохе.

— Эта штука, которую ты нашёл внутри трупа, — говорит Кёнсу, прямо смотря на Чанёля. — Что это?

Чанёль оборачивается, чтобы убедиться, что ни один из официантов не смотрит на них, и затем вытаскивает коготь из кармана.

— Что это за чертовщина? — спрашивает Чунмён.

— Главная причина моего беспокойства.

Чанёль даёт коготь в руки Чунмёну, чтобы тот его осмотрел. Его глаза округляются.

— Думаю, в Сеуле есть люди, которые бы заплатили тебе за такую штуковину столько золота, сколько ты весишь. Такое точно увидишь не каждый день, а я вижу много странных вещей.

Чанёль пропускает его слова мимо ушей.

— Когда мой… — он запинается. — После того, как я стал Самджокгу…

Он видит, как Чунмён и Кёнсу расправляют спины и их взгляды становятся более пристальными. Он, возможно, говорит о проклятии впервые. Они, естественно, знают, что с ним произошло и что для того, чтобы он стал Самджокгу, предыдущему Самджокгу пришлось умереть.

— Я унаследовал все записи Самджокгу. Не только те, что принадлежали тому, кто был до меня. А все. Со времён Корё.

На самом деле много лет назад их было больше, но часть архива, как объяснила его бабушка, сгорела в пожаре в начале эпохи Чосон.

— У тебя есть дневники Самджокгу? — спрашивает Чунмён с блестящими глазами. Колдуны и колдуньи Совета Ковенов уже вечность хотят прибрать к рукам эти записи, но все Самджокгу до Чанёля им отказывали.

— Технически я и есть Самджокгу, — выдаёт Чанёль, чувствуя себя слишком подвыпившим для этого разговора. В обычной ситуации он скорее умрёт, чем признает, что действительно является Самджокгу.

— И ты прочёл их?

Чанёль притихает.

— Нет.

Он опускает взгляд, остро осознавая, что Чунмён и Кёнсу уставились на него. Он не хочет объясняться, но он уже вырыл себе могилу.

— В смысле, не все… Я не… в лучших отношениях… со своей семьёй. Как вы могли догадаться, я не очень-то хотел становиться Самджокгу...

— Ясен хрен, ты постоянно об этом скулишь, — говорит Кёнсу.

— Так вот… Я прочёл некоторые из этих записей, когда был помладше, но не все. После происшествия, после того, как я стал Самджокгу… Я не хотел этим заниматься, так что я так и не удосужился научиться, как использовать свои способности или… изучить материалы о Кумихо. И я никогда не возвращался домой, где хранятся записи. Так что вот.

Чунмён ничего не говорит, но Чанёль ощущает неодобрение, исходящее от его напряжённой позы. В эту секунду всё раздражение Чанёля, которое он вызывает, возвращается в полную силу. Чанёль никогда этого не хотел. Он мог бы быть в его уютном кафе и притворяться, что флиртует со студентками, если бы Чунмён снова не втянул его в этот бардак. Ему не нужно его осуждение. Чунмён нихрена о нём не знает.

— Ну так записи, — произносит Кёнсу, чтобы прервать их сердитые гляделки. — Как они могут нам помочь?

— В этих записях есть упоминания старейших, самых могущественных Кумихо. Некоторые из них стали людьми, — он делает паузу, думая о том, как годами называл одну из них “тётей”. — Некоторых из них на протяжении многих лет находили Самджокгу и убивали. Некоторые из них находили и убивали Самджокгу.

— Ты полагаешь, наша Кумихо может быть упомянута в этих дневниках, — утверждает Кёнсу.

— Я почти уверен. Дед делал заметки о различных Кумихо, которых он встречал в своей жизни, и я, кажется, припоминают, что одна из них оставляла свои когти внутри своих жертв, что-то такое, но это было давно.

Чунмён разливает всем ещё соджу.

— Хорошо, — говорит он. — Если она такая старая, как вышло, что она возникла только сейчас? Чем она занималась до этого?

Чанёль пожимает плечами.

— Спала, находилась в спячке, я не знаю, блядь, — он замолкает, и воспоминания приливают к его голове: мелодичный голос Бэкхёна, сломленный, злой, и упрекающий. — Кое-кто однажды сказал мне, что старые Кумихо проводят большинство времени в бегах. Мы уничтожили их леса, заперли их в старейших деревьях. Некоторые из них смешались с людьми, но остальные просыпаются, только чтобы поесть ради выживания. Может быть, так произошло и с этой. Может быть, она была слишком слаба… Может быть, кто-то похитил её силы, и она каким-то образом выжила и стала искать… пищу.

Он морщится от своих же слов. Кумихо приходится есть людей, чтобы выжить. В противном случае они постепенно утрачивают все свои силы, знания и способность превращаться в людей, медленно возвращаясь в обличье лис. Для них это просто вопрос выживания. Но их пища… Их пища — это люди. Сердца, печени, души.

Она прикрыла его глаза, думает он. Она прикрыла глаза парня, которого убила — парня, которого она выбрала. У него наверняка была прелестная улыбка. Достаточно, чтобы заставить убийцу задержаться, чтобы закрыть его глаза в последний раз. Достаточно, чтобы заставить её осознать свою собственную человечность. Он погиб, чтобы она смогла сохранить эту человечность. В некоторой степени, она украла её у него. И Чанёль позволил ей улизнуть.

Она точно убьёт снова.

Чанёль потирает виски.

— Возможно, мне придется вернуться в Андон, в дом моих бабушки с дедушкой, — произносит он. — Завтра.

— Что? А если она убьёт кого-то ещё? — спрашивает Чунмён и вскакивает с места в порыве злости, но ноги его не держат, и он падает обратно на стул. Кёнсу кладёт руку ему на рукав, чтобы успокоить.

— А у тебя есть идея получше? Я даже не знаю, что она такое или где сосредоточена её магия, у меня ни за что не получится убить её самому. И сегодня ты доказал, что совершенно бесполезен перед лицом её сил.

Чунмён не выглядит довольным, но ему нечего сказать.

— А что если бы мы привлекли колдунью? Все другие стражи города — женщины, может быть, они смогут устоять, — предлагает он.

— Бесполезно, — обламывает его Чанёль, прежде чем он может закончить. — Я прошу дать мне один день, Чунмён. Я уеду завтра утром и вернусь до наступления ночи.

— Она уже убила двоих, что если она убьёт снова?

А она убьёт, но если умрёт Чанёль, то его место в качестве Самджокгу придётся занять либо его матери, либо его сестре, потому что проклятие найдёт нового хозяина. И они будут не в состоянии справиться со своими новыми способностями. Если Чанёль умрёт, всё потеряно.

Кёнсу ударяет кулаком по столу, и они оба замолкают, чтобы посмотреть на него.

— Тебя она тоже чуть не убила, — говорит он Чунмёну, и это, похоже, становится финальным аргументом для них обоих. Владелец заведения открывает дверь их приватной комнаты, чтобы предупредить, что ресторан скоро закрывается. Они поднимаются на ноги и надевают куртки, пока Чунмён расплачивается.

— С тобой всё будет в порядке? — спрашивает Кёнсу. — Как ты сказал ранее об этих старых могущественных Кумихо? Некоторые из них были убиты Самджокгу-

— А некоторые — убили Самджокгу, — завершает за него Чанёль.

— Она сбежала, когда увидела тебя, — произносит Кёнсу, застёгивая куртку до самого носа. — Она, должно быть, испугалась тебя.

— Я не думаю, что она на самом деле была напугана. Она выглядела просто… удивлённой.

Она совсем не узнала его поначалу и выглядела удивлённой, когда осознала, что он Самджокгу. Она, вероятно, знала предыдущего Самджокгу — деда Чанёля.

— Не беспокойся обо мне. Если ей действительно нужен я, то дом моей семьи в Чунмаыле — единственное место, где я должен сейчас находиться. Это одно из самых безопасных мест в Корее. Тысячелетние защитные заклинания и множество тотемных столбов и божественных хранителей заставят Кумихо держаться подальше. Кроме того, у нас самая лучшая защита в мире.

Кёнсу моргает, в его глазах читается вопрос, и Чанёль улыбается.

— Ты знаешь, что Самджокгу обычно работает на пару с колдуньей? Так вот моя бабушка — колдунья, работавшая с предыдущим Самджокгу. И она одна из самых опытных колдуний в этой стране. Она справится с Кумихо лучше, чем Чунмён. Так что не волнуйся, Кёнсу, совсем не волнуйся обо мне.

бабушка

вот сорванец

никогда не звонит

я буду ждать

[Отправлено: 22:02, 23.01.2018]

Успокоить Кёнсу легко. Заставить себя думать, что всё будет хорошо, сложнее. Правда в том, что Чанёль понятия не имеет, как справиться с Кумихо самостоятельно. В прошлом он лишь находил лисьих духов, и дальше с ними разбирался Чунмён.

Проклятие, настигшее его после смерти деда, не наделило его какими-либо особыми силами, кроме как способностью видеть магию и иногда похищать её у Кумихо, хотя ему ещё сложно понять всю механику. Чанёль и рядом не стоит с Чунмёном, он не может щёлкнуть пальцами и волшебным образом заставить всё пойти так, как он хочет. Он не похож на Самджокгу из сказок. Легенды гласят о волшебном псе, что может убить лису своим укусом. Но Чанёль не пёс. Чанёль — человек. Парень с костылём, парень, который даже не может самостоятельно передвигаться. Высокий худощавый парень, отказывающийся становится мужчиной даже после стольких лет. Напуганный парень. И возможно, лиса не поняла этого тогда на парковке. Она посмотрела на него и увидела угрозу, но Чанёль ею не является. И в следующий раз её ничто не удивит. В следующий раз она его прикончит.

На сей раз Чанёль принимает предложение Кёнсу подвезти его. Он вжимается в заднее сиденье, закрывает глаза и ощущает вес когтя в кармане. Кумихо съела сердце и печень этого бедного парня, оставив взамен часть себя, словно сувенир.

Как Таджи или Суён, осознаёт он. В рассказах его бабушки Таджи убивала мужчин и съедала их сердца и печени, оставляя цветы в их опустевших грудных клетках. Чанёль не помнит легенду о Суён, но он уверен, что они обе уже давно умерли.

Его пальцы отпускают коготь, чтобы затем схватить телефон. Красный огонёк подсказывает ему, что у него осталось меньше пяти процентов зарядки, но этого хватит Чанёлю, чтобы сделать то, что необходимо.

Чунмён уснул на переднем сидении. Кёнсу молча ведёт машину, глаза на дороге. Он попросил поставить ему смену завтра, хотя у него должен был быть выходной.

— Так я смогу быть свободен в воскресенье, — объяснил он. — Я не позволю вам двоим противостоять этому существу в одиночку.

Но Чанёль сомневается, что от него и Чунмёна будет какая-то польза. От него самого, вероятно, не будет никакой пользы. Он на девяносто процентов уверен, что они все умрут. (Но если так подумать, когда Чанёль не жалуется на перспективу умереть?)

Бэкхён всё ещё не ответил, но Чанёль не открывает диалог, чтобы снова поразмышлять о его молчании. Вместо этого он ищет контакт своей бабушки.

Пока его пальцы нависают над знакомым номером — номером, по которому он не звонил вот уже вечность — Чанёль чувствует, как непривычное ему чувство вины стискивает его лёгкие. Когда он в последний раз навещал её? Два, три года назад? Возвращался ли он вообще в Чунмаыль после смерти деда? После происшествия?

Он не уверен. Может быть, уже правда прошло пять лет. Он настолько возненавидел проклятие Самджокгу, что отвернулся от своей бабушки и бросил её одну, когда она нуждалась в нём больше всего.

Сейчас слишком поздно для звонка, но он набирает воздух в лёгкие и отправляет несколько коротких сообщений, прежде чем может пожалеть об этом.

бабушка

это чанёль

я заеду завтра

сделай ччимтак пжлста

Это первое, что он ей сказал за пять лет, и всё же он настроен оптимистично. К его удивлению, его бабушка вскоре отвечает, несмотря на поздний час.

Вот сорванец. Никогда не звонит. Я буду ждать.

Слёзы почти наворачиваются на глаза Чанёля. Прошло там много времени. Он правда слишком долго молчал. Юра убьёт его.

— Всё в порядке? — спрашивает Кёнсу, встретившись с ним глазами в зеркале заднего вида. Чанёль тут же опускает взгляд. Его глаза падают на имя Бэкхёна, и — пошло оно всё нахуй — он открывает диалог. На мгновение он не может поверить тому, что видит.

Он прочитал его. Этот ублюдок прочитал сообщение несколько часов назад и не ответил. Он, блядь, не ответил. Чанёль проглатывает гнев, разочарование и желание написать ему что-нибудь язвительное и совершенно тупое.

К счастью, именно в этот момент Кёнсу останавливается у ветхого здания, где Чанёль проживает в маленькой однокомнатной квартире.

— Твоя остановка, Пак.

— Спасибо, что подвёз, — бормочет Чанёль, выбираясь из машины с небольшим трудом.

— Я провожу тебя до двери.

Чанёль смеётся.

— Ой, перестань… Кто я, по-твоему? Дева в беде? Мне просто нужно домой. А тебе нужно отвезти домой его.

Кёнсу колеблется, но в конце концов сдаётся.

— Окей, но просто помни, что если...

— Если что-нибудь случится, я позвоню тебе. Ты и так на быстром наборе. Езжай уже, Кёнсу.

Он начинает шагать в сторону входной двери, прекрасно зная, что Кёнсу не уедет, пока не удостоверится, что Чанёль добрался домой в безопасности. Только когда он закрывает дверь с маленьким писком и машет Кёнсу рукой из-за стекла, тот заводит машину и уезжает.

Чанёль хромает к лифту. Когда он прибывает, из него выходит подросток со второго этажа и вежливо кланяется Чанёлю. Поездка в маленькой кабине с мигающим светом и запахами тушёного и маринованного мяса и какого-то очень сильного парфюма длится недолго. В доме всего три этажа, но Чанёль живёт на последнем, ближе к небу.

Наконец он выходит из лифта, идёт по коридору до последней двери и… замирает.

Он понимает, что что-то не так, как только поворачивает ключ.

В квартире темно, как и ожидалось, но в этой темноте есть нечто чужое и в то же время знакомое. Что-то придаёт черному глубину: фиолетовый и голубой отсвет и оранжевое свечение от окна. Цвета столь насыщенные, что он мог бы в них утонуть. Магия.

Он бы убежал, если мог. Но он не может. Чанёль не может бегать. Он пытается позвонить Кёнсу, нервно водит пальцами по экрану, но телефон не реагирует. Чанёль провёл весь день вне дома без зарядки, и аппарат, должно быть, разрядился во время поездки в лифте.

Блядь.

Кто бы не проник в его квартиру, он может быть всё ещё здесь. И он здесь, Чанёль чувствует это — воздух заряжен электричеством и ощущается инородным, цвета пляшут перед глазами, дразня его. Невозможно, чтобы никто не услышал звук открытия двери, первые шаги Чанёля внутрь и стук его костыля по полу.

Блядь-блядь-блядь.

Если всё закончится так, то незачем откладывать неизбежное. Слабый удар костыля по полу, раздающийся с каждым шагом Чанёля, оглушает, но он всё ещё не такой громкий, как звук его сердца, бьющегося с бешеной скоростью о его грудную клетку, моля о пощаде.

Чанёль вслепую находит выключатель. Он зажигает свет.

Перед его глазами возникают пушистые, мягкие хвосты. Их девять, и они белые, серебристые под определённым светом, с оттенком розового, отнять который не может даже жёлтое свечение дешёвой лампочки Чанёля. Они колышутся, словно под водой, но совсем недолго, пока парень, лежащий на кровати не начинает шевелится, заставляя их внезапно исчезнуть вместе с его пушистыми ушами. Он зевает и распахивает глаза. Его зубы острые, а глаза золотые. И как только Чанёль мог когда-то не замечать, что он не от мира сего, всё ещё остаётся загадкой.

Бэкхён глядит на Чанёля, его лицо порозовело ото сна, крохотные частички розового тоже ещё видные в его чёрных волосах. Его глаза загораются. Он улыбается и произносит:

— Ты припозднился.

Чанёль, возможно, уже шесть месяцев как припозднился быть встреченным этой улыбкой, но сейчас ему плевать. Он хромает к кровати и сковывает Бэкхёна в объятиях.

На войне стоит избегать сильных сторон и ударять по слабым.

― Сунь-Цзы, “Искусство войны”