Здесь мы можем говорить. Называть любовь чем-то кроме мести.

— Мэри Джо Банг, отрывок из “Сон Электры”, сборник “Извинения за желание”

Это конец, не так ли?

И ты снова подле меня, слушая вместе со мной:

море больше не мучает меня; я та,

кем я хотела быть.

— Луиза Глюк, отрывок из “Луга”

Г Л А В А 6

2 5 0 1 2 0 1 8

Б Э К Х Ё Н

От: Ким Чунмён

Кому: Самджокгу

Тогда до завтра

[Отправлено: 00:46, 25.01.2018]

В первом свете дня открытая и разрушенная кухня кажется позабытым полем битвы.

Лучи проникают в комнату сквозь разбитое окно, подсвечивая большую трещину посреди пола, тёмных призраков, выжженных на стенах там, где жар взрыва окрасил дерево в чёрное и серое, и пыль, всё ещё невесомо парящую по комнате, словно золотистый порошок. Солнце поднимается над руинами кухни Хон Гарюн, вырисовывая силуэты опрокинутых мисок и кусочков стекла в темноте и новой, теперь сломанной кофе-машины, валяющейся у столешницы, словно памятник хаосу. Это немного похоже на сцену из антиутопии, когда входишь в заброшенный десятки лет назад дом, который остался навечно запечатлён на полароидном снимке домашнего уюта, когда как весь остальной мир был разорван на куски и уничтожен. А с визита Суён прошло лишь несколько часов.

Бэкхён отодвигается в сторону, чтобы дать Ким Чунмёну и парню в полицейской форме, представившемуся До Кёнсу, пройти в комнату. Немного странно провожать кого-то в дом, который не только не принадлежит ему, но и в который он сам впервые попал вчера ночью. Тем не менее, было бы некрасиво оставить их ждать у двери, а Сонми воспитала вежливого парня.

— Хотите что-нибудь выпить? — спрашивает он самым воспитанным тоном, которым только может, учитывая позицию Ким Чунмёна относительно прав Кумихо.

Страж лишь нахмуривается, а Кёнсу просит воды, и Бэкхён наливает ему стакан из-под крана. Затем повисает тишина. Чунмён барабанит пальцами по колену и пялится на Бэкхёна: его глаза задерживаются на оголённых ключицах — на которых, как знает Бэкхён, всё ещё видны следы, оставленные губами Чанёля, припухшие и фиолетовые на нежной коже — и низко спущенных штанах на бёдрах Бэкхёна. Хотел бы Бэкхён, чтобы на нём была надета футболка, но эта мысль задерживается лишь на мгновение. Его сюда пригласили. А Ким Чунмёна нет.

— Где Чанёль? — спрашивает Чунмён, когда понимает, что Бэкхён не заговорит первым.

— В своей комнате, третья слева. Но я бы не советовал идти к нему. Он спит голышом.

В его глазах нет вызова, и он намеренно использует нейтральный тон, но эти слова задевают Чунмёна, и его взгляд становится чуть более сердитым. Воздух вокруг него едва уловимо пульсирует и вибрирует, будто от порхания невидимых бабочек. Это почти незаметно, но Бэкхён это видит. Или скорее ощущает, как ощущает то, насколько высоко стоит солнце и сколько птиц летает над лесом после ухода Суён. Инстинкт, как Бэкхён успел понять за двенадцать часов жизни Кумихо, это невероятная вещь.

— И откуда мне знать, что ты его не зачаровал?

Бэкхён громко усмехается. Это прям новый уровень заносчивости.

— Я смотрю, кое-кто пришёл неподготовленным. Я не могу зачаровать Чанёля. Да я даже не знаю, как зачаровать тебя или твоего маленького дружка.

Полицейский поднимает стакан в протест и произносит с пугающе невозмутимым выражением лица:

— Ты не намного выше меня, знаешь ли.

Он прав, но Бэкхён никогда ему об этом не скажет.

— Чанёль — Самджокгу, — продолжает он, смотря прямо на Чунмёна. — Он буквально единственный в мире человек, кого полноценная Кумихо никогда не смогла бы зачаровать, не говоря уже о полукровке вроде меня.

— Ну, откуда мне знать, что ты не зачаровал его до того, как он стал Самджокгу? Мои источники говорят, что вы дружите с детства. У тебя было бы полно времени, чтобы расставить свою ловушку.

Колдуны, думает Бэкхён. Он никогда особо не понимал, почему все так носятся с ними. Его мать раньше неистово презирала колдунов и колдуний, но Бэкхён был о них не самого плохо мнения, пока этот Ким Чунмён не пришёл сюда, чтобы уничтожить весь его род.

— Ничего себе, какое умное заключение, — насмехается он, хлопая в ладоши. — Только вот я тогда ещё не был Кумихо, и с момента моего обращения прошло меньше суток, так что твой аргумент не работает. И кстати, у меня никогда не было необходимости зачаровывать Пак Чанёля, он был достаточно глуп, чтобы влюбиться в меня и без всякой магии.

— Да, звучит совсем не подозрительно: будучи наполовину Кумихо, ты каким-то случайным образом переезжаешь в дом ко внуку Самджокгу, и из всех людей он влюбляется именно в тебя. Прости мой скепсис относительно твоих благих намерений, но это немного похоже на...

— Судьбу.

Они все поворачиваются к двери, в которой стоит высокий и худощавый Чанёль с полузакрытыми глазами, в одних трусах и розовых тапочках на три размера меньше его больших ног. Он подмигивает Бэкхёну, и магия внутри него расплёскивается. Отторжение ли это или энтузиазм — он не знает. Кумихо внутри него боится прикосновения Самджокгу. Человек внутри него жаждет его, как корабль, жаждущий достигнуть суши после шторма.

— Это немного похоже на судьбу, да? — Чанёль заходит в комнату и оставляет беглый поцелуй на лбу Бэкхёна. Он ещё не остыл после сна и пахнет Бэкхёном и магией — магией Бэкхёна. — Доброе утро, любовь моя. Кто впустил этого колдуна?

— Эм, я? — бормочет Бэкхён, и Чанёль даёт ему щелбан.

— Мы вместе меньше трёх часов, а ты уже вот так меня предаёшь.

— Они сказали, что они твои друзья, — возражает Бэкхён с надутым лицом, и Чанёль наклоняется, чтобы поцеловать его. Магия внутри Бэкхёна трепещет и раздаётся между ними серебристым и кристально чистым эхом.

— Очевидно они соврали. Любой сознательно стоящий между мной и медленным утренним сексом с тобой не может называть себя моим другом, — шепчет Чанёль, и Бэкхён улыбается. И люди ещё говорят, что это он любит драматизировать.

— Я слегка запутался.

Они одновременно оборачиваются, внезапно вспоминая, что не одни в комнате. Только что прервавший их полицейский, Кёнсу, уставился на них глазами размером с блюдце, то ли в недоумении, то ли в неверии. Страж сверлит их таким взглядом, что Бэкхёну повезло, что он ещё не загорелся.

Чанёль морщит нос.

— Почему вы двое всё ещё здесь?

Трясущейся рукой Кёнсу ставит стакан на столешницу.

— Ты уж прости меня, но большую часть последних пяти лет я думал, что Чанёль — злейший враг романтики, и теперь я узнаю, что у него есть вторая половинка, которую он называет “любовь моя” и с которой он любит заниматься медленным утренним сексом. Я чувствую себя обманутым, и мне нужно время, чтобы прийти в себя. К тому же когда ты снова стал нормально ходить? Пак, прошёл всего лишь день. Я оставляю тебя ровно на день, и...

— Я теперь ещё больше уверен, что его зачаровали, — бормочет Чунмён, и Бэкхён разражается смехом.

— Да, конечно, — соглашается он между смешками, но Чунмён не перестаёт пристально смотреть на него, прищурив глаза, скривив рот и закусывая нижнюю губу.

— Погоди, я тебя помню! Мы встречались раньше! — наконец говорит он, обвинительно направляя палец на нос Бэкхёна.

— Я был соседом по комнате Чондэ на первом курсе, мы могли пересечься в какой-то момент.

— Нет! Не так! — Он ещё сильнее прищуривает глаза. — Это тоже подозрительно, но нет! Несколько месяцев назад я встретил тебя у квартиры Чанёля!

Подозрительность и злость на его лице сменяются… чувством предательства и злостью. Он медленно перемещает свой палец в сторону, пока не останавливает его на Чанёле.

— Ты знал, что в городе была Кумихо, и не сказал мне, потому что был слишком занят тем, что… — он тарахтит, как сломанный двигатель, с покрасневшим лицом и наконец выдаёт дрожащим голосом, — трахал её?

— Вся моя жизнь — ложь. Пак Чанёль на самом деле вёл более активную сексуальную жизнь, чем я, — шепчет Кёнсу со скептической усмешкой. Кажется, ему плевать на то, что лицо Чунмёна постепенно становится фиолетовым.

Бэкхён поворачивается к Чанёлю.

— Воу, да ты, похоже, был душой компании в моё отсутствие, раз они так реагируют. Неужели было настолько плохо без меня?

Он произносит это, как штуку, чтобы разрядить обстановку, и Чанёль с готовностью хватается за этот шанс, кивая и демонстрируя свою самую озорную улыбку.

— Несомненно, ты единственный, кто может заставить меня улыбнуться, мой ангел, мой остренький тток, мой клубничный моти. Любовь всей моей жизни.

Кёнсу повержено мотает головой. Чунмён смотрит на Бэкхёна, затем на Чанёля и наконец на Кёнсу.

— Нам стоило привезти с собой шамана. Ему явно не помешает ритуал экзорцизма.

— Тут есть один по соседству! — раздаётся радостный возглас снаружи.

И Бэкхён знает только одного человека, который может быть таким спонтанным и одновременно совершенно правым.

— Разве ты не закрыл своего брата в машине? — спрашивает Кёнсу у Чунмёна, который пребывает в равном замешательстве. — Кто открыл ему дверь?

— Я.

Ким Минсок запрыгивает через разбитое окно и садится на подоконник, радостно игнорируя лежащие на нём кусочки стекла, словно осколки звёзд. Его чёрные и рыжие лисьи хвосты у всех на виду в утреннем свете. Бэкхён понимает, что не единственный, кто их видит, по тому, как Кёнсу испуганно делает шаг назад, а магия Чунмёна начинает гудеть и трещать вокруг него.

Минсок бросает Стражу беглый взгляд.

— Не стоит принимать оборонительную стойку. Я пришёл только поговорить с тобой, Ким Чунмён, но прежде мне нужно перекинуться парой слов наедине с моим племянником.

Он улыбается свой рассерженной улыбкой. У Бэкхёна, похоже, серьёзные неприятности.

— Классный засос, Бэкхён! — говорит Минсок с неестественно большой радостью в голосе, параллельно расширяя и натягивая свою улыбку. — И гляньте, какая у тебя классная лисья жемчужина! Вижу, тебе удалось взять её под контроль. Впечатляет. Я серьёзно. Мои поздравления: ты всё ещё жив несмотря на то, что предпринял всё, вот прям всё, что можно было, чтобы сменить свой статус на “покойник”.

— Я всё объясню, — начинает Бэкхён, но улыбка Минсока превращается в оскал, полный острых зубов.

— Ещё как объяснишь.

От: доли

Кому: Сок-хённим

Они согласны

Теперь дело за тобой

Держи меня в курсе

[Отправлено: 06:22, 25.01.2018]

Мало что может напугать Сыльги, и мало что может разозлить Минсока. Мало что может заставить Сонми из Йоджу вести военные переговоры. И, кажется, Бэкхёну удалось привести ко всему этому в течение всего одного дня.

— Давай будем оптимистами: я, по крайней мере, не умер! — начинает он, и выражение лица Минсока говорит ему заткнуться, потому что он буквально в нескольких секундах от смерти от рук Минсока.

— Ты хоть знаешь, как мы волновались? Сыльги расплакалась, потому что не смогла остановить тебя! Твоя мама...

При упоминании его матери лицо Бэкхёна тут же мрачнеет. Он пытался связаться с ней вчера, но она не взяла трубку. Бэкхён не знает, это потому что она была занята переговорами о степени вовлечения Кумихо в эту войну или потому что она всё ещё пыталась усмирить направленный на него гнев. Это немного пугает его. Он всегда был сыном Сонми, парнем между двумя мирами, сыном Кумихо, ставшей человеком, но теперь, когда магия гудит в его венах, он не знает, кто он. Кумихо. Человек, неспособный контролировать всю эту силу. Вор. Он просто хочет к своей маме.

Минсок замолкает, глядя на виноватое выражение на лице Бэкхёна. Он недоволен, и магия искрится вокруг него и разносится по заснеженному саду у дома Гарюн.

— Не смотри на меня так, Бэкхён, у тебя нет на это никакого права! Ты знаешь, что она любит тебя больше всего на свете, и конечно она винит себя за то, что случилось! Она думала, что ты погибнешь, вдали от дома, от рук той, которую она предала, чтобы спасти тебе жизнь. О чём ты только думал?

— Я не думал. Эта штука… Магия мамы, — теперь его магия, и он чувствует, как она довольно трепещет внутри него, пока он продолжает, — выбрала меня. Она спросила, чего я хочу, и я просто… Я хотел спасти Чанёля. И я спас.

Вот так просто. И хотел бы он сказать, что о чём-то жалеет, но нет. Если бы он не рискнул всем, Чанёль был бы сейчас мёртв.

— Всё равно, ты чуть не погиб! Я почувствовал это аж в Йоджу, когда мчался сюда, чтобы попытаться тебя остановить! Я почувствовал, как ты исчез, и подумал, что ты умер!

Я тоже думал, что я умер, произносит про себя Бэкхён и лишь опускает голову.

— Я не хотел заставлять вас беспокоиться, я не хотел своей смерти, хотя я был уверен, что встречу её. Но я поступил правильно, ведь так? Если бы не я, Чанёль бы погиб.

Он вдруг ясно вспоминает слова Чонина. Ты сделаешь правильный выбор. Как всегда Чонин оказался прав.

На это Минсоку ответить нечего, и он просто мотает головой и отступает.

— Ладно-ладно. Но не думай, что я встану на твою сторону, когда Сыльги устроит тебе взбучку. Или когда мама навечно запрёт тебя. Пак Чанёлю придётся навещать тебя в тюрьме.

Бэкхён морщится.

— Не думаю, что у мамы теперь получится меня запереть.

Эта мысль заставляет его магию смеяться переливом маленьких серебряных колокольчиков.

Минсок цокает языком и осматривает Бэкхёна. Его взгляд останавливается на груди Бэкхёна и сосредотачивается на узелке силы, лениво свернувшемся в его грудной клетке.

— Она такая мощная… Я удивлён, что тебе удаётся держать её под контролем. Кажется, будто она может в любой момент овладеть тобой.

— Чанёль помог мне… спустить пар вчера ночью.

Бэкхён надеется, что он не покраснел, и Минсок закатывает глаза. Он никак это не комментирует, но по нему видно, что он знает, как именно Чанёлю это удалось.

— Я рад. Эта магия никогда тебе не предназначалась.

— Я знаю.

Теперь он это знает, он это чувствует. Эта магия древняя, голодная и бездонная. Чем больше она даёт, тем больше она забирает. Она могла бы подарить Бэкхёну целый мир, но он бы уже не смог его принять.

Минсок пинает ком снега.

— Магия твоей матери была нашим лучшим шансом на победу над Суён.

— Я знаю. Прости, — произносит он снова.

Порыв ветра проносится по двору. Бэкхёну не холодно, но он всё равно подрагивает, это инстинктивная реакция. Минсок вздыхает.

— Ладно, пошли обратно внутрь. Мне очень надо поговорить с Ким Чунмёном.

Они медленно движутся в сторону главного входа, и Минсок внезапно останавливается, будто вспомнил нечто важное.

— Погоди! — говорит он, вытаскивая телефон Бэкхёна из своего кармана. — Ты оставил его у Сыльги. Подумал, он может тебе понадобиться.

Одного беглого взгляда на экран достаточно, чтобы заметить впечатляющее количество непрочитанных сообщений, последнее из которых от Сехуна. Бэкхён улыбается.

— Спасибо, ты лучший!

Они проскальзывают внутрь, на цыпочках огибают гостиную — где Чанёль и Чунмён всё ещё спорят, их голоса проникают сквозь закрытую дверь и заполняют коридор — и медленно пробираются на кухню. Там они обнаруживают сидящего за столом Чонина, яростно печатающего на своём телефоне, пока До Кёнсу пытается заставить кофе-машину работать.

— Света-то всё равно нет, — тихо говорит ему Бэкхён. Они слышат отдалённый и приглушённый крик Чанёля, возвещающий, что он Самджокгу и может делать всё, что ему, блядь, хочется. — И они вот так всё это время?

Кёнсу фыркает.

— О, они вот так уже последние пять лет. Забей на них, в какой-то момент они устанут орать, и тогда мы сможем вести рациональный разговор за них.

При виде Минсока Чонин оживлённо машет рукой.

— Спасибо, что открыл машину, там было душновато, — говорит он, и глаза Минсока радостно сияют золотом.

— Не за что. И позволь мне поблагодарить тебя, твоё предсказание, можно сказать, спасло мне жизнь.

Чонин лучезарно улыбается.

— Сехун прав, ты правда очень милый.

Никто не был готов к появлению застенчивой, нежной улыбки на лице Минсока, заставляющей его выглядеть моложе, чем он есть.

— Ты виделся с ним? Как он?

— Ему скучно, он всем недоволен. Он очень сильно по тебе скучает. Но осталось недолго, сегодня мы все поедем в Сеул. Когда мой брат будет достаточно спокоен, чтобы принимать рациональные решения.

— Ты имеешь в виду, не поедем в Сеул, — говорит Чанёль, заглядывая на кухню и обнаруживая их рассевшимися на стульях вокруг стола. Он поворачивается к Бэкхёну. — Я попросил Чунмёна заняться электричеством, так что можешь сделать нам кофе? Мне он очень-очень нужен. У меня уже горит от споров с ним на рассвете.

— И скажи ему ещё починить кофе-машину! — бросает Кёнсу вслед уходящему Чанёлю, и сразу после его слов она поднимается в воздух над их головами и возвращается на своё место, словно новая. Кёнсу складывает свои ладони вместе с радостным хлопком и поворачивается к Бэкхёну. — Ты знаешь, где у них тут кофе?

Бэкхён не знает. Они все смотрят на него так, будто ждут, что он достанет фартук из ящика и начнёт готовить завтрак на всех, но у него не хватает духу сказать, что он впервые попал в этот дом пару часов назад, и единственная комната, с которой он более-менее знаком, это спальня Чанёля.

— В третьем шкафу, — вставляет Чонин. Бэкхён его благодарит и передаёт чалды с кофе Кёнсу. На мгновение звук капающего в розовую чашку кофе — это единственное, что заполняет комнату.

— И давно это продолжается? — спрашивает Кёнсу. — Между тобой и Чанёлем, я имею в виду.

Бэкхён поворачивает голову, чтобы бросить ему удивлённый взгляд, и Кёнсу немедленно поднимает руки в воздух.

— Я не пытаюсь лезть в чужие дела, я просто… рад видеть Чанёля таким. Он всегда такой мрачный, и напряжённый, и всегда зол на всех и всё.

Он передаёт первую чашку Бэкхёну и наблюдает за тем, как тот пробует сахар на вкус, чтобы убедиться, что это действительно сахар, и кладёт три ложки в кофе. Чанёль всегда любил очень сладкий кофе.

Минсок скрещивает руки на груди и откидывается на спинку стула.

— Мне тоже любопытно. Но ты можешь не говорить нам, если не хочешь, Бэкхён, — он пожимает плечами и показывает большим пальцем на Чонина. — Мы можем просто спросить у него, если ты не ответишь!

Бэкхён закатывает глаза и протягивает Чонину его чашку с кофе.

— Мы вместе со старшей школы, — говорит он Кёнсу. — Около того.

— Он ни разу о тебе не упоминал. На самом деле он никогда ничего не упоминал о своём прошлом. Я часто думал, что же случилось, что он стал таким… раздражительным и озлобленным.

Теперь, когда электричество вернулось, они слышат тихое гудение холодильника, заполняющее собой неловкое молчание. Бэкхён делает глоток кофе и чмокает губами, чтобы избавиться от горького привкуса. Нужно больше сахара.

— Это я виноват в том, что он сломал ногу, — говорит он, и каждое его слово на вкус, как чёрный кофе. — Во время происшествия, когда он стал Самджокгу. Я толкнул его, он упал, и потом его ударила машина. Это моя вина.

Глаза Кёнсу округляются.

— Почему ты это сделал?

— Потому что он пытался убить одного из моих лучших друзей, Кумихо. И я пытался ему помешать. Всё остальное — это просто… неудачное стечение обстоятельств.

— Ты встречался с ним, — тихо произносит Чонин. — С другом Бэкхёна. Это тот парень, который попросил поговорить с Чунмёном.

Кёнсу говорит лишь только: “Оу.”

В другой комнате звуки спорящих Чанёля и Чунмёна поутихли. Всё ещё слышно, как они говорят тихим, приглушённым тоном, но напряжение ушло. Они скоро вернутся.

— Как видишь, после такого было немного сложно делать вид, будто ничего не произошло, — продолжает Бэкхён. — Так что мы решили сделать перерыв в отношениях. Я решил сделать перерыв. Чанёль… Полагаю, он не хотел, чтобы я уходил, но я не спрашивал его разрешения. Я просто ушёл.

— Ты решил сделать перерыв, — повторяет Кёнсу с явным скепсисом и осуждением в голосе.

Бэкхён слабо улыбается.

— Он должен был стать постоянным, но нам действительно херово даются расставания. После того, как я ушёл из универа, я решил пойти в армию, чтобы забыть его.

— Но это не сработало.

Бэкхён смеётся над своей былой наивностью.

— Я встретился с ним на вокзале в день, когда вернулся со службы. Он попросил меня вернуться к нему и забрать свои вещи. И я сказал себе, что это в последний раз, но мы просто… встретились снова. И снова. И снова. И каждый раз я говорил себе, что это последний раз, но каким большим не был бы этот город, я всегда сталкивался с Чанёлем.

Чанёль не ошибался, когда говорил, что это похоже на судьбу. То, как они познакомились, то, как их всегда притягивало друг к другу, словно противоположные полюса магнита. Может, это и судьба, если бы Бэкхён в неё верил.

— Так вот почему ты постоянно возвращался в Сеул, — бормочет сидящий за столом Минсок, которому Чонин гадает по руке. (Чонин, конечно, ни черта не знает о гадании по руке, но это неважно, потому что всё, что он говорит, всегда сбывается.) — Я думал, ты ездил повидать Сехуна. Погоди, а Сехун был в курсе?

Бэкхён пожимает плечами.

— Я никогда ему не говорил, но он наверняка знает. Он никогда не выражал одобрения, но он сказал, что не осуждает.

Может, это и не было разрешением, но что-то близкое к нему. И мнение Сехуна имело для Бэкхёна наибольшее значение, потому что это его Чанёль пытался убить.

— И он не сказал мне, — ворчит Минсок. — Обидно.

Бэкхён позволяет разговору уйти в сторону других тем. Чонин произносит нечто загадочное и остроумное, а Кёнсу спрашивает Минсока, может ли он потрогать его хвосты, и Минсок дёргает своими лисьими ушами. Бэкхён закрывает глаза и уходит в себя. Магия внутри него мурчит и потягивается, перестраивая себя, чтобы устроиться поудобнее в его теле.

Он не слышит, как открывается дверь, но это провоцирует реакцию у его магии. Бэкхён заставляет её затихнуть. Рука обхватывает его плечи, и он отрывает взгляд от своей чашки с кофе и видит улыбающееся лицо Чанёля.

— Привет, — говорит он, улыбаясь так, будто Бэкхён — самая прекрасная вещь в этой комнате, единственное, что имеет значение в этом мире.

— Привет, — отвечает Бэкхён, прислоняясь к нему. — Что случилось? Надоело ругаться со Стражем?

Чанёль вздыхает.

— О да. До смерти надоело. Он противный человек.

Бэкхён делает глоток кофе. Он стал слаще, но, возможно, в следующий раз стоит добавить ещё немного сахара.

— Я ни разу не поблагодарил тебя, — бормочет он. — За то, что… ты сохранил мою тайну. И тайну моей мамы. Даже после того, как ты стал Самджокгу, ты никому не рассказал о нас. Так что. Спасибо.

Чанёль взъерошивает его волосы, и они облокачиваются о столешницу, наблюдая за людьми вокруг стола. Чунмён только пришёл и уже хмуро смотрит на Минсока — эта морщинка у него на лбу навечно? думает Бэкхён — и Чонин теперь притворяется, что гадает по руке Кёнсу. Где-то в горах в окрестностях Сеула четырёхтысячелетняя Кумихо вновь познаёт свои силы, готовая вот-вот разрушить город, и они единственные, кто может её остановить. Когда рука Бэкхёна обхватывает пальцы Чанёля, он в ответ сжимает её.

От: Сок-хённим

Кому: доли

я щас приббю этого колдуан

клянсуь

[Отправлено: 07:35, 25.01.2018]

Спустя пять минут обсуждения Бэкхён осознаёт, что Чунмён — хороший человек. Возможно, он напыщенный и слишком ревностно привержен своему долгу, но он действительно хороший человек. Чувствуется, что ему не наплевать. Ему не наплевать на жителей Сеула, которые находятся по его защитой, не наплевать на доброе имя своей семьи, не наплевать на свои обязательства и ответственность, и ему не наплевать на правила. Местами ему слишком сильно не наплевать, по мнению Бэкхёна, но когда разговор заходит о Кумихо, его внезапно ослепляет.

— Мы не просим позволить нам охотиться в столице или где бы то ни было. Мы просто хотим, чтобы колдуны и колдуньи перестали считать нас животными, — говорит Минсок, ударяя кулаком по столу. Никто этого не замечает, но Бэкхён видит, как ножки стола сотрясаются всякий раз, как он это делает. Он пытается поймать его взгляд, но Минсок пристально смотрит на Чунмёна, на его лице проступает явное расстройство. Бэкхён знает его всю свою жизнь, и он видит, как близок он к тому, чтобы сорваться, а это им точно сейчас не нужно.

— Кумихо и есть животные, — говорит Чунмён, и Кёнсу кладет руку ему на предплечье со слегка паническим видом. — Вы видели парней, которых эта Кумихо убила в Сеуле? Разорваны в клочья. Она и Чанёля чуть не убила. И меня. Она даже готова пойти на убийство своих сородичей ради силы, и вы хотите, чтобы я поверил, что Кумихо можно доверять?

— Но не все ведут себя, как она, — говорит Бэкхён. — Моя мать была Кумихо, и теперь она человек.

— Да, а ты незарегистрированный гибрид, который может в любой момент слететь с катушек. Не думай, что я забыл об этом, Бён Бэкхён.

Бэкхён открывает рот, чтобы резко огрызнуться, но Чанёль расправляет плечи, будто пытаясь закрыть его от Чунмёна, и заговаривает первым:

— Мы уже говорили об этом. Прекрати угрожать моему парню, Чунмён.

Чунмён мотает головой и скрещивает руки на столе.

На один благословенный момент повисает тишина.

Но она длится недолго. Минсок фыркает и откидывается на спинку стула, скрещивая руки на груди.

— А скажи мне, как вы тогда собираетесь одолеть Суён без нашей помощи? Мне очень интересно. Потому что ты, Ким Чунмён, мне совсем не нравишься, и я с удовольствием бы посмотрел, как тебя уничтожают в пух и прах. Возможно, твой преемник будет более… сговорчивым.

Чунмён вскакивает с места, чуть не опрокидывая в спешке стул, и Бэкхён не видит магию, в отличие от Чанёля, но он её чувствует. Чувствует, как она тикает, словно крохотные часовые механизмы, вокруг Чунмёна, готовая схлопнуться вокруг Минсока, будто ловушка. Его собственная дикая и необузданная магия вздымается в нём, словно река, подбирающаяся к берегам, на грани того, чтобы вылиться и залить поля; она ведома инстинктом защищать его семью, его стаю. Но прежде чем он успевает что-то предпринять, Чанёль прочищает горло и все замолкают.

— Я думал, мы тут пытаемся найти решение. Я знаю, что ты их не любишь, и я понимаю почему, но они предложили свою помощь, и нам она нужна, — напоминает он Чунмёну, который испускает маленький раздосадованный вздох и садится обратно, пока его магия неохотно отступает.

— Ты обезумел! Доверять Кумихо — безумие! На то есть причина, и это потому что им нельзя доверять!

Бэкхён понимает, что за всей этой ненавистью, должно быть, стоит какая-то личная трагедия. Другого возможного объяснения нет. Он бросает нервный взгляд на Минсока, ноздри которого расширяются с каждым вдохом, и надеется, что тот не взорвётся.

— К слову, кто-то уже однажды доверился Кумихо, — произносит Чанёль, привлекая к себе всеобщее внимание. — Не знаю, как много тебе рассказали Сехун и Чонин, но мой визит сюда действительно принёс пользу. Я знаю, кто эта Кумихо. В прошлом её уже побеждали. И сделали это Самджокгу, колдунья и другая Кумихо.

— Этого не может быть, — говорит Чунмён. — Никто бы никогда не пошёл на сделку с Кумихо. И я не думаю, что Кумихо пошла бы на следку с нами.

— Ну, это случилось, — настаивает Чанёль. — Это был единственный выход, потому что эта Кумихо была слишком сильна для двух человек. Или трёх, или четырёх, или шестидесяти. Мы с тобой столкнулись с ней, Чунмён, и при ней не было даже и половины её сил, и она всё равно была сильнее тебя и меня вместе взятых. И даже сейчас я ощущаю, насколько она сильна теперь, когда она вернула все свои силы. Она на другом конце страны, и я чувствую её так, будто она находится здесь. Поверь мне, Чунмён, мы можем собрать все ковены города, и у нас всё равно не получится её победить.

Его невесомые слова витают посреди тяжёлого молчания на разрушенной кухне. На одно победное мгновение кажется, что Чунмёна переубедили. Но затем он мотает головой.

— Нет, это какой-то бред. Если Самджокгу объединился с Кумихо, чтобы победить эту Кумихо, то почему эта Кумихо всё ещё жива? Это был провал.

— Она жива, потому что Самджокгу, а не Кумихо, совершил ошибку.

Почти в полдень Хон Гарюн возвращается в свой дом и обнаруживает, что его захватила кучка уставших и нервных молодых людей, а также полторы Кумихо.

Она заходит на кухню, и все моментально подрываются, чтобы уступить ей стул, но она их игнорирует и прежде осматривает комнату. Её глаза скользят по огромной трещине на полу и маленьким на стене, сопровождаемым тёмными следами от огня. Она несколько раз щёлкает выключателем, вероятно, замечая волшебную работу Чунмёна над электричеством, и в конце концов проводит рукой по кофе-машине. Затем, с удовлетворённым видом она поворачивается к своему внуку.

— Ты бы хоть подмёл пол, Ёлли, перед тем, как устраивать вечеринку на моей кухне. Тут повсюду стекло.

— Да ладно тебе, у нас тут военный совет, — бормочет он.

Гарюн переключает своё внимание на Чунмёна, и тот начинает запинаться и кланяется так низко, что его лоб чуть не касается пола.

— Встреча с Вами — честь для меня, госпожа Хон. Я Ким Чунмён, сын Ким Хиджон.

Она нахмуривается.

— Я помню твою мать. И твоего деда тоже. Он был убит Кумихо, которую мы пытаемся одолеть.

Она произносит это спокойно, в разговорном тоне, будто она только что не выдала информацию, которая могла бы всё изменить.

Чунмён на мгновение замирает и затем мотает головой. Он выглядит так, будто вся кровь отлила от его лица. Бэкхён чувствует, как в тишине дребезжит его магия, с металлическим, бешеным звуком.

— Я думал, она мертва, — медленно произносит Чунмён, уставившись в пол, чтобы никто не видел его лица.

— Мы все так думали, но, как я сказала, Самджокгу совершил ошибку, и все мы здесь сегодня расплачиваемся за неё.

Она отворачивается, оставляя его наедине с этим открытием, и представляется Чонину и Кёнсу. Затем направляет свой взгляд, в котором сочетается враждебность, раздражение и крохотный намёк на веселье, на Минсока.

— Вижу, тебе всё-таки удалось сюда пробраться.

Минсок расплывается в резкой и насмешливой улыбке, его хвосты развеваются вокруг него.

— Окно было разбито, а тотемные столбы валялись на земле. Вам здесь нужно повысить охрану. Поверить не могу, что вы потеряли вашу половину лисьей жемчужины Суён.

— Не надо мне тут этого высокомерия, Сонми потеряла другую половину, — парирует она, и он поднимает руки в капитуляции.

— И потому я здесь. Мы возьмём на себя ответственность и окажем помощь в битве, если этот подавленный молодой человек готов довериться нам.

Суровый взгляд Чунмёна усиливается, и он вот-вот готов возразить, но Гарюн сердито смотрит на них обоих.

— Если собираетесь драться, делайте это в саду. Этот дом и так получил слишком много повреждений. Чанёль, — окликает она, — уведи своих гостей куда-нибудь. Мне нужно готовить обед.

Хунни

я так рад что тебе вернули телефон

минсок никогда мне нчего не рассказывает

[Отправлено: 08:14, 25.01.2018]

Бэкхён пытается по-тихому смотаться вместе с Чанёлем, но Гарюн останавливает его спокойной просьбой: “Бэкхён, ты не мог бы мне помочь?” И он замирает.

Это нечестно, потому что Бэкхён всегда был любимчиком женщин. Он обладает неким ребяческим, бесстыжим шармом, который заставлял всех тётушек на рынке трепать его за щёчки и давать ему еду. Это всегда, всегда срабатывало, вот только его шарм, похоже, испарился перед лицом бабушки Чанёля.

Хон Гарюн — низенькая женщина с пухлыми щеками и седыми волосами; Чанёль рассказывал Бэкхёну бесчисленное количество раз, какая она ласковая, милая и добрая, но Бэкхёна она ввергает в ужас. Что-то в её взгляде говорит, что она, хорошо знала его мать, и они, должно быть, не были лучшими друзьями.

Он бросает Чанёлю умоляющий взгляд, но его парень слишком занят своей ролью посредника между Минсоком и Чунмёном, и всё, что он может, это беспомощно смотреть на Бэкхёна, когда Гарюн закрывает дверь.

— Не надо стесняться, я не кусаюсь. В отличие от моего внука.

Лицо Бэкхёна вспыхивает алым цветом, и по крайней мере это её веселит.

— Можешь сначала подмести пол? Всё это стекло… Я бы воспользовалась заклинанием, чтобы восстановить его, но я не могу себе позволить так вольно пользоваться магией после вчерашнего.

Бэкхён кивает и спешно достаёт веник из-за двери.

— Как вы себя чувствуете? — робко спрашивает он, чтобы заполнить неловкое молчание, аккуратно сгребая стекло веником в совок.

— Уж точно лучше, чем вчера. К счастью, Суён не причинила мне вреда, и моя магия поглотила удар, когда она врезалась в машину.

Это не первый их разговор. Вчера ночью, пока Чанёль говорил с Минсоком снаружи, Гарюн поблагодарила Бэкхёна за то, что он пришёл к ним на помощь, но та короткая беседа не делает сегодняшнюю менее неловкой.

Бэкхён вытряхивает совок в мусорное ведро и на автомате моет руки, напрягая слух в попытке услышать, о чём говорят Чунмён с Минсоком. Они, должно быть, снова переместились в гостиную, но он всё равно может слышать всё, что они говорят, если сосредоточится. Судя по тому, как идёт разговор, Чунмёна, кажется, убедили, что им необходима помощь Кумихо, но он не намерен давать обещания от лица Совета.

— Вы сказали, деда Ким Чунмёна убила Суён? — спрашивает Бэкхён, чистя анчоусы для бульона.

Гарюн кивает.

— Это была одна из причин, по которой мы решили принять предложение твоей матери избавиться от Суён. Ким Санджун был хорошим человеком и хорошим Стражем, но что важнее, он был одним из сильнейших обладателей магией в стране. Уж точно сильнее меня. И он всё равно погиб, как будто это ничего не значит. Он даже не смог дать отпор.

— Поэтому Чунмён так нас ненавидит?

— Отчасти. Но дело не только в личных счётах. Колдуны и колдуньи никогда не любили Кумихо. Можешь себе представить почему.

— Потому что Кумихо гораздо сильнее их, — отвечает он с усмешкой. — Но всё изменилось. Сегодня Кумихо не такие дикие, как были в прошлом. Они перестали охотиться на людей и стали сливаться с ними.

— И посмотри, что с ними стало. Их раса в упадке. Без кровавой дани их магия исчезает. Их время почти подошло к концу.

Нет, думает Бэкхён. Настало новое время. Кумихо непохожи на других существ. Ими не рождаются, и они не умирают. Ими становятся. В них эволюционируют. Так было всегда, со времён, когда они были просто лисами в горах, которые затем стали созданиями, стоящими выше всех. И теперь, если времена того требуют, они снова эволюционируют и откроют новые, неизведанные возможности.

— Может сейчас Кумихо и слабее, — продолжает Гарюн, — но они могут снова обрести силу, и каждый колдун и каждая колдунья это понимает. Особенно это понимает Страж. Животное в отчаянном положении сделает всё что угодно, чтобы выжить, так почему же он должен довериться вам?

— Если Суён нападёт на столицу, и мы не сможем её победить, конец настанет не Кумихо. Конец настанет колдунам и колдуньям. И мы готовы им помочь, и поэтому вы должны довериться нам.

Он не знает, почему ему так важно заставить Гарюн понять, но он думает, что у него не будет ни малейшего шанса убедить Чунмёна, если он сначала не убедит её. Гарюн вытирает руки о кухонное полотенце и вздыхает. На другом конце дома обсуждение тоже затихло, будто весь дом замер, чтобы подумать.

— Ты прав, — в конце концов произносит Гарюн, — в некоторой степени. Но благими намерениями ты не изменишь прошлое, полное кровопролития и войн.

— Тогда скажите мне, как я могу это сделать! Вы же колдунья, вы знаете, как они мыслят. Вы знаете, что мы должны действовать вместе, потому что вы однажды поступили так же! Как мы можем убедить Ким Чунмёна принять нашу сторону?

Она бросает в кастрюлю последние ингредиенты, и Бэкхён накрывает её. Они молча наблюдают за облаком пара на стеклянной крышке.

— Твоя мать однажды зачаровала меня, — говорит она тихим голосом, в котором слышится ностальгия. — Просто чтобы доказать, что она это может. Я была молода и наивна, а Сонми была самым красивым существом, что я когда-либо видела. И знаешь, что самое грустное? Ей даже не нужно было пользоваться своей магией, чтобы подобраться ко мне, потому что у меня уже было доверие к ней. Но она ею воспользовалась, и по сей день я не могу ей этого простить. После этого я решила, что больше никогда не доверюсь Кумихо. Мой муж, предыдущий Самджокгу, решил принять предложение твоей матери, не я.

Она поднимает взгляд на Бэкхёна, и он знает, что она пытается разглядеть в нём её черты. Она мало что найдёт на его лице. Внешность у него от отца. От матери он перенял упрямство и способность заставлять людей оборачиваться своей улыбкой, очарование, которое сильнее любой магии. Ему интересно, удалось ли Хон Гарюн когда-либо застать настоящую улыбку его матери. Знала ли она её когда-либо как женщину, а не как лисицу. Ему это неизвестно. Он всегда знал её только как женщину.

— И что же его убедило?

— Что она делала это ради тебя. Что она была готова сделать это в одиночку, если бы мы отказались. Что она бы погибла, если бы пошла на это.

Он не знает, что на это ответить, и Гарюн тоже молчит. Правда в том, что у них нет ничего, что могло бы убедить Ким Чунмёна — или какого-либо другого колдуна — довериться им. Так они и погибнут.

— Проблема в том, Бэкхён, что ты, возможно, смотришь на это с неправильной стороны. Сонми никогда и не пыталась меня убедить, потому что ей было плевать на одобрение колдуньи. Она пыталась убедить Самджокгу. В конце концов, когда дело касается Кумихо, последнее слово — за Самджокгу.

Кто главный в этой войне? Два дня назад Чонин задал этот вопрос Бэкхёну в маленькой кафешке, спрятанной в переулке у университета Ихва. Сейчас идёт много войн. Бэкхёну неведомо, кто главный в войне, которая разворачивается внутри него, но он знает, кто главный в войне против Кумихо.

— Вы сами здесь управитесь? Мне нужно пойти туда и по крайней мере попытаться убедить Ким Чунмёна снова принять нашу помощь. Они не смогут победить кого-то вроде неё без нашей помощи.

И у Кумихо не получится это сделать самостоятельно. Почему же этого никто не понимает?

Гарюн кивает и возвращается к своему бульону.

— Не беспокойся, ступай. Мне осталось только поставить жаркое на плиту.

Когда он подходит к двери, она заговаривает снова:

— Когда всё закончится, я хотела бы, чтобы ты приехал сюда и научился готовить ччимтак по-андонски.

— Любимое блюдо Чанёля, — бормочет он, и когда она гордо улыбается, он продолжает. — Когда мы ели его в Сеуле, он всегда жаловался, что он был недостаточно хорош по сравнению с тем, что делала его бабушка.

— Говорят, путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Думаю, ты уже давно нашёл путь к сердцу нашего Чанёля, но если уж ты собираешься быть частью этой семьи, мне всё равно придётся научить тебя моему особому рецепту.

На лице Бэкхёна проявляется искренняя радость, и это выражение он перенял у Сонми.

— С удовольствием, — говорит он.

Гарюн улыбается в ответ.

Хунни

минсок рассказал мне что у тебя был секс с чнлем я не хочу чтобы он еще когда либо мне что то рассказывал

[Отправлено: 08:26, 25.01.2018]

Чанёль ожидает его в коридоре, облокотившись о стену и делая вид, что он не подслушивал.

— Шпионил? — спрашивает Бэкхён, сдерживая улыбку.

Судя по тому, как Чанёль совсем не подозрительно пожимает плечами, так оно и было.

— Просто ждал момента, чтобы спасти тебя. Вид у тебя был напуганный.

— О мой рыцарь в… — Бэкхён бросает взгляд на Чанёля, — футболке Radiohead. Что бы я без тебя делал? Но не беспокойся, твоя бабушка милая, и я думаю, она бы сразу влюбилась в меня, если бы не вся эта история с Кумихо.

— Думаю, она всё равно влюбится в тебя в конечном итоге, — говорит Чанёль, расплываясь в одной из своих нежных сладких улыбок. — Как она может устоять?

Его руки обхватывают плечи Бэкхёна, и он притягивает его к себе, сжимая в крепких объятиях.

— Ты всегда будешь таким полным энтузиазма каждый раз, когда видишь меня? — спрашивает Бэкхён, уткнувшись в грудь Чанёля.

— Возможно? Прости, я просто… так счастлив. Ты здесь, прямо передо мной. Сейчас утро, и ты не ушёл, и ты здесь, в доме моей бабушки, и ты познакомился с ней. И ты остаёшься. — Он расслабляет свои объятия и чуть нагибается, чтобы прикоснуться лбом ко лбу Бэкхёна. — Я могу обнимать тебя столько, сколько захочу.

— Да, можешь.

Бэкхён поднимается на цыпочках и быстро и легко целует его. Когда он отодвигается, Чанёль тянется к нему снова.

— Нам нужно возвращаться, — шепчет Бэкхён, пока Чанёль приближается, чтобы поцеловать его снова.

— Всего один момент, — шепчет Чанёль, замерев перед его губами.

Они слышат тихие голоса, исходящие из гостиной, бренчание кастрюль на кухне, ветер, ворошащий деревья снаружи. Также они слышат, как грациозно приходит в действие магия Бэкхёна, когда Чанёль прикасается к нему, толкая его, пока спина Бэкхёна не утыкается в дверь ванной комнаты. Они возятся с тем, чтобы открыть её, и вваливаются внутрь. Бэкхён спотыкается о маленькую ванну и выругивается, и Чанёль затыкает его:

— Потише, они нас услышат!

— Чувак, Минсок — Кумихо, он уже слышит нас. А Чонин и так всё знает.

— Надеюсь, они оба в курсе, что я считаю их стрёмными сталкерами, — произносит он и затем долго и сладко целует Бэкхёна, обхватывая его лицо руками и наклоняя его, чтобы поцеловать глубже.

— Нам нужно возвращаться, — говорит Бэкхён, когда Чанёль отпускает его. — Они наверняка поубивают друг друга, если никто не будет их контролировать.

— У них есть Кёнсу, он может дать с вертушки этим двум. Дай мне хоть немного передохнуть. Ты не представляешь, как утомительно пытаться заставить Кумихо и колдуна сотрудничать.

— Они так и не нашли компромис?

Чанёль мотает головой.

— Чунмён мог бы утонуть во всех своих предубеждениях, а твой друг Минсок скорее отрежет себе руку, чем протянет её ему. Мы зашли в тупик, и я не знаю, что может нас из него вывести.

Бэкхён вздыхает и садится на край ванны, и Чанёль снова наклоняется к нему, выставляя свои руки по обе стороны от него. Его губы приземляются на висок Бэкхёна и нежно спускаются по его щеке, и когда Бэкхён выдыхает, весь мир за дверью исчезает.

— Я видел это в сне, — говорит Чанёль, водя пальцами по губам Бэкхёна.

— Как я сижу на твоей ванне? — спрашивает он, вызывая у Чанёля смешок.

— Нет, что мы с тобой вместе. Мы проводили вместе так много времени, что, когда ты уехал, мне потребовались месяцы, чтобы это принять.

Его слова отскакивают от белой плитки на стенах и безупречной керамической ванны и затем снова возвращаются к Бэкхёну, но с увеличенной силой и немного искажённые. Бэкхён ошеломлён тем, насколько ему знакома боль Чанёля, насколько сильно она перекликается с его собственной.

Он думает о холодных утрах и сонных летних вечерах; о том, как легко Чанёль приходил на ум при виде любой, даже самой малюсенькой вещи. Он думает о том, как просыпался по утрам, в этом коротком промежутке времени, когда сны сливаются с реальностью и так просто урвать пару минут блаженства, поверить, что ничего не произошло и что Чанёль вот-вот ввалится в комнату в одних лишь трусах и с этими дурацкими фенечками на левой руке, напевая какой-нибудь джингл. Поначалу было сложно. Всё провоцировало, всё сбивало с толку, открытая рана кровоточила дни напролёт. Бэкхён натыкался на что-нибудь смешное в телефоне и с глупой улыбкой на лице поворачивался, чтобы показать Чанёлю, и затем на него обрушивалась реальность, словно ведро с ледяной водой, оставляя его разочарованным и замершим с телефоном, протянутым тому, кого рядом нет. Он постоянно по ошибке покупал этот ужасный острый рамён в стаканчике. Поначалу было сложно: он будто ходил по кругу, всегда возвращаясь в то же самое место.

С практикой стало легче. Не менее больно, но легче. Бэкхён ушёл в армию, и по прошествии бесконечных упражнений и холодных, одиноких ночей, от которых никуда не уйдёшь, не сбежишь, отсутствие Чанёля стало чем-то реальным, постоянным. Бэкхён научился обращаться с болью, держать её в своём сердце и носить её с собой повсюду, словно груз, опутанный плотью и костями, пропитанный его собственной кровью. Он научился думать о моментах грусти как о приступах болезни. Иногда он грезил о любви. Он грезил о том, чтобы это не были лишь грёзы. Он грезил о том, чтобы не просыпаться.

Он поднимает взгляд к лицу Чанёля, к этим глазам, что видят вещи, которые Бэкхён теперь может только смутно воспринимать.

— Ты не боишься, что это окажется всего лишь сном?

Пальцы Чанёля сильнее сжимают челюсть Бэкхёна, как будто он и правда боится, что Бэкхён на рассвете превратится в пыль и туман. Но рассвет уже был. Наступило утро. Всё это — реальность.

— Ты не спишь, Чанёль. И я здесь. И я никуда больше не уйду.

— Я скучал по тебе, — лишь произносит Чанёль, не убирая руки от лица Бэкхёна, придерживая его так, будто он не может поверить, что Бэкхён действительно здесь.

— Я тоже так сильно скучал по тебе, — отвечает Бэкхён.

День за днём он засыпал, слушая диски, которые Чанёль записал для него в старшей школе, на повторе, находил его в одиноко валяющихся забытых футболках и в опенингах его любимых аниме, на которые он натыкался по телевизору.

— Ты не знаешь, сколько раз мне приходилось отговаривать себя по утрам от того, чтобы сорваться в Сеул, — говорит Бэкхён, прикрывая глаза, слегка мотая головой в руках Чанёля. — Или сколько раз я садился на ступеньки твоего дома и уговаривал себя уйти.

— Знаю.

— Правда?

Правый уголок рта Чанёля слегка приподнимается.

— Я видел сияние твоей магии.

Бэкхён нахмуривает брови.

— И ты ни разу не вышел.

— Я не хотел давить на тебя.

Остался ли бы Бэкхён, если бы Чанёль настоял? Скорее всего, нет. Скорее всего, это бы разозлило его, а тогда Бэкхёну нужен был любой малейший повод, чтобы позлиться на Чанёля. Вместо этого Чанёль отошёл в сторону, дав ему столько пространства, что Бэкхён в нём чуть не утонул. Затем он ждал. И ждал, и ждал. В конце концов он победил. Бэкхён пришёл к нему сам, но так легко предаваться размышлениям о том, был ли путь попроще. Никак не связанный с магией.

— Я не хочу больше уходить, — говорит Бэкхён. — Не теперь, когда мы вновь обрели друг друга. Я не хочу сражаться, Чанёль.

Бэкхён не хочет умирать. А он умрёт, все они умрут, если они не смогут остановить Суён. Рано или поздно она возьмёт реванш, а после него и всё остальное. Но Бэкхён не боится Суён и её тикающей магии, которая даже издалека звучит, как обратный отсчёт перед смертью. Как бы она не пугала, есть кое-что похуже, чем смерть от её золотистых когтей.

Бэкхён боится цветов и лунного света, отражающихся на поверхности колодца с магией, который так глубок, что он даже не может разглядеть дна, в лисьей жемчужине его матери. Он боится тьмы и перешёптывания, боится быть затянутым на дно этого колодца, так глубоко, что он уже никогда не сможет вернуться. И дня не прошло с момента, как он ощутил давление магии Сонми: в своих лёгких, в своей крови — этот прилив магии, оттаскивающий его от берега. Он ощущает её и сейчас, глубоко внутри. Он носит её с собой, она сложно переплетена с его душой, будто болезнь, разрастающаяся внутри него. И судя по взгляду в глазах Чанёля, он тоже это чувствует.

— Я тоже не хочу, чтобы ты сражался, — медленно произносит Чанёль. — Но в прошлый раз именно твоя мать одолела Суён. Я не знаю, есть ли в этой стране другая Кумихо с такой же сильной магией.

Её нет, и они оба об этом знают, и всё же...

— Может, кого-то такого же могущественного и нет, но есть много других Кумихо. И колдуны, и колдуньи. И ты. Если мы объединимся, у нас получится. Тебе нужно убедить всех сотрудничать, Чанёль, другого выхода нет.

— Я знаю, но… — Чанёль откидывает голову назад и со злостью и расстройством выдыхает. — Я не знаю, как заставить их слушать меня. Я не Самджокгу, Бэкхён.

Он не похож на Самджокгу, на монстра из детских сказок Бэкхёна с красными глазами и острыми клыками. Он не похож на того, кто может причинить боль Бэкхёну, даже несмотря на то, что он уже сделал это в прошлом. Он похож на Чанёля: высокого и неуклюжего, с большими ушами и милой несимметричной улыбкой — на того, кто забывает стирать вещи, питается исключительно дешёвым рамёном из стаканчика и подписан на слишком много мокпан-каналов. И предыдущий Самджокгу, Хон Кёнсан, не похож на Самджокгу, ни на фотографии, выставленной в гостиной перед алтарём, ни на других фотографиях, расставленных по дому. Он похож на мужа, отца, дедушку, на того, кто читает слишком много книг, записывает свои мысли на полях и отчитывает детей за то, что они забросили мяч в его сад во время игры на улице. Чунмён похож на чеболя, а Минсок немного похож на айдола, а Сыльги похожа на студентку. И магия прячется в самых неприметных местах, в тупиках и переулках, в первом поезде метро за день. За знакомыми улыбками. Если Бэкхён посмотрит вверх, в маленькое зеркало, слегка разбитое с краю и усыпанное следами от водяных капель, он увидит себя: самого не примечательного молодого человека из среднего класса, отчислившегося из университета, в худи, которую он украл у своего парня. Серебристые волосы, возможно, немного сбивают с толку, но никто бы никогда не подумал, что за его мягкой кожей и глазами с опущенными уголками скрывается опасность ядерной аварии, выпущенный снаряд, готовый вот-вот разорваться.

Дело в том, что ты не решаешь, кем или чем ты являешься. Ты не выбираешь, на что ты способен, а на что нет, но ты можешь выбрать, что тебе делать.

— Нет, ты Самджокгу, Чанёль. Даже если ты в это не веришь, в это верю я. Я верю в тебя. И они тоже в это верят, и они последуют за тобой, нравится им это или нет.

Чанёль нахмуривается.

— Что ты имеешь в виду?

Бэкхён думает о Чонине и его вопросах. Кто главный в этой войне? Бэкхён не знает, о какой именно войне говорил Чонин — той, что против Суён, или той, что идёт внутри него самого — но он знает, что у Чанёля есть силы, чтобы всё изменить.

— Я говорю о том, что тебе уже пора начать вести себя, как Самджокгу.

От: Ким Чунмён

Кому: Сынвани

У меня к тебе просьба

Большая просьба

[Отправлено: 10:43, 25.01.2018]

Дедушка Чанёля беззаботно улыбается им с фотографии, когда они вместе возвращаются в комнату. Бэкхён робко садится на край кресла. Слева от него Чунмён, справа — Минсок, и их разделяет лишь журнальный столик. Чонин сидит, уткнувшись в телефон, со скрещенными ногами на полу, в изогнутой позе, которую Бэкхён даже не мог себе вообразить. Кёнсу смотрит в окно, но быстро поворачивается к двери, когда они заходят.

Чанёль поглаживает Бэкхёна по плечу и проходит мимо него, чтобы сесть на плоскую бордовую подушку по единственную свободную сторону от журнального столика. Минсок находится по левую руку от него, Чунмён — по правую, а Бэкхён прямо напротив него.

— Ну так что, — говорит он, когда внимание всех в комнате обращается на него, — у нас есть уговор?

— Очевидно, что нет, — говорит Чунмён, бросая суровый взгляд на Минсока, который просто пожимает плечами.

— Нет, — подтверждает он.

Чанёль выпрямляет спину, сжимает и разжимает кулаки.

— Ну, мне грустно это слышать, потому что я уже всё решил.

— Ты о чём? — спрашивает Кёнсу.

— Я говорю о том, — начинает Чанёль, бегло поглядывая на Бэкхёна, — что нам нужно действовать сейчас же. Суён сейчас на пике своих сил, но она только-только вернула их спустя более чем двадцать лет. Ей потребуется некоторое время, чтобы снова обрести контроль над такой силой. Сейчас у нас есть единственный шанс остановить её, так что вы либо находите способ сотрудничать, либо мне придётся сразиться с ней в одиночку.

Чунмён мотает головой.

— Ты не пойдёшь на это. Это самоубийство.

— Это хуже, чем самоубийство. Если я умру, моя сестра станет следующим Самджокгу, и у неё уйдут годы на то, чтобы привыкнуть к этим способностям. Сколько человек погибнет от руки Суён за это время? Она устранит колдунов и колдуний столицы и затем станет ещё сильнее. Мы больше никогда не сможем её остановить.

Чунмён бледнеет.

— Вот именно! Так почему ты это вообще рассматриваешь?

Чанёль вздыхает.

— Потому что подвергнуть мою жизнь опасности — это, похоже, единственный способ убедить тебя сражаться вместе со мной? Последние пять лет ты только и делал, что надоедал мне разговорами об обязательствах. Не ожидал, что ты сольёшься, как только я наконец решился что-нибудь предпринять.

Презрение на лице Чунмёна бесценно.

— Так что, получается, если я не помогу тебе, ты будешь сражаться с ней сам? Со своим парнем-Кумихо?

Прежде чем Бэкхён может возразить, что парень-Кумихо сильнее любого колдуна или колдуньи, вступается Чанёль.

— Бэкхён не будет сражаться, — говорит он.

Ненадолго повисает тишина, и на мгновение Бэкхён встречается взглядом с Минсоком и затем отводит его. Хоть это и ребячество, но Бэкхён испытывает теплоту при виде облегчения в глазах Минсока.

— Что? — Чунмён мотает головой в неверии. — Почему нет? Я думал, он тут самый сильный!

— Да, и самый непредсказуемый. У него действительно больше всех сил, но он не может их контролировать без моей помощи. Нам вчера повезло, но он чуть не погиб. Мне еле удалось его вытянуть.

Магия шипит внутри Бэкхёна. Не слушай их, им не победить без нас, шепчет она, бурлит и кипит. Она такая, такая густая, и… и Чанёль кладёт ладонь на руку Бэкхёна, обрубая связь между ним и лисьей жемчужиной.

— Видишь? Даже сейчас он с трудом удерживает её под контролем. Нет, я размышлял об этом всю ночь, и я не могу позволить ему сражаться. Это магия не предназначалась ему. Он может умереть, если воспользуется ей снова. Или хуже, он может потерять себя, и мы окажемся лицом к лицу с двумя монстрами вместо одного.

И я не могу этого допустить. Этого Чанёль не произносит, но это понятно по тому, как его пальцы сжимают предплечье Бэкхёна, и Бэкхён ощущает, как эта мысль разносится по его коже и сквозь его магию.

— Получается, жизнь твоего парня важнее жизней всех остальных? — спрашивает Кёнсу, смотря только на Чанёля.

Минсок шипит, но Чанёль не выглядит рассерженным. Он совершенно спокойно смотрит на Кёнсу.

— Нет. Но я не позволю ему стать мучеником, только потому что твой парень отказывается сражаться вместе с Кумихо. Никто не умрёт, если мы будем работать сообща.

— Что если это единственный способ? — снова спрашивает Кёнсу. — В прошлый раз Суён победили Самджокгу, Кумихо и колдунья, а в этот раз...

— А в этот раз Суён победят Самджокгу, много Кумихо и много колдунов и колдуний. Минсок сказал, что лидеры трёх крупнейших сообществ в стране готовы сражаться вместе со мной, если их условия будут выполнены. Но сами мы не справимся. Нам нужна помощь колдунов и колдуний.

Все они поворачиваются к Чунмёну.

— Что, теперь я плохой? — спрашивает он со вздохом.

— Ты всегда плохой, Мён, — говорит Кёнсу с некой раздражённой нежностью в голосе, — и я всё равно всегда принимаю твою сторону, но в этот раз я вынужден согласиться с Чанёлем. У него есть план, и, кажется, это единственный жизнеспособный план.

— Ладно, если другого выхода нет... Но даже если мы поможем тебе, что мы можем против неё? Ты видел, что произошло, когда мы встретились с ней в последний раз.

— Это произошло, только потому что ты остался с ней один на один, — говорит Минсок. — Если рядом будет другая Кумихо, ей будет сложнее зачаровать тебя.

— Нам не нужно, чтобы вы сражались, — говорит Чанёль. — Нам нужно лишь заклинание, что-то, что будет сдерживать Суён достаточно долго, чтобы я смог к ней подобраться. Пока другие Кумихо будут отвлекать её, я заберу её лисью жемчужину, и всё закончится.

Это звучит так просто, но Бэкхён чувствует, как магия Суён пульсирует и просачивается в реальность за километры от него, и понимает, что это будет совсем не просто.

— Существует заклинание, — произносит Чунмён, — которое могло бы тебе помочь. Нам потребуется разрешение Совета, но они дадут его, если это порекомендую я.

— Значит, ты в деле? — спрашивает Бэкхён.

Непохоже, что Чунмёна удалось убедить, но он вздыхает:

— Я делаю это, потому что я доверяю Самджокгу, а не вам, Кумихо. И я не могу гарантировать, что ваши условия будут соблюдены, но я могу пообещать, что рассмотрю их, если вы сначала выполните свою часть сделки.

На мгновение повисает тишина, пока Минсок обдумывает слова Чунмёна. Бэкхён боится, что он откажется. В конце концов у них есть только слово Чунмёна и больше ничего. Согласно плану Чанёля, Кумихо примут яростный удар Суён на себя, пока колдуны и колдуньи будут держаться поодаль и просто удерживать заклинание. Этого достаточно, чтобы заставить Минсока отказаться… Но какие ещё у них есть варианты?

Минсок опускает взгляд, затем переводит его на Бэкхёна. Если откажется Чунмён, сражаться придётся Бэкхёну. Если не чтобы остановить Суён, то чтобы защититься, когда она нападёт на него, или хуже — на Чанёля. И если Бэкхён будет сражаться… Он вздрагивает от перелива магии внутри него. Если Бэкхён будет сражаться, он, вероятно, погибнет. И Минсок это понимает.

— Я согласен, — говорит Минсок. — И я надеюсь, Ким Чунмён, что ты человек слова, потому что я только что вверил тебе будущее своего народа.

Хунни

только что узнал кем на самом деле является загадочная подруга сыльги по фэндому

я не могу

втф

оказалось это та милая страж гроода которая всегда угощает меня печеньками

[Отправлено: 14:58, 25.01.2018]

— Временами возможны сильные или грозовые ливни. Мы рекомендуем...

Радио взвизгивает, и приятный голос ведущей прогноза погоды прерывается и умирает, когда сильный порыв ветра сносит пикап, несмотря на его вес. Шин Чимин присвистывает.

— Держитесь крепче, ребят!

Сеул выражает своё недовольство голосом ветра по мере того, как они подбираются всё ближе и ближе. Этот город из стекла и света не рад Бэкхёну и его магии из тумана, ветра и глухих лесов, но Бэкхёну плевать. В конце концов быть Кумихо — это привилегия. А ещё спутанное сознание, инстинкты и сила. И выедающий кости голод.

— Держи себя в руках, — шепчет Минсок, и его когти сжимаются на колене Бэкхёна, вырывая его из забытья.

Он вдруг понимает, что его крупные, громоздкие хвосты чуть не материализовались на тесных задних сидениях грязного пикапа Чимин.

Он поворачивается к Чанёлю, ощущая стыд за неспособность контролировать себя, но Чанёль ещё дремлет, его голова прижата к окну машины, рот приоткрыт, а дыхание оставляет запотевшие следы на стекле. Бэкхён не знает, как ему удаётся спать, когда тайфун грозится их перевернуть, но он наблюдает, как поднимается и опускается, расширяется и сжимается его грудная клетка, и думает о том, что хотел бы быть таким же спокойным.

Вместо этого он чувствует себя сбитым с толку, будто его тянут в разные стороны, до предела. Инстинкт говорит ему напасть на Чанёля — враг, шепчет он, ниспосланный богами, чтобы охотиться, преследовать, разрывать на части — устранить его сейчас, пока он спит, уязвимый и слабый, умиротворённый. Сила расходится по его груди, грохоча, словно гром снаружи. Голод… Голод причиняет боль, царапает живот Бэкхёна изнутри, требуя крови.

Он осознаёт, что вновь потерял контроль, когда глаза Чанёля резко открываются и тут же встречаются с его. Охваченный стыдом, он вынужден опустить их вниз, но Чанёль просто тянется к нему и прижимает его к своей груди. Его прикосновение словно бальзам для потрёпанных нервов Бэкхёна. У него так хорошо это получается. Прошло меньше дня, а он уже научился усмирять магию Бэкхёна одним лишь прикосновением пальцев. Он с лёгкостью вытягивает из него силу, будто Бэкхён — река, из которой Чанёль может пить сколько угодно, пока сам не окажется опьянённым ею, и туман, окутывающий Бэкхёна, отступает, позволяя ему думать головой.

— Не надо, пожалуйста, превращаться в гигантскую лису с девятью хвостами в моей машине, — просит Чимин, уставившись в машину прямо перед ними, в которой сидит Кёнсу, ведущий их к месту встречи. — Не думаю, что я к этому готова.

Бэкхён тоже к этому не готов, несмотря на то, что бабушка Чанёля предупредила, что это может произойти, перед их отъездом в Сеул.

— То, что ты сделал, то, что ты забрал магию своей матери, это преступление. Эта магия не принадлежит тебе, она никогда тебе не предназначалась. Ты не создан для того, чтобы выстоять перед ей.

— Но она выбрала меня, — ответил он слегка хнычущим тоном, будто ребёнок, которого отчитывают. — Она сказала, что поможет мне.

— Магия не хорошая и не плохая, Бён Бэкхён. Магию волнует только магия. Она выбрала тебя, не потому что ты самый сильный, а потому что подумала, что ты самый слабый. Этой магии не нужна твоя сила. Ей нужна твоя слабость. Ей нужно завладеть контролем над тобой. Не думай, что просто потому что Чанёлю удалось найти способ одержать верх, она не попытается пересилить тебя снова. Магия самозабвенна, и капризна, и жадна, и иногда действует из отчаяния.

Пикап подпрыгивает на кочке, и Бэкхён снова припадает к Чанёлю.

— Как чувствуешь себя? — спрашивает Чанёль, обвивая талию Бэкхёна своими руками, чтобы его не так сильно трясло. — Лучше?

Бэкхён пытается ответить, но вместо него это делает Минсок. Он не сводит глаз с Бэкхёна с момента, как они сели в машину.

— Думаю, он стабилизирован, — говорит он Чанёлю с другого конца заднего сидения.

— Это и я мог ему сказать, — слегка раздражённо бросает зажатый между ними Бэкхён.

Ему не нравится, как они с ним обращаются. Будто он тикающая бомба, которая вот-вот взорвётся. Но так оно и есть. Словно управляемый луной прилив, лисья жемчужина внутри него наступает циклами, мощными волнами, которые натягивают его, растягивают его тело и разум, размывая его здравомыслие.

Это началось ещё в Чунмаыле, когда они собирались уезжать. Это началось с беспокойства, с дрожи, с этого раздробленного чувства, будто его тело — это тюрьма для звёзд. Чанёлю пришлось ненадолго отвести его в сторону и прикоснуться к нему, просто прикоснуться, чтобы он не перевоплотился в животное обличие.

— Не волнуйся, — говорит Чанёль, сжимая его руку. — Я здесь, я не дам тебе вот так потеряться.

— А если это случится снова? Если это случится, когда мы будем в машине, если...

Что если это случится, когда Чанёль будет на поле боя прямо перед лицом Суён? Что если не будет никого, кто мог бы помочь Бэкхёну вернуться назад?

— Этого не произойдёт, — говорит Чанёль так, будто прочитал мысли Бэкхёна. — И после того, как всё закончится, после того, как мы её победим, я вытащу из тебя лисью жемчужину и освобожу тебя. Обещаю.

Бэкхён не знает, получится ли у него. Даже сейчас он чувствует, как магия тяжело сдавливает его грудь. Он пытается избавиться от этого чувства, сосредоточившись на чём-то ещё — он считает дорожные знаки и читает весёлые сообщения от Сехуна — но оно всегда возвращается, чтобы помучать его. Он встряхивает головой, когда понимает, что его мысли снова начинают притупляться, утрачивая способность оперировать абстрактными понятиями, и превращаются в мысли лисицы, в формы и цвета, в инстинкт и голод. Голод терзает его с особой силой, тыча своими грязными пальцами в его здравый ум.

— Как ты с этим справляешься? — спрашивает он, поворачиваясь к Минсоку. Он беспокойно перемещает ноги, чтобы облегчить давление. — С голодом. Ведь ты тоже его чувствуешь, так?

Минсок кивает головой.

— Да. Каждая Кумихо его чувствует. Мы все с этого начинали. Голодными лисицами, — он сжимает губы, и Бэкхён вспоминает историю, которую Минсок рассказал ему всего лишь пару дней назад, историю о лисице, которая украла инджольми у людей. Историю о голоде. — Но голод нас не определяет.

— Как у тебя получается его игнорировать?

Как ты сдерживаешься, чтобы не запустить свои клыки и когти в пульсирующее сердце девчушки, ведущей пикап? Кажется, будто Бэкхён может от него умереть.

— Потому что я знаю, что это не мой голод, — говорит Минсок. — Ни мне, ни тебе не нужно питаться, это нужно магии.

У магии есть воля. Магия — это живое существо. Магия не рождается, магия не умирает, она эволюционирует. Она растёт. И для этого ей нужна жертва. Чья-нибудь жизнь — чья-нибудь смерть. Мысль о крови вызывает у Бэкхёна тяжкий вздох, и он не знает, играет в нём отвращение или аппетит.

— Это всё в твоей голове, Бэкхён. Нам не особо нужно охотиться. Нам не нужно убивать. Мы не умрём, если дадим другим жить. Мы повиновались этому инстинкту, этому голоду веками. Мы думали, что раз магия нас породила, без неё мы ничто, но взгляни на меня. Взгляни на Сехуна… Мы уже давно перестали подчиняться желаниям нашей магии. Я много лет никого не убивал. Твоя мать перестала нападать на людей задолго до того, как повстречала твоего отца, и она не умерла. Вместо этого она стала человеком. Ты и есть человек, так что тебе будет легче. Ты способен игнорировать этот голод, Бэкхён.

— Легче? — переспрашивает он.

Чанёль кладёт руку ему на бедро, вытягивая из него всё больше магии, будто предупреждая её. Он снова утратил контроль.

— Важно, чтобы ты не дал увлечь себя, Бэкхён. Нам нужно, чтобы ты был настороже, — говорит Минсок со взволнованным видом.

Если бы что-то случилось с Чанёлем, никто бы не смог вытащить Бэкхёна. Это рискованно, слишком рискованно, но другого плана у них нет.

Звонит телефон Чанёля, раздаётся ужасный 8-битный рингтон, и он берёт трубку.

— Чунмён? Кумихо уже на месте? — Бэкхён тут же навостряет уши. — Да, мы в пути. Поверни налево, Чимин, там в конце дороги крытая парковка.

Машина поворачивает, и Бэкхён нервно подёргивает коленями, ощущая присутствие Кумихо неподалёку. Он не узнаёт их запах, да и куда ему? Он никогда раньше не чувствовал его. Но он знает этих Кумихо. Большинство из них наблюдало за тем, как он рос. Некоторые игрались с ним в саду у дома в Йоджу, что Суён сожгла дотла. Но тогда у него не было лисьей жемчужины. Тогда он ещё не украл один из самых могущественных источников силы в стране и по совместительству их самый большой шанс на победу над Суён.

Минсок кладёт руку на его правое колено, и оно перестаёт дёргаться.

— Почему ты так нервничаешь?

— Что если они возненавидят меня? — спрашивает Бэкхён. — Я разрушил все ваши планы. Лисья жемчужина должна была достаться Сыльги, а не мне...

Минсок еле сдерживает смех, наблюдая за его паникой, и от этого Бэкхёну только хуже.

— Поздно о чём-либо жалеть, Бэкхённи. Но не волнуйся, никто не скажет тебе ничего плохого, пока твою непослушную задницу стережёт Самджокгу.

Бэкхён бросает взгляд на Чанёля и нервно сглатывает. Минсок прав, поздно сожалеть. Он лишь надеется, что его мамы там нет, потому что если она решит отчитать его, никто и ничто, даже Самджокгу, не сможет ей помешать.

— Чанёль? — спрашивает Чимин с переднего сидения. — Ты уверен, что это то самое место?

Они все выглядывают из окна, когда она останавливает машину у ворот парка, и через мгновение Бэкхён понимает, где они. Раньше, когда он был помладше, он приходил сюда играть с Чанёлем. Их дом находился недалеко отсюда, и здесь можно было спокойно провести день, не занятый учёбой. В атмосфере умиротворения.

— Окей, — произносит Бэкхён, как только Чимин останавливается и они все высаживаются прямо перед главных входом Национального кладбища, где их уже ждут Чунмён и Кёнсу. — Не хочу прозвучать занудой, но кто, блядь, выбирал место?

Чанёль смотрит на Чунмёна.

— Ставлю свои глаза Самджокгу, что это была твоя идея.

Чунмён оборонительно поднимает руки вверх.

— Вообще-то место выбрал ковен, который будет накладывать заклятие.

Минсок тоже морщится.

— Ну, это немного нездорово, но всё же довольно уместно? К слову, я лучше буду сражаться на кладбище, чем посреди Каннамгу.

Чимин издаёт нервный смешок.

— Ну что ж, ребят, это моя остановочка. Мне всё равно, что у вас там война, ноги моей не будет на кладбище.

Она, кажется, слегка дрожит, и Бэкхён вспоминает, что она видит призраков. Находиться на одном из крупнейших кладбищ в городе для неё, должно быть, сущий кошмар.

— Не переживай, Чимини. Ты всё равно ничем не сможешь нам помочь, и ты уже сделала более чем достаточно. Возвращайся домой и побудь с моей сестрой. Если со мной что-нибудь случится, ей понадобится твоя помощь.

— Хорошо! — она на секунду встречается взглядом с Бэкхёном, затем закатывает глаза и ударяет кулаком Чанёля в плечо. — Позаботься об этом своём парне! Он очень красив, даже несмотря на то, что он Кумихо. И заезжай в Чунмаыль. Не пропадай!

— Ладно-ладно.

Она машет Бэкхёну, и пока она не ушла, Минсок хватает её руку и целует её.

— Благодарю за поездку, прекрасная дева. Ещё свидимся.

Они наблюдают за тем, как она уезжает в исчезающем свете дня.

— Итак, — говорит Бэкхён, — сегодня ночью только ты, я и кладбище?

— И тысячелетняя Кумихо, которая жаждет убить нас всех, — добавляет Чанёль.

— Ага.

Это самый худший вечер воскресенья, не считая, когда Чанёль чуть не прикончил Сехуна. Бэкхён смотрит в сторону лесов, в которых он ясно ощущает энергию нескольких Кумихо. Его магия дрожит и оживляется от мысли о встрече с ними.

— Всё, пошли, — говорит Чунмён.

Хунни

колуднья пдруга сыльги крута

кста а минсок мня джёт?

мне нужон прихорошистья?

[Отправлено: 15:03, 25.01.2018]

Встреча на Национальном кладбище в Сеуле, как она навечно войдёт в историю волшебного сообщества Кореи, происходит на закате, перед молчаливо осуждающей статуей Будды и парой сотен белых надгробий. Она начинается с пощечины, которая переходит в объятия, которые переходят в нервные слезы Бэкхёна.

От Сонми пахнет дальним путешествием, тоской и облегчением. Она впивается своими ногтями в предплечье Бэкхёна, и ему больно, но она также проводит пальцами по его волосам и вытирает его слёзы костяшками своих пальцев.

— Мама, прости меня, пожалуйста, — говорит он. — Я не знал, что происходит, я не хотел ничего красть, клянусь.

Он не врёт, но он не совсем честен. Он прекрасно знал, что не должен был оставлять деревянную коробочку при себе, но всё равно сделал это. И он сожалеет о том, что разочаровал её, что заставил её волноваться, что ослушался её и что сказал, что она струсила. Но он поступил бы так снова, если бы представился шанс (даже если бы это едва не убило его).

Отец Бэкхёна более краток. Он вертит своего единственного сына туда-сюда, осматривает его вопросительным взглядом, затем мотает головой и говорит:

— Твоя бабушка не одобрит серебристые волосы.

Бэкхён слегка улыбается.

— Полагаю, я не смогу похвастаться ей своими новыми сияющими девятью хвостами.

— Если хочешь, чтобы она жила, лучше не высовывайся со своей магией, — говорит он, поглаживая его плечо и наклоняясь к нему. — Похоже, мы на пороге какой-то битвы, так что не буду тебя сегодня отчитывать. Но когда всё это закончится, ты под вечным домашним арестом.

Ну, справедливо.

Сыльги стоит позади Джэхвана и кажется необычайно маленькой. Бэкхён собирается вот-вот выдать ещё одно извинение, но она обнимает его, прежде чем он может заговорить. Он чувствует, как она напрягается, когда её магия соприкасается с его собственной. Друг, говорит она, и магия Бэкхёна подхватывает это слово и разносит его эхом. Сыльги сжимает его сильнее и называет его идиотом.

— Ты просто не представляешь, через что мы прошли, Бэкхён, глупый ты ребёнок, тупой, безумный ребёнок.

Он опускает голову, готовясь к удару.

— Ты мог погибнуть… Ты мог… — она отводит взгляд в сторону. — Магия поглощала людей и посильнее тебя. И это была бы моя вина, потому что я не смогла тебя остановить!

— Это была бы наша вина, — говорит Сонми. — Наша общая, в том числе Бэкхёна. Но этого не произошло. Так что давайте все сосредоточимся на том, чтобы выжить, хорошо?

Сыльги кивает и хватает Бэкхёна за щёку.

— Минсок говорит, ты не будешь драться.

Он опускает взгляд на свои ноги.

— Да, Чанёль сказал, что это было бы слишком опасно, и...

Он обрывается на полуслове, когда его мать подходит к Чанёлю, даёт пощёчину и ему и затем крепко обнимает его, прямо как Бэкхёна несколько минут назад.

— Спасибо, что присматриваешь за ним, — слышит он её слова, и Чанёль обнимает её в ответ, как когда он был помладше, краснеет и бормочет что-то ей на ухо, что-то очень похожее на простите меня.

Бэкхён отводит взгляд с улыбкой на лице в поисках одного недостающего члена семьи.

— А где Сехун? — спрашивает он. — Я думал, он уже здесь.

— Он с колдуньями, — отвечает Сыльги. — Думаю, они собираются даровать ему официальное прощение и освободить его, в качестве жеста доброй воли, так что он придёт с ними. Глянь на Минсока, его прям трясёт.

— Неправда, — невозмутимо произносит Минсок. Но несмотря на то, что он старается сохранить бесстрастное лицо, его хвосты мечутся в предвкушении.

Где-то раздаётся смех, и Бэкхён оборачивается и бросает беглый взгляд на небольшую группу Кумихо, стоящую поодаль в кругу коричневатых деревьев. Они не единственные, кто пришёл — Бэкхён чувствует, как многие из них бродят по лесу или просто тихо слоняются по столице, возможно, впервые за несколько десятков лет — но лишь самые старшие из крупнейших сообществ Кореи примут участие в переговорах с колдунами и колдуньями и в сражении. Бэкхён узнаёт Йесона из Пусана — одного из лучших друзей Минсока — Суджи из Кванджу и Чжиын, которая представляет Кумихо из Чонджу. С ними ещё один человек, с которым он никогда не встречался — красивая женщина в традиционном наряде, чёрные хвосты которой обвиты вокруг её шеи, словно шарфы. Бэкхён уставился на неё, и она с осторожностью смотрит на него в ответ. Она выглядит могущественной. И немного закрытой, будто она держит всю свою магию при себе на коротком поводке, не давая Бэкхёну к ней прикоснуться. Ему немного не по себе от неё, и он отворачивается и перемещает своё внимание на Йесона.

Лидер крупнейшего в Корее сообщества Кумихо — частый гость в доме Сонми. Он был в числе её подопечных, когда Сонми ещё была одним из самых могущественных магических существ страны, и он часто приезжал в Йоджу, когда Бэкхён был помладше. И всё же Бэкхёну потребовалось некоторое время, чтобы узнать его из-за седой бороды на его лице; раньше он всегда принимал облик молодого человека: неизменного, нестареющего и не от мира сего.

Сложно понять, что выражает его взгляд, направленный на Бэкхёна: злость, разочарование или просто любопытство. Он насторожен, выражение его лица нейтрально, но он наверняка ощущает силу Бэкхёна, сотканную из энергии паутину, парящую вокруг него на незримом ветру, веющему из глубины души Бэкхёна. На мгновение Бэкхён чувствует себя крохотным и беззащитным под его холодным взором, слишком маленьким для невероятной силы, таящейся в нём, слишком юным и неопытным, достаточно глупым, чтобы украсть магию своей матери и притворяться, что может её контролировать. Он чувствует осуждение, и магия внутри него шипит, готовясь напасть на потенциального врага.

Но вдруг лицо Йесона расплывается в тонкой улыбке.

— Посмотрите-ка, лисёнок наконец подрос! — Бэкхён успевает лишь только уловить едва различимые серые хвосты и серые уши, прежде чем магия Йесона с осторожностью прикасается к его собственной. — Как ты себя чувствуешь, парень? Ух, магия твоей матери сильна даже после стольких лет...

— Я… Я в порядке, только немного потряхивает, — выдавливает он из себя хриплым голосом.

— Я уж надеюсь! Ты всё-таки пережил столкновение с Суён. Готов поспорить, ты не горишь желанием встретиться с ней снова, я прав? — Он прав, и нерешительность Бэкхёна, должно быть, ясно проявляется на его лице, потому что Йесон ухмыляется. — Не переживай, в этот раз тебе не придётся сражаться. Мы поможем тебе.

Кто-то прочищает горло, и Йесон обращает свою улыбку на Минсока, одного из своих самых близких друзей, вероятно, со времён династии Корё.

— Я не забыл о тебе, друг мой. Слышал, ты отлично проявил себя в переговорах. А этот сердитый на вид молодой человек, должно быть, Самджокгу.

— Пак Чанёль, — представляется Чанёль, протягивая руку.

Йесон любезно кланяется.

— Йесон из...

— Сообщества Пусана, — продолжает за него Чанёль. — Мой дед много о тебе рассказывал.

Обычно нежная улыбка Йесона становится почти злобной и диковатой.

— Определённо. Рассказывал ли он тебе, как однажды чуть не лишил меня левого глаза?

— Это была его любимая история, — говорит Чанёль. — Он также рассказывал, как ты чуть не лишил его правого глаза, так что, думаю, вы квиты.

— Да, в какой-то степени, — задумчиво отвечает Йесон.

К ним присоединяется Чжиын и приветствует Чанёля.

— Мы виделись пару раз на границе, — поясняет она, когда Бэкхён вопросительно поднимает брови. — Он такой обходительный молодой человек, мне даже стало жаль, что моя магия не действует на него.

— Да что ты говоришь.

Она хихикает.

— Но я понятия не имела, что он парень Бэкхённи. Я не играюсь с чужой едой.

Она произносит это с улыбкой, но лицо Чанёля немного морщится.

— Не обращай на Чжиын внимание, просто у неё ужаснейшее чувство юмора.

— К сожалению, он прав. Но, как вы понимаете, мне, Кумихо, никогда не приходилось никого соблазнять. А знаете, в чём моё достоинство? Я знаю много постыдных историй из детства Бэкхёна.

Сыльги подхватывает:

— И я, и я!

Ну что ж. Бэкхён надеялся, что они не станут читать Чанёлю нотации в духе “если ты сделаешь ему больно...”, потому что это было бы излишне и неловко, но он понимает, что всё ещё хуже, чем он думал, когда к ним подскакивает Суджи. Он быстренько оглядывается по сторонам, но кажется, колдуны и колдуньи прибудут лишь через несколько минут. Этого времени более чем достаточно, чтобы уничтожить его чувство собственного достоинства.

— Вы же в курсе, что я рос с Бэкхёном? Я знаю, как легко он оказывается в неловких ситуациях, — говорит Чанёль, но это бесполезно.

Бэкхён отворачивается от них и направляется к своим родителям, но врезается прямо в загадочную Кумихо с чёрными хвостами.

— Прощу прощения, — бормочет он в лёгкой панике.

— Меня зовут Хани, — отвечает она, и Бэкхён чувствует, как их магии сталкиваются и разлетаются искрами в месте, где она ухватилась за его локоть, чтобы не дать ему упасть. — Я живу за границей. А ты, должно быть, малыш Сонми. Я наслышана о тебе.

— Неужели?

— Немногие готовы поставить свою жизнь на кон ради любимого человека.

Он пожимает плечами, не зная, что на это ответить.

— Просто я был в отчаянии.

— О, магия любит отчаяние. Вот она и выбрала тебя… Но стоит отдать тебе должное, совладать с магией Сонми — дело непростое.

— Не то чтобы я совладал с ней, — говорит он, опуская взгляд вниз. — По сути я чуть не умер. Чанёль… То есть Самджокгу, сказал, что мне не стоит снова сражаться.

Она переводит свой взгляд за Бэкхёна, и когда её улыбка становится слегка натянутой, он понимает, что она увидела Чанёля.

— Так вот он, новый Самджокгу, — говорит она. — Его предшественники выглядели куда более пугающе.

С ней что-то не так, она излучает некоторую опасность. Она ведёт себя, как принцесса, а в её магии чувствуются шипы и кровавые цветы. Она убийца, понимает он, прямо как Суён, и он немедленно отступает от неё на шаг. В её глазах появляется весёлая искорка.

— Не волнуйся, малыш, я пересекла границу не для того, чтобы драться с моими братьями и сёстрами. Я уважаю их… отличный от моего образ жизни, так сказать, — когда она это произносит, уголки её рта поднимаются в лёгкой усмешке, но она тут же исчезает. — Я пришла, чтобы отомстить.

— Отомстить?

— Давняя сильная обида, — говорит она, медленно поглаживая свои хвосты. Магия крадётся под её кожей, словно акула, которая слегка задевает поверхность воды своим плавником и затем снова исчезает. — Она сделала со мной то, что она бы сделала с твоей матерью, если бы та не остановила её.

— Мне жаль, — лишь произносит он.

Он думает о том, позвал ли кто-то эту Кумихо или она пришла сама. Она не одна из них, и Бэкхён не знает, могут ли они ей доверять. Откровенно говоря, она немного его пугает.

Должно быть, она почувствовала его дискомфорт, потому что она отступает от него.

— Не стоит. Это не твоя вина. Суён не всегда была безумной и голодной. Она была прекрасной, словно королева. Когда-то давно она была доброй.

Она все ещё улыбается, но её лицо похоже на маску красивой женщины, на губах которой нарисована улыбка. Бэкхён ощущает, как она источает древнюю печаль. Он опускает глаза, не в силах больше удерживать её взгляд.

— Вы провели всё это время… в одиночестве?

— О нет, лисёнок, не надо грустить из-за меня. Хоть Суён и убила того, кого я любила, но я не была одинока. Я сбежала со своей дочерью и потратила свои годы на то, чтобы оберегать её, а потом и её дочерей, и их дочерей и сыновей, пока не стала для них всего лишь сказкой. Затем пришла война и отобрала их всех у меня. Всё, что мне осталось, это отомстить за своего любимого, и поэтому я пришла сюда. — Она переводит взгляд на мать Бэкхёна. — Сомни мне всегда нравилась. Мы никогда не были особо близки, но я рада, что у неё всё сложилось. Было приятно вновь увидеть её после стольких лет.

Сонми прерывает их разговор тихим голосом:

— Прибыли колдуны и колдуньи.

От: Мён

Кому: мама

Ты пришла сюда меня позорить, мам?

[Отправлено: 16:12, 25.01.2018]

На самом деле колдуны и колдуньи всё это время были здесь. Бэкхён почувствовал их присутствие, как только оказался в этой части города. Они стоят и сияют, словно звёздочки из магии; они кажутся разрозненными и слабыми, но когда Бэкхён фокусируется, он чувствует натянутые между ними линии энергии. Их расположение тщательно продумано так, чтобы оно образовывало замысловатые рисунки, созвездия силы, магические печати. Они применяют защитные заклинания, выгребая удачу из задних карманов города. А в карманах Сеула очень много потерянной удачи.

Теперь, когда Бэкхён чувствует магию, он понимает, почему колдуны и колдуньи хотят сражаться именно здесь. Годами заклинания и проклятия оставляли на городе свой отпечаток, который теперь сияет, словно нимб. Магический осадок пропитал землю и наполнил реку, бурля и пузырясь, развивая свой собственный разум и волю, разрастаясь, просто разрастаясь. С криками. С песнями.

— Как ты здесь живёшь? — шепчет Бэкхён Чанёлю.

Ему интересно, всегда ли так шумно, или вытягивание колдунами и колдуньями энергии из основания города пробудило душу Сеула, гиганта, дремлющего подле реки под бесчисленными блестящими небоскрёбами. У него кружится голова от того, как вся эта магия резонирует с его собственной.

Чанёль пожимает плечами.

— Со временем и по мере формирования опыта ты учишься это не замечать. У меня не всегда получается. Но сегодня это чувствуется особенно сильно.

Город будто трясёт в предвкушении бури, битвы, решений людей, прибывших вместе с Чунмёном.

Их шестеро: трое женщин и трое молодых людей. Они приходят по тропе, идущей от северного входа кладбища к южному и пересекающей его посередине.

Минсок ахает и делает шаг вперёд, но Йесон останавливает его, прежде чем он успевает наброситься на колдунов и колдуний. Бэкхён моргает глазами, внезапно понимая, почему Минсок издаёт тихое рычание. Один из трёх молодых людей — это Сехун.

На мгновение повисает тишина, пока все Кумихо напряжённо выжидают. Сехун бросает вопросительный взгляд Чунмёну и затем самой старшей из трёх женщин. Когда она кивком подаёт ему сигнал, он медленно выходит на середину поляны. Как только он пересекает линию из плитки, разделяющую поляну на два полукруга, Минсок бросается к нему и сокрушает его в своих объятиях.

Они сдерживают себя. Все на них смотрят, все могут слышать, что они говорят, так что они молчат. Минсок прикрывает глаза, когда Сехун с улыбкой прислоняется своим лбом к его, беззвучно артикулируя губами какие-то слова. Бэкхён отворачивается от них и переводит свой взгляд на Чунмёна. Он сдержал своё слово, дал Минсоку то, что он попросил первым — свободу Сехуна. Возможно, этот союз не столь безнадёжен.

Похоже, Кумихо тоже это чувствуют, судя по тому, как они медленно выходят из-за деревьев и направляются к парочке, шепча тихие слова Сехуну. С возвращением.

Колдуны и колдуньи молча наблюдают за этой сценой, за тем, как Кумихо подходят к Сехуну, чтобы прикоснуться к его рукам, убедиться, что он в порядке, что он действительно здесь, с ними.

Только после того, как Сехуна тщательно осмотрели и обнюхали, после того, как Сонми погладила его лисьи уши, как она это делала, должно быть, бесчисленное множество раз, когда он был просто лисьим духом, колдуны и колдуньи выходят на середину поляны, оставляя между ними и Кумихо лишь пару метров. Бэкхён наконец получает возможность их внимательно рассмотреть.

Одна из женщин наверняка приходится Чунмёну матерью, думает Бэкхён. Их магия ощущается одинаково: она нервозная, точная, как часы, и чарующая. Кроме того, у них один нос.

Она представляется Ким Хиджон.

— Её мать руководит вторым самым могущественным ковеном столицы, — шепчет Чанёль на ухо Бэкхёну. — И она мама Чунмёна.

Ну что ж, в яблочко. Она больше похожа на бизнес-леди, чем на колдунью: она безупречна и элегантна, на ней брендовая одежда и дорогой парфюм — прям как её сын.

— Почему пришла она, а не лидер самого могущественного ковена? — спрашивает он, и Чанёль ухмыляется.

— Она тоже здесь.

Бэкхён возвращает свой взгляд к группе колдуний. На одной из женщин надет старый синий жилет, и она пожилая, возраста пра-бабушки. Она ничем не отличается от старушек, торгующих корнем имбиря на улице или на лестнице в метро, но её магия вздымается в воздухе, прямо как магия Гарюн — могущественная и находящаяся под полным контролем.

— Это Ли Хеджа, Верховный Шаман Совета Ковенов, — поясняет Чанёль. — И да, она лидер самого могущественного ковена в городе. Парень рядом с ней — это её внук Тэён, и он здесь со своим собственным ковеном. Это они возведут барьер, как только Суён войдёт в город.

— А кто остальные?

Ухмылка на лице Чанёля сменяется разочарованием, когда он смотрит на одного из молодых людей.

— Это Намджун, ещё один Страж. Если честно, он нравится мне даже меньше Чунмёна.

Его глаза загораются вновь, когда останавливаются на последней из женщин.

— И Сынван. Тоже Страж города, но ты не встретишь никого милее неё. Я так рад, что она здесь, потому что я готов придушить Мёна и Намджуна, если они начнут спорить во время битвы. Кёнсу на них нет.

Тэён и Намджун выглядят слишком юными, чтобы быть здесь, думает Бэкхён, но Чунмён тоже молод. Чанёль молод. Сам Бэкхён молод. Война и взгляда не бросила на их возраст или их лица, прежде чем они оказались втянуты в неё.

— Я не знаю, получится ли у меня, — внезапно произносит Чанёль.

— Одолеть Суён?

— Нет, — он немного облокачивается на Бэкхёна, ища утешения. — Я о том, что мне, полагаю, придётся вести переговоры. Мне удалось убедить Чунмёна, но не их. И Кумихо я тоже не убедил, и это сражение может закончиться, так и не начавшись, и что если я скажу что-то не то, и...

— Чанёль. Ты начинаешь паниковать.

Чанёль открывает рот и затем снова закрывает, ещё сильнее поддаваясь панике.

— Они бы не пришли сюда, если бы не хотели, чтобы всё получилось. Все хотят, чтобы всё получилось, Чанёль, и не потому что они верят в силу дружбы или равенство между лисами и охотниками, а потому что это нужно нам для того, чтобы выжить.

Чанёль кивает.

— Ты прав. Просто… Последние пять лет я провёл в отрицании того, что я Самджокгу, и теперь я не знаю, достаточно ли я хорош, чтобы им быть.

— Ты и так Самджокгу, — говорит Бэкхён, обхватывая своими ладонями его лицо. — Тебе лишь нужно быть достаточно хорошим, чтобы быть собой. Ты всё сможешь. Мы все в тебя верим, иначе нас бы здесь не было.

Бэкхён верил в Самджокгу с тех пор, как стал достаточно большим, чтобы бояться сказок. Он всегда верил в Чанёля — своего лучшего друга, свою первую влюблённость, свою первую любовь, своего первого бывшего. Он всё ещё верит в них. Нет Чанёля и Самджокгу. Чанёль и есть Самджокгу.

— Я в тебя верю.

Чунмён заканчивает разговор с колдунами и колдуньями и поворачивается к Чанёлю, показывая ему жестом подойти ближе. Он колеблется и затем длинными шагами выходит на середину поляны. Небо темнеет, и свет фонтана создаёт бирюзовый ореол вокруг него. Он выглядит… ужасно юным и неуверенным, но ещё он выглядит так, будто был рождён для этого — для того, чтобы стоять посреди этой поляны, перед этим фонтаном, выступая посредником в переговорах о первом за последние две тысячи лет мирном договоре между Кумихо и колдунами и колдуньями.

Его глаза находят глаза Бэкхёна, ища в них поддержку. Бэкхён подходит к нему, и они стоят подле друг друга, их руки едва соприкасаются, пока они творят историю.

— Ну что, начнём?

От: Нини

Кому: Хунни

яв ернусь позже небеспокойся за меня

или за себя

;)

[Отправлено: 18:16, 25.01.2018]

Сегодня всё изменится.

Так сказал Чонин, и Чонин всегда прав. Но он не сказал, как именно всё изменится: в лучшую или худшую сторону.

Бэкхён шагает один вдоль края поляны по тропинке, ведущей к кладбищу. Его хватило лишь на первые десять минут скучных политических переговоров между колдунами, колдуньями и Кумихо. Затем он бросил виноватый взгляд сначала своей матери, а потом Чанёлю и пошёл медленно бродить по участку земли, который сегодня станет для них полем боя.

Национальное кладбище в Сеуле — это военное захоронение для солдат и мучеников, мирное и тихое место. Но это ещё и парк с прудами, лавочками, красивыми деревьями и газонами, на которых можно расстелить плед и смотреть на цветение сакуры весной или падение кленовых листьев по прошествии лета. Только вот людей, которые обычно прогуливаются под деревьями или лениво обходят бесконечные ряды белых каменных плит, сегодня здесь нет. Чунмёну стоило лишь щёлкнуть пальцами, и весь парк опустел. И теперь со стремительным наступлением темноты и при отсутствии какой-либо живой души вокруг кладбище выглядит жутким и населённым призраками. Каменные плиты кажутся слишком острыми, и Бэкхён будто слышит шёпот мёртвых, разносимый ветром.

Сейчас наверняка холодно — на дворе середина зимы — и всё же Бэкхён этого не ощущает. Он горит и дрожит от избытка энергии, текущей в его венах. Он делает глубокий вдох, чувствуя, как морозный воздух наводняет его лёгкие, и надеясь, что это остудит жар в его конечностях.

Его взгляд прикован к имени на одном из белых надгробий, и вдруг он слышит шорох в кустах позади него. Он поднимает глаза, его чувства настороже, и осматривается — скорее своей магией, нежели глазами. Но вокруг ни следа золотистой магии Суён. Он едва уловимо ощущает, как она становится всё ближе и ближе по мере того, как Суён неохотно и против своей воли движется в сторону города. Она пытается сопротивляться, но заклятие приведёт её сюда, как сказал Ли Тэён.

По телу Бэкхёна пробегает дрожь, и он поглядывает на фигуры, разговаривающие на поляне у фонтана. Всё, кажется, в порядке. Более того, он не чувствует никакой магии в воздухе. Он оборачивается, нервно почёсывая своё предплечье ногтями, которые становятся всё больше похожими на когти.

Что бы сказал Чанёль? Расслабься, контролируй себя. Сделай вдох, глубокий вдох.

Только вот он снова слышит треск веток. И затем краем глаза он замечает движение.

Он повинуется исключительно инстинктам. Он даже не осознаёт, что творит его тело, когда в одно мгновение его хвосты материализуются из ниоткуда, закрывая его и прижимая врага к земле. Когда страх рассеивается, он слышит смех. Очень знакомый смех. Затем он понимает, что был в нескольких секундах от того, чтобы выпотрошить своего лучшего друга.

— Сехун, ты… Ты тупой… — он выругивается так мощно, что даже деревья сотрясаются. — Я, блядь, мог убить тебя!

Сехун смеётся ещё громче.

— Я Кумихо, я бы не умер. А даже если бы и умер, это бы стоило выражения на твоём лице.

Бэкхён усмехается и чуть сильнее надавливает коленями на грудную клетку Сехуна, выжимая из него последние смешки. Затем он отпускает его, поднимается на ноги и отряхивается от листьев.

— Как ты подкрался ко мне? — спрашивает он. — Я думал, я должен чувствовать твоё присутствие с помощью своих новых сил...

— Ну это в теории. А я Кумихо-ниндзя, и моя чакра спрятана, так что ты не можешь почувствовать меня...

Бэкхён вздыхает.

— Я обладаю этими силами всего-то двадцать четыре часа, и они уже не работают...

— Ой, да ладно. Конечно ты не почувствовал меня, это место — полный магический сумбур… Колдуны и колдуньи играются с силами, лежащими в основании города...

Замешательство Бэкхёна, должно быть, проявилось на его лице, потому что Сехун топает ногой по земле.

— Чувствуешь? Эта магия была здесь с тех пор, как был заложен первый камень города, и сейчас она стала хаосом.

Бэкхён чувствует, но он также чувствует Суён. Он не знает, достаточно ли они сильны, чтобы остановить её. Он переводит внимание на Сехуна. На его запястьях больше нет сдерживающих печатей. Он свободен.

— Кстати, а что ты тут делаешь? Я думал, ты будешь держаться Минсока, раз уж ты теперь можешь.

Сехун фыркает.

— Разговор мне наскучил. Ты же знаешь, я никогда особо не интересовался политикой. Кроме того, я пришёл за твоим “спасибо”. Кто, как ты думаешь, спас твою жалкую задницу, когда тебе в голову пришла гениальная идея схлестнуться с самой могущественной Кумихо из всех безумных, невменяемых Кумихо?

— Оу, — произносит Бэкхён, — спасибо.

— Мне пришлось позвонить Самджокгу. То есть реально поговорить с ним, — он пытается выглядеть рассерженным, но ему явно доставляет удовольствие то, как Бэкхён корчится. — А после этого мне пришлось поговорить со Стражем, и теперь я, считай, дружу с его братом.

— Чонин — славный парень, когда не предрекает тебе зловещее будущее, — говорит Бэкхён.

— А куда он, кстати, делся?

— Он ушёл с Кёнсу, но не знаю куда. Он сказал, что ему нужно ещё кое-что сделать.

Как всегда загадочно, но Чонин знает, что делает. Возможно, единственный из всех.

Они стоят в ожидании у лениво текущей реки, наблюдая за тем, как карпы медленно всплывают на поверхность, смотрят на них и затем погружаются обратно в глубокие воды. Густая и тихая тьма окутала кладбище. Все птицы разлетелись. Бэкхён чувствует, как Суён становится всё ближе и ближе. Осталось не так много времени.

— Он сказал, что не знает, кто победит, — говорит Сехун, и Бэкхёну требуется какое-то время, чтобы понять, что он говорит о Чонине. — И он не знает, кто выживет. Он не знает, выживем ли мы, но он сказал, что я и Минсок будем вместе, несмотря ни на что. И этого мне достаточно.

А действительно ли достаточно быть вместе, размышляет Бэкхён. Это удвоение ставки, это значит, что он может потерять их обоих. Или, может, они вместе окажутся в безопасности. Всё или ничего, сейчас или никогда. Бэкхён не узнавал о своём будущем. Как и Чанёль.

— Значит, ты будешь сражаться? — спрашивает Бэкхён, и Сехун хмурится.

— Нет, — обиженно произносит он. — Он сказал, что не сможет сосредоточиться, если я буду на поле боя. Но мне всё равно, что говорит Минсок. Он тоже никакущий боец! Он даже хуже меня, но никто не ставит под вопрос его участие в битве.

Он прав, но Бэкхён сомневается, что Минсок позволит Сехуну вот так рисковать своей жизнью. Он прождал слишком долго, чтобы вот так потерять своё счастье.

— Как думаешь, Самджокгу позволил бы мне сражаться, если бы я его попросил?

Бэкхён усмехается.

— Построй ему глазки, и он, вероятно, согласится, — он мотает головой. — Раз уж он теперь тут за главного.

— Ты имеешь в виду, раз уж ты теперь за главного. Ты всегда из него верёвки вил, ещё когда вы были подростками. Не думай, что я забыл.

Бэкхён краснеет и ставит Сехуну подножку одним из своих хвостов, но затем ему приходится сделать шаг назад, чтобы избежать удара в голень. Они оба понимают, что все они могут сегодня погибнуть, но Бэкхён скучал по Сехуну и его способности шутить обо всём на свете, даже смерти. Лисы любят шутки, как говорил Сехун, когда Бэкхён был помладше, и они любят смеяться.

Поэтому, думает Бэкхён, они встретят смерть смеясь. Он уже чувствует, как она приближается, шаг за шагом, несясь меж деревьев Кванаксан, становясь ближе и ближе, невообразимо могущественная. Чонин прав: сегодня всё изменится.

Бэкхён поворачивается к Сехуну.

— Пошли обратно. Надеюсь, они закончили со своими переговорами, времени осталось немного.

От: боссдэ

Кому: Ёль

Удачи

[Отправлено: 20:37, 25.01.2018]

Магия без предупреждения вырывается из-под земли по команде колдунов и колдуний. На мгновение она издаёт пронзительный звук, словно свист, вибрация, которая исходит из рук Ли Тэёна и расходится по пентаклю, очерченному вокруг него. Это не заклинание и не заклятие — это тонкий поток абсолютно чистой магии. Затем пять колдунов и колдуний, окружающих Тэёна, все вместе тянут, и магия раскрывается и распускается, выходя за пределы пентакля.

Бэкхён ощущает своими костями, в своей груди, как его собственная магия тут же отвечает на этот зов, следуя и вторя всей мощи, которую шесть колдунов и колдуний извлекают из почти бесконечного запаса магии, спрятанного под городом. Он охает, едва не роняя телефон, который он лениво просматривал. Перед его глазами возникает вспышка золотистого света, и мир вокруг истончается и натягивается, смыкаясь вокруг потока магии, кружащегося внутри пентакля. Он даже не осознаёт, что его сила проступает наружу, что у него появились хвосты и что его глаза горят магией, пока не замечает, как то же самое происходит с Чжиын и Сыльги, стоящими рядом с ним.

— Что происходит? — восклицает Чанёль, и Бэкхён сгибается пополам, кладя руку на грудь в попытке избавиться от нарастающего внутри него чувства пустоты.

Это желание, понимает он. Это зов, и Бён Бэкхён отдаёт все свои силы на то, чтобы не позволить Кумихо в нём проявиться, перепрыгнуть через человека в нём и сбежать с его телом.

— Чёрт, прости, я не думал, что это так сильно скажется на нём, — говорит Чунмён. В одно мгновение Чанёль оказывается возле Бэкхёна, его фигура крепка и неподвижна, словно маяк во время шторма.

— Ты же сказал, что мы сначала дождёмся Суён, а потом воспользуемся заклинанием, — произносит Минсок сквозь стиснутые зубы с более дикими, чем обычно, глазами. Он не один такой. Кажется, каждая Кумихо на поляне ощущает на себе воздействие.

Чунмён бросает взгляд на пентакль, немного не желая говорить об одном из их сильнейших заклинаний с кем-то, кого ещё пять часов назад он назвал бы своим врагом.

— Они сейчас не барьер возводят, — произносит он в конечном итоге.

Они ещё не друзья, возможно, даже не союзники, но они уже нечто большее, и магия освещает столицу, словно маяк, магия обжигает пальцы Бэкхёна, и если они собираются сразиться в этой битве вместе, им всем нужно понимать, что происходит.

— Они призывают магию, которая понадобится нам, чтобы возвести его позже.

— Вам нужно настолько много магии? — спрашивает Бэкхён и затем снова тяжело вздыхает.

— Барьер, нарушающий законы пространства и времени, не так-то просто возвести. На это требуется невероятный объём магии, и никто из нас не обладает такой чистой силой… — Чунмён морщится. — За исключением, возможно, моего брата, но его мы в расчёт не берём, так что мы вынуждены черпать её из источника магии самого Сеула. Другого пути нет. Мне жаль, я не думал, что это так на вас повлияет.

— Не только на нас. Вероятно, каждое магическое существо в стране ощущает это напряжение, — говорит Минсок, закрывая глаза, чтобы заставить свои хвосты исчезнуть. — Суён придёт готовой к сражению.

Бэкхён поднимает глаза на тот участок неба, где он ощущает спрятавшиеся за густыми, тёмными облаками звёзды, и думает, почему он единственный, кто чувствует себя настолько плохо. Минсок и другие Кумихо выглядят просто раздражёнными, а не так, будто незримые руки тянут их с разных сторон, раскачивая их мысли взад-вперёд. Сехун по большому счёту невозмутим, и лишь Суджи фыркает и уходит, тряся головой, чтобы избавиться от звона магии в ушах.

Чанёль протягивает руку и прикасается к одному из хвостов Бэкхёна, которые теперь отказываются повиноваться его приказам и оставаться скрытыми. Он поглаживает его, и Бэкхён отдаётся его прикосновению, позволяя ему вытягивать из него магию, успокаивая боль под его кожей.

— Это так сильно на тебя влияет, — бормочет Чанёль, — потому что действие заклинания направлено на сильную Кумихо, а ты гораздо сильнее Минсока или кого-либо ещё.

— Меня, кажется, сейчас стошнит, — отвечает Бэкхён, и это похоже на преуменьшение. Его будто разрывает на части. Он будто вот-вот утонет. — Только этого не хватало.

Он сосредотачивается на своём дыхании и игнорирует любой другой звук, пытаясь удерживаться на плаву. Воздух повсюду слишком плотный, он заряжен электричеством и магией, и это подрывает его контроль над его собственной магией, мешает ему думать. Рука Чанёля опускается ему на поясницу, и Бэкхён цепляется за это ощущение, словно за якорь, пока звук, наводняющий его уши, не отступает и он не обнаруживает, что Чунмён всё ещё рассказывает про план.

— Мы дождёмся, когда она придёт сюда, и только тогда активируем барьер и заключим её в нём.

— Как работает этот барьер? — спрашивает Йесон, подходя ближе, чтобы лучше слышать. — Он повлияет и на её силы?

— Нет. Совсем нет. Да если бы у нас было такое заклинание, мы бы им воспользовались, но увы. Не для такой могущественной Кумихо. Наша магия слишком отличается от её… От вашей.

Бэкхён понимает, о чём он. Он знает, что такое магия колдунов и колдуний, и он знает, что такое магия Кумихо. Использовать первую, чтобы подавить последнюю, сродни попыткам собрать воду с помощью сети. Магия колдунов и колдуний слишком изящная, слишком лощёная, утончённая и сияющая, лишённая простоты, как пальто на заказ и кожаные ботинки Ким Чунмёна. Но нельзя охотиться на льва в кожаных ботинках и синем костюме в тонкую полоску, как нельзя бороться с огнём мечами и луками. Нельзя остановить богиню магией колдунов и колдуний.

— Кроме того, если бы мы ослабили её, любая другая Кумихо, включая вас, тоже бы ослабла, а вы нам нужны.

— Так какой же тогда барьер вы планируете возвести? — не отступает Йесон.

— Пространственно-временную печать, — отвечает Сынван, — очень сложную и мощную. Она служит барьером, но создаёт внутри себя отдельное пространство, вроде отдельного участка реальности. Что бы не произошло внутри барьера, это не повлияет на реальность.

— Как долго он продержится? — спрашивает Йесон.

— Недолго. Чтобы управлять временем и пространством, нужно невероятное количество энергии, а мы всего лишь люди. Речь идёт о часе, может, меньше. Пока заклинание будет действовать, никто не сможет покинуть границы барьера, но внутри него может находиться ограниченное число людей.

— Суён, естественно, и Самджокгу. Мы трое, — Чунмён указывает на себя и двух других Стражей, — и не более пяти Кумихо.

Они все принимаются считать. Шесть Кумихо, не считая Бэкхёна и Сехуна, которые не будут сражаться. Минсок и Сыльги, Йесон, Чжиын и Суджи, и наконец новенькая, Хани. Повисает неловкое молчание, и она рычит.

— Вы не оставите меня в стороне, я пришла, чтобы отомстить.

— Но ты не одна из нас, — говорит Йесон, и её зубчатая, колючая и древняя магия вспыхивает.

— Но я сильнее вас, — шипит она, демонстрируя острые зубы.

Йесон шипит в ответ, и между ними встаёт Сонми и шепчет что-то Хани на языке, который Бэкхён не узнаёт. Кумихо отступает и исчезает за деревьями.

— Что ты ей сказала? — спрашивает Бэкхён у своей матери шёпотом.

— Что неважно, кто убьёт её — важно, что сегодня Суён умрёт. Мы все ждали этого слишком долго, — произносит она на выдохе. — Я прекрасно понимаю, что она чувствует, но она поставит сражение под угрозу, если продолжит вот так спорить с Йесоном.

— Ты ей доверяешь? — спрашивает он, смотря на деревья, за которыми она скрылась.

— Нет, — отвечает Сонми. — Я не доверяю никому, потому что Хани доверяла Суён, а та сожрала отца её ребёнка прямо у неё на глазах. Но я верю её боли. Она хочет одолеть Суён больше, чем мы все. Даже больше, чем я.

Она выглядит печальной, понимает Бэкхён. Печальной и рассерженной. И усталой. И Бэкхён думает, что, если бы на её месте была его мать, преследуемая призраками, одинокая и такая, такая старая. Она бы тоже хотела мести? Но Сонми не стала бы ждать, думает он. Сонми и не стала ждать. Как ему сказала бабушка Чанёля, Сонми была умна. Она первой напала на Суён.

Он думает, удастся ли это им снова. Поможет ли этот странный союз колдунов и колдуний, Кумихо и Самджокгу снова сотворить чудо. В этот раз на их стороне нет элемента неожиданности. Их Самджокгу молод и неопытен. Между ними даже нет доверия. Но это должно сработать. Должно.

— А что произойдёт, когда заклинание перестанет действовать? — спрашивает Минсок. — Что будет, если это случится до того, как мы одолеем её?

Чунмён отвечает неохотно, так, будто слова вытаскивают из него клещами одно за другим.

— В этом случае мы окажемся посреди Сеула, возможно, окружёнными обыкновенными людьми, в разгаре битвы, которую мы не уверены, что можем выиграть.

Минсок выглядит не слишком уверенно.

— Почему вы тогда выбрали Сеул? Зачем тратить всю магическую энергию на этот барьер, если можно было заманить её в какой-нибудь более отдалённый район? Это бы также устранило риск того, что в битву могут быть втянуты горожане, если вы утратите контроль над заклинанием.

— Разве она не стала бы ещё сильнее в дикой природе? Конечно, вы все тоже были бы сильнее, но вы более… цивилизованные. Она бы получила наибольшее преимущество, если бы сражалась на своей собственной территории.

Минсок кивает в знак согласия.

— Кроме того, мы сильнее всего в Сеуле. Мы не смогли бы провернуть такое заклинание где-либо ещё, — продолжает Чунмён, указывая на пентакль, внутри которого Тэён медленно движет потоками магии и сплетает их в сложные руны силы, подготавливая заклинание.

Это всё равно не имеет никакого значения, думает Бэкхён. Сейчас Суён достаточно сильна, чтобы иметь преимущество на любом поле боя. Мы и есть поле боля, с горечью думает он, вспоминая, как она одержала над ними верх в Сеуле, в Йоджу и в Чунмаыле.

— Вы уверены, что это безопасно? — спрашивает Сыльги. — Заклинание, сотворённое из такого объёма магии… Если что-то пойдёт не так, мы все окажемся заперты здесь, вместе с Суён.

Чунмён нахмуривается, будто то, что кто-то сомневается в его плане, его оскорбляет.

— Я дал слово, не так ли? А что насчёт вас? Вы уверены, что сможете остановить её?

Кумихо — самая важная часть плана, потому что они должны будут ослабить Суён, достаточно, чтобы позволить Чанёлю подобраться к ней и вытащить лисью жемчужину из её груди. Даже три Стража вместе недостаточно сильны, чтобы в одиночку противостоять Суён.

Кумихо переглядываются между собой, пока Йесон не скрещивает руки на груди:

— Я более чем уверен. Мы все знаем друг друга веками. Мы вместе сражались, вместе терпели лишения. Я бы доверил свою жизнь каждому из них.

— В таком случае я надеюсь, что ты прав, потому что ты доверяешь им не только свою жизнь, но и наши.

Небо застлано чёрными, густыми тучами, наполненными дождём и светом.

— Заклинание готово, — выкрикивает Тэён, и Чунмён кивает ему.

— Хорошо, — говорит Чанёль, — потому что она приближается.

Бэкхёну не нужен Чанёль, чтобы знать, что Суён уже близко; как и Тэён, чтобы знать, что заклинание готово. Ему не нужен Чонин, чтобы знать, что битва вот-вот начнётся. Он и сам это чувствует, будто у него в лёгких что-то набухло и сейчас взорвётся. Он прикрывает глаза, ощущая, как ураган в его груди усиливается. Он вдыхает запах бури.

мама

Пожалуйста, будь осторожен

[Отправлено: 22:48, 25.01.2018]

Чанёль берёт Бэкхёна за руку. Начинается дождь. Он переплетает их пальцы и крепко сжимает их, когда небо озаряет белая вспышка, отражаясь в стеклянных окнах небоскрёбов. Раскаты грома спускаются с гор. Первая капля ударяется о поверхность реки, затем другая и ещё одна, вырисовывая концентрические круги; они всё множатся и множатся, становясь похожими на мурашки на водной глади.

— Тебе страшно? — спрашивает он.

— А тебе? — спрашивает Бэкхён в ответ. Ему да. Ему так страшно, что он едва может пошевелиться, но он пообещал, что будет сильным, пока Чанёль не вернётся. Они пообещали это друг другу.

— Не отходи от меня, — говорит Чанёль, сжимая руку Бэкхёна, — пока всё не начнётся. Чунмён сказал, что пройдёт несколько минут, прежде чем заклинание подействует, так что убегай, как только увидишь её. Хорошо, Бэкхён? Пообещай мне!

Глупый заботливый Чанёль, который собирается через несколько минут сразиться с четырёхтысячелетней богиней. Который всё ещё остаётся хрупким и беззащитным человеком. Который всё равно переживает за Бэкхёна, а не за себя.

— Только если ты тоже не станешь отходить, — отвечает Бэкхён, когда молния ударяет снова, прямо в гору.

Бэкхён ощущает гудение энергии под ногами, чувствует, как электричество расходится по грохочущей земле.

Она приближается, думает он.

— Она приближается, — произносит Чанёль.

Колдуны и колдуньи кивают и делают глубокий вдох, пока Ли Тэён занимает своё место в центре пентакля, на каждой вершине которого стоит член его ковена. Заклинание вокруг них терпеливо выжидает, когда его применят.

Тэён сглатывает и один раз хлопает в ладоши. Он не производит ни единого звука, а даже если и производит, то его заглушает дождь, но магия всё равно его слышит и вздымается. Землю сотрясает дрожь, которая расходится от маленькой поляны по парку, по надгробиям, по небоскрёбам и реке, словно волна, магическое грибовидное облако, всё разрастающееся и разрастающееся, медленно растягивающее реальность, пока весь город не оказывается поглощённым магией. Эта волна, сотканная из пыли и густого тумана, на долгое время замирает. Затем она отходит назад.

Волна магии начинает двигаться назад и несётся обратно к своему источнику — пентаклю из колдунов и колдуний на поляне. Время будто обернулось вспять, ветер будто начал дуть в обратную сторону. Возвращающееся в своё прежнее положение заклинание гнёт деревья. Бэкхён ощущает его напор, чувствует запах боли пяти колдунов и колдуний, стоящих на пяти вершинах пентакля, когда магия замирает, сжатая меж ладоней Ли Тэёна. Трясущийся и покрытый потом, он держит её. Даже при всей мощи помогающего ему пентакля и трёх Стражей города, стабилизирующих заклинание, ему с трудом удаётся удерживать такой объём магии. Он всё равно что держит магическую чёрную дыру в своих руках. Бэкхёну знакомо это чувство. Прошло чуть больше суток после того, как магия чуть не уничтожила его.

— Ну сколько ещё? — кричит Ли Тэён явно на пределе. — Я больше не выдержу!

Но беспокоиться уже не о чем, думает Бэкхён, когда вокруг него вспыхивает золотистая магия, появляются пучки силы, паутинки, свисающие с деревьев и пахнущие гнилью. Она уже здесь.

— Давай! — выкрикивает Чанёль, когда огромная золотистая лиса выпрыгивает на середину поляны, пытаясь разорвать пентакль.

Она ещё больше, чем раньше, где-то на задворках сознания замечает Бэкхён. Если в Чунмаыле она была больше машины, то теперь она больше грузовика, больше автобуса, а, может, даже ёбанного самолёта, и она несётся к центру пентакля, словно ракета. Она опаздывает на долю секунды.

Ли Тэён снова единожды хлопает в ладоши, и в этот раз Бэкхён слышит треск, будто звук разбитого хрусталя, когда маленькая сфера сжатой магии в его руках рассыпается и становится самым грандиозным и сложным заклинанием, сотворённым в Сеуле за последние сорок лет.

Время останавливается. Каждая капелька дождя замирает, будто запечатлённая на полароидном снимке. Каждый подрагивающий листочек, каждая частичка пыли на ветру. Концентрические круги на воде кристаллизуются, становясь похожими на изваяние из мрамора.

Время останавливается. Пространство сжимается.

Всё, кроме парка и находящихся в нём волшебных созданий, исчезает; город, страна, остальной мир медленно растворяются. Формируется другой участок реальности, как его назвала Сынван, по мере того, как заклинание смыкается вокруг поляны.

Отдача от заклинания задевает и Суён, и её отбрасывает, делая пентакль недосягаемым. Она отпрыгивает будучи лисой, но приземляется уже женщиной с золотистыми волосами, парящими у её лица; она бледная, высокая и совершенная, словно статуя, нечёткая, словно призрак. Почти невесомая, она с лёгкостью опускается на землю и именно в этот момент замечает происходящее в пределах пентакля. По её лицу пробегает какая-то уродливая эмоция, что-то между парализующим страхом и безумным гневом. Она разворачивается, чтобы начать убегать, но её останавливает нечто коричневое, врезающееся в неё.

Суджи передвигается слишком быстро для человеческого глаза, но магия обжигает глаза Бэкхёна, накаляется на кончиках его пальцев, дрожит под его кожей, желая вступить в битву. Он видит её словно в замедленном действии: как она несётся к Суён, окружённая бледно-зелёной магией, похожей на свет, проходящий сквозь листья густого корейского леса. Перед его глазами мелькают клыки, и Суён возвращается в обличие лисы, чтобы дать отпор — всё в одно мгновение.

Самое страшное то, что он этого даже не осознаёт. Он не осознаёт, что он тоже уже на грани перевоплощения, пока не чувствует боль от ногтей Чанёля, впившихся в его запястье.

— Нет, — говорит Чанёль, и это отрезвляет Бэкхёна больше, чем его рука. — Уходи, сейчас же!

Точно, у них же есть план. Он должен убегать, он должен уйти. Он не может поддаться магии, потому что на этот раз даже Чанёль может не вытащить его из бездны, разверзшейся у него в груди.

По другую сторону поляны Чжиын поднимает голову, она всё ещё в человеческом обличии, магия кружится вокруг неё, словно осенние листья цвета заката — красная и оранжевая. Вишнёвая лисица Сыльги и серый лис Йесон рядом с ней рвутся в бой. Сехун и Минсок стоят чуть поодаль, защищая магический круг и колдунов и колдуний, удерживающих заклинание вместе с тремя Стражами.

Колдуны и колдуньи сильны, но они также до боли человечны: они так легко поддаются древней магии и бесполезны в сражении против Кумихо. Они могут лишь наблюдать за тем, как Суджи толкает Суён и Сыльги наносит ей удар с другой стороны, оттесняя её к белым плитам, когда та пытается контратаковать. Бэкхён понимает, насколько она сильна, чувствует всю её мощь, которая превосходит их всех, но вместе… Сегодня здесь собрались самые могущественные Кумихо страны. Вместе они могут загнать её в угол, вместе они могут нейтрализовать её магию. Вместе они могут одержать победу. Им всего-то нужно подождать ещё пару секунд. Магический купол, накрывающий поляну, почти готов. Как только он будет активирован, она больше не сможет сбежать. Ей останется лишь только пасть.

Будто в детально проработанном и идеальном до мелочей танце, Чжиын превращается в стройную лисицу с медным мехом и вступает в бой, её магия кружится возле неё, словно осенние листья на закате. В неразберихе из хвостов, лап и вспышек света сражаются четыре Кумихо: лисы с женщинами, женщины с лисами.

В центре поляны Ли Тэён стискивает зубы, пока магия изрезает его запястья. Заклинание почти закончено. Давай, думает Бэкхён, ещё совсем чуть-чуть.

Сыльги кусает Суён за бок, и магия Суджи обвивается вокруг её шеи, словно поводок, пока Чжиын бьёт её по ногам, снова превращаясь в человека, чтобы обернуть торс Суён своей собственной магией. Гигантская золотистая лиса стискивает зубы, рычит и наконец с грохотом падает. Она не повержена, но обездвижена.

— Чанёль, — кричит Чунмён, — вперёд!

— Ну что ж, — говорит Чанёль, несясь к рычащей лисе.

Ему нужно всего одно мгновение. Как только он прикоснётся к лисьей жемчужине, всё закончится. Когда Самджокгу кусает, он не отпускает. Чтобы спасти жизнь или множество жизней, нужно всего одно мгновение. Его же достаточно, чтобы потерять жизнь. Сейчас или никогда.

Нет, думает Бэкхён. Слишком просто, что-то не так. Что-то совсем не так.

Чанёль опускается перед лисой на колени, и существо испускает такой пронзительный визг, что у него начинают кровоточить уши, но он не останавливается. Он протягивает руку, чтобы вот-вот забрать лисью жемчужину.

Слова Чонина крутятся в голове Бэкхёна. Кому ты можешь доверять? Им отвечают слова Сонми. Никому.

Чанёль не успевает дотянуться до лисьей жемчужины. Он делает шаг назад в удивлении, когда одна из нитей магии, удерживающих Суён — медная, принадлежащая Чжиын — рвётся и исчезает, когда та падает на землю. Она приземляется в своём человеческом обличии с тихим, полным боли предательства стоном, её глаза широко распахнуты, и её розовый рот полуоткрыт из-за внезапной боли в её окровавленной грудной клетке.

Всё происходит слишком быстро, они едва понимают, что творится, но не Суён. Она поворачивается и вонзает свои клыки в плечо Суджи, прямо у её шеи. Их разница в размере делает своё дело, и Суджи отлетает к одному из деревьев, словно тряпичная кукла, её шея и торс испачканы кровью.

Нечто серое прорывается к Чанёлю. Это Йесон, понимает Бэкхён. Йесон — друг семьи, который покупал рисовые пирожки Бэкхёну на день рождения и рассказывал ему всякие истории. Йесон — лучший друг Минсока, которого Сонми спасла много лет назад. Он едва успевает среагировать, его сковал шок: Йесон пытается убить Чанёля, и Суён поворачивается к Сыльги, последней оставшейся, которая выглядит такой крохотной перед лицом великолепной золотистой лисы, словно Давид перед лицом Голиафа. Магия Бэкхёна взрывается, но уже слишком поздно, и...

Бэкхёну не удаётся спасти Чанёля. Но это получается у Чунмёна.

Луч магии, невидимый глазу и такой могущественный, что будоражит инстинкты Бэкхёна, проносится над поляной и ударяет Йесона в спину прежде, чем он успевает наброситься на Чанёля. Он неудачно приземляется на бок и не успевает подняться и напасть снова, потому что между ним и Чанёлем встаёт Минсок. Он рычит, его хвосты трясутся от гнева, его глаза горят золотистым пламенем.

— Я знал, что кто-то из вас выкинет нечто подобное, — шипит Чунмён. — Ты разберёшься с этим сам? Нам прежде всего нужно сдержать Суён.

— Я попробую, — говорит Минсок слегка дрожащим голосом.

Чунмён кивает и поворачивается к Суён. Йесон пытается ему помешать, но Минсок встаёт прямо перед ним, преграждая путь. Заклинание вокруг них сотрясается, содрогается, вопит и вступает в силу. Кумихо, Стражи. И Чанёль. Все они исчезают, словно дым, развеянный ветром.

Когда Бэкхён снова открывает глаза, поляна опустела, и на ней остались лишь шесть обессилевших колдунов и колдуний и призрачные следы древней магии.

От: Дэ

Кому: Нини

ты дге?

ты сказал прийти на кладбище но тебя не вдиать

[Отправлено: 23:09, 25.01.2018]

Паника. Вот что начинает чувствовать Бэкхён, как только барьер с блеском захлопывается и Чанёль растворяется в воздухе прямо у него на глазах. Исчезновение барьера оглушает их. Слышны лишь звуки падающей воды и последних раскатов грома вдали, но они кажутся невероятно громкими на фоне тишины, оставленной магической клеткой.

Ливень лупит по плечам Бэкхёна, и он промокает до костей. Он пытается дышать, но воздух как будто прилипает к его лёгким, отказываясь выходить.

— Что за хуйня? — произносит еле слышно Сехун, а затем громче, сердитее, повышенным тоном, — Что за хуйня?

Небо ему отвечает лишь звуками удара капель о грязную землю.

Ли Тэён в центре пентакля и пять его колдунов и колдуний разом падают на колени, будучи слишком уставшими, чтобы держаться на ногах.

— Вы предатели, — говорит Тэён, глядя в сторону Бэкхёна. — Ёбанные...

И в этот момент Бэкхён краем глаза замечает движение. Он чувствует приближение атаки и уворачивается, таща за собой Сехуна. Одна из Кумихо из сообщества Йесона, Чжинён, набрасывается на них. Реакция Бэкхёна немедленная и неконтролируемая — когда он поднимает руки, чтобы защититься, от него исходит волна магии. Чжинёна относит в сторону, и он неуклюже приземляется за пределами каменной кладки, обрамляющей поляну. Магия Бэкхёна оставляет вокруг него темный след, сродни круглому клейму, окружающему его, Сехуна и шесть измученных колдунов и колдуний в пентакле.

Бэкхён встречается взглядом с Тэёном. Он в таком же замешательстве, как и все остальные, но на это нет времени, потому что, как Бэкхён вскоре понимает, они окружены.

— Мы не хотим причинить вам вред, — говорит Чжинён. — Но вы должны уйти.

Проходит мгновение, прежде чем Бэкхён понимает, о чём их только что попросил Чжинён. Что только что произошло. Йесон. Йесон напал на Чжиын. Йесон хочет убить Чанёля.

— Почему? — спрашивает Бэкхён голосом тоньше, чем шёлковая нить. — Почему вы так поступаете?

Они заключили сделку, они заключили союз. Они сделали первый шаг к установлению мира, впервые за многие века. Мира между Кумихо и колдунами и колдуньями. Между Кумихо и людьми.

— Потому что он думает, что Суён делает ему одолжение, — отвечает за него Сехун. — Не так ли, Ён?

В его голосе слышны отвращение, разочарование, предательство, и Чжинён делает шаг назад, принимая обличие, в котором Бэкхён знал его последние двадцать пять лет. Стройный молодой человек с хитрыми глазами и грустной улыбкой.

— Да, ты прав, и ты знаешь почему. Это против нашей природы. Сделки с колдунами и колдуньями, отказ от охоты, — он с отвращением плюёт на землю. — Мы лисы, а не домашние питомцы. Бэкхён — полукровка, ему не понять, но ты-то должен это чувствовать, Сехун.

Предательство ощущается, как нечто тяжёлое с маленькими зубками. Оно выедает Бэкхёна изнутри и одновременно тянет его вниз. Оно смешивается с магией в смертоносном коктейле, который насыщает зрение Бэкхёна красными и золотистыми тонами, размывающими черты лица Чжинёна до неузнаваемости. (Зато Бэкхён видит его сердце, и его глотку, и его живот. Он видит места, которые принесут быструю смерть, и места, которые сделают её медленной и болезненной.)

— Колдуны и колдуньи используют вас против единственной, кто может их одолеть. Посмотри, что они с тобой сделали! Разве ты не заслуживаешь большего, чем жизнь в подчинении и унижении? Представь, Сехун! Больше никаких колдунов и колдуний, никаких правил, никакого Совета Ковенов… Больше никакого голода.

Он делает шаг вперёд с распростёртыми руками, и Бэкхён не настолько хорошо знает Чжинёна, но его знает Сехун. Они оба молоды, они оба любопытны и голодны, полны жизни. Они всегда были друзьями.

— Я не хочу драться с тобой, друг мой, — говорит Чжинён низким и приятным голосом. — Это именно то, чего хотят колдуны и колдуньи. Мы одной крови, мы должны держаться вместе.

Он попадает во все слабые места Сехуна. Правда в том, что Кумихо рождаются, потому что они желают чего-то. Минсок следовал за своим голодом, Сонми — за своим любопытством. Сыльги следовала инстинкту выживания. Суён была ведома жаждой власти. Среди всех Кумихо Сехун — единственный, кто желал обрести семью. И протянутая рука Чжинёна, его улыбка, надежда на радушное принятие после всех этих месяцев заточения в плену колдунов и колдуний искушают его, его искушает идея семьи, и на мгновение Бэкхёна охватывает страх. Но лишь на мгновение, потому что Сехун медленно мотает головой.

— Минсок хотел добиться для нас мира, а вы выбрали войну и смерть, — говорит он Чжинёну, из которого вырывается горький смешок.

— Вы добиваетесь для нас рабства, Хун, и вы даже этого не осознаёте. Вы хотите мира? Ну что ж, вы его в конечном итоге получите. Ведь мир может наступить только после войны.

— Ты готов драться даже со мной? С нами? Ты действительно сможешь убить сына Сонми? А Йесон убьёт Минсока?

Взгляд Чжинёна становится жёстче.

— Да, он пойдёт на это. Это наш шанс избавиться от Самджокгу раз и навсегда. Он и его сестра — последние оставшиеся преемники. Мы можем стать свободными.

— Или мы можем быть выше этого! — бросает Сехун в ответ острые, как стекло, слова.

— Мы просто убьём колдунов и колдуний, — говорит другая Кумихо, Чэён, и Бэкхён бросает взгляд на Тэёна и членов его ковена.

Их глаза встречаются, и нет ни единого шанса, что они смогут дать отпор. Уж точно не после того, как они сотворили такое мощное заклинание. Их просто разорвут на куски.

— Вы просто убьёте колдунов и колдуний, — повторяет Бэкхён. — И Самджокгу. И нас, если мы попытаемся вам помешать. И что потом? Вы убьёте мою мать? Или скорее Суён убьёт вас.

Чэён осторожно смотрит на него, и Бэкхён знает, что они чувствуют хаос, царящий внутри него. Он чует их страх. Годами он был человеком, добычей в рядах хищников, которые гладили его по голове, пока он рос, и сюсюкались с ним, когда он плакал. Теперь он такой могущественный, что для него они стали добычей, и они это знают.

— Не делай этого, — говорит Чжинён тихим и сладким голосом, который мог бы подействовать на любого человека, но никак не на Кумихо. — Прошу, Бэкхён, не делай этого. Если ты нападёшь на нас, нам придётся тебя остановить.

— Думаешь, у вас получится? — спрашивает Бэкхён, и это не его слова. Это в нём говорит магия, гордая и высокомерная, переполненная радостью от предвкушения битвы.

— Может и нет, — медленно произносит Чжинён, — но тебе придётся отступить. У нас твоя мать, и...

Обрывающий его рык исходит от Бэкхёна и Сехуна одновременно, и каждая Кумихо на поляне делает шаг назад.

— Вы не посмеете, — произносит Сехун, но Бэкхён смотрит на Чжинёна и понимает, что тот посмеет. Этот несчастный, жалкий трус пойдёт на это.

Давным-давно, когда пришли японцы со своими мико и своей чужеродной магией, Кумихо по имени Сонми спасла группу юных Кумихо и лисьих духов от полного уничтожения. Она привела их в своё гнездо в горах. Она кормила их, она их оберегала, она вела их за собой, как генерал ведёт своих солдат.

Но Сонми давно отошла от дел, и, возможно, таково её наследие. Война и предательство.

— Я не хочу этого делать, Бэкхён, поэтому прошу… Не доставляй мне трудностей, и никто сегодня не пострадает.

Бэкхён думает о Чанёле, о том, что он так далеко, в другом измерении, сражается с Суён в одиночку. Может, он уже мёртв. Может, ему нужна его помощь, может, ему нужно, чтобы Бэкхён разрушил это ебучее заклинание и спас его. Похуй на осторожность — Чанёль нуждается в Бэкхёне. Он думает о своей матери.

Не делай этого, шипит магия, и Бэкхён чувствует, как сопротивление наполняет его жилы, когда магия внутри него отказывается сдаваться, покориться, преклониться перед лицом этого предательства. Не делай этого, она бы это не хотела.

И воспоминания наполняют голову Бэкхёна. Воспоминания о существе таком могущественном, таком гордом, что она скорее умрёт, чем преклонит колено. Существе, сотворённом из чудес и ночных кошмаров, таком сильном, что оно привлекло магию, эту магия, как пламя мотылька.

Но Сонми больше не это существо. Сонми хочет жить. Бэкхён хочет, чтобы она жила.

Трясясь, он отступает — нет, ты что делаешь, воет внутри него магия, беги, укуси, убей, сделай же что-нибудь! — и Чжинён кивает Чэён.

Бэкхён прикрывает глаза, когда она бросается мимо него в сторону колдунов и колдуний.

Простите меня, произносит он про себя, думая о Ли Тэёне и о том, каким юным, взволнованным и устрашающе могущественным он выглядел, наследник лидера всех ковенов Сеула. Ему жаль Тэёна и его ковен, девушку, которая сделала комплимент его волосам, и парня, который поделился с ним кофе до того, как они начали работать над заклинанием. И ему жаль всё, что он потеряет, если Кумихо убьют целый ковен прямо посреди Сеула, независимо от того, жив ли Чанёль. Миру больше не бывать.

За опущенными веками он видит свет. Когда он открывает глаза, он видит лишь тьму, вечную ночь, коей является магия Хани, которая вступает на поле боя.

От: 010-5***-****

Кому: 119

Рядом с моим домом произошёл взрыв

Похоже на бомбу

[Отправлено: 23:26, 25.01.2018]

Магия Хани чёрна, как беззвёздная ночь, как одинокая ночь, и достаточно могущественна, чтобы сбить с ног Чэён, Чжинёна и всех прочих Кумихо на поляне. Она тяжела и глубока, как чёрная дыра, и Бэкхёну кажется, будто он вот-вот в неё провалится. Он был бы напуган, если бы она не была на его стороне.

Она медленно проходит между колдунами и колдуньями и Кумихо, на ней ни капли дождя. Она придерживает алую юбку своего ханбока, чтобы она не запачкалась в грязи на земле, и её хвосты расправлены позади неё, словно хвост павлина. Она смотрит на Бэкхёна, и её голос поцелуем прикасается к его ушам, расходясь эхом в его голове.

— Твоя мать в безопасности, — говорит она, и Бэкхён с облегчением выдыхает и бежит мимо неё к колдунам и колдуньям. — Мы всё ещё можем победить Суён. Я займусь ими.

Чжинён рычит, но она бросает ему грозный взгляд, и её чернющая магия порхает вокруг неё, сгущая темноту ночи и делая её осязаемой и живой.

Тэён так устал, что ему с трудом удаётся держать глаза открытыми, но Бэкхён приводит его в чувство.

— Нет-нет-нет, не бросай меня сейчас. Ты видел, что произошло, нам нужно спасти их!

— Не могу, — бормочет Тэён. — Как только заклинание начинает действовать...

Он мотает головой и стонет, и колдун, который поделился кофе с Бэкхёном, подходит, чтобы погладить его по спине. Бэкхён не знает его имени, но он тоже выглядит юным — все они выглядят юными, слишком юными, чтобы здесь умереть.

— Единственный способ разрушить заклинание, это использовать тот же объём магии, что мы использовали, чтобы его сотворить, — говорит колдун вместо Тэёна, который выглядит слишком усталым даже для разговоров, — но во всём городе ни у кого нет столько магии, кроме, возможно…

Его глаза округляются, и Бэкхён оборачивается как раз в тот момент, когда Сехун отбивает атаку ещё одной Кумихо.

— У меня есть столько магии, — говорит Бэкхён, тряся колдуна, чтобы привлечь его внимание. — Ты сможешь её использовать?

Одна из девушек тоже поднимается.

— Мы слишком устали. Не думаю, что Тэён осилит ещё одно заклинания такого масштаба.

Прекрасно.

— Вам надо уходить, — говорит Бэкхён колдуну и колдунье. — Здесь слишком опасно для вас, и я не знаю, как долго мы продержимся против них. Будите своих друзей и сматывайтесь отсюда как можно скорее.

Девушка хватается за его рукав.

— В лесах скрываются Кумихо, вдруг они станут нас преследовать?

Она права, Бэкхён не может этого отрицать, но если они останутся здесь, всё может обернуться для них ещё хуже. Сехун слишком молод, чтобы принести какую-то реальную пользу, а Хани стара и безусловно могущественна, но она одна противостоит целой стае. А Бэкхён… Бэкхён дал обещание не вступать в бой.

Магия кипит в его венах, распевая призывы к войне. Ему не нужно прислушиваться к её успокаивающему голосу, чтобы понять, чего она хочет — нападай защищайся кусай прыгай дыши сражайся сражайся сражайся — но он не может повестись на её пустые обещания. Если он сейчас позволит магии завладеть контролем, он никогда его не вернёт.

Как же ты тогда поступишь, Бэкхён? Ты не можешь вечно прятаться за спинами своих друзей. Ты не можешь позволить им умереть из-за твоей трусости. Ты проиграешь эту войну, если не будешь сражаться.

Она права. У них не получится, понимает он, когда видит, как Сехун оступается от атаки Чэён, как из трёх рваных ран на его груди кровь капает и вскоре смывается ливнем. Он тяжело дышит, он уже устал.

Затем он видит вспышку света, за которой следует раскат грома, заглушающий чей-то полный боли крик и рычание. Бэкхён поворачивается и видит Хани, окружённую шестью Кумихо, которые вместе набрасываются на неё с разных сторон. Её ханбок изорван, и её бесстрастное выражение лица сменилось вселяющим ужас оскалом. Одна из Кумихо кусает её за хвост и тянет, и она падает на колени, её магия окружает её, словно щит.

Бэкхён видит, как Чжинён готовится наброситься на неё сзади, пользуясь её слепой зоной, и он понимает, что ему нужно остановить его, потому что без Хани их одолеют.

Он уже готов применить свою магию — совсем чуть-чуть, думает он, это ему не навредит (а может и навредит, но ему плевать) — но прежде чем он может пошевелиться, Чжинён начинает парить в воздухе. Чэён тоже. Все атакующие их Кумихо поднимаются в воздух, словно беспомощные куклы, управляемые невидимыми магическими нитями. Они дёргаются в воздухе, пытаясь избавиться от действия заклинания, но невидимая сила относит их за пределы поляны, а вокруг пентакля образуется защитное заклинание.

— Как мы вовремя, — произносит знакомый голос, и из-за деревьев выходит Чондэ.

Он удерживает мерцающий вокруг них барьер. Следом за ним идут Чонин, их мать и Ли Хеджа, глава Совета, которая тут же начинает искать глазами своего внука Тэёна и его колдунов и колдуний.

Сехун, стоящий рядом с Бэкхёном, бросает Чонину гневный взгляд.

— А ты совсем не торопился!

— Я прибыл в единственное возможное время, — говорит Чонин, опускаясь на колени перед одной из колдуний в пентакле и помогая её подняться. — Можешь помочь мне? Нам нужно увести их отсюда.

Чондэ подходит к Хани, которая всё ещё стоит на коленях, и подаёт ей руку. Она рычит на него, как это бы сделало любое раненое животное, но он сглатывает и не убирает руку, пока она её не принимает. Она поднимается, немедленно поворачивается к нему спиной, чтобы привести в порядок свою растрёпанную косу и испачканное платье, и делает своё лицо более похожим на человеческое.

Тогда Чондэ поворачивается к Бэкхёну.

— Значит, вот такой ты мне лучший друг! И когда ты собирался мне рассказать, что ты Кумихо?

Бэкхён мотает головой.

— На это нет времени, Дэ. Чанёль… Заклинание!

Чондэ прерывает его, прежде чем он может выдавить ещё одно слово.

— Чонин мне всё уже рассказал, и моя мать предоставила недостающие детали. Эти два дурня угодили в собственную ловушку, не так ли… — он вздыхает. — Я говорил Чунмёну, что это дурацкий план, но разве он меня послушал?

— Как мы можем их достать оттуда? — спрашивает Бэкхён, и магия внутри него шепчет и хихикает. Может, уже слишком поздно, может, они уже...

— Спокойно, Бэкхён. Ещё ничего не произошло. Заклинание создало свой собственный пространственно-временную континуум в пределах барьера, так что если мы прорвёмся в него в правильный момент, мы сможем вытащить их до того, как там внутри пройдёт хотя бы одна минута.

Минута… Это не много, но достаточно для кого-то вроде Суён, чтобы убить Самджокгу. Бэкхён мотает головой: мысли позитивно, мысли позитивно.

— Ли Тэён не сможет больше сотворить заклинание, ты его видел. Он смертельно устал. И даже если бы у нас был колдун или колдунья, способная на это, нам всё равно понадобилась бы магия, чтобы прорваться, и Чунмён сказал, что ни у кого в городе нет столько энергии. Ни у кого, кроме...

Тэён не договорил, понимает Бэкхён.

— Кроме меня, — заканчивает Чондэ. — Именно поэтому я здесь.

Когда Бэкхён обращает на него изумлённый взгляд, он фыркает.

— Ну ты чего, я же рассказывал тебе, что должен был стать Стражем. Я гораздо сильнее своего брата. К несчастью, я полный профан в заклинаниях, которые требуют контроля, но чистая магия? Это моя специальность.

— И кто займётся самим заклинанием? — спрашивает Хани, снова приняв человеческий вид и вторгаясь в личное пространство Чондэ так быстро, что ему приходится сделать шаг назад. — Я, кстати, Хани.

Она промокла и покрыта кровью и грязью, но Чондэ всё равно краснеет.

— Ким... Чондэ, — медленно произносит он. — Можно просто Чондэ, если… Если хочешь.

Он едва ли не заикается, а она даже не использует против него свои чары. Будь Бэкхён в менее опасной ситуации, он бы закатил глаза или даже подразнил бы его, но у них нет времени на новый предмет обожания Чондэ. Он прочищает горло, заставляя его очнуться от своих фантазий.

— Кто займётся самим заклинанием, Чондэ? — переспрашивает он, потому что его друг выглядит слишком потерянным, чтобы ясно мыслить.

— Я, — говорит Ким Хиджон. Её каблуки стучат по каменной кладке тропинки, рассекающей поляну, когда она подходит к ним. — Мой сын всё ещё там, и судя по тому, что мне сказал другой мой сын, он скоро умрёт, если мы ничего не предпримем.

Вот что они имеют: предсказателя-правдоруба, слишком юную Кумихо и слишком старую и раненую Кумихо, наполовину Кумихо, которая не может контролировать собственные силы, колдуна, которому плохо даются заклинания, и колдунью, которая выглядит так, будто она вот уже двадцать лет не использовала никаких заклинаний.

— Ты уверен, что она справится? — спрашивает Бэкхён, окидывая скептическим взглядом её дорогой брючный костюм и безупречную причёску, не тронутые дождём, из-за которого все остальные промокли до костей.

Чондэ усмехается, а его мать снимает дорогой пиджак и закатывает рукава свой шёлковой блузки.

Она поворачивается к Бэкхёну, смеряя его оценивающим взглядом.

— Мой сын раньше много рассказывал о тебе, но он никогда не упоминал, что ты Кумихо.

— Я не знал, мам, — хнычущим голосом говорит Чондэ, и его мать цокает языком, затыкая его.

— Начинай призывать свою магию.

Он кивает — “Да-да” — и устраивается на одной из вершин пентакля. В этот же момент из леса возникает Сехун. Он один, но это неважно. Вместе с ним они смогут занять все вершины пентакля.

— Чонин ушёл. Он сказал, что здесь через пару минут будет бардак, и он не хотел оказаться посреди поля боя.

Он потирает свои руки, и его хвосты материализуются. Он странным образом спокоен, даже слишком спокоен для того, кто, возможно, потерял любовь всей своей бесконечной жизни. Но затем Бэкхён вспоминает, что Чонин уже сказал, что Сехун и Минсок будут вместе. Живыми или мёртвыми — кто знает? Кажется, Сехуну этого достаточно.

Возможно, Бэкхёну тоже стоило попросить Чонина сделать для него предсказание, но он и так знает, что Чонин скажет, и ему не нужно ещё больше вопросов. Ему нужны ответы.

— Какова наша цель? — говорит он. — Что мы будем делать, когда снимем заклинание?

— Убить Суён, — произносит Хани одновременно с тем, как Ким Хиджон говорит:

— Прогнать Кумихо.

Они обе замолкают, и Чондэ встаёт между ними.

— Наша главная задача — убедиться, что все ещё живы. Как только мы поймём, кто ещё может сражаться, будем импровизировать. Но я бы сказал, что нам лучше сосредоточиться на том, чтобы прогнать Суён.

— Я согласен, — говорит Сехун. — Йесон предал нас, и он один из сильнейших среди нас. Когда заклинание начало работать, Чжиын и Суджи уже были вне игры. Если Сыльги тоже повержена, мы не сможем тягаться с Суён. Сначала нам нужно всех их спасти.

— Вызволение их из другого измерения, созданного Тэёном, даст нам несколько дополнительных секунд, на протяжении которых время всё ещё будет стоять на месте для них, но не для нас, — объясняет Хиджон. — Давайте используем это, чтобы оценить ситуацию.

Бэкхён кивает. У него всё получится. Никакой магии, повторяет он про себя, никакой магии.

Как будто ты достаточно силён, чтобы справиться без моего могущества, шепчет магия, насмехаясь над его потугами. Бэкхён не слушает её. Он ощущает на себе взгляд Сехуна и знает, о чём он думает. Бэкхёну стоило бы уйти сейчас, до того, как начнётся битва, до того, как он утратит контроль.

Но что если, шепчет магия, что если ты нужен Чанёлю? Что если ему нужна наша магия?

Что если… Это ещё один вопрос, на который у Бэкхёна нет ответа. Он избегает взгляда Сехуна. Он остаётся.

— Мы готовы? — спрашивает Чондэ, и магия загорается радиоактивным светом в его руке.

Глаза Ким Хиджон снова останавливаются на Бэкхёне. Она улыбается. (Чунмён перенял самодовольную, надменную улыбку у неё.)

— Отвечая на твой предыдущий вопрос, последний раз я сотворила такое сложное заклинание более десяти лет назад, — говорит она, наматывая магию на свои руки, словно пряжу, — но не стоит беспокоиться, Бён Бэкхён. Всё-таки это я придумала его.

От: 010-8***-****

Кому: 119

Кажется, на Национальном кладбище пожар

Можете прислать кого-нибудь?

[Отправлено: 23:26, 25.01.2018]

Если сотворение заклинания происходило медленно, как бесконечный процесс наматывания магии, словно шерсти на прядильный станок, то его отмена происходит быстро и жёстко.

Чондэ не врал, когда говорил, что он силён. Если магия Чунмёна похожа на крохотные колёсики и шестерёнки, уложенные в блестящую коробочку, то магия Чондэ — это кувалда: тяжёлая, трудно управляемая и с грубыми очертаниями. Она выходит из него, будто столб огня, будто молния, ударяющая в небо. Затем она усмиряется. Её усмиряет Хиджон, которой с трудом удаётся её сдерживать, чтобы направить в центр пентакля, где ещё несколько минут назад стоят Ли Тэён. Линии, образующие звезду на земле, загораются и искрятся, пока печать готовится принять громаду магии Чондэ. Хиджон набирает полные лёгкие воздуха.

Она отпускает её.

(Разрушать что-то всегда гораздо легче, чем создавать.)

Магия Чондэ своей чистой, дикой силой с лёгкостью разрушает изысканное, безупречное заклинание Тэёна со всей его точностью и искусностью. Она пронзает его и ударяется о землю, словно молния, уничтожая очертания пентакля, как море, стирающее рисунки на песке, как ветер, сдувающий линии из пепла.

Пентакль схлопывается, вытягивая из атмосферы все звуки, засасывая в себя всё вокруг: пыль, сухие листья, дождь и магию — в этот момент барьер снимается, и под дождём возникают мерцающие, словно призраки, фигуры.

Они пугающе неподвижны. В точности, как сказала мать Чондэ: барьер медленно исчезает и так же медленно возвращает времени его прежний ритм, и все, находящиеся в зоне действия заклинания, остаются застывшими.

Первыми появляются Минсок и Йесон — они ходят по кругу, ища возможность атаковать. Потом Чунмён, Намджун и Сынван, которые пытаются сдержать Суён, пока на неё нападет Сыльги.

Последним появляется Чанёль, и сердце Бэкхёна замирает, когда он видит, насколько близко он находится к Суён. Он тянется в попытке достать её лисью жемчужину — слишком близко, слишком близко, ей стоит лишь обернуться, чтобы вонзить в него свои когти — и сердце Бэкхёна перестаёт биться вовсе и сжимается, когда он понимает, что они разрушили заклинание как раз к тому моменту, чтобы помешать Суён его убить.

Но нет времени на чувство облегчения, нет времени на чувство благодарности и радости. Осталось лишь несколько секунд до того, как время возобновит свой ход, и...

— Мы должны отвлечь её от Чанёля, — выкрикивает Чондэ. — Сейчас, пока она в ловушке, пока время снова не пошло! Это наш единственный шанс!

Она не знает, что они здесь, и когда время снова начнёт течь, будет уже слишком поздно.

— В таком случае мне понадобится твоя помощь, Ким Чондэ, — кричит он в ответ с противоположного конца пентакля с безумной улыбкой на лице. — Посмотрим, насколько ты реально могущественный.

Он улыбается в ответ с другим оттенком безумия, и магия мечется в его руках, будто надвигающаяся буря. Хани кивает, сбрасывая с себя человеческое обличие и становясь чёрной лисицей.

Она не знает, что они здесь, и это их главное преимущество.

— Я тогда помогу Минсоку, — говорит Сехун. — А ты оттащи своего парня, хорошо, Бэкхён?

— Так точно!

Сехун бросает на Бэкхёна последний взгляд.

— Пожалуйста, будь осторожен! Не наделай глупостей! — говорит он, превращается в лису и присоединяется к битве, как только последние завитки заклинания сдувает ветром.

И тут две вселенные сталкиваются и смешиваются, и время возобновляет свой привычный ход для всех.

Суён тут же понимает, что что-то не так, но у неё не хватает времени, чтобы сделать что-то, кроме как принять на себя удар дикой и необузданной силы Чондэ. Она отступает назад, и Хани налетает на неё, чёрное на золотистом, ночь, бросающая вызов солнцу. Вскоре к ней присоединяется Сыльги, пока Стражи силятся понять, что происходит и почему на поле боя внезапно так много народу.

Но у Бэкхёна нет на них времени. Он смотрит лишь на Чанёля, несясь к нему, игнорируя искры магии, пролетающие над поляной, словно шальные пули, и уворачиваясь от отдачи, возникающей при столкновении сил Чондэ и Хани с силами Суён.

Он влетает в Чанёля, соприкасаясь с ним всем телом, и они оба падают в грязь. Бэкхён вцепился пальцами в руку Чанёля, пытаясь утащить его, пока они оба валяются в грязи.

— Чанёль, — обращается он к нему, — нам нужно уходить, давай! Пошли!

— Какого хуя ты здесь? Какого- — Чанёль оглядывается по сторонам, прищуривая глаза от дождя и замечая Чондэ и Хани. — Какого чёрта здесь творится?

— На это нет времени! Нам нужно уходить сейчас же! — настаивает Бэкхён, потому что теперь план такой: спасти Самджокгу, прогнать Кумихо. Никакой победы. Выживание.

— Пошли, — он повторяет, — мы уходим!

Но Чанёль ускользает из его рук.

— Нет, я должен сделать это сейчас! Я единственный, кто на это способен!

Бэкхён пытается снова его поймать, унести его на руках, если потребуется, но Чанёль хватает за его запястье и дёргает за магию внутри него, пока ему не становится настолько больно, что Бэкхёну приходится его отпустить.

— Прости, я должен это сделать, — говорит Чанёль, бросая Бэкхёну последний, виноватый взгляд, и поворачивает обратно.

Упрямый еблан, думает Бэкхён, что тут же сменяется на нет, нет нет нетнетнет, когда Чанёль ускользает и направляется к Суён, в самый центр бури, навстречу своей смерти.

Но мы же можем его спасти, обращается к Бэкхёну магия внутри него. Позволь нам его спасти, позволь нам спасти всех. Позволь нам пережить эту войну.

Бэкхён игнорирует её. Ещё вчера он был её послушал — что он и сделал — но вчера было вчера, вчера они с Чанёлем всё ещё были в ссоре, и все их поцелуи были полны сожалений и горечи. Вчера Бэкхён чуть не выбросил сегодня на ветер.

Ты умрёшь, если мы ничего не предпримем! ревёт магия, но Бэкхён гонит её прочь. Его глаза прикованы к Чанёлю, который обходит Хани, проходит мимо Чунмёна и оказывается за спиной у Суён. Он протягивает руку к месту между её лопаток, сквозь занавесь её золотистых хвостов и...

Когда Чанёль хватает её лисью жемчужину, это ощущает не только Суён. Это чувствуют все на поляне. Все в парке, и в его окрестностях, и во всём городе, и каждое магическое существо в стране и за её пределами.

Четыре тысячи лет магии и голода пульсируют в руке Пак Чанёля, несмотря на все попытки Суён вырваться: когда Кумихо оказывается во власти Самджокгу, он уже её не отпустит, даже если это будет стоить ему жизни.

Суён издаёт сотрясающий стекла крик и выпускает такую мощную волну магии, что даже обожжённые ею Хани и Сыльги вынуждены отступить, но Чанёль не отпускает. Он не отступает.

Бэкхён тоже. В глубине души он знает, что Суён всегда была слишком сильной. Не такой сильной, чтобы быть совсем не победимой, но слишком сильной, чтобы умереть, не забрав при этом ещё чью-то жизнь. Он знает это, потому что он человек, и он знает это на глубинном уровне, потому что он Кумихо.

Чонин сказал ему, что он раз за разом будет делать правильный выбор, но для Бэкхёна это не вопрос правильного или неправильного. У него нет выбора. Это единственное, что он может сделать, думает он, когда становится между Кумихо и Самджокгу.

Когда Суён замахивается своей когтистой рукой, чтобы искромсать Чанёля, она протыкает грудную клетку Бэкхёна.

Вы позвонили в Национальное управление по чрезвычайным ситуациям.

Сейчас все операторы заняты, пожалуйста, перезвоните позже.

[23:46, 12.01.2018]

Вода ласкает щиколотки Бэкхёна, спокойные волны плещутся вокруг него. На небе сияет луна. С деревьев у берегов пруда на воду падают нежные лепестки цветов. Невесомые, они плывут, следуя капризам потока. Меж них лениво проходит маленькая лисица, расплёскивая воду.

Бэкхён понимает, что это сон, потому что слива, вишня и персик не цветут в одно и то же время. Ещё потому что в отражении чистой воды он видит не маленькую рыжую лисицу, а серебристую Кумихо с девятью хвостами.

Но это не сон, говорит девятихвостая лиса в отражении, а маленькая рыжая лисица просто наклоняет голову на бок.

— А что тогда? — спрашивает он.

Просто ты умираешь.

А, точно, думает Бэкхён, видя, как по его груди расплывается краснота в месте, где его пронзила Суён. Он умер. Или умирает. Он не знает, как это работает. Он даже не знает, где он.

Почему ты так поступил? спрашивает магия, но на самом деле она хочет знать, почему Бэкхён не захотел принять её помощь, использовать всю ту магию, что теплилась в нём.

— Потому что я пообещал Чанёлю, что не потеряю контроль, — говорит Бэкхён так, будто всё настолько просто.

Зачем для этого умирать?

— Потому что либо я, либо он.

Ты глуп, прямо как человек.

Как-то глупо, что эта магия не понимает, что такое жертва, учитывая, что жертвоприношение веками было единственным языком, с помощью которого люди могли взаимодействовать с магией.

Луна сияет на поверхности пруда, а не в небе. Бэкхён хочет подобраться поближе и прикоснуться к ней, посмотреть, провалилась ли она под воду или это волшебный мираж, но он не решается. Даже несмотря на то, что вода кажется такой мелкой там, где стоит маленькая лисица — Бэкхён уже познал глубину этого пруда. Он знает, что у него нет дна.

Вместо этого он обходит пруд, пытаясь проверить, исчезнет ли луна на воде под другим углом. Не исчезнет.

— Можно задать вопрос?

Он принимает молчание за знак согласия и продолжает.

— Я умираю? Или я уже умер?

Ни то ни другое. Ты здесь, со мной.

— И надолго я тут?

Столько, сколько мне потребуется.

Это одновременно обнадёживает и тревожит его. Бэкхён усаживается на берегу и наблюдает за тем, как вода качает лепестки цветов туда-сюда.

— Знаешь, — произносит он, потому что поговорить здесь больше не с кем, так что даже магия сойдёт за собеседника, — я кое о чём сильно сожалению. Помимо того, что я умираю в расцвете лет. Я так и не получил ответ на последний вопрос Чонина.

Какой вопрос?

Бэкхён пересчитывает их по пальцам. Что ты здесь делаешь? Чего тебе хочется больше всего? Кто главный в этой войне? Кому ты действительно можешь доверять?

Он уже ответил на все эти вопросы. Остался последний, который также является самым первым вопросом, который ему задал Чонин.

— Скажи мне, — спрашивает он, — выберешь ли ты жить свободно в несчастье или быть счастливой в неволе?

Магия, кажется, задумалась.

А это имеет значение? Разве одно возможно без другого?

Бэкхён тихонько смеётся.

— Знаешь, а ты права. Похоже, две тысячи лет жизни всё-таки могут чему-то научить.

Пятно на его груди становится всё больше. По ней медленно стекает кровь. Когда он подходит к пруду, на мгновение она окрашивает воду в красный, который затем поглощает голубой.

— А что насчёт тебя? — спрашивает он, чтобы прервать молчание. — Что ты здесь делаешь?

Я жду.

— Ждёшь чего? — спрашивает он, но магия не отвечает.

Когда он поднимает голову, и лисица, и её отражение уже исчезли, но он всё ещё слышит их голоса в вое ветра, дующего над поверхностью пруда. Они ждут вопроса, отвечает он за магию. Они ждут правильного вопроса.

— Чего тебе хочется больше всего? — спрашивает он.

Чего вообще может хотеть магия. Почему магия вообще может чего-то хотеть находится за пределами его понимания.

Жить, взвывает ветер. Быть свободной, вне коробки. Повидать мир. Её голос разделяется на несколько голосов, каждый из которых говорит что-то своё.

Ощущать траву под ногами, сорвать цветок, чувствовать дождь на волосах.

Она злится, понимает Бэкхён, и ей грустно. На протяжении двадцати пяти лет, осознаёт Бэкхён, эта магия была заперта в маленькой коробочке, желая лишь увидеть свет. Неужели ей было настолько плохо, что она была готова захлестнуть Бэкхёна своим гневом, только чтобы добиться этой привилегии?

Цветочные лепестки спускаются ему на спину, на колени и на его раскрытые ладони. Вот они, вопросы. Они были всегда. Чонин сказал, что это вопросы, которые он задаст себе сам, и разве это не значит, что Бэкхён волен задавать их другим, а не только искать ответы самостоятельно?

— Кто главный в этой войне? — спрашивает он дрожащим голосом, и магия смеётся безумным и несдержанным смехом.

Ты, всего-лишь-Бэкхён. Ты.

— Я думал, Чанёль, — произносит он в замешательстве.

Самджокгу может быть главным в своей собственной войне, но эта война, всего-лишь-Бэкхён, это наша война, и лишь ты можешь быть главным в войне, которая разворачивается внутри тебя. Уж мы-то знаем. Это же мы тебя выбрали.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает он, но магия больше не отвечает. Она ждёт правильного вопроса.

— Кому я действительно могу доверять? — задаёт он последний оставшийся вопрос, и магия хорохорится.

Нам. Мне. Ты можешь доверять.

Но это же неправда, не так ли? Магия пыталась взять контроль над Бэкхёном, магия пыталась подавить Бэкхёна, магия пыталась убить Бэкхёна.

— И как я могу тебе доверять?

Пообещай, произносит один из голосов, самый сильный из них, и затем вступают все остальные, словно хор. Пообещай, что не избавишься от нас, пообещай, что не уничтожишь нас, пообещай, что не запрёшь нас в коробке, как пленника, забытого навечно.

— Ты хочешь, чтобы я заключил с тобой сделку? — спрашивает он.

Если мы спасём твою жизнь, пообещай, что спасёшь нашу.

— Как?

Позволь нам остаться с тобой. Позволь нам расти с тобой. Позволь нам посмотреть мир твоими глазами. Это всё, чего мы хотим, всё, чего мы когда-либо хотели.

Бэкхён обдумывает это. Уже поздно, звёзды исчезают одна за другой, и надвигается тьма, захватывающая берега пруда. Лишь луна, или её отражение, ещё сияет посреди него, но это ненадолго. Кровь обагряет пруд, и её уже так много, что вода не может её поглотить. Бэкхёну нужно поторопиться.

— Если я пообещаю, что позволю тебе остаться со мной, ты пообещаешь, что больше не навредишь мне? Ты позволишь мне принимать собственные решения? Ты перестанешь пытаться заставить меня потерять контроль?

Кажется, будто весь мир задержал дыхание после его слов.

Ты действительно глуп, как человек, говорит магия, и хитёр, как лис.

— Ты принимаешь мои условия? — спрашивает Бэкхён, когда тьма накрывает его.

Магия принимает.

Войско, долженствующее победить, сначала побеждает, а потом ищет сражения; войско, осужденное на поражение, сначала сражается, а потом ищет победы.

― Сунь-Цзы, “Ис­кусс­тво вой­ны”