Я не чувствую,

будто я из плоти и крови.

Даже мои синяки пропускают свет.

Попробуй своей рукой проникнуть

через мою кожу,

и она пройдёт насквозь там,

где должно быть моё сердце.

— Зоэ Лианн, “На плаву”

Я скучаю по тебе. Просто скучаю. Как обычно скучают люди.

— Вита Сэквилл-Уэст Вирджинии Вулф, 21 января 1926 г.

Г Л А В А 2

2 3 0 1 2 0 1 8

Б Э К Х Ё Н

ёлли ♥

мне нужно поговорить с тобой

[Отправлено: 08:20, 23.01.2018]

Зима в Йоджу сурова и нещадна. Туман ниспадает с гор белыми струями, украшая поля и высокие деревья в лесу серебристым инеем. Он стелется на высоте самых коротких веток сосен, дубов, клёнов, будто замершая в воздухе вуаль, неосязаемая и влажная. Он словно дыхание сердца в самые холодные из дней. Облако, которое сбилось с пути и стало блуждать слишком близко к земле. Он словно призыв для Бэкхёна — зов гор, ласковейший и строжайший призыв.

Он заставляет Бэкхёна хотеть выбежать на улицу, погнаться за восходящим солнцем и схватить его прежде, чем оно взмоет в небо, как птицу, пойманную перед самым вылетом из гнезда. Он заставляет Бэкхёна хотеть охотиться, сражаться, забрать себе дикую силу, блуждающую в лесах.

— Это зов нашего рода, причина нашего существования, — сказала ему Сонми в день, когда она впервые проснулась на рассвете в середине зимы с сердцем, наполненным страхом, и обнаружила, что её сына нет, дверь дома открыта, а на белой пелене, укрывшей мир ночью, оставлены маленькие, едва различимые следы ножек. Она нашла его на краю леса, с босыми ногами и одетым лишь в старую футболку и спортивные шорты; ему было шесть или семь лет. Он внимал с пустыми, но блестящими и застывшими, как стекло, глазами. Она обняла его и трясла его маленькое замёрзшее тельце, пока он не вернулся к ней и не заплакал от холода.

— Почему я его чувствую? — спросил он у неё позже дома, обёрнутый в одеяло в попытке унять стук зубов и с чашкой тёплого чая в руках.

— Потому что ты мой сын. Может быть сейчас я и женщина, но я очень долго была Кумихо, и я принадлежала горам, и горы принадлежали мне, — сказала она.

— И что случилось потом?

— Случился ты, Бэкхён. Случился ты.

(Даже сейчас Бэкхён не может понять, испытывала она от этой мысли тоску или облегчение.)

Говорят, Кумихо изначально были лисами, прожившими тысячу лет, слишком умными для своего же блага, слишком любопытными, слишком голодными. Отказывающимися умирать, сдаваться, отказывающимися уступать свою власть над лесом. Они стали духами, демонами, богами. Они стали легендой, но только лишь потому что они стали реальностью. Некоторые из них — самые везучие — стали людьми.

— Так кто же я такой? — спросил Бэкхён, будучи ещё слишком маленьким, чтобы понять всю суть своего вопроса.

— Ты мой сын, — ответила она и больше ничего не сказала. Бэкхён никогда больше не сбегал в лес, и история этого ночного побега превратилась в анекдот, который счастливая и краснощёкая Сыльги, опираясь на стол, рассказывает по пьяни после семейных ужинов, чтобы всех рассмешить.

Бэкхён всё ещё иногда ощущает эту энергию, расходящуюся по его конечностям, огонь, полыхающий в его костях, нечто вроде трепета. Он чувствовал это на краю леса в Йоджу, когда был маленьким, и в Сеуле, когда его семья переехала в дом по соседству с Чанёлем, на окраине города, у подножья горы. Он чувствовал это в свои студенческие годы; тогда это чувство было слабым и изуродованным грязью столицы, оно стучало в единственное окно в маленькой однокомнатной квартире Чанёля, словно дыхание на холодном стекле, приглушённое хныканье. Он ощущал его и в армии, служа на границе, где густые леса изнемогают от облучения, а призраки, населяющие их, вспыльчивы и всегда сердиты. Оно посещает его и теперь, каждое утро, как зов ветра, овладевающий им. Кумихо пришли с гор, и их место всегда будет там, даже если сейчас горы сломлены и укрощены, а Кумихо и подавно. Однако Бэкхён — не Кумихо. Он просто сын Сонми, который любит шутить и играть в игры, хочет слишком много, но всегда получает слишком мало. Когда этот трепет настигает его, он делает самое мудрое — единственное — что он может сделать. Он игнорирует его.

Он игнорирует его и ждёт, когда прозвонит будильник — монотонное, унылое бип-бип-бип — как он это делает каждое утро, и затем открывает глаза и выкатывается из-под одеяла на подогретый пол. Он лежит так некоторое время, наслаждаясь контрастом между теплом на его спине и холодным воздухом на животе. Где-то снаружи немногочисленные птицы, которые еще не покинули эти края ради более тёплого неба, слабо чирикаю, их щебет заглушает редкий порыв свежего ветра.

Ещё рано, даже его мать ещё спит после почти бессонной ночи. Дверь её комнаты закрыта, и Бэкхён проходит мимо неё на цыпочках, стараясь не разбудить мать.

Весь дом погружён в холод и тишину. Это напоминает ему особо снежный день — идеальный день, чтобы остаться в кровати и прижиматься друг к другу, играя в Overwatch или какой-нибудь шутер (о, как Бэкхён в них хорош). Или даже лучше: смотреть аниме с переплетёнными ногами, борясь за еду, положить голову на плечо Чанёля, невольно закрыть глаза после третьей серии и заснуть друг на дружке, убив так весь день. Бэкхён оставил все свои DVD-диски с One Piece у Чанёля пять лет назад, и он уверен, что, будучи накопителем, Чанёль ничего не выбросил. Но Бэкхён никогда не позвонит ему ни ради них, ни ради чего-либо ещё. Такие дни, наполненные свежим воздухом, томительным одиночеством и запахом снега, предназначены только для того, чтобы скучать по Чанёлю, и ничего больше.

Бэкхён в конечном итоге забредает на кухню, где он немного потягивается, чтобы размять свои одеревеневшие конечности, и принимается накрывать стол для завтрака, включая рисоварку и вытаскивая гарнир из холодильника. Когда тишина в комнате становится слишком тяжёлой, превращаясь из мирной в гнетущую, он включает телевизор. В новостной передаче ведущая улыбается пластмассовой, неестественной улыбкой и зачитывает главные новости дня. Недавний скандал вокруг политика, обвиняемого в растрате, привычная напряжённость между Севером и Югом и дипломатический визит какого-то европейского госсекретаря. Бэкхён слушает вполуха и ждёт, пока суп закипит.

— Выключи, я ненавижу политику.

Голос застаёт его врасплох, и он подпрыгивает от удивления. Он поворачивается к двери, поднимая половник в руках, будто намереваясь использовать его против незваного гостя, но его нелепая попытка самозащиты вызывает лишь смех.

— Не знал, что моя ненависть к политике принесёт мне столько врагов, Хёни.

Мужчина, стоящий у двери, выглядит молодым, но жизнь среди Кумихо научила Бэкхёна не доверять наружности. Минсок — Ким Минсок, согласно официальным документам, которые он меняет каждые тридцать лет — невысок, бледен и привлекателен. У него чёрные глаза миндалевидной формы, короткие тёмные волосы и лукавая улыбка. Как и всем Кумихо, ему больше тысячи лет, но лишь на несколько веков, что делает его ещё довольно молодым по их стандартам.

Его глаза мерцают от веселья, когда он снова смотрит на импровизированное оружие Бэкхёна, но тот только тяжело вздыхает, демонстрируя раздражение.

— А, это всего лишь ты. Не смейся, хён, ты меня до смерти напугал.

На самом деле это его мать напугала его вчера до смерти своей нервной игрой на каягыме и загадочными словами. Бэкхён совсем забыл об этом, пока вот этот вот гость не объявился на его пороге без приглашения.

Не подозревающий о смятении Бэкхёна Минсок издаёт короткий и высокий смешок и входит на кухню, садясь за стол, как свой.

— Ничего себе, ты даже приготовил мне завтрак! Наш Бэкхённи такой заботливый!

Бэкхён закатывает глаза. Он приготовил только на себя и свою мать, но это очень в стиле Минсока — попытаться покуситься на его еду.

— Ты правда пришёл сюда, чтобы приложиться к нашей еде? Это жилой дом, а не отель!

Минсок смеётся.

— Вообще-то, мой милый, это отель. И даже если бы это было не так, я заслужил право есть за вашим столом задолго до твоего рождения. Даже задолго до того, как твои мама с папой встретились, так что заткнись и дай мне риса.

— Как ты вообще вошёл?

— Рису мне! — повторяет Минсок, ударяя палочками по пустой миске с надутым лицом.

В ответ на вызывающее поведение Минсока — ему даже не нужно есть рис, он просто обжора — Бэкхён качает головой, но накладывает ему несколько порций и наливает миску супа. Себе он кладёт одну, а Минсок переключает каналы, пока не натыкается на повтор какого-то популярного шоу на выживание. В его глазах загорается интерес, но он бросает беглый взгляд на Бэкхёна и снова переключает канал. Последний раз, когда они вместе смотрели шоу про айдолов, Бэкхён сказал, что у Минсока увлечения, как у ребёнка, и с тех пор он затаил обиду.

Бэкхён выдёргивает пульт у него из рук и вновь включает шоу на выживание.

— Господи, я обожаю его. Смотрим! — говорит он.

Это откровенная ложь, и они оба это знают. Смотреть эту программу хочется только Минсоку, но теперь он может делать это, сохранив лицо, а Бэкхён может мысленно дать себя пять за то, что сделал сегодня доброе дело.

— Ладно, смотрим, но позволь отметить, что у тебя увлечения, совсем как у ребёнка, Хёни.

— Как скажешь, — отвечает Бэкхён, пряча самодовольную улыбку.

Они едят в тишине, которую нарушают лишь звук ударов их палочек о пластмассовые миски, гудение холодильника и предсмертные вопли сотни трейни, пытающихся пропеть слишком высокую для них песню.

— Твоя мать сказала тебе, чем мы будем сегодня заниматься? — спрашивает Минсок.

Бэкхён мотает головой.

— Она не захотела говорить об этом. Не хочешь меня просветить?

Минсок вздыхает и аккуратно кладёт свои палочки на край миски, глядя на Бэкхёна своими глубоко посаженными чёрными глазами. Только вот сейчас они не выглядят чёрными, они… янтарные и оранжевые, цвета солнца, сияющего сквозь осенний лист.

— Мы отправляемся в Сеул, чтобы спасти Кумихо от Самджокгу.

Исключительно инстинктивный рефлекс заставляет Бэкхёна напрячься, поморщиться и произнести громко и чётко:

— Можешь нахуй идти с этой затеей, хён.

Минсок улыбается. Своей по-лисьему хитрой улыбкой. Которую Бэкхён так ненавидит.

— Уверен, что смогу заставить тебя передумать.

кимчому

да я щас в кафе

но ты не застанешь ёля

он уходит

[Отправлено: 12:27, 23.01.2018]

Беспокойный Бэкхён ёрзает внутри вагона-пули из металла, стекла и пластика, проносящегося со свистом на полной скорости между Аён и Едэ. Стоящий рядом с ним Минсок морщится, держась за поручень и сотрясаясь от каждого внезапного звука.

Он выглядит немного зелёным, и Бэкхён наблюдает за тем, как он пытается отодвинуться от небольшой группы старшеклассников рядом с ним, но задевает женщину средних лет, читающую книгу позади него. Она отрывает глаза от книги, чтобы одарить его сердитым взглядом. Он вздрагивает и закрывает глаза.

Бэкхёну хочется посмеяться над его взволнованностью, но он сам-то не очень справляется. Он слишком привык к горам, смыкающимся вокруг Йоджу, просторным лесам, возвышающимся над гостиницей, ежедневному пробуждению от воя ветра и зова тумана, чтобы находиться здесь. Сеул выглядит и пахнет, как свалка. Чанёль всегда умел делать его хоть немного терпимым, но сейчас его нет рядом, чтобы отвлечь Бэкхёна от тяжести этого города, от осязаемости толпы, сдавливающей его, словно тиски из людей.

Он пытается сфокусироваться на запахе почвы, оставшемся на воротнике его пальто, но этого недостаточно, чтобы отогнать смрад выхлопных газов и жёлтой пыли, сгоревшего бензина, холодного асфальта и эйфории пятничной ночи. Таков запах прогресса, распространяющегося по городу, словно вирус. Он вызывает у Бэкхёна головокружение, заставляет его нос чесаться. С каждым вдохом он ощущает грязь в лёгких.

Минсок рядом с ним снова дёргается в бесполезной попытке высвободиться из хватки людей вокруг. В этот раз он задевает Бэкхёна.

— Прости, — бурчит он, когда встречается с Бэкхёном взглядом. — Я уже давненько не ездил на метро. А ещё этот город пиздецки воняет.

За это он получает ещё один сердитый взгляд от той женщины и почти срывается на неё, но Бэкхён останавливает его, сжав пальцами его предплечье.

— Наша станция, — произносит он и тащит Минсока к выходу, едва успевая выйти до закрытия дверей.

— Спасибо, господи, я думал, я там умру, — говорит Минсок. Он звучит так, будто задыхается. Бэкхён уверен, что хвосты Минсока сейчас бы хлестали пол, если бы были видимы. В какой-то момент у него возникает опасение, что всё это слишком для Минсока. Он давно уже не бывал в Сеуле.

— Ты в порядке? — на всякий случай спрашивает Бэкхён. — Тебя как будто трясёт.

— Не волнуйся, — говорит Минсок, — со мной всё нормально. Напомни, почему мы не поехали на машине?

Бэкхён улыбается и гладит Минсока по спине.

— Ты бы ни за что не нашёл парковочное место в Едэ, даже если бы был готов заплатить столько золота, сколько ты весишь.

Они следуют за человеческим стадом к выходу и оказываются посреди Сеула под облачным, серым небом.

— Так кто тот человек, с которым мы собираемся встретиться? — спрашивает Минсок, пока они идут по знаменитой улице с магазинами между иностранными туристами и милыми девушками, направляющимися в женский университет на другом конце дороги. Бэкхён не успевает ответить, как им приходится отпрыгнуть в сторону, чтобы не попасть под большую чёрную машину с тонированными окнами, которая отлично бы смотрелась в шпионском фильме и едва избегает столкновения с продуктовой палаткой.

Бэкхён слышит, как Минсок проглатывает ругательство, и гладит его по спине.

— Будь осторожен. Люди в Сеуле нихуя не знают, как водить.

Они сворачивают налево в маленький переулок с магазинами уличной одежды и продуктов, и напряжение наконец отпускает Минсока, и он начинает осматриваться, слегка заинтригованный. Прошло уже более тридцати лет с момента, когда Совет Ковенов официально изгнал Кумихо из столицы. И как большинство Кумихо, Минсок, конечно, иногда проникает в Сеул ради небольшого путешествия, но он никогда не подбирается слишком близко к центру города — рабочему месту Самджокгу. Тридцать лет — это много для такого города, как Сеул, где у магазина на неделе может смениться три владельца, и целые здания внезапно исчезают и затем появляются спустя несколько дней, но с новым фасадом. Должно быть, для Минсока всё выглядит совершенно новым.

— Они тут много всего понастроили, — тихо отмечает Минсок. — Но кое-что не изменилось. По-прежнему много милых студенток вокруг.

Он подмигивает низенькой девушке, торгующейся за пару туфель в одной из палаток, и она забывает, о чём говорила. Бэкхён закатывает глаза и тащит Минсока вперёд.

— Хёни, ты так и не сказал мне, куда мы идём, — произносит нараспев Минсок.

— Я сказал тебе, мы идём встретиться кое с кем.

Он останавливается и осматривается. В поле его зрения не менее трёх разных магазинов Etude House. Если бы только он мог вспомнить, какой из них тот самый. Указания Чондэ как всегда бесполезны, и приставания Минсока совсем не помогают.

— Кто этот кое-кто?

— Университетский приятель, младший брат Стража и один из коллег Самджокгу, — произносит он, пытаясь поразить Минсока и заставить его замолчать.

К разочарованию Бэкхёна, Минсок даже и глазом не моргнул. И он не перестаёт задавать вопросы.

— В каком именно порядке мы с ними встречаемся? — вопрошает он, пытаясь поспеть за Бэкхёном, как послушный щенок.

Бэкхён наконец находит нужный Etude House и улыбается про себя. Он отыскал путь. Бэкхён — один, указания Чондэ — ноль.

— Мы встретимся со всеми сразу, — бормочет он. Затем, прежде чем Минсок может спросить о чём-то ещё, он ныряет в маленький переулок, ведущий к Кафе Анык, и Минсок следом за ним.

— Погоди, откуда ты знаешь, что там не будет Самджокгу? Ты же знаешь, что я не должен здесь находиться, да? Что если он меня арестует?

Бэкхён усмехается из-за внезапного страха в голосе Минсока.

— Думаешь, я хочу с ним видеться? Естественно, я уточнил заранее. Чондэ сказал, что он ушёл пару минут назад.

— Он скорее всего ищет нашу Кумихо, — говорит Минсок с хмурым выражением лица. — Нам нужно найти её раньше него.

Именно это и планирует сделать Бэкхён. Найти эту Кумихо, вывезти её из Сеула, уехать домой и не возвращаться. Держаться подальше от Самджокгу, повторяет он себе. Довольно простой план.

Минсок всё ещё выглядит неуверенным, и Бэкхён вздыхает.

— Ну всё, прекрати быть таким нытиком, не будет его там. И даже если бы и был, он бы не арестовал тебя, пока ты со мной. Разве не за этим ты позвал меня с собой?

В конце концов Минсок соглашается зайти с ним внутрь, но Бэкхён снова останавливается перед закрытой дверью.

— И вот ещё что, хён. Чондэ не знает, что я наполовину Кумихо. Я никогда не рассказывал ему, и я сомневаюсь, что Чан- Самджокгу сказал бы ему. Так что и ты не говори. И по возможности не дай ему распознать в тебе Кумихо.

— Погоди, если он не знает о тебе, как он может помочь нам найти Кумихо, которую мы ищем?

Ладонь Бэкхёна уже на ручке, и его ответ звучит за секунду до открытия дверь, только для ушей Минсока.

— А мы пришли сюда не с Чондэ разговаривать.

Бренчит звонок, знаменуя их вход в кофейню. Улыбчивая девушка с вишнёвыми волосами и вишнёвыми губами выкрикивает “Добро пожаловать!”, и парочка посетителей поворачивается к ним, но Бэкхён игнорирует их всех. Он также игнорирует радостный крик Чондэ при виде своего соседа по комнате с первого курса, который наносит внезапный визит спустя не менее шести месяцев отсутствия.

Бэкхён смотрит прямо в лицо Ким Чонина и улыбается, замечая большой бумажный стакан американо со льдом на стойке рядом с ним. Это без всяких сомнений самый любимый напиток Бэкхёна.

сыльги-нуна

Минсок сказал мне, что вы в Сеуле!!!

Не ввязывайтесь в неприятности :<<<

[Отправлено: 13:05, 23.01.2018]

Ким Чондэ не слишком изменился с момента, как Бэкхён встретился с ним впервые. Он всё тот же низкий парень с голосом слишком громким для своего роста, со скулами настолько острыми, что они могли бы разрезать тебя пополам, и витающей вокруг него мощными волнами магией. Бэкхён не должен был знать, что его сосед — колдун, но Чондэ спалился и превратил студента, живущего рядом, в настольную лампу за то, что тот врубил Girls’ Generation в час ночи перед презентацией. Как он сказал после, он сделал это ненарочно, и по сей день Бэкхён не знает, имел ли он в виду само действие или то, что он сделал это на глазах у Бэкхёна. Это происшествие укрепило их дружбу, и они были не разлей вода на протяжении всего курса. Даже после того, как Бэкхён решил поселиться в маленькой квартире с Чанёлем, и даже после того, как Бэкхён расстался с Чанёлем, ушёл из университета и уехал из Сеула, чтобы помогать своим родителям управлять гостиницей в Йоджу.

Бэкхён собирается его обнять, но вместо этого Чондэ больно ударяет его в плечо.

— Восемь месяцев, ублюдок ты эдакий! И ты даже не попрощался со мной в прошлый раз! Ну как, понравилось быть пропавшим без вести?

Бэкхён пожимает плечами, вспоминая не к месту их с Чондэ последнюю встречу восемь месяцев назад в их университете, на мероприятии для выпускников. Чанёль там тоже был, весь лощёный и безупречный, со своей тростью и подстриженными волосами. Их взгляды встретились — Бэкхён стоял у входа, а Чанёль у стола с закусками — и Бэкхён запаниковал, развернулся и ушёл, не сказав ни слова. Сейчас он бросает Чондэ извиняющийся взгляд, безмолвно умоляя его оставить эту тему, и Чондэ повинуется. Пока что.

Вместо этого он устремляет глаза на Минсока.

— А это кто?

К счастью, тысяча лет среди людей научила Минсока кое-каким манерам.

— Ким Минсок. Друг семьи, — говорит он с улыбкой во весь рот. — К вашим услугам.

— А, я Ким Чондэ, владелец этого места. Был соседом Бэкхёна на первом курсе до того, как он бросил меня, чтобы съехаться с Ч-

— Может мы уже сядем, Дэ? — произносит Бэкхён, прежде чем Чондэ успевает поведать целой кофейне обо всей их жизни. Чондэ смеётся и провожает их к единственному свободному столику.

Парочка молодых оборотней нервно шипит, когда они проходят мимо них, но они съёживаются, когда Минсок бросает им клыкастую едкую улыбку. Бэкхён готов поклясться, что слышит, как тот бормочет сопляки себе под нос.

Через мгновение Чондэ возвращается с холодным американо для Бэкхёна и двойным эспрессо для Минсока, который моргает от удивления. Чондэ давит в себе смешок.

— Мой младший брат не способен приходить на работу вовремя и постоянно засыпает за стойкой. Но я держу его, потому что у него хорошо получается угадывать вкусы людей. Это же твой любимый?

Судя по довольной улыбке Минсока, так оно и есть.

— За счёт заведения. А теперь скажи мне, Бён Бэкхён, почему ты не предупредил меня о своём визите?

— Позволил бы ты ему уйти, если бы знал, что я приду сюда?

Чондэ даже не раздумывает над ответом:

— Нет, не позволил бы. — Он нахмуривается. — Представляешь, как ему будет обидно, когда он узнает, что ты был здесь и даже не удосужился поздороваться с ним? Как было в прошлый раз?

Конечно Чондэ не оставит эту тему.

— На самом деле, я поговорил с ним тогда, — робко произносит Бэкхён. — Мы встретились после мероприятия.

— Знаю, он рассказал мне. Но это не меняет того, что ты поступил дерьмово, Бэк...

— Он рассказал? — спрашивает удивлённо Бэкхён. И затем вспоминает, что он пришёл, не чтобы поговорить о Чанёле. Правильно было бы вообще избегать разговоров о Чанёле.

— Я здесь по поручению моей мамы, Дэ. У меня нет настроения снова ссориться с ним из-за того, что мы оба не можем изменить. Я просто пришёл попить кофе и поздороваться с тобой.

Он игнорирует испытующий взгляд Чондэ и делает глоток американо.

— Он будет разбит, — говорит Чондэ так, будто не слышал, что сказал Бэкхён. — И угадай, кому придётся собирать его по кусочкам?

— Дэ, — предупредительно произносит Бэкхён.

— Да, точно, я!

Свирепый взгляд Бэкхёна в конечном итоге заставляет Чондэ поднять руки в знак капитуляции, и он вздыхает.

— Послушай, не знаю, какие у вас с Чанёлем проблемы, учитывая, как сильно ты стараешься его избегать и как сильно он тоскует по тебе всё ёбанное время, но Чанёль — мой друг.

— Я тоже твой друг, — возражает Бэкхён вполголоса.

— Да, но он здесь работает. Я не могу смотреть, как он постоянно погружён в грустные мысли о своей потерянной любви. Это выглядит жалко и неподобающе, и я этого не потерплю.

— Ну мне очень жаль, что мои прошлые отношения с ним не вписываются в твои стандарты, Дэ, но это не только моя вина. Иногда просто ничего не выходит. Иногда отношения заканчиваются. Существуют непримиримые разногласия.

— Иногда ты просто решаешь закончить отношения в одностороннем порядке, причиняя боль единственному важному для тебя человеку, и сбегаешь на другой конец мира, чтобы не возиться с тем, что ты после себя оставил, — отвечает Чондэ, и Бэкхён ожидал от него враждебности, но никак не смиренной печали.

— Чондэ, я не хочу говорить об этом. Ни с тобой, ни с кем бы то ни было ещё, — Иногда любовь всей твоей жизни охотится на людей, вроде тебя. Иногда любовь всей твоей жизни чуть не убивает одного из твоих лучших друзей. Так всё и заканчивается. — Мы расстались, вот и всё.

— И поэтому ты продолжаешь заниматься с ним сексом каждый раз, когда вы видитесь?

Он произносит это таким тихим голосом, что Бэкхён с трудом улавливает, но когда до него всё же доходит, он чуть не давится своим напитком. И не он один. Минсок рядом чуть не проливает эспрессо на своё новое пальто — его спасли лишь отточенные веками рефлексы. Он пялится на Бэкхёна глазами размером с блюдца, но Бэкхён сердито уставился на Чондэ.

Ну спасибо, что вот так меня сдал, думает он. Премного благодарен.

Их прерывает внезапный треск разбитого стекла, исходящий из-за стойки, и Чондэ оборачивается и видит, что его младший брат держит в руках половину кувшина для молока. Стоящая рядом с ним Суён выглядит отчасти напуганной, отчасти смирившейся.

Чондэ бросает Бэкхёну недоверчивый взгляд, который скорее всего означает, что они поговорят об этом позже, и идёт к стойке, чтобы пожурить своего брата.

Бэкхён делает ещё один глоток американо в ожидании неизбежного укора.

— Итак, — произносит Минсок, — ты трахаешься с врагом.

Бэкхён вздыхает. Возможно, если он не будет реагировать, Минсок оставит этот разговор. Шансы малы. Минсок уже придвигается ближе.

— Ты трахаешься с врагом за нашей спиной.

Его первый порыв — ответить, что Чанёль не враг, Чанёль… Много чего, но никак не враг. Только вот Чанёль — Самджокгу, и слова Бэкхёна были бы слишком далеки от истины. Чанёль даже не просто какой-то там враг, Чанёль — самый настоящий враг.

— Всего пару раз, — говорит он в конце концов. Он опускает взгляд, отказываясь смотреть в полное неверия лицо Минсока.

— Сколько конкретно?

— Три? Четыре?

Двенадцать? Каждый раз, когда он виделся с Чанёлем с тех пор, как они расстались пять лет назад? Не то чтобы Бэкхён считает. Он предпочитает не думать об этом. Так легче.

— Я не слышал вопроса, но правильный ответ — шестнадцать. Двадцать один, если считать несколько заходов.

Бэкхён краснеет, но двигается, чтобы освободить место для Чонина. Парень присаживается на стул напротив него и машет Минсоку.

— Ким Чонин, местный экстрасенс. Я уже знаю, кто ты.

Минсок поворачивается к Бэкхёну.

— Это он нам нужен?

— Он самый. Чонин — один из самых… своеобразных экстрасенсов в Сеуле. Если кто-то и может нам помочь, то это он.

На лице Чонина маленькая и скромная улыбка, но то, как он выпрямляет спину, демонстрирует гордость. В отличие от своих братьев, Чонин не колдун. Он не может накладывать заклятия, призывать магических существ из других миров, и у него совсем плохо с зельями. Вся его сила сосредоточена в одном. Быть всегда до боли правым.

— Если Чонин говорит, что что-то произойдёт, — объясняет Бэкхён заворожённому Минсоку, — это точно произойдёт.

Чонин смеётся, немного смущается и дёргает рукой, чтобы заставить Бэкхёна замолчать.

— Хватит, Бэкхён, ты заставляешь меня краснеть.

— Как это работает? — спрашивает Минсок. — У тебя появляются видения или...

— Нет у меня никаких видений. Я просто… обладаю знанием. Например, я не знаю, кто ты такой, Ким Минсок, но знаю, что ты любишь дынные булочки несмотря на то, что ты не ешь человеческую еду. Знаю, что тебе не присвоен персональный идентификационный номер и что ты любишь футбол. Я бы мог угадать твоего любимого игрока, если бы захотел.

Его глаза блестят. Как и глаза Минсока.

— Мне нравится этот парень, Бэкхённи, — он цокает языком. — И в чём подвох?

Чонин выглядит немного виновато, словно ребёнок, пойманный за поеданием печенья из банки. Бэкхён отвечает за него:

— Подвох в том, что он не может знать всего. У провидцев — видения, у пророков — пророчества, ясновидящие просто лучше понимают логические связи между событиями и поэтому могут их предсказывать, так ведь? У всех них есть общее представление о некой ситуации, но это не высечено на камне. Она всё ещё может измениться. Сила Чонина куда более… исключительна.

— Я предсказатель-правдоруб, — поясняет Чонин простыми словами. — Я говорю только правду.

— Это значит, что всё, что он говорит, рано или поздно сбудется. Или это уже произошло. Он вещает правду мира. Это чертовски раздражает, как по мне. Но ему ведомы только какие-то конкретные вещи, мелкие детали. Он никогда не видит всей картины.

Чонин корчит недовольную гримасу.

— Я же не могу это контролировать, хён. — Он поворачивается к Минсоку, с энтузиазмом поддерживая разговор о своей силе. — Например, я не знаю, что случится с тобой завтра или что случилось с тобой вчера, но я знаю, что произойдёт с тобой сегодня. Именно поэтому я знал, что вы придёте.

Взгляд Минсока так ярок и сосредоточен.

— Не могу поверить, что ты всё это время знал прорицателя и не познакомил меня с ним, — произносит он в изумлении. — Я прожил много лет и впервые встречаю кого-то вроде тебя. Невероятно.

Лоск довольно быстро пропадает, когда этот самый прорицатель предсказывает твою погибель, с горечью думает Бэкхён. Особенно если ты на 100% уверен, что всё сказанное им сбудется — что бы ты не делал, как бы сильно ты не старался это предотвратить.

— Это не так уж и круто. Я просто обладаю случайными крупицами информации. Иногда мне известен ответ, но не вопрос, вот как несколько минут назад, когда я решил к вам подсесть. Однако в случае с Бэкхёном, обычно всё наоборот. Мне так трудно предсказать его действия. В случае с ним, я знаю вопросы, но ответы — никогда.

— Какие-такие вопросы? — спрашивает Минсок, заставляя Бэкхёна поморщиться. — Ой да ладно тебе. Он сказал, что не знает ответов. Это не считается спойлером, если он не даёт тебе ответ.

Это спойлер. Это всё равно жульничество. И это опасно. В конце концов, все эти проблемы с Чанёлем начались после одного-единственного вопроса от Ким Чонина, заданного при их первой встрече. Чонин не придаёт смятению Бэкхёна никакого значения. Может быть, он просто не знает о нём, потому что не знает всего. А может быть он просто маленький манипулятивный поганец.

— Какие вопросы задаст себе Бэкхён, — бормочет он тихим голосом, похожий на ребёнка, который по ошибке стал слишком взрослым. — Это легко! Поехать на машине или пойти пешком? Проехать на жёлтый или остановиться и дождаться красного? Убежать или остаться помочь?

Он наклоняет голову набок и испускает через нос дрожащий и крайне нерешительный вздох.

— Что ты здесь делаешь? Чего тебе хочется больше всего? Кто главный в этой войне? Кому ты действительно можешь доверять? Выберешь ли ты жить свободно в несчастье или быть счастливым в неволе?

Его слова заглушают музыку в кофейне и болтовню посетителей. Бэкхён уже слышал последний вопрос, потому что Чонин его уже задавал. Это первое, что Чонин сказал ему, когда они встретились пять лет назад; прежде чем он спросил, знает ли он, кем является Чанёль. Он щипает себя за переносицу. Сменить тему, сменить тему.

— Сейчас слишком рано для таких разговоров, Нини.

— Пять лет назад тоже было слишком рано, но рано или поздно на каждый вопрос нужно ответить. Ты страдаешь, он страдает. Мой брат беспокоится за вас обоих.

Даже сейчас Бэкхён с болью ощущает скользящий по ним обеспокоенный взгляд Чондэ. Он, вероятно, заметил измученное выражение лица Бэкхёна и хочет подойти и проверить, всё ли в порядке. Но в кафе слишком много людей. Чонин удачно выбрал момент.

— Что насчёт тебя? Ты не беспокоишься? — внезапно спрашивает Бэкхён с раздражением.

— А зачем мне беспокоиться? Я уже знаю, как всё закончится, и не в силах что-либо изменить. Мне ничего не остаётся, кроме как расслабиться и получать удовольствие.

Бэкхён вздыхает.

— Я рад, что тебя веселит вся эта твоя загадочность, но мне не нужны вопросы, Чонин. Мне нужны ответы. Мы кое-кого ищем.

Чонин не даёт ему задать вопрос. Он просто призадумывается.

— Больница Северанс. Не знаю, будет ли там то, что вам нужно, но мой брат и Чанёль отправились туда.

Больница Северанс. Та ещё подсказка — в лучшем случае расплывчатая — но по крайней мере, это не предсказание погибели. Бэкхён ставит пустой стакан на стол и начинает возиться со своим пальто, пытаясь натянуть его на плечи. Пока он не встал с места, Минсок наклоняется над столом к Чонину.

— Подожди, — говорит Минсок, — ты сказал, что знаешь, что случится со мной сегодня.

— Уверен, что хочешь знать? — спрашивает Чонин.

— Нет, не хочет, — отвечает Бэкхён в тот же момент, когда Минсок произносит:

— Удиви меня.

Они смотрят друг на друга, и Минсок берёт слово первым:

— Это моё будущее, — говорит он. — Если уж я собираюсь потратить весь свой день, преследуя единственных людей в этом городе, которые могут мне навредить, то я хочу хотя бы знать, всё ли со мной будет в порядке.

Чонин откидывается на обитую спинку стула, разговаривая вслух сам с собой.

— Ну, что бы я не сказал, ты всё равно всё сделаешь правильно, так что, думаю, можно и рассказать тебе.

Глаза Минсока сияют от любопытства, и Бэкхён хочет утащить его отсюда, но Минсок — Кумихо и гораздо старше него. У него есть авторитет. И всё же Бэкхён не может подавить в себе чувство паники, наполняющее его грудную клетку, словно дым. Она зудит в его лёгких, заставляя его хотеть откашляться нервными словами.

— Сегодня ты спасёшь не одного человека, и ты не будешь ни о чём сожалеть, — произносит Чонин с хмурым видом. — Ещё если ты хочешь что-то сказать, сделай это сегодня, или у тебя никогда не будет другого шанса. А теперь, думаю, вам пора идти. Мой брат скоро закончит свои дела, и вы не можете позволить себе потерять здесь ещё больше времени.

Минсок насупивает брови, обдумывая эту информацию. Он явно хочет услышать больше, но Бэкхён находит взглядом Чондэ, который рассчитывает последнего посетителя в очереди. Нужно уйти, пока Чонин не поделился ещё какими-нибудь плохими новостями.

Он поднимает сопротивляющегося Минсока на ноги, и они спешно следуют к выходу. Чонин провожает их, и Бэкхён останавливается у двери.

— Спасибо, Чонин. Я твой должник.

— Не благодари, — говорит Чонин, и на Бэкхёна находит ужасное предчувствие, что он собирается сказать что-то ещё — что-то, что не понравится Бэкхёну. Чонин придерживает дверь и наклоняется к нему.

— Пока ты не ушёл...

— Нет, Чонин, я не хочу ничего слышать, — шипит Бэкхён, пытаясь пройти мимо него, но Чонин тянет его назад и шепчет ему на ухо:

— Все вопросы, что я задал тебе ранее — это решения, которые тебе предстоит принять, и у каждого из них будут последствия, и они определят твоё будущее. Я не могу сказать, что тебе выбрать, Бэкхён. Но я могу сказать тебе доверять себе несмотря ни на что. Ты сделаешь правильный выбор.

сыльги-нуна

Как дела?

Не угодили в неприятности?

[Отправлено: 14:12, 23.01.2018]

В конечном счёте Бэкхён решает, что ему наплевать на дурацкие предупреждения Чонина — ему хочется, чтобы ему было наплевать. Им нужна машина, так что они отклоняются от курса, чтобы забрать её. Эта консервная банка, как её ласково называет Бэкхён, первая машина Сонми — старый Matiz, который едва может одновременно уместить в себе персоны Бэкхёна и Минсока и с трудом заводится. Они тормозят перед въездом на парковку Больницы Северанс, но никто из них не выходит.

Бэкхён не разговаривал с Минсоком ни по дороге к метро, ни во время двадцатиминутной поездки на поезде. Но тишина слишком затянулась, чтобы оставаться уместной. Бэкхён нервно постукивает по рулю и бросает обеспокоенный взгляд в сторону Минсока, который слишком занят вознёй с ремнём безопасности, чтобы заметить. На секунду он оттягивает его от своей груди, как будто бы он слишком сильно жмёт, и затем отпускает. Ремень возвращается в привычное положение, прихлопывая Минсока к сидению. Он морщится и закрывает глаза.

— Так мы зайдём или как?

Бэкхён не спешит выходить из машины.

— У нас есть план, или мы просто ворвёмся в больницу и сдадимся “властям”? Дай мне знать, если мне предстоит встреча с моим бывшим, чтобы я хотя бы попытался выглядеть так, будто я действительно забыл его.

Он сожалеет о сказанном, как только он видит саркастическую улыбку на лице Минсока.

— Забыл настолько, что решил снова потрахаться с ним? Как это случилось в другие — как там сказал этот предсказатель — шестнадцать раз? Или там было двадцать один?

Машина резко становится слишком маленькой для них двоих. Она всегда была слишком маленькой, но сейчас она прямо-таки удушает. Бэкхёну трудно дышать. Минсок рядом с ним снова дёргает ремень в тщетной попытке облегчить дыхание.

— Ну зато теперь я знаю, почему ты так уверен, что Самджокгу не арестует меня.

— Я не хочу об этом говорить.

— Да я тоже не хочу об этом говорить, Бэкхён, но нам когда-нибудь придётся. Ты сказал, что с ним всё кончено! То, что ты делаешь… — Он почёсывает затылок и издаёт бессильный громкий вздох. — Ладно, не сейчас. Сейчас мы просто оценим обстановку. И если твой парень-

— Бывший парень, — бормочет Бэкхён.

Глаза Минсока вспыхивают красным:

— Если твой ёбарь обнаружит нас, ты прикроешь меня.

Бэкхён горит желанием пригрозить оставить его гнить в лапах Стража, если он ещё раз назовёт Чанёля его “ёбарем”, но это было бы чистой воды лицемерием. Они с Чанёлем не парни друг друга, они не ёбари и не враги. Они просто один большой ёбанный кавардак.

Минсок нахмуривается и внезапно выпрямляет спину, принюхиваясь.

— Блядь, Кумихо, которую мы ищем, должно быть, тоже там, — говорит он.

— Где? — спрашивает Бэкхён, опуская окно, как если бы он мог тоже почуять её, как Минсок — но в нём слишком много от человека, и всё, что он чувствует, это загрязнение. — Ты узнал её?

Он мотает головой.

— Нет, этот запах мне совсем не знаком.

— Ты серьёзно? Я думал, ты знаешь каждую Кумихо в Корее! Тогда зачем мы здесь вообще?

Минсок вздыхает.

— Не знаю, почему бы тебе не зайти внутрь и не посмотреть, что да как?

И рискнуть встретиться с Чанёлем? Бэкхён определённо не станет этого делать. Ни за что.

— Потому что я здесь только для моральной поддержки! Это ты хочешь её спасти, поэтому почему бы тебе самому не пойти внутрь? — предлагает он.

— О да, конечно, и тогда они подумают, что это я та Кумихо, которая сотворила всё это, и убьют меня на месте. А потом меня убьёт и Сонми за то, что я оставил её драгоценного малыша совсем одного в Сеуле с его бывшим парнем. Ёбарем. Бывшим ёбарем.

— Мне двадцать пять, я не малыш! — шипит Бэкхён, игнорируя пассаж про ёбаря, потому что на данный момент так гораздо проще.

— Ах, нашему малышу двадцать пять. Хочешь, чтобы тебя за это наградили?

Бэкхён отворачивается и не отвечает. Вот поэтому он не проводит время с Кумихо. Они невероятно раздражающие, и все они старше него, что служит идеальным предлогом, чтобы заставлять Бэкхёна делать для них всё что угодно. Также теперь Минсок знает о нём и Чанёле, и он будет вечно использовать это против Бэкхёна. Прекрасно.

Заебало, думает Бэкхён, семья заебала. Всё заебало. Заебал Минсок, его пустые идеалы и дурацкая затея спасти Кумихо, которую он даже не знает. Заебали обязательства и доброе сердце Бэкхёна вдобавок. После случая с Сехуном он пообещал себе, поклялся на собственном сердце, что он больше никогда не станет ввязываться в это, и вот опять. Он снова в центре урагана, где присутствие Чанёля ощущается так сильно, словно удар в живот.

Он опять стучит пальцами по рулю маленькой городской машинки своей мамы, просто чтобы побесить Минсока так же, как и он его, и смотрит на время.

— Ты уверен, что она там? — задаёт он вопрос, глядя на громадные очертания больницы, возвышающейся над медного цвета туманом. Её симметрично расположенные и яркие огни мерцают словно кнопочки на контрольной панели гигантского космического корабля.

Минсок цокает языком.

— Ты правда не чувствуешь?

Бэкхён мотает головой, ощущая бессильное посасывание под ложечкой. Может, это раздражение, а может и магия. Кто знает?

— Что она забыла в больнице? — спрашивает он.

— Возможно, она хотела в последний раз взглянуть на трупы. — Заметив скептический взгляд Бэкхёна, Минсок пожимает плечами. — Я даже не знаю, кто она. Откуда я могу знать, как она мыслит? Я уж точно лишний раз не смотрю на беспорядок, который остаётся после меня.

Это потому что ты не оставляешь беспорядка, думает Бэкхён. Но что-то он не хочет отвешивать Ким Минсоку комплименты за его способности к убийству людей. Не здесь и не сейчас. Не когда Чанёль так близко. Не когда в его телефоне висит непрочитанное сообщение. Уведомление ещё зафиксировано на верхней половине экрана, и предварительного просмотра достаточно, чтобы разглядеть сообщение целиком.

Мне нужно поговорить с тобой.

У Бэкхёна нет ни малейших сомнений касательно причины, по которой Чанёль хочет с ним поговорить. Уж точно не потому что он соскучился по нему. Если бы Чанёль действительно хотел поговорить с ним, он бы ответил на сообщение Бэкхёна два месяца назад. Но он этого не сделал, и это говорит о многом. Возможно, Чанёль правда хочет покончить со всем… что сейчас происходит между ними. Возможно, Чондэ имеет полное право расстраиваться. Возможно, Бэкхён не даёт Чанёлю обрести счастье. Он отнял его и теперь не хочет, чтобы Чанёль двигался дальше… Возможно...

Бэкхён тяжело вздыхает. Именно поэтому он не хотел приезжать в Сеул и рискнуть встретиться с Чанёлем. Он ненавидит чувство, когда он не знает своё место, особенно когда он полжизни совершенно точно знал, где оно. (Подле Чанёля.)

Если повезёт, им с Минсоком удастся вывезти Кумихо из города, прежде чем Страж прикончит её, всё закончится сегодня, и Бэкхёну не придётся встречаться с Чанёлем и предоставлять ему возможность причинить боль им обоим. Опять. (Он и сам не хочет пользоваться этой возможностью, но знает, что если он увидится с Чанёлем, он не сможет себя контролировать. Он слишком сильно по нему скучает.)

— Перестань страдальчески пыриться в телефон. Тебе это не идёт.

Заливаясь краской, Бэкхён блокирует экран и обращает сердитый взгляд на Минсока.

— Да что с тобой не так? Я в трёх секундах от того, чтобы вернуться в Йоджу, так что прекрати действовать мне на нервы или...

— Заткнись!

Бэкхён замирает, поражённый внезапным срывом Минсока и ещё больше тем, как его черты, кажется, начинают меняться, становясь более звериными, грубыми по краям. Бэкхён видит очертания его лисьих ушей. Скорее намёк на них, успевший материализоваться с потерей Минсоком контроля над своими силами.

— Заткнись, — повторяет Минсок, — что-то происходит.

И тогда они слышат его. Выстрел. На парковке.

Минсок издаёт рычание глубоко в глотке. Бэкхён видит его бледный профиль в отражении окна, его золотисто-чёрные глаза широко распахнуты, его длинные и острые зубы уже проступили.

— Бэкхён, — произносит он как можно более тихим голосом. — Заводи машину.

— Что?

— Заводи машину!

Он больше ничего не добавляет, просто открывает дверь и выскакивает наружу, следуя за машиной, въезжающей на парковку. Его рыжие хвосты тянутся за ним, когда он перепрыгивает через ограждение и исчезает во тьме подземной парковки.

Бэкхён поворачивает ключ один раз, два раза, бранясь на старый двигатель. Ну давай, не подводи меня сейчас, бормочет он. Он дрожит, закрывает глаза и наконец чувствует, как машина оживает, сотрясая тесную кабину своими вибрациями. Минсок выходит с парковки, а за ним — Кумихо в её животном обличии, больше похожая на зверя, чем на богиню. У неё светлый мех, пронизанный золотыми нитями, и от неё пахнет сухими листьями и засохшей кровью. Это зловоние наполняет машину Бэкхёна, как только Минсок заталкивает её на заднее сиденье и подсаживается к ней.

— Нам надо сматываться! — рычит он, и Бэкхён так нервничает, что выжимает сцепление и чуть не глушит мотор. Машина срывается с места, и очень-очень напуганный Минсок ворчит. Бэкхён ощущает исходящую от него нервозность, бурлящий страх предков, который рассеивается, когда больница становится лишь светящейся башней вдалеке, и Самджокгу со Стражем оказываются слишком далеко, чтобы поймать их.

Он тормозит перед первым перекрёстком и чувствует, как машина с трудом дышит и дребезжит под ним. Его руки слишком сильно сжимают руль и неуловимо подрагивают. Кабина наполнена Кумихо.

Бэкхён смотрит на неё через зеркало заднего вида. От лисицы не осталось и следа. В человеческом обличии Кумихо выглядит, как юная девушка с деликатными чертами лица, невероятно красивая. Её глаза встречают глаза Бэкхёна в зеркале, и ему приходится отвести взгляд. Она выглядит старой и в некоторой степени безжалостной. Бэкхён в жизни её не видел, и судя по слегка напуганному и потерянному выражению на лице Минсока, он тоже.

Это, думает Бэкхён, было хуёвой затеей.

сыльги-нуна

Скажи Минсоку, чтобы взял трубку :<

[Отправлено: 16:38, 23.01.2018]

В жуткой пробке кажется, будто машина движется со скоростью улитки. Бэкхён постоянно переключает передачи и ненароком дважды чуть на глушит двигатель. Он тихо ругается, пытаясь поддерживать машину на ходу.

Все молчат, но они с Минсоком чувствуют, как Кумихо изучает их. Минсок ёрзает под её взглядом, и Бэкхён уставился глазами на дорогу и избегает зеркала заднего вида, пытаясь не показывать, что она заставляет его нервничать.

Он следует по самому быстрому известному ему маршруту, ведущему из города, и всё это время ощущает её глаза на своём затылке. В какой-то момент она наклоняет голову, как будто не знает, как его расценивать. Похоже, это обычная реакция, когда какая-либо Кумихо встречает Бэкхёна. Он пытается скрыть свою нервозность, но кровь… Matiz слишком маленький, и в нём пахнет кровью. Не её.

Он едет за другой машиной, она поворачивает налево, но светофор загорается жёлтым. Его посещает желание ускориться и проехать перекрёсток прежде, чем загорится красный, но он всё-таки нажимает на тормоз в последний момент и сразу же жалеет об этом, хотя уже поздно. Машина с тихим грохотом останавливается. Загорается красный. Они ждут.

— Куда мы едем? — спрашивает Кумихо. У неё тонкий, неестественно приятный голос, который хорошо сочетается с чертами её лица. Девушка из стекла и легенд, думает Бэкхён. Таящая в себе лисицу, сотворённую из магии, кошмаров, крови и тысячи лет ожидания.

— Мы увезём тебя из Сеула, — объясняет Минсок. Бэкхён посматривает на него в зеркало. Он выглядит запуганным. Бэкхён видит его таким впервые. Минсок — один из самых молодых среди друзей Сонми, но несмотря на это, он всегда держался так уверенно, что Бэкхён часто завидовал ему. Но в этот раз Бэкхён видит, как напряжены его плечи, как он будто бы сжался в этом маленьком пространстве, пытаясь не прикасаться к возникшей из ниоткуда Кумихо.

— Я не могу уехать. Я ещё должна кое-что сделать, — произносит она, всё ещё смотря на Бэкхёна. — Что ты вообще такое?

Бэкхён бросает взгляд на Минсока, а тот едва уловимо мотает головой. Когда никто не даёт ответа, она продолжает:

— Ты лиса, но в то же время человек.

— То же самое можно сказать и о тебе, — бормочет он, смотря прямо на дорогу и борясь с желанием встретиться с ней взглядом.

Она смеётся так, будто услышала шутку. Может быть, это и была шутка, потому что в этой девушке нет ничего человеческого. Даже её внешность кажется не от мира сего. Она выглядит ненастоящей. Как фарфоровая кукла среди бумажных кукол. Инородной.

— Потрясающе, — задумчиво произносит она. Мерцание в её глазах заставляет Бэкхёна снова содрогнуться.

Загорается зелёный. Бэкхён медлит. Он возобновляет движение, только когда машина позади него мигает фарами, чтобы побудить к действию, но сворачивает с дороги, ведущей из города. Он медленно проезжает ещё несколько метров.

— Так, ладно, мы уехали достаточно далеко, — объявляет он неуверенно, съезжая на обочину.

— Нет, не достаточно, — шипит Минсок, но Бэкхён не позволяет этому себя остановить. Они приехали, чтобы спасти эту Кумихо, и они её спасли. Он не хочет видеть её, пахнущую убийством и вечностью, ни в своей машине, ни в своём доме, ни в своей жизни.

— Да, не достаточно, — говорит она, мягко и устрашающе улыбаясь. — Хоть я и не понимаю, зачем вы привезли меня сюда.

Бэкхён открывает дверь и выходит на пустую улицу. Уже вечер. Зимний вечер, что заявляет свои права слишком рано, похищая драгоценные часы солнечного света своими длинными синими пальцами, холодными и туманными. Он обходит машину и открывает дверь для Кумихо. Одним грациозным, плавным движением она покидает кабину. Минсок выходит с другой стороны.

Они всего лишь в паре улиц от главной магистрали, ведущей из города, но в этом районе пустынно и тихо. Здесь второстепенная дорога проходит через преимущественно промышленную зону. Она пустеет с наступлением темноты, когда все люди спешат к автобусным остановкам, чтобы добраться до дома. Идеальное место, чтобы избавиться от их попутчицы. Она тут же поднимает взгляд, как будто угадала, о чём он думает.

— Мы хотим тебе помочь, — говорит Минсок. — Меня зовут Минсок, я, как и ты, Кумихо. Могу я узнать, как твоё имя?

— Можешь, если хочешь.

— И как же тебя зовут?

— Я не говорила, что скажу тебе.

Оторопев, он хлопает глазами.

— Я могу помочь тебе, — говорит он. — Я могу предоставить тебе убежище, защиту. Если ты останешься в Сеуле, ты будешь в опасности. Сколько ты уже живёшь как Кумихо? Откуда ты?

Она цокает языком, игнорирует Минсока и вместо этого переводит своё внимание на Бэкхёна.

— Ты очень странный ребёнок. Что ты вообще такое?

— Я сын Сонми, — говорит он ей в ответ, даже не раздумывая. Он никогда не считал себя ни человеком, ни Кумихо. Он всегда был сыном своей матери, ни больше ни меньше. Он видит, как при звучании имени Сонми в её глазах проскальзывает осознание, а также что-то ещё, что он не может определить. Возможно, злость, но она исчезает слишком быстро, чтобы сказать точно.

— Сын Кумихо? Чудно́.

Бэкхён встречается глазами с Минсоком. На его лице такое же обеспокоенное выражение, как и у Бэкхёна.

Кумихо с любопытством смотрит на тротуар, на ограждение, на фонари, бросающие дрожащий свет на зону обслуживания. Сумерки слились с облаками и светом фонарей — лиловый, оранжевый и серый. Так много серого, что город утопает в тумане. Она принюхивается, и Минсок с Бэкхёном оба чувствуют движение энергии, когда она собирается с силами. Потоки магии вокруг неё словно ручейки, окрашивающие туман в фиолетовый и золотой.

— Благодарю за помощь, — тихо произносит она. Её хвосты начинают появляться; они бледные и светлые, розово-золотые, как и её длинные волосы, зловеще развевающиеся на ветру. — Но мне пора есть.

— Тебе нельзя, — говорит Минсок и чуть не останавливает её рукой. Бэкхён рад, что он этого не сделал. Она выглядит так, будто может опалить его одним прикосновением. — Послушай, я не знаю, откуда ты и как там всё было устроено, но ты не можешь делать это в ебучем Сеуле. Здесь теперь есть правила. И мы все им следуем. Либо так, либо смерть.

Её взгляд отрешён. Не совсем пустой, но лишённый всякого интереса к тому, что он говорит. Бэкхён промёрз до костей, но не из-за холодного вечернего ветра. Он хочет схватить Минсока, сесть в машину и сбежать от этой женщины, как можно скорее. Если честно, возможно, спасать её было неправильно, но это то, чем Минсок и Сыльги, мать Бэкхёна и иногда и сам Бэкхён занимаются. В конце концов, она Кумихо. Она своя. Кровь гуще воды. Иногда может быть даже гуще магии.

Только вот Минсок приехал, не чтобы спасти эту Кумихо. Он приехал убедиться, что кто-то из его друзей вне опасности. Никто из его друзей не в опасности, дело закрыто. Пришло время убраться подальше от этой жуткой, кровожадной девушки.

— Смерть? — переспрашивает она с любопытством, наклоняя голову набок, как сова.

— Тебе нельзя охотиться в Сеуле, — объясняет Бэкхён немного дрожащим голосом. Минсок рядом с ним активно кивает. Они словно дети, замершие перед диким зверем. — Если ты будешь это делать, Страж города станет тебя разыскивать. И если они решат, что ты опасна — а ты опасна — они убьют тебя. Мы не сможем тебя постоянно спасать.

Она едва слышно фыркает.

— Страж города? Обыкновенный колдун, слишком самодовольный, чтобы познать настоящую магию. Он не сможет убить меня, если я прикончу его первой. Я бы сделала это сегодня, мне почти удалось… Если бы только не вмешался Самджокгу...

— Что ты сделала?.. — спрашивает Минсок, не веря своим ушам.

— Это легче, чем ты думаешь, когда никто из них не может противостоять моему очарованию. Мы Кумихо, а не простые духи. Мы недаром возвышаемся над ними, или ты забыл?

В её голосе звучит раздражение, словно фальшивая нота, что нарушает гармонию всей песни. Она смотрит на них свысока, понимает Бэкхён. Он игнорирует свой инстинкт самосохранения и делает шаг ближе, кладя руку на спину Минсоку, будто пытаясь отвести его подальше, не привлекая её внимания.

— Они, может, и не могут, но Самджокгу ещё как, — говорит он, и её взгляд возвращается к нему. — Ты же знаешь о нём? Самджокгу? С ужасным отношением, никакого сочувствия или сострадания. И не знаю, упоминал ли я, но он может нас убить нахуй?

Он лжёт. Чанёль никогда на стал бы убивать, но, возможно, самого образа будет достаточно, чтобы припугнуть её.

— Он не позволит тебе убивать людей в этом городе. Если ты останешься в Сеуле и нападёшь на кого-нибудь ещё, будет война.

К его ужасу она разражается серебристым смехом, который, словно кинжалы, рассекает воздух и горло Бэкхёна, режет между его рёбрами, чтобы добраться до лёгких. У него спирает дыхание от этого смеха.

— Даже Самджокгу может погибнуть по неосторожности. По правде говоря, не думаю, что этот Самджокгу задержится надолго. Он мягок и слаб, как перезрелый фрукт. Ему пора упасть, не считаешь?

Лицо Чанёля проносится перед глазами Бэкхёна, и он выпадает из реальности. Возможно, он открыл рот в изумлении. Возможно, он попытался наброситься на неё. Он, ребёнок человека, против Кумихо. Но он бы сделал это рефлекторно при одной только мысли, что кто-то может причинить боль Чанёлю. Что-то удерживает его. Рука Минсока вокруг его собственной, мешающая ему броситься в её сторону.

— Если ты пойдёшь на это, мы станем врагами, — произносит Минсок.

И когда Бэкхён поворачивается к нему, это уже не Минсок — друг семьи, который сидел с Бэкхёном и позволял ему дёргать себя за хвосты короткими пухлыми пальчиками, когда тот был буйным четырёхлетним ребёнком; который слушал Бэкхёна, когда тот рассказывал про свои влюблённости; который покупал ему жареного цыплёнка после экзаменов. Не Минсок, который приехал в Сеул за Бэкхёном после того, как тот расстался с Чанёлем, даже несмотря на то, что он плохо водит и, считай, был изгнан из столицы. Не Минсок, который ещё врезал Чанёлю до кучи.

Тот Минсок исчез. А тот, что смотрит на Кумихо сейчас, и сам Кумихо. С красноватой шерстью и красноватыми хвостами. Рыжая лиса с золотистыми глазами и клыками, словно кинжалы.

— Если ты пойдёшь на это, — повторяет он, и Бэкхён чувствует его нерешительность: потому что он Минсок, а Минсок — пацифист, медиатор, который никогда сам не начнёт конфликт. Но он всё же бросает ей вызов, потому что знает, что если не он, то Бэкхён, который как и был недомерком, так недомерком и помрёт. — Нам придётся тебя остановить.

— Вы мне не указ, — говорит она спокойно, демонстрация силы Минсока её никак не заботит. — Вы просто дети. У вас нет власти надо мной.

Минсок колеблется, но не отступает.

— Повторяю в последний раз, — говорит он, и Бэкхён может поклясться, что видел нечто зловещее в глазах Кумихо, похожее на самодовольную искорку веселья. — Ты не можешь здесь оставаться. Ты либо уйдёшь сама, либо я заставлю тебя, но я не стану смотреть, как ты уничтожаешь всё, что мы создали за последние двадцать пять лет.

Она хохочет.

— Двадцать пять лет? Любопытно. Последний раз я была в этой стране двадцать пять лет назад. Многое может измениться за двадцать пять лет.

— О чём ты? — спрашивает Минсок, но она не отвечает. По крайней мере не словами. Девять её хвостов возникают один за другим, пока место девушки не занимает лисица со стеклянными глазами и длинными острыми клыками.

— Бэкхён, — шипит Минсок подавленным, едва различимым голосом, — отойди назад!

— Что, я...

Это не первый раз, когда Бэкхён видит Кумихо. Он видел Минсока в обличии лисы бесчисленное количество раз. И Сыльги, и Сехуна, и Йесона. Он игрался с ними, когда был ребёнком и тянул их за шерсть своими крохотными мягкими кулачками. Они друзья семьи, а иногда среди них бывают и незнакомцы, когда Сонми даёт приют беглым лисьим духам, которым некуда пойти, или Кумихо, которые нарушили закон Ковенов и теперь скрываются.

И всё же Бэкхён видит схватку двух Кумихо впервые. Он вообще впервые видит, как Кумихо дерётся. Это зрелищно, величественно и пугающе одновременно.

Минсок так быстр, что Бэкхён едва успевает следить за его движениями. Он налетает на Кумихо, словно товарный поезд, нанося удар по её горлу, сначала один, затем второй, а она рычит и пытается отвечать. Раздаётся звук ломающихся костей, крик, и они расходятся, тяжело дыша. Бэкхён всё ещё стоит замерший на месте.

Какое-то время две лисы осматривают друг друга, не торопясь сдвинуться с мёртвой точки и сделать ход.

— Бэкхён! — голос Минсока искажён, как будто он звучит из какого-то далёкого места, из глубины длинной пещеры. — Уходи!

И Бэкхёну стоит уйти, действительно стоит. Это битва титанов, и ему здесь нет места. Как там сказал Чонин? Остаться или уйти? Какие там были вопросы? Бэкхён не может вспомнить.

— Съебись отсюда, Хёни!

Кумихо пользуется моментом и атакует его снова. Они оба исчезают в ворохе золотистых и рыжих хвостов, который причиняет Бэкхёну боль, когда он пытается приблизиться к нему.

Он с визгом отходит назад, его руки в крови и дымятся, но затем он слышит вой Минсока, крик раненого, умирающего зверя, просящего о помощи. Даже не раздумывая, Бэкхён снова пытается подобраться к ним. Всё-таки Чонин сказал, что он сделает правильный выбор, так что он прямиком вмешивается в драку.

сыльги-нуна

Бэкхённи?

Всё в порядке?

Я что-то немножко волнуюсь :<<<<

[Отправлено: 16:56, 23.01.2018]

Вьющаяся вихрем магия жалит, такая жгучая, опаляющая. Бэкхён ощущает её на своих руках, на своей груди, вокруг шеи. Его предплечье взрывается болью, словно фейерверк, но его пальцы сжимают мех Минсока, и он тянет, оттаскивает его от магии. Происходит взрыв — тихий, тусклый, но всё же взрыв — и Бэкхёна откидывает к машине. Ему больно: машина цела и невредима, а его тело слишком мягкое и слабое по сравнению с ней.

Когда он открывает глаза, Кумихо стоит прямо перед ним. Она снова в обличии женщины, но всё ещё можно видеть, как её хвосты нервно мечутся по земле и как пушистое ухо на её голове истекает кровью. Минсока тоже отбросило взрывом, но в противоположную сторону. Он выглядит потрёпанным, но в целом невредимым. Трудно понять, ругается он или кашляет — скорее всего и то, и другое — но он со стоном поднимается, всё также яростно смотря на Кумихо.

Она тоже глядит на него расчётливым голодным взглядом. Но потом резко переводит его на Бэкхёна. Она стоит ровно между ними. Бэкхён слишком поздно понимает, что она собирается сделать. Минсок тоже догадывается и пытается остановить её, но она слишком быстрая, быстрее него и ближе.

(Бэкхёну всё-таки стоило уйти.)

Через секунду он уже в руках Кумихо. Она в обличии человека, но всё ещё сильнее, чем любой нормальный человек, и определённо сильнее Бэкхёна. Она держит его перед собой, прижимая его к своей груди, как человеческий щит.

— Отпусти меня, — кричит он, пытаясь высвободиться, но она не покоряется. Вместо этого она вонзает свои когти в руку Бэкхёна, прорезая мягкую плоть так глубоко, что Бэкхён на секунду представляет, как они пройдут насквозь и выйдут на другой стороне. Он издаёт болезненный вопль, который как будто принадлежит совсем не ему.

— Назад, — Бэкхён слышит её голос сквозь красный туман боли, застилающий его разум. Когда она говорит, он рассыпается на бесчисленное множество рассерженных голосов. Бэкхён чувствует, как охладела его рука, она будто сделана изо льда и вот-вот разобьётся на мелкие кусочки, когда он попытается ей пошевелить. Он раскрывает глаза, и его чуть не вырывает от вида мягкой плоти, проткнутой, насаженной на острые как бритва когти Кумихо, словно трофей.

— Назад! — выкрикивает она пронзительно, и в этот раз он осознаёт, что она обращается к Минсоку, который уставился на них широко распахнутыми и полными ужаса глазами.

— Отпусти его, — говорит он. — Не он напал на тебя, а я.

— Да, и ты не сделаешь этого снова, пока я держу его, не так ли, сын Сонми?

Её когти вонзаются в руку Бэкхёна всё глубже, и он задыхается от боли, мир в его глазах растворяется в красном облаке. У него кружится голова, он может в любой момент потерять сознание. Он бы упал на землю, если бы Кумихо не держала его.

— Он не имеет к этому никакого отношения. Если ты причинишь ему вред, я не дам тебе уйти отсюда живой.

— Не дашь, не дашь, не дашь, — бормочет она настолько тихо, что лишь Бэкхён может слышать её. — Но ты слишком силён, дитя, слишком силён, слишком силён. Нам нужно стать сильнее. Нужно, нужно. Чтобы стать сильнее, нам нужен этот парень.

Без всякого предупреждения она вытаскивает свои когти из руки Бэкхёна, и весь воздух покидает его лёгкие с криком, и у него уже не остаётся голоса для того, что она делает дальше.

Она кладёт руку ему на грудь, над сердцем, её длинные когти щекочут горло Бэкхёна, грозясь порезать его. Бэкхён чувствует, как его горячая липкая кровь стекает по его рукам и ноге, капает на асфальт с тошнотворным звуком. Её рука тоже липкая и в крови. Я умру, думает он, она убьёт меня. Это неправильно, слишком рано… Есть ещё столько вещей, которые он не успел сделать. Вопросов, на которые он ещё не ответил.

Кумихо наклоняется к нему. Её голос звучит в ушах Бэкхёна, словно скрежет гвоздя по стеклу, её когти словно кинжалы в его сердце.

— Не сопротивляйся. Чем больше будешь сопротивляться, тем больнее будет.

— Что? Нет, ты не так поняла! Я всего лишь человек!

Бэкхён слышит рычание Минсока, слышит свой ошеломлённый вздох — безмолвный плавный звук удивления — слышит шум блестящих машин, едущих в паре кварталов отсюда по ярко освещённым дорогам. Он слышит голос города. Рука Кумихо проделывает дыру в его груди бесшумно.

Но боль, боль раздаётся в нём, словно крик.

Бэкхён никогда не испытывал ничего подобного. Нечто, наполняющее смыслом, могущественное, живое.

Мир сжимается до размеров его сердца — этой части его самого, что Кумихо держит теперь в своей руке. Затем оно расширяется. Затем разрывается.

Будто до этого момента Бэкхён был целостным — крохотным и бесполезным, но всё же целостным — а сейчас он разделён на кусочки, разбит, но в то же время он стал чем-то бо́льшим. Он очутился на небесном своде, он космическая пыль. Он в воздухе, он на ветру, он в почве и в каждом звуке смеха, и снова в себе. Он нечто большее.

Это похоже на претворение в жизнь, возникновение, реализацию потенциала. (Кумихо не рождаются, ими становятся, в них преображаются. Кто-то называет это эволюцией.)

Бэкхён открывает глаза, ожидая увидеть кровь, свою собственную кровь. Он ожидает увидеть своё сердце, обнажённое и едва бьющееся. Когти Кумихо исчезают внутри его грудной клетки, но никакой крови нет, никакой дыры нет, только боль. И магия.

Вот чего она хочет. В нём есть что-то, что-то ещё, нечто большее, что-то, что является Бён Бэкхёном, но всё же нет, совсем нет. И Кумихо пытается прорваться сквозь него, чтобы это забрать.

Хватит, думает Бэкхён. Оно моё!

— Где она, дитя? Где твоя лисья жемчужина? Она нужна этой лисе.

Бэкхён не понимает, о чём она. Они не в какой-то легенде или сказке. Он не Кумихо, у него нет никаких лисьих жемчужин. Он человек. Но она этого не знает, так что она тянет, и тянет, и тянет, а он разрушается, и расширяется, и преображается.

Он умирает.

Она не находит того, что ищет, и поэтому она крадёт его, его жизнь, магию, которой у него быть не должно. Всё, что может.

Она настолько близко, что он чувствует запах из её рта — как никогда сильный запах крови — и его живот скручивает, когда он осознаёт, что она убила двух человек и съела их сердца этим самым ртом. И затем он чувствует, как её когти ещё глубже вонзаются в его душу, пытаясь с жадностью нащупать источник магии Бэкхёна.

Она сказала, что ищет лисью жемчужину. Она проиграет, потому что у Бэкхёна — сына Кумихо, ставшей человеком — её нет. Ему никогда не нужна была лисья жемчужина, чтобы быть человеком, потому что он был рождён человеком. Но она этого не знает, и это спасёт его.

Он чувствует, как её сила нарастает — она, вероятно, думает, что ей нужно больше сил, потому что он слишком хорошо охраняет свою лисью жемчужину — и пока она слишком занята поиском его собственных сил — и снова, она проиграет: Бэкхён годами пытался обнаружить свои силы, но так и не смог — он вырывается из её хватки. Она так поглощена своей магией, что почти не осознаёт, что он зашевелился. Она отпускает его.

Когда это происходит, Бэкхён падает на землю. Какое-то время он не может ни слышать, ни видеть, он даже не уверен, что его сердце бьётся. Затем он понимает, что лежит на мокром асфальте, твёрдом и грубом под его лицом и руками. Он шевелится и чувствует жжение в глазах, когда зрение наконец начинает возвращаться к нему.

Свёрнутая клубком Кумихо лежит рядом с машиной — возможно, она ранена — и кто-то поднимает Бэкхёна на его трясущиеся ноги. Теперь он в машине, куда его затолкал Минсок. Сквозь завесу слёз и крови Бэкхён видит, как он огибает машину. Он садится в водительское кресло и захлопывает дверь прямо перед лицом Кумихо, которая успела прийти в себя и издаёт яростный крик.

Уже в обличии лисы размером больше крохотного Matiz-а Сонми, она делает прыжок, чтобы преградить им путь. И всё, о чём может думать Бэкхён, это то, что Минсок — хуёвый водитель и машина почти всегда капризничает, так что, считай, они мертвы. Но по счастливой случайности в этот раз двигатель не подводит их. Маленький Matiz оживает, и Минсок давит на педаль газа, чуть не сбивая Кумихо. (Она, блядь, этого заслуживает.)

Она уклоняется в последний момент, и они слышат, как её когти царапают старый кузов, но Минсок уже уносится вдаль, по направлению к шоссе, игнорируя правила дорожного движения и чуть не врезаясь в машину, едущую по встречной полосе.

мама

Мой маленький лисёнок

Когда ты будешь дома?

[Отправлено: 17:03, 23.01.2018]

Бэкхён не спускает глаз с Кумихо в боковом зеркале, пока машина кашляет чёрным дымом и спотыкается о неправильные передачи, но продолжает движение, оставляя тёмный переулок позади в угоду жёлтому свету на главной улице и относительной защищённости, обеспечиваемой потоком машин. Они как будто покинули параллельное измерение и вернулись в реальность сквозь белые и красные огоньки машин, оранжевый свет уличных фонарей. Неужели они правда были всего в двух кварталах отсюда? Неужели они там чуть не погибли? Кумихо не предпринимает попыток преследовать их. Один взгляд на Минсока — маленький комок ярости и страха с трясущимися руками на руле — и Бэкхён внезапно осознаёт, что он не помнит, когда в последний раз делал вдох.

Его грудная клетка ещё болит, и он инстинктивно прикасается к ней. Его пальцы трогают грудную кость там, куда без труда прошли когти Кумихо, словно нож в масло. Кожа цела, не повреждена. Нет никаких видимых ран, но ему всё равно больно, как будто в его груди просверлили дыру.

— Что это была за хуйня? — выдавливает он из себя вопрос, который больше похож на предсмертный хрип.

Минсок не отвечает. Он едет не по той полосе и понимает это, только когда чуть не врезается во встречный автомобиль. Бэкхён надеется, что их не остановят, потому что сразу станет понятно, кем является Минсок, и ещё быстрее — кем он не является.

Он больше не выглядит, как человек. Хотя его лисьи хвосты и уши, к счастью, спрятаны, его глаза утратили глубину и тепло, присущие человеку, и обрели неестественный стеклянный блеск и яркий янтарный цвет сверхъестественного существа. Его зубы острее, чем обычно, его ногти длиннее. Его человеческое обличие растянуто до предела, оно расходится по швам, едва укрывая за собой лису.

На некоторых Кумихо человеческие тела “сидят” лучше, чем на остальных. Минсок особенно хорош в притворстве человеком, до такой степени, что лишь Самджокгу или другая Кумихо могут почуять подвох. Но сейчас его силы находятся в раздрае, его заклятие спуталось. Такое ощущение, что он пытается надеть платье на два размера меньше нужного.

На Бэкхёна находит приступ тошноты, когда он понимает, что чувствует себя точно так же — захватчиком в собственной шкуре. Его тело кажется ему слишком тесным, плотно прилегающим, оно душит его. Его внутренности, его душа, его естество… будто вот-вот выплеснутся наружу, вытекут между рёбер. Его израненная плоть — единственная плотина, сохраняющая его целым.

— Что она со мной сделала? — спрашивает он едва слышимым на фоне грохота машины голосом. — Она… Она...

— Она искала твою лисью жемчужину, — отвечает Минсок. Источник силы Кумихо.

— Которой у меня нет, насколько мне известно...

— Конечно, нет! Лисья жемчужина формируется на протяжении тысячелетия. И ты человек, — он замедляет движение по мере того, как они приближаются к Олимпийскому мосту, и тревожно осматривается. Кумихо так и не видно. — Она не могла понять, что ты такое… Она, должно быть, подумала, что ты юный лисий дух или какая-нибудь ещё недо-Кумихо, но это не объясняет, почему она попыталась украсть твои силы. Она, должно быть, не в своём уме.

Он тормозит, чтобы избежать столкновения с машиной впереди.

— Да блядь! — кричит он.

Машина застревает в пробке, словно жук в паучьих сетях. Руки Минсока всё ещё трясутся. Его глаза мечутся между зеркалами, пытаясь обнаружить надвигающуюся опасность, но ничего нет. Что бы не было нужно этой Кумихо, она, вероятно, отправилась за этим куда-нибудь ещё. Кто-то умрёт этой ночью, и Бэкхён чувствует лишь облегчение, потому что это будет не он.

— Куда мы едем?

Минсок молчит. Даже не похоже, что он услышал вопрос. Поэтому Бэкхён спрашивает снова. На третий раз, когда они съезжают с моста, Минсок наконец обращает на него внимание.

— Куда-нибудь, куда угодно. Я просто пытаюсь запутать наш след. Я не хочу, чтобы эта ебанутая снова напала на нас или хуже: последовала за нами домой. Я просто… Я тоже не знаю, что со всем этим делать, Бэкхён, — он меняет передачу, когда они покидают мост. — С момента, как я в последний раз слышал о Кумихо, похищающей магию у других Кумихо, прошли десятилетия. Мы таким не занимаемся. Уже нет.

— О чём ты?

Первая капля приземляется на лобовое стекло, размывая грязь и стекая, словно слеза. Вскоре за ней следует другая, затем ещё одна — мелкие капли дождя, принесённые ветром. Это не столько дождь, сколько изморось, которая налипает на стекло и размазывает всё вокруг. Теперь, когда дождь замывает их следы, Минсок чувствует себя спокойнее. Достаточно спокойно, чтобы вдаваться в объяснения.

— Когда-то давно кража лисьих жемчужин была обычной практикой. Лисья жемчужина… Это как наша душа. В ней содержатся все наши силы, поэтому мы должны защищать её ценой своей жизни. Именно поэтому ты никогда не видел мою или жемчужину Сыльги. Но её можно украсть. В прошлом многие люди пытались украсть у Кумихо, и те, кому это удавалось, получали невероятные силы. Ну тебе знакомы эти истории.

Да, Бэкхёну они знакомы. Смекалистые парни выиграли у злого лисьего духа в отгадывании загадок и заслужили жемчужину с волшебными силами; маленькие дети столкнули злую Кумихо, хотевшую их съесть, в её собственный котёл, но прежде похитили её красивый золотистый шарик из мрамора; прекрасная и наводящая ужас девушка-лиса, влюбившаяся в принца и отдавшая свои силы, чтобы спасти ему жизнь, положила свою сияющую жемчужину на его губы, чтобы не дать ему умереть; Самджокгу укусил Таджи и украл её лисью жемчужину, превратив её обратно в лису, перед самой её смертью. Бэкхён слышал все эти истории, но в них похищает или получает силы Кумихо всегда человек, и Бэкхён не понимает, зачем это делать Кумихо. Зачем столь могущественному, столь пугающему существу еще больше могущества? Это за пределами его понимания. Она и так внушает достаточно ужаса.

— В те времена всё было по-другому. Мы были другими, Бэкхён. Возможно, я или Сыльги нет, потому что мы юны, и когда мы появились, всё уже менялось, но все древние Кумихо, что жили в мире королей и войн, были безжалостными одинокими созданиями, которые ненавидели находиться среди своих и презирали их. Они боролись за власть, и они не боялись нападать на других Кумихо. Они не боялись убивать.

Минсок тормозит слишком поздно и задевает машину перед ним. Из неё выходит рассерженная женщина средних лет и требует назвать его номер страховки. Он смотрит на неё глазами, блестящими красным, и она тут же уходит. Когда он снова поворачивается к Бэкхёну, он выглядит таким усталым, старым и, по иронии, не взирая на то, что его звериное обличье рвётся наружу, как никогда человечным.

— И моя мать была такой?

— Твоя мать была умнее многих, — говорит Минсок. — Она не была самой сильной, но у неё была определённая репутация. Она вела замкнутый образ жизни и не искала неприятностей. Когда пришли японцы с своими мико и уничтожили почти весь наш род, я взял Сехуна и Сыльги и поехал с ними в Йоджу. Мы искали Сонми. Все отказывали нам в помощи, а она помогла, и благодаря ей мы выжили. Я, Йесон, Минхён, Чеён, Джису… Большинство Кумихо, что сейчас живут в Корее, пережили оккупацию только благодаря ей. Те, кто хотели бороться, погибли от рук японских ведьм, а те из них, кто выжили, были убиты Самджокгу. А теперь нас осталось всего ничего в мире, где нас ненавидят. Так зачем нам нападать друг на друга?

— Тогда что, блядь, сегодня произошло?

Минсок наконец останавливается перед большим супермаркетом CU и паркуется под светом его узнаваемой лаймово-фиолетовой вывески. Бэкхён не знает, что это за район, но он замечает в толпе парочку иностранных туристов, так что они скорее всего недалеко от какого-нибудь популярного туристического места. Минсок убирает руки с руля и ждёт, пока они перестанут трястись. В тишине они слышат лишь стук дождя по стеклу. В каждой его капле отражается целый город.

— Возможно, я совершил ошибку, — произносит Минсок. — Я подверг тебя опасности, и мне очень жаль. Я думал… Я приехал сюда, потому что Сыльги сказала, что в Сеуле объявилась Кумихо, и я подумал, что она одна из нас. Но нет. Я знаю каждую Кумихо в стране, и она не одна из нас. Я не знаю, что это была за мымра, Бэкхён. И теперь я не знаю, что делать.

— Оу, — бормочет Бэкхён, — паршиво.

— Нам нужно- Ай, во имя летучих драконов! Твоя рука! Что случилось с твоей рукой? — Бэкхён опускает взгляд и вынужден снова бороться с приступом тошноты: кровь просочилась сквозь шарф, которым он небрежно обмотал рану, и он истекает кровью на грязном пассажирском сидении маленького Matiz-а. — Нам нужно это промыть и перевязать. Немедленно.

От: Сонми-ним

Кому: Минсок

Что-то случилось?

Почему ты не берёшь трубку?

Минсок, где мой сын?

[Отправлено: 17:09, 23.01.2018]

Даже угроза со стороны неизвестной, невероятно могущественной и смертоносной Кумихо не способна усмирить внутреннюю няньку Минсока, сформировавшуюся за годы, которые он провёл, заботясь о Бэкхёне — печально известном маленьком хулигане, имевшем страсть к карабканью по деревьям, прыжкам с высоты и приставанию к опасным животным.

— Ты должен был сказать мне, что истекаешь кровью! Туда могла попасть зараза! Что скажет твоя мать?

— На нас напал самый настоящий демон, и ты беспокоишься об этой царапине?

Ну ладно, он немного блефует. Эта царапина — дыра в его руке, и у Бэкхёна есть подозрение, что он может лишиться конечности, если не умрёт от потери крови раньше. Минсок рычит что-то очень уж похожее на “сиди смирно, гадёныш”, распахивает дверь машины и срывается в магазин.

Бэкхён наблюдает, как он идёт к полкам с медикаментами, и смеётся про себя, когда студент, стоящий за кассой, переживает ужас всей жизни при виде побитого, окровавленного и как будто пришедшего из другого мира Минсока, бросающего ему упаковку бинтов, антисептик, треугольный кимбап с тунцом, дынную булочку и горстку мелочи.

Бинты, антисептик и кимбап с тунцом для Бэкхёна. Дынная булочка для него самого. Кумихо не нуждаются в человеческой пище, но Минсоку она нравится, особенно хлеб и рис. Он говорит, что у них вкус победы.

— Когда я был молод, — рассказывает он Бэкхёну, когда садится обратно в машину и получает скептический взгляд за свои покупки, — я пробирался в деревни, чтобы воровать рисовые пирожки. Я ждал, пока люди начнут готовить инджольми, прятался за их большими сосудами и наблюдал, как они толкли рис до готовности. И затем я его крал.

Вот так ублюдок, думает Бэкхён. Ему интересно, насколько молод был Минсок. Был ли он уже лисьим духом? Или всё ещё просто лисой? Помнит ли вообще Минсок время, когда он был не более чем животным?

— Лисы даже не могут есть тток. Как ты смог избежать отравления или удушения по неосторожности?

Минсок широко улыбается. Это его первая настоящая улыбка с момента, как они приехали к Больнице Северанс пару часов назад.

— Я не ел рисовые пирожки. Я просто слизывал с них пудру из бобов и оставлял их в лесу.

— Ну и ублюдок же ты, — произносит Бэкхён на этот раз вслух, и улыбка Минсока становится ещё шире.

— Я не мог дождаться, когда уже стану человеком и смогу их есть. Знаешь, из всех лис только одна на несколько сотен может стать лисьим духом, а среди лисьих духов только одна на нескольких сотен становится Кумихо… Но я так сильно хотел стать человеком, потому что хотел есть тток, что я ею стал. И теперь я могу превращаться в человека и есть весь тток и все дынные булочки в мире, и мне наплевать на твоё осуждение.

Бэкхён тихо хихикает, и Минсок пользуется тем, что он отвлёкся, чтобы размотать шарф и отодрать его от раны. Это должно бы быть больно, поскольку ткань прилипла к окровавленной коже, но его рука слишком онемела. Тем не менее Бэкхён закрывает глаза, боясь того, что он может увидеть под шарфом.

Он слышит, как Минсок присвистывает и бормочет что-то на древнекорейском.

— Что там? — спрашивает он, открывая глаза. — О, это отвратительно.

— Да не то чтобы, — говорит Минсок, осматривая его руку осторожным взглядом.

— Должно было быть гораздо хуже, но, думаю, она могла привести в действие твои силы, когда искала твою лисью жемчужину...

— Что это значит?

— Обыкновенный человек уже лишился бы руки, но твоя… Ну, выглядит так, будто она прошла через мясорубку, но, думаю, с тобой всё будет в порядке. Скорее всего дело в твоей смешанной крови. Большую часть времени ты не соответствуешь этому образу, но ты и правда сын Сонми.

— Эй, что ты хочешь этим сказать? Ай!

Бэкхён издаёт визг, когда Минсок выливает полбутылки антисептика на рану в качестве меры предосторожности и быстро и эффективно перевязывает её, пока Бэкхён отвернулся.

— Значит, я не умираю. Какое облегчение. И какой теперь план?

— Сперва ты поешь, — говорит Минсок и заталкивает половину кимбапа Бэкхёну в рот. — Потом мы незамедлительно едем домой.

— Что насчёт той Кумихо? — спрашивает он. — Она всё ещё на свободе.

— Это меня не касается.

— Ты приехал сюда из-за неё.

— Неправда, Бэкхён. Я приехал сюда на случай, если кто-то из моих друзей в опасности. И это было ошибкой. Я не только понапрасну подверг себя опасности, но и подверг опасности тебя. Сонми захочет лишить меня головы.

— Что если она убьёт других людей? Разве не ты всегда твердишь о том, что нам нужно очистить наше имя и доказать, что мы не бездушные монстры, какими нас выставляет Совет Ковенов? Разве не ты всегда говорил, что нам нужно начать действовать, как единое сообщество, отвечать друг за друга? Это отразится на всех нас!

Минсок поворачивается к нему, уголки его рта слегка приподняты. Бэкхён узнаёт это выражение лица. У Минсока всегда такое выражение, когда он не хочет с чем-то разбираться. Во времена подросткового бунта Бэкхёна это было его любимым выражением.

— И когда это ты стал Кумихо, Бэкхён? — шипит он. — Я что-то запамятовал.

— Я-

— Нет, лисёнок Бён. Что бы ты не собирался сказать, ты не Кумихо. И ты не человек. Ты просто сын Сонми. И сегодня ты оказался частью чего-то, что тебе не по зубам. Из-за меня. И видят боги, я буду долго чувствовать себя виноватым. Пусть Совет Ковенов разбирается с этой безумной, психически больной убийцей, что чуть не прикончила нас обоих. Всё, парень, мы едем домой.

Бэкхён молча заглатывает последний кусочек кимбапа, пока Минсок кружит вокруг машины, осматривая её на предмет повреждений. Судя по сосредоточенному выражению на его лице, старая консервная банка превратилась в хлам, но пережила нападение Кумихо. На такое способны немногие современные автомобили.

Бэкхён выжидает, пока Минсок сядет в машину и начнёт возиться с ключами, прежде чем заговорить о том, что, он уверен, Минсоку не понравится.

— Хён, — начинает он, и голова Минсока поворачивается так быстро, что Бэкхён опасается, как бы его не шлёпнуло воздухом, словно кнутом.

— Не уверен, что хочу это слышать, Бэкхён.

А Бэкхён не уверен, что он хочет это говорить, но он должен.

— Хён, я не могу уехать. По крайней мере не сейчас, — он низко опускает голову, отказываясь смотреть на Минсока. — Сначала мне нужно поговорить с Самджокгу.

Он получает моментальный ответ:

— Нет.

Бэкхён предвидел неодобрение Минсока, но теперь ему уже наплевать.

— Она сказала, что убьёт его. Я должен его предупредить!

— Так позвони ему!

— Он не возьмёт!

— Отправь ебучее сообщение!

— Зная его, он не прочитает...

Минсок ударяет по рулю, и звук гудка раздаётся под дождём.

— Почему ты так чертовски упрям? С тобой просто невозможно!

— Вини в этом себя, ты меня, блядь, вырастил.

— Следи за языком, парень, — предупреждает Минсок, но в его голосе нет никакой твёрдости.

Он выглядит беспокойным и усталым одновременно, и Бэкхён даже думать не хочет, чего ему стоило пойти против другой Кумихо. Минсок, он… Минсок. Он не сильный и независимый, как Сыльги, или язвительный и гордый, как Йесон. Он мягок и любопытен и не представляет никакой угрозы. Он хочет подать коллективный иск от лица всех Кумихо против колдунов и колдуний, ему нравятся дынные булочки и рисовые пирожки, и в свободное время он сотрудничает со Службой национальных парков Кореи, спасая и охраняя исчезающие дикие виды. Минсок не боец и никогда им не был, но он стал им сегодня. Ради Бэкхёна.

— Послушай, — произносит Бэкхён после тяжёлого вздоха. — Я не прошу тебя ждать меня. Если ты хочешь предостеречь маму, бери машину и поезжай первым. Я присоединюсь к вам завтра. Но я должен это сделать, понимаешь? Я никогда не прощу себе, если с ним что-нибудь случится.

Он смотрит, как Минсок закрывает лицо руками, делает глубокий вдох и кладёт голову на руль. По крайней мере он обдумывает это. На большее, возможно, Бэкхён и не может надеяться.

— Просто… Мне не нравится, что ты будешь с ним, Бэкхён. Если она правда нацелилась на Самджокгу, ты можешь оказаться в ещё большей опасности.

— Именно поэтому я и должен пойти к нему. Если она планирует прийти за ним, я должен… убедиться, что с ним всё в порядке. Ты бы сделал то же самое, будь это Сехун.

Он играет грязно, но Бэкхён никогда не гнушался грязной игрой ради победы. Он видит, как плечи Минсока опускаются, а его тело расслабляется с признанием поражения.

— Ладно, хорошо, если ты так хочешь, — говорит он, мотая головой. — Но ты сам расскажешь об этом своей матери.

Бэкхён с жаром кивает, и Минсок снова вздыхает.

— Ну давай, показывай дорогу.

Сейчас ещё даже нет семи вечера. Минсок переключает передачу и вливается в вечерний поток машин Сеула. Он не останавливается до тех пор, пока не оказывается перед домом Пак Чанёля.

От: Минсок

Кому: Сонми-ним

толко не переживай нуна

на нас напали

хён в порядке

звоню тебе

[Отправлено: 17:22, 23.01.2018]

Бэкхён никак не ожидал, что Чанёль окажется Самджокгу.

Это одна из тех вещей, которые просто не должны случаться. Чанёль был для Бэкхёна… многим. Он был первым, кого Бэкхён повстречал в Сеуле. Его первым лучшим другом. Его первой настоящей влюблённостью (Кон Ю не в счёт), его первой “несчастной любовью”. Его первым парнем, с которым у него случился первый раз. Первый поцелуй Бэкхёна был не с ним, но с ним может быть его последний. Только вот он Самджокгу, и разве всё всегда не кончается тем, что Самджокгу убивает злую Кумихо?

(Возможно, если бы Бэкхён заранее рассказал ему, если бы он был честен, всё могло бы быть по-другому. Но нельзя просто взять и подойти к самому важному человеку в твоей жизни, которого ты знал с двенадцати лет, и сказать ему: “О, кстати, моя мама раньше была старой тысячелетней лисьей богиней, поедающей людей. Не парься, она покончила с этим до моего рождения, или что-то типа того”. Это не то, о чём говорят просто так: ни во время семейных ужинов, ни вообще.

И не то чтобы Чанёль мог ему что-нибудь рассказать. “Послушай, Бэкхённи, мой дед по материнской линии — сапожник, но заодно ещё охотится на Кумихо. И, что ещё лучше, это проклятие, так что либо я, либо моя мама, либо Юра однажды пойдём по его стопам, ну разве не здорово?”

Правда, всё так и случилось. А потом Чанёль чуть не убил Сехуна, и Бэкхён назвал его убийцей, и Чанёль назвал его маму монстром, и они поругались, и Чанёля сбила машина, и он чуть не лишился ноги, так что они расстались. Казалось бы, вот и всё. Конец истории.)

Крохотные капельки расчерчивают лабиринты из воды и света на внешней стороне запотевшего окна. Бэкхён пишет слоги своего имени оцепеневшим дрожащим пальцем. Рядом с ними он пририсовывает сердечко, но оно немного кривое и больше похоже на неровный круг. Он не отваживается написать имя Чанёля.

— Мы на месте? — спрашивает Минсок, паркуя машину под фонарём перед невысоким зданием из красного кирпича с узкими окнами.

Он бросает сомнительный взгляд на выцветшие стены и старую входную дверь и затем поворачивается к Бэкхёну:

— Ему что, Совет Ковенов мало платит?

— Он Самджокгу. Уверен, у него с этим нет проблем, — отвечает он, пожимая плечами. Зная Чанёля, он, вероятно, отказался от хорошей квартире в роскошном комплексе ради прославленного образа жизни в крохотной норе без радиатора, телевизора и вай-фая, просто потому что это лучше сочетается с его образом бедного мелодраматичного музыканта. Такой вот Пак Чанёль человек.

Бэкхён поднимает взгляд к серому небу, размытому непрекращающейся изморозью. Он чертовски скучает по Чанёлю. Он скучает по его улыбке, скучает по тому, как он посреди ночи читал вслух стихи, когда готовился к экзаменам по литературе. Он скучает по их ежемесячным марафонам One Piece и разговорам о том, как они назовут своих будущих питомцев. Он скучает по Чанёлю: парню, лучшему другу, певцу в мелких пабах, худшему игроку в шутеры во всей стране. Бэкхён скучает по Чанёлю, и нет ничего, что он мог бы сказать или сделать, потому что это он разорвал с ним отношения. И это его притягивает к Чанёлю, словно астероид гравитацией. Он проходит сквозь атмосферу на невероятной скорости, сгорая от своей собственной нужды, и затем, в лучшем случае, ударяется о землю, в худшем — обращается пиздецкой катастрофой.

И иногда Бэкхён ненавидит себя, потому что он расстался с Чанёлем ради своей семьи, что естественно, но теперь он несчастен, и Чанёль несчастен, и все вокруг кажутся несчастными. Это была необходимая жертва, но также и глупая.

— Уверен, что с тобой будет всё нормально? — спрашивает Минсок. — Что если он не дома?

— Я знаю пароль, — говорит Бэкхён, но кажется, его ответ не удовлетворяет Минсока. Он медлит, не желая уезжать, как будто ждёт, что эта злобная Кумихо выпрыгнет из тени и снова на них нападёт.

— Со мной всё будет хорошо, Минсок. Обещаю.

— Твои обещания в данном случае не имеют значения, лисёнок, — говорит Минсок, используя любимое всеми ласковое прозвище для Бэкхёна. — Зарядка с собой? Не забудь зарядить телефон, и если возникнет какая-либо проблема, любая...

— Я позвоню тебе, маме и Сыльги. Именно в таком порядке, — завершает за него Бэкхён.

— Всё так. Или ты познаешь мой гнев.

— Поосторожнее с машиной, ладно? Не разбей её, — говорит он, и Минсок фыркает в ответ. Сейчас не лучшее время, чтобы напоминать ему, что у него, в отличие от Бэкхёна, даже нет водительских прав.

— Ты тоже будь осторожен, Бэкхён. И я говорю не только о Кумихо. Знаешь, ты уже достаточно взрослый, чтобы жить своей жизнью. И все мы знаем, что ты скучаешь по Чан-

— Тебе пора, хён, — произносит тихо Бэкхён, пытаясь не дать Минсоку договорить, но он всё равно продолжает.

— Ты грустишь, Бэкхён. И у меня есть причины ненавидеть Самджокгу, но ещё больше я ненавижу видеть тебя таким.

Бэкхён прикусывает нижнюю губу и не отвечает — он не знает как. Правда в том, что Бэкхён не хочет говорить о Чанёле, как и не хочет, чтобы другие говорили о Чанёле в его присутствии. Это только… всё усложняет. А всё и так уже достаточно сложно. Всё уже и так достаточно паршиво.

Бэкхён хотел, чтобы всё оборвалось резко и аккуратно. Он хотел вернуться домой, поплакать пару дней, поесть мороженого, засесть в своей комнате и выбросить всё, что напоминало ему о Чанёле. Он хотел какого-то упокоения.

Оно не наступило. Пара дней превратилась в недели, месяцы, потому что всё, всё напоминало ему о Чанёле. Как можно перекроить свою жизнь вокруг дыры достаточно огромной, чтобы поглотить всего тебя? Он не то чтобы потерял свой компас. Магнитное поле Земли никуда не исчезло, а внутренняя стрелка Бэкхёна никогда не металась в поисках севера, обезумевшая и потерянная. Бэкхён всегда знал, где находится его север. Он здесь, в Сеуле, и если бы он мог, он был сам сломал этот компас, чтобы он уже перестал говорить ему приходить сюда. Но он не может. Не может.

Минсок два раза подмигивает ему фарами на прощание. Машина его матери исчезает за углом.

Это здание знакомо Бэкхёну. Оно не только напоминает ему такое же маленькое, такое же грязное, такое же старое, холодное и обшарпанное здание, где они с Чанёлем снимали однокомнатную квартиру в студенческие годы, но и он уже бывал здесь достаточное количество раз, чтобы знать, что входная дверь почти всегда открыта.

Так оно и есть. Чанёль живёт на последнем этаже, и Бэкхён слишком нервничает, чтобы ждать лифт, так что он поднимается по лестнице и пытается не думать о том, что он скажет, когда Чанёль откроет дверь. В его голове лишь вата и тоска по Чанёлю.

(Позже он может пожалеть об отсутствии плана, когда он скажет что-то совсем неуместное, что приведёт к очередной ссоре, или даже хуже — когда ему будет больше нечего сказать, и он сможет только смотреть на Чанёля и чувствовать себя глупым и влюблённым.)

Чанёль, естественно, не открывает дверь. Он, должно быть, ещё не вернулся. Бэкхён открывает их диалог в KakaoTalk, чтобы спросить, где он, но понимает, что в этом нет никакой необходимости. Одним из преимуществ того, что он сначала был лучшим другом, а потом уже парнем Чанёля (и только в последние пять лет заклятым врагом и по совместительству сексуальным партнёром), является то, что он слишком хорошо его знает.

Когда дата рождения сестры Чанёля не срабатывает, Бэкхён набирает свою собственную, и дверь с музыкальным звоном открывается. Как предсказуемо, Пак Чанёль. Очень предсказуемо. Так же предсказуемо, как и то, что Бэкхён использует дату рождения Чанёля в качестве пароля на телефоне.

В квартире темно, холодно, и здесь слегка пахнет острым рамёном — запах, который Бэкхён с детства привык ассоциировать с Чанёлем. Он связан с первым воспоминанием Бэкхёна о нём: жаркое засушливое лето, пыль, вздымавшаяся под его голыми ногами, когда он вбежал во двор их нового дома, и соседский мальчик, сидящий на ступеньках своего дома и поедающий “Шин Рамён”. Им было около двенадцати лет. Очень долго Бэкхён верил, что их встреча была судьбой. Может, так оно и есть. Насмешка судьбы. Несчастные возлюбленные. Если бы они были в сериале, получился бы идеальный сюжет, полный ангста.

Он вздыхает, осматривая помещение. Он уже бывал здесь, но сложно думать, когда руки Чанёля повсюду, когда он сам занят раздеванием, чтобы они могли поскорее упасть на кровать и консумировать их маленький грязный секрет. Но вот теперь, теперь ничто не отвлекает его от голых стен, отсутствия фотографий, неотвратимого одиночества, источаемого квартирой Чанёля. Всё то же одиночество, что наполняет комнату Бэкхёна в Йоджу.

В углу крохотной кладовки Бэкхён находит все свои DVD-диски с One Piece, полностью упакованные и сложенные в ту же коробку, в которой Бэкхён их оставил. Неужели ещё этим утром он думал, что сегодня идеальный день для марафона One Piece? Кажется, будто прошла уже вечность.

Где-то там древняя кровожадная лиса готовится убить кого-то, и Бэкхён не может ничего сделать, чтобы её остановить. Он думает о том, чтобы позвонить своей матери — ему действительно стоит позвонить ей и рассказать о случившемся, потому что она будет волноваться, когда он не приедет домой. Ему также стоит позвонить Сыльги. Он не осмелится позвонить Сехуну и сказать, что он в городе, но это ему тоже стоило бы сделать.

Когда он достаёт телефон, он обнаруживает огромное количество сообщений практически ото всех, спрашивающих где он и что происходит. Он игнорирует их и перечитывает сообщение Чанёля.

Мне нуж­но по­гово­рить с то­бой, написано в нём. Оно звучит сердито. Это просто сообщение, у него на самом деле нет тона, но Бэкхён знает Чанёля полжизни, и это сообщение звучит сердито. Он перечитывает его голосом Чанёля снова и снова, чувствуя тревогу из-за сердитого тона, который воображает его голова. Приходи домой, я здесь. Мне тоже нужно с тобой поговорить. Такова его последняя мысль, прежде чем он засыпает от изнеможения.

Ему спится хорошо. На сей раз он не грезит о любви: разбитой любви, любви, причиняющей боль, давно потерянной любви. Ему снится дружба, совместная игра в видеоигры, жареный цыплёнок, Чанёль, уговаривающий его попробовать острый рамён и взрывающийся смехом, когда Бэкхён начинает плакать и тяжело дышать, думая, что он только что обжёг язык. Чанёль, избавляющий его от боли поцелуем. В некотором смысле это всё тот же сон о любви. Только о счастливой.

Пищание клавиатуры, а за ним и короткий звон, знаменующий открытие двери, тянут сны Бэкхёна за края. Он стонет в подушку, мягко переворачивается на другую сторону и хмурится, когда свет фонаря, идущий из окна, ударяет ему в глаза. Он немного осознаёт, что не спит, но в то же время всё вокруг ещё кажется сном. Просто это ощущение от нахождения в кровати Чанёля, пропитанной его запахом, от ожидания его возвращения кажется слишком знакомым. Это не сон, а воспоминание. Кажется, будто он вернулся в прошлое. Когда высокая фигура Чанёля возникает в дверях, Бэкхён притворяется, что он не злится на Чанёля, а Чанёль не злится на него, и сонно улыбается ему, как бы он это сделал несколько лет назад.

Лицо Чанёля скручивается в гримасу полу-страдания и полу-облегчения. И в этот момент на Бэкхёна находит осознание, что это не сон, как он наивно полагал. И тогда Чанёль хватает его за воротник, приподнимает, и у Бэкхёна остаётся время только на то, чтобы испустить сонный растерянный стон, прежде чем он оказывается в отчаянно крепких объятиях.

Сок-хёни

прсти хёни

твоя мама реально внушает страх

мне пришлось сказать ей о тбе и самджокгу

она не злится просто беспокоится

[Отправлено: 22:19, 23.01.2018]

Чанёль выглядит более внушительным, чем Бэкхён его помнит. Более внушительным, сильным, отчаянным и обеспокоенным. Его руки крепче сжимают плечи Бэкхёна, с усердием утопающего, держащегося за круг.

Какое-то время Бэкхён просто дышит, прижавшись к груди Чанёля — вдох-выдох — шерсть свитера щекочет его нос. От Чанёля пахнет порохом, чачжанмёном и кровью, но ещё сильнее потом и страхом. Все эти запахи скрывают аромат Чанёля, аромат дома, и руки Бэкхёна чешутся и трясутся, они сжаты в кулаки так крепко, что он чувствует, как ногти впиваются в мягкую кожу ладоней, пока он пытается не дать себе обнять Чанёля в ответ. Затем он ощущает дыхание Чанёля на своей шее и то, как всё его тело соприкасается с его собственным, и в Бэкхёне что-то щёлкает: кусочек пазла встаёт на своё место. Бэкхён закрывает глаза и с таким же рвением обнимает в ответ; его опалённые пальцы тянут Чанёля за пальто, чтобы прижать его поближе, впиваются в его плечи, пытаясь избавиться от оцепенения, оставшегося после контакта с Кумихо.

Здоровая нога Чанёля подкашивается, и они падают на кровать бесформенной кучей, у которой слишком много конечностей, но недостаточно дыхания, чтобы говорить, недостаточно дыхания, чтобы целоваться. Вес Чанёля придавливает его, но Бэкхёну плевать, потому что они наконец достаточно близко, чтобы чувствовать сердцебиение друг друга.

Бэкхён позволяет себе расслабиться.

— Ты пахнешь магией, — произносит Чанёль шёпотом тише вздоха в шею Бэкхёна. Бэкхён закрывает глаза и дрожит. Он не знает, кто кому не даёт утонуть, но вместе им как-то удаётся оставаться на плаву.

— Ты пахнешь глупостью, — бросает он в ответ Чанёлю на ухо. — Слышал, у тебя была трагическая стычка с Кумихо на больничной парковке. С пушками. Я бы заплатил, чтобы на это посмотреть. Там, должно быть, было настоящее зрелище.

Чанёль разражается низким и полным любви смехом и сильнее сжимает плечи Бэкхёна своими пальцами. Они всё ещё притворяются, что на самом деле не злятся друг на друга, и Бэкхёну это нравится. Ему нравится, что он может зарыться носом в свитер Чанёля и заглушить звуки всего остального мира. На мгновение он забывает об их договорённости никогда не говорить о Самджокгу и Кумихо, когда они вместе.

— Новости и правда расходятся быстро… Откуда ты знаешь? Это произошло меньше пары часов назад.

Бэкхён пытается засмеяться, но просто выдувает воздух через нос. Он всё ещё слишком напряжён, чтобы смеяться по-настоящему.

— Я был рядом с парковкой, ждал, когда она выйдет.

— Какого хуя?

И вот так волшебство рассеялось. Бэкхён чувствует, как пространство между ними раздувается, словно взрыв, оставляющий за собой расстояние и звон в ушах.

Чанёль медленно приподнимается, пытаясь не наступать на свою больную ногу, но ему это не удаётся. Он морщится, но боль длится недолго, и он снова смотрит на Бэкхёна сердитым взглядом.

— Какого хуя ты там делал?

— Пытался спасти чью-то жизнь, — бормочет Бэкхён, притягивая колени к груди, чтобы обхватить их руками. — Что же ещё?

Чанёль поднимается окончательно и немного отодвигается, чтобы ещё больше дистанцироваться от Бэкхёна.

— В каком смысле?

— Друг семьи попросил меня поехать с ним в Сеул, чтобы спасти Кумихо от тебя.

— Я не убиваю Кумихо, — пытается сказать Чанёль, но Бэкхён прерывает его прежде, чем он начнёт сводить всё к своим раненым чувствам.

— В таком случае чтобы спасти Кумихо от Стража. Ты всё равно в этом замешан, так что не будь ханжой, Ёль.

Чанёль морщится, будто собственное имя причиняет ему боль, и Бэкхён замолкает, потому что тоже не был к этому готов. Кажется, что с последнего раза, как он произнёс имя Чанёля вслух, прошла вечность, но ему всё равно удаётся имитировать безразличие.

— Но зачем тебе помогать этой психически больной убийце? Нет, не надо мне тут хмуриться. Не надо, блядь… Эта сука убила уже двоих. Почти убила третьего сегодня.

Чанёль сердито смотрит, и Бэкхён немного вжимается в себя.

— Я не хотел её спасать, — говорит он опустошённым голосом. — В Сеул я точно не за этим приехал, ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы не думать, что я могу так поступить.

Чанёль фыркает, и они так близко друг к другу, что Бэкхён будто может ощутить вкус яда на его языке, когда он заговаривает снова.

— А действительно ли я тебя знаю, Бэкхён? Потому что я думал, что знаю, а потом ты решил ошарашить меня всей этой историей с твоей Кумихо-семьёй. Так что нет, я не знаю, какова твоя позиция по поводу выпуска убийц на свободу, и в дневниках моих предков не говорилось, что нужно делать, когда твой парень оказывается ебучей Кумихо.

— Бывший парень, — произносит Бэкхён с сухой усмешкой. Он видит, как глаза Чанёля взрываются гневом, как только этим слова покидают его губы, но он не в силах даже сожалеть о них. Это всего лишь правда.

— Точно, бывший парень. Спасибо, Бэкхён, за напоминание. Мой бывший парень, который наведывается ко мне только ради секса, не отвечает на мои сообщения, ничего мне не рассказывает, даже когда мы находимся в смертельной опасности, но всё ещё имеет наглость пробираться в мой дом и отказываться говорить мне, нахуя он вообще приехал.

Что-то новенькое. Чанёль раньше никогда не кричал. По крайней мере не от злости. Он кричал из-за щенков на улице, и жареного цыплёнка, и хороших оценок. Он также был громким в постели, но никогда не был громким от злости. Всегда почему-то умилительно громким.

Бэкхён отодвигается от него подальше, внезапно чувствуя себя маленьким, замёрзшим и очень-очень уставшим. Комната слишком большая и слишком пустая, эта кровать тоже слишком большая и слишком пустая, словно море во время шторма. А они с Чанёлем потерпели кораблекрушение и затерялись на разных островах слишком далеко друг от друга. Расстояния между ними едва ли хватает, чтобы они могли шевелиться и не прикасаться друг к другу, но и оно непреодолимо.

Бэкхён не заплакал, когда Кумихо ранила его — его рука мягко пульсирует в рукаве его свитера, служа болезненным напоминанием — и он не заплакал, когда Кумихо рыскала в его душе в поисках чего-то, чего у него никогда не было. Боль позволяет ему сохранять ясный ум и оставаться собранным, она не способна сломить его.

Бэкхён плакал, когда они с Чанёлем поссорились в третьем классе, и он плакал, когда они сделали перерыв в отношениях на первом курсе. Ничто не сравнится с тем, сколько он выплакал, когда они расстались с Чанёлем пять лет назад, но с того дня Бэкхён больше не плакал. До этого момента.

— И зачем же мне приезжать в Сеул, Чанёль? Чтобы навестить моего бывшего парня, которому я явно больше не нравлюсь и который тоже не отвечает на мои сообщения? Чтобы меня назвал убийцей самый важный человек в моей жизни? Попробуй угадай, Ёль. Или может быть, просто вообрази, может быть, я пришёл, чтобы предупредить тебя. Может быть, я пришёл, чтобы убедиться, что ты жив!

— Я Самджокгу, мне нахуй не нужна твоя-

Всё в комнате вращается вокруг них. Лампа, стены, старый шкаф Чанёля, всё утопает в глазах Бэкхёна, медленно погружаясь под воду.

— Она сказала, что убьёт тебя. Она сказала это мне в лицо и потом напала на Минсока и...

Он поднимается на ноги. Ему нужно убраться отсюда. Что я здесь делаю? О чём я думал?

Рука Чанёля хватается за край свитера Бэкхёна, притягивая его назад прежде, чем он сможет ускользнуть. Его гнев трансформируется в нечто другое по мере того, как он замечает, в каком состоянии одежда Бэкхёна, бинты на его руке, грязь и кровь на его лице.

— Она напала на тебя? — произносит Чанёль с побледневшим лицом. — Бэкхён, ты идиот?

— Она сказала, что убьёт тебя, — повторяет Бэкхён тихим и разбитым голосом. — И даже если бы она этого не сказала, ты правда думаешь, что я бы не пришёл? Я знаю тебя, я знаю, что ты не причиняешь вред Кумихо, но любая Кумихо может причинить вред тебе! Если я могу увезти их отсюда, если есть возможность уберечь и тебя, и мой народ, думаешь, я бы ею не воспользовался?

Разве ты не видишь, Чанёль? Я приехал ради тебя.

мама

Бён Бэкхён у тебя большие неприятности.

Позвони мне как только увидишь это сообщение.

[Отправлено: 22:25, 23.01.2018]

Бэкхён чувствует на своей шее нежные и холодные пальцы Чанёля, их прикосновение нерешительно и незнакомо. Не то чтобы они не знают, что делать — пальцы Чанёля давным-давно изучили всего Бэкхёна — просто сейчас они слишком боятся прикасаться. Бэкхён хочет потянуть Чанёля за запястье и приложить его ладонь целиком к своей шее так, будто здесь ей самое место. Ведь так и есть. Так всегда и было.

Ванная в однокомнатной квартире Чанёля такая тесная, что они едва помещаются внутри. Бэкхёну приходится сидеть на закрытом унитазе, пока Чанёль нависает над ним, обрабатывая царапины на его шее, которые упустил Минсок. Пространства не хватает, и никто из них не знает, куда смотреть, где соприкасаться. Они ударяются головами всякий раз, когда один из них внезапно опускает свою, чтобы не встретиться взглядом с другим.

— Можешь наклонить голову? — спрашивает Чанёль, и нерешительность в его голосе отражается от плиточных стен, звуча в этой комнате-коробке ещё громче.

Он самостоятельно отводит лицо Бэкхёна в сторону, когда тот никак не реагирует, и лёгкими как пёрышко и пассивными прикосновениями наносит антисептик на рану. Она щиплет, у Бэкхёна слегка перехватывает дыхание, и их глаза встречаются, но лишь на секунду, потому что никто из них не способен это вынести. Они быстро отводят взгляды.

— Ты расскажешь мне, что случилось? — спрашивает Чанёль так близко, что Бэкхён может ощущать, как его голос ласкает его губы.

— Мы не знали, кто она, — говорит Бэкхён, уставившись на пятно плесени, возникшее между плитками и дверной рамой. — Мы ничего не знали. Минсок узнал о Кумихо, застрявшей в Сеуле, и он подумал, что она одна из наших и что ей нужна помощь, так что я приехал сюда вместе с ним. Чтобы помочь. Но она оказалась не одной из нас, и ей явно не нужна была помощь.

Чанёль нахмуривается и отодвигается, чтобы наклеить пластырь на шею Бэкхёна.

— Она Кумихо, — произносит он, — она одна из вас.

На самом деле нет, хочется сказать Бэкхёну. Но тогда ему пришлось бы объяснять почему, и как он сможет донести тяготы жизни вымирающей расы, одиноких диких созданий, держащихся друг за друга, потому что у них нет другого выбора? Как он сможет растолковать такого рода связь их самому опасному врагу?

Бэкхён не Кумихо, но он сын Сонми и провёл всю свою жизнь среди Кумихо. Он мог бы рассказать Чанёлю, что леса сокращаются и почти все лисы покинули их. Лисьи духи медленно теряют свои силы, становясь не более чем призраками, воющими с ветром в лесах, а Кумихо… Кумихо загнивают, их могущество постепенно гаснет по мере того, как они всё больше смешиваются с людьми. Они редко охотятся, редко сражаются, они прячутся и притворяются, что могут быть людьми, и иногда становятся ими. За последние двадцать лет не появилось ни одной новой Кумихо, и в будущем, вероятно, тоже не появится. Те, кто остались, защищают друг друга с лютым отчаянием. Все, без исключения.

— Она не одна из нас, — упрямо повторяет Бэкхён. — Минсоку известна каждая Кумихо, проживающая в Корее, но он никогда не встречался с этой.

— Ты сказал, она напала на вас?

Бэкхён осторожно взвешивает этот вопрос у себя в голове и ещё осторожнее — ответ на своём языке.

— У нас произошла… размолвка. Разошлись во мнениях. Поэтому Минсок напал на неё первым, — брови Чанёля взмывают вверх. — Она… Её не волновало, что она подвергла всё наше сообщество опасности своими бездумными действиями.

— Какое это имеет значение? Все Кумихо убивают людей, чем же она отличается?

Бэкхён хотел бы, чтобы Чанёль мог сделать шаг назад, позволил ему дышать, позволил дышать им обоим. Он всё ещё слишком близко, а Бэкхён всё ещё слишком зол и чувствителен. Они оба в таком состоянии. Грубые и злые, задирающие друг друга и ждущие, пока кто-то прольёт первую кровь. Бэкхён хочет, чтобы это был он.

— Я в курсе, что ты считаешь всех Кумихо жестокими, пожирающими людей монстрами-

— Потому что это они и-

Бэкхён шлепком убирает от себя руку Чанёля. Судя по удивлению в его глазах, Чанёль, возможно, даже не осознавал, что он всё ещё касался Бэкхёна.

— Да, я знаю, что ты думаешь, но ты ничего не знаешь о Кумихо, о великий Самджокгу. И я не стану выслушивать нотации от того, кто использует легенду трёхтысячелетней давности против целой расы, чтобы доказать свою точку зрения. Ты можешь думать всё что угодно, и честно, мне сейчас уже наплевать, но мы не монстры. У нас есть правила. И Кумихо, которые не следуют этим правилам, являются угрозой для всего сообщества, а не его частью.

Пока он говорит, Чанёль хмурится всё больше. Не от злости, а от растерянности.

— Ты не Кумихо, — произносит он, когда Бэкхён закончил.

— Что?

— Ты всё повторяешь “мы”, “мы”, но ты не Кумихо.

— Я и не совсем человек, но это неважно. Я знаю, где я нужен.

Чанёль вздрагивает от этих слов. Он поднимает руку, быстро хватается за перевязанное запястье Бэкхёна и тянет на себя. Это причиняет боль, и Бэкхён взвизгивает и поднимает глаза, чтобы одарить Чанёля рассерженным взглядом.

Это было ошибкой. Они встречаются взглядами, и в глазах Чанёля столько, столько разочарования, столько обиды и столько боли. И много чего ещё. Он смотрит на Бэкхёна так, будто он хочет разорвать его на куски и затем собрать снова. (И даже в этот момент он смотрит на Бэкхёна так, будто хочет его.)

— О, я уверен, ты знаешь, где нужен, — произносит Чанёль себе под нос. Он поворачивается спиной и выходит из комнаты, хромая, прежде чем Бэкхён может его остановить. Призрачное ощущение от его прикосновения покалывает на запястье Бэкхёна.

Ванная комната почему-то кажется ещё меньше после ухода Чанёля. Всего лишь четыре стены, зажимающие Бэкхёна, удушающие его. Его взгляд падает на его отражение в зеркале. Растрёпанный бледный парень, кажущийся ещё более бледным в белом неоновом свете, с царапинами на шее, руках, ключицах, с покрасневшими и опухшими глазами и припухшей нижней губой — не из-за драки, а потому что слишком много её кусал.

Что мы здесь делаем? он безмолвно спрашивает у своего отражения. Оно смотрит в ответ ровно таким же потерянным взглядом.

Бэкхён брызгает водой на лицо, протирает его собственным рукавом, потому что не хочет испачкать полотенце Чанёля, закрывает кран и снова машинально поднимает взгляд. Его отражение смотрит на него с улыбкой и золотыми глазами.

Это длится всего мгновение. Бэкхён моргает, и его отражение моргает в ответ, выглядя немного обалдевшим и довольно разочарованным. Он рассматривает его тщательнее. Тёмные глаза, вообще никакого намёка на улыбку. Бэкхён снова моргает, но лицо, смотрящее на него, не меняется. Он винит свой усталый разум за то, что тот играет с ним. Наверно, ему стоит просто вернуться домой.

Когда Бэкхён возвращается в другую комнату, Чанёль курит. Единственное окно в квартире распахнуто, и холодный ночной воздух проникает внутрь вместе с оранжевым светом уличного фонаря.

Бэкхён вздрагивает, и Чанёль оборачивается. Их глаза встречаются с противоположных концов комнаты. В этот раз только Бэкхён отводит взгляд.

Что я здесь делаю? спрашивает он себя снова, и кровь приливает к его лицу. И правда, что он здесь делает? Он пообещал себе в прошлый раз, когда оказался здесь, в этой же квартире, с Чанёлем, что он будет последним. Он обещал это в прошлый раз, и в раз до этого, и во все другие разы. И он всегда возвращается: словно падающая звезда в ночном небе, он стремится к Чанёлю. И от этого больно. Больно ему, больно Чанёлю, потому что как они могут двигаться дальше, как один из них может остановиться, если другой всегда готов притянуть его обратно?

— Я, наверно, пойду, — говорит он, делая паузу, чтобы прикусить нижнюю губу. — Ну то есть я пришёл, чтобы предупредить тебя, и я это сделал, так что...

Его голос обрывается, растворяясь в тишине. Он идёт за своим пальто, поворачиваясь спиной к нечитаемому взгляду Чанёля, его трясущимся ногам, к озлобленному призраку, скрывающему человека, которого Бэкхён любил.

— Спасибо, что помог мне, — произносит Бэкхён. Он мог бы позвонить Сехуну, одолжить его машину. Он мог бы добраться до дома за несколько часов.

Он поворачивается и собирается уходить. Дверь всего в нескольких шагах. Но он слышит медленные и неуверенные шаги Чанёля и чувствует, как рука Чанёля хватается за его рукав — не грубо и жестоко, как до этого, не в качестве наказания, а умоляя — и он останавливается. Он чувствует себя жалким, потому что он даже не пытается. Он не хочет пытаться, никогда не хотел.

— Зачем ты приехал, Бэкхён? Ты так и не ответил мне. Зачем ты приехал в Сеул? Что ты здесь делаешь?

Что ты здесь делаешь?

Голос Чанёля звучит слишком близко; он низкий, хриплый и усталый, и в конце концов именно это действует на Бэкхёна. Он не может совладать с Чанёлем, когда тот зол и ненавидит его, когда тот хочет его задеть. Он хочет сбежать от его беспощадных слов, холодных рук, глаз, полных предательства. Бэкхён чувствует себя трусом, но он бы сбежал на край света, только чтобы не оставаться в яростной власти Чанёля.

Но вот этот Чанёль, который устал и опечален; Чанёль, который полон тоски и борется со своим собственным гневом и побеждает, и проигрывает каждый раз; Чанёль, который просто хочет, которому наплевать; Чанёль, которому больно и который не знает, как всё уладить. Бэкхён тоже не знает, но это его Чанёль.

— Ты правда хочешь, чтобы я это сказал? — спрашивает Бэкхён с коротким всхлипом.

На сей раз, когда Чанёль протягивает к нему руку и наклоняет его лицо вверх к своему, Бэкхён чувствует лишь тепло.

Чанёль действительно выглядит похудевшим, его челюсть обрела более чёткие черты, мешки под его глазами более выражены. Бэкхён думает, как бы они выглядели, если бы он улыбнулся. Чанёль сейчас не улыбается. Просто смотрит на Бэкхёна, как он смотрел на него раньше, когда были только Чанёль и Бэкхён, и никаких Кумихо, Самджокгу и нагнетающей тишины.

— А ты бы сказал? — тихо спрашивает он.

— Мне нужно идти, — говорит Бэкхён, но не предпринимает попыток уйти.

— Ты сказал, что сделал свой выбор. Ты сказал, что знаешь, где ты нужен, — другая рука Чанёля блуждает по его спине, его пальцы массируют загривок Бэкхёна так, что у него ноги сводит. — Но ты сейчас здесь, не так ли?

Он наклоняет своё лицо ближе к лицу Бэкхёна, его ресницы слегка касаются щёк Бэкхёна. Он проводит своим носом по линии подбородка Бэкхёна. Его губы слишком близко. Сердце Бэкхёна ноет.

Что я здесь делаю? снова спрашивает себя Бэкхён.

Его глаза с трепетом закрываются, когда Чанёль целует его.

Хунни

че происходти

минсок только что попытался дозвониться до меня??

пОМОГИТЕ

[Отправлено: 23:36, 23.01.2018]

Хватило лишь ощущения губ Чанёля на его собственных. Хватило лишь трепетного дыхания Чанёля на губах Бэкхёна, как если бы он тоже только этого и ждал. Будто занавес опустился, представление закончилось. Представление в кукольном театре, где они с Чанёлем вынуждены ненавидеть друга; эта холодная война до изнурения, из-за недопонимания; не сказка, а трагедия о заклятых врагах и несчастных возлюбленных, о баррикадах и окопах.

Бэкхён может обманывать себя, он может свернуться комочком в своей постели, часами наблюдать за дождём, стучащим по его окну, и обманывать себя, что у него всё хорошо, что у Чанёля всё хорошо, где бы он ни был. Что они будут в порядке, просто не вместе.

Бэкхён умеет лгать, но Чанёль умеет разрушать ложь, раскрывать её, пока своими руками на лице Бэкхёна он заставляет его не двигаться. Можно подумать, Бэкхён смог бы сбежать. Можно подумать, Бэкхён мог бы захотеть сбежать.

Занавес опускается, и Бэкхён наконец может целовать Чанёля в ответ так, словно это всё, чем он когда-либо хотел заниматься. (Так и есть.)

— Я соскучился по тебе, — произносит Чанёль, едва касаясь его губ.

Кончики его пальцев холодны — у него всегда холодные руки, когда он нервничает — но они без труда разогреваются о кожу Бэкхёна. Слова Чанёля тоже становятся теплее, и совсем скоро они станут слишком жаркими, лихорадочными, когда он будет произносить их на последнем издыхании, кусая, марая засосами, целуя шею Бэкхёна.

Бэкхён может обманывать себя, но Чанёль не в порядке, Бэкхён не в порядке, они никогда не будут в порядке.

— Я тоже соскучился по тебе, — отвечает он, и Чанёль прижимает его к двери и целует его до потери рассудка, избавляясь от тоски, страха и расстояния с помощью поцелуев.

— Я так сильно соскучился по тебе, Ёль, — произносит Бэкхён на выдохе, когда губы Чанёля дают ему возможность дышать.

— Ты мог позвонить. Почему ты не звонил? Почему ты не приезжал?

Он не спрашивает, почему Бэкхён вообще уехал, и вместо этого переплетает их пальцы вместе, зажимает их соединённые руки между ними, рядом со своим сердцем, и прислоняется своим лбом ко лбу Бэкхёна.

Бэкхён мотает головой. Он пытается, пытается, пытается отпустить Чанёля, пытается сделать так, чтобы тот опустил его. Они не созданы для того, чтобы быть вместе: он и Чанёль, сын Кумихо и Самджокгу собственной персоной. У них нет будущего.

— Ты не ответил на моё сообщение, — говорит он, и его глаза закрываются, когда он утыкается лицом в плечо Чанёля. — Я подумал, что ты не хочешь меня видеть.

— Я и не хотел, Бэкхён. Ты был в Сеуле, достаточно близко, чтобы посмотреть моё выступление, послушал мою песню и сбежал прежде, чем я мог увидеть тебя. Ты трус, незрелый, эгоистичный и жалкий трус. И идиот. Я всегда хочу тебя видеть, Хёни.

— Прости, — бормочет Бэкхён в ответ, снова и снова, потому что он сожалеет о стольких вещах, что всех ему не перечислить.

Чанёль обхватывает его своей рукой, прижимая его ближе к груди. Он немного покачивается, и Бэкхён понимает, что его нога, должно быть, болит. Прошло пять лет, а она до сих пор болит. Ну что за человек. Его внезапно накрывает желание поцеловать этого глупого человека, но Чанёль опережает его. Это невинный, затяжной поцелуй, соприкосновение губ, не более чем тяжёлое дыхание, разделяемое двумя устами.

— Кровать, — командует Бэкхён, и Чанёль кивает и морщится, когда ему приходится идти, но не отпускает руку Бэкхёна.

— Ты пиздец меня напугал, — говорит он, когда Бэкхён толкает его на кровать. Он приземляется на спину, разваливается, как морская звезда, и Бэкхён расстёгивает своё пальто, сбрасывает его на пол и затем забирается на Чанёля.

— Правда?

— Когда я обнаружил тебя здесь, — рука Чанёля блуждает по его спине, проникая под его рубашку. — Когда понял, что ты ранен. Когда думал, что ты уйдёшь. Постоянно пугаешь меня...

Бэкхён охает, когда руки Чанёля тянут за его свитер и затем за рубашку под ним, пока пуговицы не сдаются под натяжением и расстёгиваются. Она небрежно сползает по его плечам, собираясь на пояснице, когда Бэкхён выгибает спину и с усилием трётся о Чанёля. Он видит взрывающиеся звёзды за закрытыми веками, откидывает голову назад и издаёт стон.

— Мне следовало уйти, — говорит он, когда ему удаётся набрать в лёгкие воздуха, но слова всё равно выходят обрывистыми. — Даже сейчас мне следует уйти. Ты знаешь, я не могу остаться. Ты знаешь почему.

— Ты должен был уйти, когда у тебя был шанс. Теперь я никуда тебя не отпущу.

До очередного восхода солнца, с горечью думает Бэкхён.

— Завтра...

— Мне плевать, что будет завтра, — перебивает его Чанёль и притягивает к себе вниз, чтобы снова поцеловать, но этих прикосновений недостаточно, чтобы получить настоящее удовольствие, когда их разделяет столько ткани. Чанёль низко и раздражённо стонет, пытаясь стянуть одновременно голубые джинсы Бэкхёна и свои.

— Погоди, дай мне… — бормочет он, накрывая ладонью член Бэкхёна поверх ткани.

Разряды наслаждения проносятся по позвоночнику Бэкхёна. Его глаза захлопываются, и он опускается обмякший на грудь Чанёля. Он стонет в полубессознательном состоянии и почти на автопилоте, потому что это — его грудь на груди Чанёля, пальцы Чанёля на его пояснице, его бёдра, подёргивающиеся от желания посидеть верхом на ягодицах Чанёля — это несложно. Это всегда было самой лёгкой вещью на свете, с тех пор как Бэкхён впервые попробовал это в семнадцать лет. Вспотевший, умирающий от скуки и до ужаса возбуждённый, на тёплом полу дома Чанёля, после особо провальной зубрёжки, за пару дней до Рождества. Было липко и неловко, и так же легко, как влюбиться. После того раза Бэкхён не переставал влюбляться всё сильнее.

— Блядь, Хёни, Бэкхённи, долой штаны, — произносит Чанёль на длинном выдохе и тянет Бэкхёна за волосы, чтобы поднять его. — Снимай штаны, давай.

И Бэкхён напоследок ёрзает у него на коленях — Чанёль снова тянет его за волосы в качестве ненавязчивого предупреждения — и затем он сбрасывает с себя штаны и нижнее бельё, не заботясь о том, где они приземлятся.

— Сюда, — зовёт его Чанёль, сжимая пальцами плечо Бэкхёна. — Иди сюда.

Его кожа блестит, словно золото, в свете прикроватной лампы, его чёрные глаза полузакрыты и взывают к Бэкхёну.

Бэкхён кладёт руку ему на бедро, его мягкая ладонь контрастирует с грубой поверхностью шрама, который Чанёль получил, когда ему было четырнадцать. Он знает это тело, его плоскости и изгибы, потаённые места, где кожа Чанёля нежна и бела, словно молоко, и резкие выступы там, где кости растягивают кожу. Он правда похудел, думает Бэкхён, щекоча его рёбра, играя на них, как на фортепианных клавишах, спускаясь ниже и ниже, проводя ногтями по его животу, хватая его за член. Стоны Чанёля звучат, как настоящая музыка.

— Ты чистое наказание, — произносит Чанёль, набрав в лёгкие достаточно воздуха, и Бэкхён весело хихикает, медленно и лениво работая руками. Он проводит ногтями по нижней стороне, и Чанёль стискивает зубы, а его член дёргается в руках Бэкхёна.

Бэкхён убирает одну руку и дрочит ему быстро и небрежно, как Чанёлю всегда нравилось. Он отмахивается от руки Чанёля, когда тот пытается оказать ответную любезность.

— Не надо пока, — отвечает Бэкхён, тяжело дыша, на неозвученный вопрос Чанёля. — У меня давно ничего не было. Не уверен, что смогу продержаться долго, если твои руки поработают на мне...

— Насколько давно?

— С последнего раза с тобой, разумеется, — говорит Бэкхён, чувствуя, как к его лицу приливает кровь. — Что, думаешь, я расхаживаю по округе и трахаюсь с незнакомцами? Я не хочу секса с другими людьми, Чанёль. Я просто...

Ему уже и так слишком жарко, поэтому он позволяет своему голосу затихнуть, пока он не сказал чего-нибудь похуже. Чанёль усмехается и притягивает его для очередного поцелуя, наклоняя его голову так, чтобы было удобнее водить языком по его верхнему нёбу, и приподнимаясь вверх, чтобы потереться об него. Когда он отдаляется, он улыбается кривой и блистательной улыбкой с всего лишь намёком на ямочку. Его глаза улыбаются из-под его волос, и он произносит низким и полным желания голосом:

— Как бы я хотел тебя сейчас перевернуть.

И Бэкхён тоже хочет, чтобы Чанёль его перевернул. Он хочет, чтобы Чанёль прижал его одной рукой на бедре, другой — на шее, не совсем перекрывая воздух, а просто надавливая, потому что он знает, что Бэкхён от этого тащится. Он хочет, чтобы Чанёль с силой входил в него, пока он не сможет вспомнить, как попросить ещё, как было раньше до расставания, до проклятия, до происшествия. Раньше. Он мельком смотрит на левую ногу Чанёля, сознавая, что некоторые вещи уже не будут как прежде, и отчасти это его вина. Он вспоминает, что они с Чанёлем даже уже не вместе, и от этой мысли он напрягается, сжимая ягодицы Чанёля.

— Эй, Хён, Хёни, Бэкхён, посмотри на меня, давай, — Чанёль привстаёт и скрепляет руки на спине Бэкхёна, заключая его в объятия. — Оставайся со мной, Бэкхён. Ты сейчас здесь, со мной. Я сказал, что ты должен был уйти, когда у тебя был шанс. Теперь я тебя не отпущу.

— Я не хочу уходить, — шепчет Бэкхён, позволяя своей голове упасть на плечо Чанёля и целуя его кожу между словами. — Я хочу остаться здесь.

Ему всегда хочется остаться здесь, с Чанёлем. Ему хочется верить Чанёлю, когда тот говорит ты можешь. Ему хочется… Ему хочется...

— Как ты хочешь, чтобы мы продолжили? — спрашивает Чанёль.

Бэкхён поворачивает голову, чтобы поцеловать его за ухом, и шепчет что-то в его волосы. Занавес опустился, у них есть времени до утра, и затем он поднимется вновь. Последний бал, прежде чем Золушка вернётся домой. Пусть оно того стоит.

— Ложись, я хочу сделать это сидя на тебе.

Хунни

мне кажется чтото не так бэкхён

пжлста возмит трубку

прошу

[Отправлено: 00:12, 24.01.2018]

В отличие от солнца на востоке, занавес не дожидается наступления рассвета.

На улице всё ещё темно, когда Бэкхён медленно приходит в сознание под ноты известной попсовой песни. Это не его будильник — он предпочитает, чтобы его будил скучный суровый бип-бип — но звук всё ещё кажется знакомым. Он открывает глаза, полный недоумения и растерянности, потому что это не его комната, не его кровать, и даже рука, аккуратно перекинутая через его талию, не принадлежит ему.

Он сталкивает её с себя, и кровать проминается; человек, лежащий рядом с ним — Чанёль, всё ещё тёплый, податливый и пахнущий сексом и безопасностью — кряхтит во сне. Но Бэкхён не обращает на него внимания, встаёт с кровати и крадётся голыми ногами по холодному полу. Следуя за звуком, он врезается в тумбочку, стену, кровать и снова стену. Его разум ещё слишком затуманен, чтобы понять, что происходит, а его тело слишком тёплое и вялое ото сна, чтобы поддаваться его контролю. У него всё болит, но это приятная боль.

Наконец его руки хватают край его пальто, которое было небрежно скинуто на пол, вслепую скользят по ткани, пока не нащупывают звонящий телефон в кармане. Он проводит пальцем вправо, чтобы ответить, как только видит имя Сехуна на экране.

— Алло? — произносит Бэкхён, пытаясь использовать свой голос, который прилип к задней стенке горла.

— Хёни, где ты?

Голос Сехуна звучит… нервным. Взволнованным. Бэкхён трясёт головой, стараясь проснуться.

— Блядь, Сехун, сейчас… Сколько сейчас времени?

Он понятия не имеет, но для телефонного звонка явно слишком рано.

— Ты дома? — спрашивает Сехун.

— Нет, я… Я в Сеуле, — даже говорить трудно, во рту пересохло. Слова, словно ватные шарики, застревают на его языке. — Что случилось?

На другом конце провода возникает короткая тяжёлая пауза.

— Я не знаю… Я думаю, что-то произошло. Минсок-хён, он мне позвонил недавно и сказал кое-что странное, но связь оборвалась.

— Ты пытался ему перезвонить?

— Он не ответил. Я позвонил госпоже Сонми, но в телефоне даже не шли гудки. Я волнуюсь, Бэкхён.

Бэкхён небрежно проводит рукой по экрану. Сейчас три часа ночи.

— Сехун, мама скорее всего спит.

— Нет, гудки не идут! Вообще! Даже когда я звоню по телефону гостиницы. И Минсок сказал...

— Что сказал Минсок, Сехун?

Парень на другом конце медлит, пока тишина не становится настолько тонкой, что линия может оборваться.

— Послушай, тебе нужно вернуться в Йоджу, — говорит Сехун. — Вот прямо сейчас.

Чанёль снова шевелится, и по Бэкхёну пробегает дрожь. Кровать тёплая и манящая, а руки Чанёля — надёжное убежище. Сехун наверняка слишком остро реагирует. Сейчас три ночи, и конечно никто не отвечает на звонки. Люди спят в это время!

И всё же...

— Бэкхён, я не могу поехать! Ты знаешь, что я застрял здесь, я не могу покинуть Сеул. Нужно поехать тебе, прошу...

Бэкхён прикрывает глаза. Он знает, где он нужен. Даже если он сейчас здесь, сколько бы раз он не приезжал сюда — он нужен не здесь.

— Хорошо, только… Успокойся. Я, блядь, надеюсь, что ничего серьёзного не произошло, хоть ты и заставляешь меня ехать посреди ночи.

Он ещё успеет поплакаться Сехуну позже, если всё окажется ложной тревогой, но сейчас он просто вздыхает и потирает свои усталые глаза.

— Но тебе придётся одолжить мне свою машину, Минсок уехал домой на моей. Погоди, я сейчас скину тебе моё местоположение, чтобы ты заехал за мной...

— В этом нет нужды… Ты же с ним. Ты с Самджокгу, да?

Бэкхён прикусывает губу. Ох как неловко... Он хочет извиниться, но Сехун перебивает его.

— Неважно… Мне нужно двадцать минут. Скоро буду!

Он вешает трубку прежде, чем Бэкхён может придумать ответ.

Бэкхён вздыхает. Он пытается дозвониться до своей матери, но гудки не идут, как Сехун и сказал. Телефон Минсока выключен. Он звонит Сыльги, звонок проходит, но она не берёт.

— Что происходит? — звучит вопрос. Он поднимает взгляд и видит Чанёля, который опирается на локти и смотрит на него, прищурясь, в оранжевом свете фонаря с улицы.

— Судя по всему, дома возникла внештатная ситуация. Похоже, мне надо идти.

Хмурый взгляд Чанёля иначе как обвинительным не назовёшь.

— Ты сказал, что останешься на ночь. Ты сказал, — медленно проговаривает он, — что мы поговорим завтра утром.

— Поговорим в другой раз, — устало отвечает Бэкхён. Он начинает собирать свою одежду с пола — след из ткани, ведущий к кровати Чанёля. Чанёль молчит, но Бэкхён чувствует, что он злится.

— Я напишу тебе? — предлагает он, но Чанёль мотает головой.

— Ты невыносим, — произносит он себе под нос.

— Чанёль...

— Уходи! Собирай свои вещи и уходи, Бэкхён...

— Чанёль, послушай меня...

— Уходи, я сказал!

Бэкхён вздрагивает и опускает голову. Он хочет остановиться и объясниться, но Чанёль зол, и Бэкхён не знает, как успокоить его. Он одевается как можно скорее. Возможно, он оставил свою рубашку и один из носков, но ему всё равно. Он больше не смотрит на Чанёля, даже когда произносит “пока, Ёль” и не получает ответа. Он выбегает наружу с запахом Чанёля на его коже, с развязанными шнурками, с пальто в левой руке и телефоном в правой и спускается по лестнице так быстро, что чуть не падает.

Сехун уже ждёт его перед домом, облокотившись на машину. Он выглядит по-другому, более человечным, чем Бэкхён его когда-либо видел, но когда он замечает Бэкхёна, его глаза загораются золотым янтарём, и острые зубы проступают из-под его верхней губы. Сехун юн, ему всего тысяча лет и двадцать три года — младенец по стандартам Кумихо — но он всегда был Бэкхёну, как брат, которого у него никогда не было.

Он смотрит на Бэкхёна, на его растрёпанный вид, взъерошенные волосы. При обычных обстоятельствах он бы что-нибудь сказал — что-нибудь низкое, колкое и неприличное, потому что у Сехуна больше всего причин ненавидеть Чанёля, и всё же он единственный не возражает, что Бэкхён всё ещё трахается с парнем, который чуть его не прикончил — но он этого не делает, что многое говорит о его душевном состоянии.

— В машину, — лишь произносит он. Бэкхён забирается внутрь.

— Тебе удалось с кем-нибудь связаться? — спрашивает он, пристёгивая ремень.

Сехун мотает головой. Он потирает своё запястье, где пять лет назад была выжжена Удерживающая печать, которая не позволяет ему покинуть столицу. Он выглядит так, будто вот-вот всё равно уедет, даже если в этом случае печать причинит ему одну лишь боль.

— Ладно, не волнуйся, Сехунни. Я еду туда. Всё будет хорошо.

Он сглатывает, и Бэкхён видит едва различимые призрачные хвосты, слабо колеблющиеся в лунном свете. Это продолжается всего мгновенье, пока Сехун не осознаёт, что делает, и прячет их.

Бэкхён заводит машину. Маленькая Hyundai тихо оживает. Он пытается согнуть раненую руку, но она болит не так сильно, чтобы мешать ему вести машину. Он готов ехать.

— Пожалуйста, поторопись, Хёни. У меня плохое предчувствие. Вот прям ужасное.

— Что сказал Минсок, Сехун?

— Он позвонил мне пару часов назад, сказал, что ему нужно кое-что мне сообщить. Но разговор вскоре оборвался… Я попытался перезвонить ему, но он не ответил. Я думаю, на него напали. Я волнуюсь, Бэкхён...

— Сехун, сосредоточься. Что он сказал?

Сехун пожимает плечами в своём объёмном зимнем пальто, выглядя при этом слишком юным и слишком потерянным. Когда он в последний раз виделся с Минсоком? Три года назад? Два? Сехуна приговорили к пятидесяти годам нахождения в Сеуле, но Минсок — Кумихо и не может ступить в город ни ногой.

— Он сказал, что любит меня, Бэкхён.

Голос Сехуна отражается от мокрого асфальта и теряется в сливах вместе с дождевой водой.

Бэкхён не ожидал чего-то подобного, не мог представить себе такое даже в своих самых смелых фантазиях. Это действительно вызывает беспокойство. Бэкхёну хватает одного взгляда на Сехуна, который вот-вот заплачет, чтобы выпрямить спину и натянуть на лицо, хотелось бы надеяться, подбадривающую улыбку.

— Не волнуйся, Хунни. Всё будет хорошо. Я позвоню тебе, как доеду, хорошо?

Сехун кивает. Бледное расплывчатое свечение его хвостов — последнее, что Бэкхён видит перед тем, как сворачивает за угол и выезжает на главную дорогу, ведущую к выезду из города.

Мы сожалеем, но Вы позвонили по номеру,

который был отключен или больше

не обслуживается. Если Вам кажется, что

это ошибка, пожалуйста, проверьте номер

и попробуйте позвонить снова.

[Отправлено: 05:28, 24.01.2018]

Когда Бэкхён приезжает в Йоджу, идёт лёгкий снег; маленькие снежинки лениво кружатся в воздухе, не торопясь приземлиться на лобовое стекло машины Бэкхёна. На востоке рассвет уже коснулся неба своими яркими перстами, раздвигая занавес тумана и инея, чтобы взглянуть на замёрзшие поля. Он не розовый и не золотистый, а серый, он просачивается через пелену падающего снега. Сквозь изящную вышивку из снежинок в воздухе, вдали, по другую сторону горы Бэкхён видит тонкую струйку чёрного дыма.

Его голова болит, его левая рука боли, его грудная клетка болит, и он весь замёрз. Что-то сжимается в его груди, сродни предчувствию, чувству страха — знамению рока. Кажется, будто мир со скоростью света сворачивается в катушку внутри него, словно обратный большой взрыв, который вот-вот произойдёт. Он немного прибавляет скорость, и машине уже сложнее сохранять сцепление с обледеневшей дорогой. На мгновение его глаза отвлекаются на движение в лесу, нечто красное, похожее на большое животное, несущееся свозь лес к горе. Он резко тормозит, чтобы взглянуть получше, но лес спокоен и тих. Он продолжает движение.

Когда он подъезжает к узкой горной дороге, ведущей к участку его семьи, мир начинает утопать в белом; белый повсюду, кроме как на севере, за холмом. Тёмная струйка дыма превратилась в чёрный столб, густой, широкий и высокий, гордо возвышающийся среди белизны. Именно тогда Бэкхён понимает, что он исходит от гостиницы его семьи. Именно тогда он понимает, что его дом горит. Именно тогда Кумихо по имени Суён заполучает обратно половину своих сил, и мир, каким его знал Бэкхён, разбивается вдребезги.

Если знаешь противника и знаешь себя, сражайся хоть сто раз, опасности не будет; если знаешь себя, а его не знаешь, один раз победишь, другой раз потерпишь поражение; если не знаешь ни себя, ни его, каждый раз, когда будешь сражаться, будешь терпеть поражение.

― Сунь-Цзы, “Искусство войны”