Передо мной стоит выбор Великого инквизитора. Выберешь ли ты жить свободно в несчастье или быть счастливым в неволе? На мой взгляд, единственным ответом может быть “нет”.

— Урсула Ле Гуин

Э П И Л О Г

0 7 0 4 2 0 1 8

I’m like TT, распевает будильник где-то на тумбочке, почти в недосягаемости, just like TT, и Чанёль издаёт стон и ждёт, что сейчас услышит знакомое нытьё и что лежащее рядом с ним тёплое тело дотянется до телефона и выключит эту демоническую песню, но ничего не происходит.

Он резко открывает глаза, и по его телу пробегает холодная дрожь. Он инстинктивно тянется к телефону, проводит пальцем по экрану, прерывает песню на tell me that you’ll be my baby и поворачивается к другой половине кровати.

Она пуста.

На мгновение он чувствует себя так глупо. Ему снился крайне дурацкий сон, в котором шла война, и Бэкхён в ней сражался, и он умер, и…

— Что такое?

Чанёль поднимает взгляд и видит босого Бэкхёна со слегка озадаченным лицом, стоящего в двери и держащего в руках кружку. И в этот момент Чанёль понимает, что всё ещё трогает подушку с глуповатым и растерянным выражением лица. Он падает обратно на свою половину кровати и тяжко вздыхает, чувствуя, как румянец ползёт вверх по его шее.

— Ты в порядке? — спрашивает Бэкхён. Он ставит кружку на прикроватную тумбочку и ложится рядом с Чанёлем, закидывая на него ногу. — Выглядишь так, будто призрака увидел.

— Мне показалось, что мне всё приснилось, — отвечает Чанёль, зарывшись лицом в подушку, но Бэкхён всё равно его слышит. Бэкхён всё равно его понимает — с ним тоже это всё ещё иногда случается, хоть у него и лучше получается это скрывать.

— Это не сон, — шепчет он. — Я здесь.

— Да, знаю.

Он здесь, со своими чёрными взъерошенными волосами, сонными глазами и малейшим намёком на магию, сокрытую внутри него и готовую вырваться по его велению. Он настоящий — он кажется настоящим, губы Чанёля чувствуют, какой он тёплый и мягкий — но иногда сложно поверить, что он действительно здесь. Иногда Чанёль просыпается и может поверить лишь в неотвратимость смерти Бэкхёна на его руках: когда он кашлял кровью и магией, когда мерк его свет, когда холодела его кожа. И сложно забыть — а ещё сложнее простить — что его убил Чанёль.

(Бэкхён фыркает, закатывает глаза и говорит ему, что всё совсем не так, что это было его решение, но это не имеет значения. Если бы Чанёль прислушался к плану, если бы Чанёль послушал его… “Тогда Суён бы тоже выжила”, — говорит Бэкхён, обхватывая лицо Чанёля своими красивыми руками. — “Прекрати винить себя за произошедшее, Ёль. Иди сюда, поцелуй меня”.)

— Ты опять накручиваешь себе? — спрашивает Бэкхён, щипая его за бок.

— Просто думаю. Ты уже позавтракал без меня? — спрашивает Чанёль, снимая напряжение, потому что Бэкхён заслуживает большего.

Он заслуживает улыбки, и “доброго утра” и поцелуя в щёку. Чанёль звучно целует его в уголок рта, и Бэкхён притворяется, что ему противно, и кричит: “Сначала зубы почисть!”

— Это тебе за то, что не разбудил меня, — отвечает Чанёль и быстро встаёт с кровати, пока Бэкхён снова не ущипнул его.

Он идёт на кухню, где обнаруживает, что его парень почти не оставил ему риса.

— Ну, блядь, спасибо за еду, любимый.

Он произносит это шёпотом, но Бэкхён всё равно его слышит, благодаря своим лисьим чувствам, и Чанёль слышит его хихиканье из другой комнаты. Он рыскает в шкафчиках в поисках какой-нибудь еды и в конечном итоге кипятит воду, чтобы заварить себе “Шин Рамён” в восемь утра.

— Ты варвар, — говорит Бэкхён, тихонько прокрадываясь на кухню. Его выдаёт лишь лёгкий ореол магии вокруг него. Он научился так хорошо её контролировать, что даже Чанёлю иногда сложно её заметить. Или, может, он уже к ней просто привык.

— Это ты сейчас так говоришь, но я-то знаю, что ты набросишься на мой рамён, как только он будет готов.

Бэкхён не удостаивает его ответом, увлечённо поедая чокопай. Чрезмерный аппетит сопряжён с жизнью с лисьей жемчужиной, но для Бэкхёна это всё ещё чувствительный момент, так что Чанёль научился не шутить о том, как много ест его парень, если не хочет получить джойстиком от PS4 по голове. (А Бэкхён безумно меток, как в играх, так и в жизни.)

Они едят вместе, и как предсказал Чанёль, Бэкхён утаскивает половину рамёна и съедает его, одновременно жалуясь на то, что он слишком острый. Чанёль не обращает на него внимания, уставившись в телефон и проверяя рабочий чат.

Весна почти наступила: пока ещё недостаточно тепло, чтобы спать с открытыми окнами, но достаточно солнечно, чтобы зацвели первые цветы и кафе запустило тематическое меню по случаю цветения сакуры. В последнее время в Кафе Анык стало очень людно, особенно после того, как они наняли новую официантку. Хани всё ещё немного пугает Чанёля, но все посетители в неё влюблены. (И Чондэ, возможно, тоже.) Кроме того, утренние смены теперь на ней, и у Чанёля появилось много свободного времени утром, которое он проводит в постели с Бэкхёном.

— Какой-то ты сегодня задумчивый, — говорит Бэкхён.

      Чанёль поднимает взгляд и видит, что его парень уставился на него, подперев голову левой рукой, пока правая играется с магией. (Это упражнение на контроль, которому он научился у китайского лисьего духа, который был проездом в Сеуле пару недель назад, чтобы узнать, что за хуйня произошла в ночь смерти Суён — и да, они это почувствовали даже в Чанше.)

— А ты не переживаешь? — Чанёль задаёт встречный вопрос. — Ведь всё решится сегодня.

— Сегодня? Вау, я совсем забыл!

Чанёль пинает его под столом.

— Прекрати свои шуточки, я серьёзно!

Бэкхён пожимает плечами так, будто ему плевать, но Чанёль слишком хорошо его знает. Он чувствует, как магия внутри него волнуется, чувствует водовороты силы, едва заметные на поверхности, но бушующие на дне колодца.

— Я не особо переживаю, — врёт он. Затем его лицо проясняется, и он бросает Чанёлю озорную улыбку. — Кроме того, ты действительно думаешь, они посмеют что-то со мной сделать? Я всё-таки парень Самджокгу.

*

Как только Бэкхён минует жёлтые ленты с надписью “Ведутся работы”, здание перед ним превращается из строительной площадки в блестящий, ярко освещённый небоскрёб. Скучающая колдунья на ресепшене просит его предъявить удостоверение личности и затем боязливо смотрит на него, когда видит Кумихо рядом с его именем.

— У меня назначена встреча с Ли Хеджа, — подсказывает он ей, пытаясь быть полезным.

Она просит его подождать и отворачивается, чтобы сделать звонок.

— Четвёртый этаж, — говорит она после этого.

Офис Совета Ковенов современный и просторный, дизайнерские предметы мебели расставлены в нём на широком расстоянии друг от друга, и Бэкхён чувствует, что Ким Хиджон приложила руку к его оформлению. В лифте нет кнопки четвёртого этажа, поэтому он доезжает до пятого и ищет лестницу.

— Бэкхён! — кто-то окликает его, пока он потерянно бродит меж закрытыми дверьми. — Ты пришёл встретиться со Старейшинами?

Сынван особо не изменилась со времён битвы на Национальном кладбище в Сеуле. Она кланяется Бэкхёну, и он спрашивает у неё про Сыльги, поскольку теперь Сынван общается с ней больше, чем Бэкхён или кто-либо ещё.

— Она хорошо! Прекрасно! Ей удалось достать нам обеим по билету на Elyxiondot, и на следующей неделе она приедет на концерт… Понятия не имею, как у неё это получается, даже для магических существ борьба за билеты EXO — это сущий ад!

В конце разговора она подсказывает ему, как пройти на четвёртый этаж:

— У нас нет лестницы, но есть волшебный портал в комнате рядом с кулером.

— У колдунов и колдуний всегда всё так сложно? — спрашивает он, и она смеётся.

— Такая вот у нас работа. Мы всё усложняем, — она бросает взгляд на документы в её руках, внезапно вспоминая, что ей нужно работать. — Желаю удачи, Бэкхён. И в следующий раз, когда Чанёль выйдет на ночное патрулирование, ты тоже приходи. С ним так скучно, он всё равно всё время только о тебе и говорит.

Она машет ему рукой и уходит со стуком высоких каблуков по безупречному ковролину.

Мы всё усложняем, обдумывает Бэкхён, открывая дверь в комнату рядом с кулером, где он находит пульсирующий светло-синим светом портал. Возможно, так оно и есть.

Колдуны и колдуньи — за редким счастливым исключением в лице Ким Чондэ — не являются духами дикой природы, которые черпают чистую магию из собственного сердца и используют её голыми руками в качестве меча и щита. Колдуны и колдуньи держат магию в узде, завязывая вокруг неё узлы. Они запирают её в коробки из священного дерева и с помощью витиеватых печатей, бесконечных предписаний и незримых клеток цивилизации.

Но магия не предназначена для того, чтобы её сдерживали. Магия должна разрастаться, магия должна процветать, магия должна эволюционировать. Магия всегда находит выход.

Это вечная борьба человека с природой, цивилизации с одичанием, в которой нет места неоднозначности, компромиссам и нерешительности. Люди вроде Бэкхёна, половины которых принадлежат разным сторонам, которые живут где-то между, не должны существовать. Нужно делать выбор.

Но так думают колдуны и колдуньи, и то, что они думают, не обязательно является истиной. Магия сама по себе неоднозначна, а правила созданы для того, чтобы их нарушать.

(И когда самые священные правила нарушаются: правила реальности, правила науки, физики, правила эмпирического мира — тогда, и только тогда, мы называем это магией.)

Четвёртый этаж отличается от других. На нём пахнет старыми пергаментами, восковыми свечами и чернилами с добавлением капельки крови. Здесь пахнет священным деревом, которое используют, чтобы отлавливать Кумихо.

Ли Хеджа принадлежит к тому поколению колдунов и колдуний, которое отчаянно сражалось с монстрами за право навязывать свой собственный взгляд на мир и в конечном итоге победило. Она одна из тех колдунов и колдуний, которым пришлось отступить и прикусить язык, когда всего две недели назад были подписаны первые Клятвы дружбы между Кумихо и Советом Ковенов Сеула. По этому случаю она заговорила с Бэкхёном и попросила его зайти к ней. “Обсудим твою необычную ситуацию”, — сказала она.

У неё тёмный и душный офис. В нём нет окон, никаких путей к отступлению, кроме разве что двери, через которую Бэкхён только что зашёл. Когда она захлопывается за ним, он ощущает на своей коже тиски священного дерева: оно находится не достаточно близко, чтобы его обжечь, но оно не даёт ему сделать полный вдох. Глубоко-глубоко внутри него магия огрызается, будучи не способной что-либо предпринять.

(Ослаблен, но не повержен. Если бы Бэкхён захотел, он бы смог вырваться из этой тюрьмы. Всё-таки он теперь самая сильная Кумихо в стране.)

— Прошу, присаживайся, Бён Бэкхён, — произносит Хеджа своим измотанным старческим голосом.

— Я постою, если не возражаете. Уверен, мы не надолго.

В её глазах загорается раздражение, но она не повторяет свою просьбу.

— Так как ты, похоже, спешишь, давай перейдём сразу к делу. Ты обдумал моё предложение? — спрашивает она.

— Обдумал.

(— В свете твоей, скажем так, необычной ситуации, ты не попадаешь под действие Клятв дружбы. Ты не только гибрид, на которого не действует большинство наших защитных заклинаний против Кумихо, но ты ещё и обладаешь доступом к магии более могущественной, чем у какой-либо другой Кумихо в Корее, и твои отношения с Самджокгу оказывают слишком сильное влияние на единственное создание, способное тебя остановить.

— И что вы предлагаете?

— Я даю тебе выбор, Бён Бэкхён, и это всё, что я могу для тебя сделать в этой ситуации. Либо ты соглашаешься отречься от своей магии и позволишь сдерживать себя нашей сильнейшей защитной печатью, либо ты покидаешь страну.)

— И каков твой ответ? — спрашивает она, облокачиваясь на стол в ожидании ответа, финального ответа Бэкхёна.

Выберешь ли ты жить свободно в несчастье или быть счастливым в неволе?

Разве между этим вообще можно выбирать? А зачем? Кто так сказал? Кто решает, от чего мы должны отказаться, кто вообще решил, что мы должны от чего-то отказываться? В этом огромном волшебном городе вообще есть кто-нибудь, кто мог бы остановить Бён Бэкхёна в его стремлении к счастью?

Магия пульсирует в крови Бэкхёна, распевает песни в его голове. У магии есть собственная воля, но она есть и у Бэкхёна. И ему не нравится ни один из этих вариантов.

Он делает глубокий вдох.

— Мой ответ, — произносит он, — нет.