Птица распахивает глаза почти в ужасе, как после тревожного сна. Что ему снилось — и снилось ли вообще что-то — он совершенно не помнит, но почти душевную атмосферу вчерашнего вечера нащупать так и не может. Сквозь прикрытые шторки видно, как за окном едва-едва брезжит рассвет. Птица бросает взгляд на часы, и, закатив глаза, утыкается взглядом в потолок. Пять семнадцать утра.

Поняв, что заснуть обратно не получится, Птица наощупь шарится по кофейному столику рядом с изголовьем в поисках телефона и внезапно обнаруживает, что нет не только телефона, но и столика.

Он садится на кровати, к собственному удивлению обнаруживая себя не в кабинете, где он всё это время спал на диване, чтобы чуть меньше контактировать с Олегом, а в спальне. В той самой, в которой Олег спал с Серёженькой.

Птица бросает осторожный, беглый взгляд на вторую половину кровати. Пусто. Даже не расправлено. И до смерти интересно, где же ночует Олег, предоставивший свою же кровать, как чёртов джентельмен. Оттащил сюда, а потом что-то в голову стрельнуло, и передумал рядом ложиться, чтобы не смущать? Да Птица сам кого хочешь смутит, когда глаза откроет. Будет так пристально в тебя вглядываться, что даже в десяти слоях одежды раздетым себя почувствуешь. И вообще — раз уж в кровать принёс, то стесняться ложиться рядом уж совсем как-то бредово.

Вылезая из-под одеяла, Птица отмечает — раздевать не стал. Правильно сделал, в общем-то — шансы получить по щам от сонного тела в данном случае возрастают в геометрической прогрессии. Он, вообще-то, не помнит, прилетело ли Олегу вообще за попытку его перемещения — возможно, он именно поэтому и сбежал. Но его предупреждали, думает Птица, поэтому если нарвался — то сам виноват.

Смотреть в потолок и стены надоедает очень быстро, а местонахождение телефона по-прежнему неизвестно, поэтому Птица решает отправиться бродить по дому. С одной стороны, он снова может помешать Олегу, с другой — он мешает Олегу уже одним своим существованием, так что им обоим не привыкать, а телефон найти нужно. Ну и посмотреть, где там Волков спит, тоже интересно, сунуть клюв в чужие дела — это почти святое.

Он почти мгновенно выруливает к кабинету, но там оказывается пусто. Глупо было бы думать, что здесь окажется Олег, но вот телефон здесь вполне мог бы быть. Птице, впрочем, кажется, что он где-то на лоджии — как, наверняка, и Волков, они вообще с этой лоджией уже почти срослись — но в очередной раз осмотреть свои-не-свои владения ему кажется чем-то особенно захватывающим.

На кухне тоже пусто — он даже почти надеется, что Олег уже проснулся и готовит им завтрак. Он вообще любит, когда Олег готовит — Серёженькины кулинарные шедевры ограничиваются набором студента, который он худо-бедно научился готовить за годы в общаге (и то "научился" — слишком сильное слово, потому что сваренные сосиски испортить очень сложно), а вот Олежа умеет готовить что-то, выходящее за рамки блюд, вызывающих язву желудка. Самого же Птицу к плите, как и ко всему, где замешан огонь, стараются не подпускать. Да ему и самому не особо-то и хочется, он максимум восхитительно ставит чайник. Электрический. Самоотключающийся после кипения.

Лоджия, впрочем, тоже оказывается пустой. Птица подбирает с пола рядом со своим излюбленным уже креслом телефон — хотя бы он нашёлся — и шумно сглатывает. Он почти уверен был, что найдёт Олега здесь. Найдёт, как всегда помешает ему спать, он побубнит и всё будет хорошо. Ну, насколько у них вообще это "хорошо" получается. Стабильно, по крайней мере.

В прихожую выходить он почему-то не хочет совсем. Это что-то вроде шестого чувства. Он даже боится, наверно, в какой-то мере. То ли за Олега, то ли за себя, то ли за всех сразу. Догадывается, что там его ничего хорошего не ждёт: либо погром, либо... Птица встряхивает головой. Найдёт Олега и обязательно вернётся сюда курить. Потому что это уже совсем невыносимо. Раньше у него таких мыслей никогда не водилось. Привязываться к кому-то — это мерзко, всё-таки, думает Птица.

В коридор он выруливает медленно, почти бесшумно. Кажется, даже кошки ходят громче, чем он передвигается. Осталось лишь ступить в прихожую, убедиться, что там всё нормально, а Олег просто не смог уснуть и пошёл прогуляться по безлюдному городу. Птица жмурится и наощупь делает десять шагов.

Глаза открывать как никогда страшно, но как никогда необходимо. Птица клянётся себе, что сделает это на счёт три, но тут же себя одергивает — что, если Олегу нужна помощь, а он тут ерундой занимается? Впрочем, додумать он не успевает: из мыслей его выдергивает звук открывающейся двери.

— Ты?.. — Олег инстинктивно отступает на два шага назад. Куртка у него порвана, волосы растрёпаны, на щеке — ссадина.

— Ты?.. — выдыхает в ответ Птица, наконец широко распахнув глаза, пробегается по нему взглядом, оценивает состояние. — Ты где был, Олег?

Это даже не привычное ироничное "Олежа" и не растянутое по слогам "Олеженька", а самая простая форма имени, произнесённая с таким надрывом, что он сам свой голос не узнаёт.

— За городом. Отвёз парочку отличившихся туда, где им самое место, — пожимает плечами Волков.

— Каких ещё отличившихся?

Олег закатывает глаза. Начнёшь честно рассказывать — наорёт. Отмахнёшься — тоже наорёт. Расскажешь частично — поймёт, что что-то утаиваешь, и угадайте что? Наорёт, правильно. В любом случае, выходит, наорёт, поэтому смысла скрывать ничего он не видит.

— Люди Емельянова приходили, — нехотя отвечает Олег. — Ему твой сюрприз не понравился.

— Надо было добить, — сжимает зубы Птица. Олег осуждающе качает головой.

— Не стоит, он — шишка высокопоставленная, умрёт — начнутся расследования. А то, что пропала парочка его наёмников, никто и не заметит. Возможно, даже он не заметит.

— Почему ты не разбудил меня? — Птица смотрит на Волкова так, точно просверлить дырку хочет. Олег отвечает взглядом прямым, уставшим, но спокойным.

— Их было всего четыре. Если бы я не справлялся — позвал бы тебя. А так — просто не увидел смысла тревожить.

Птица рассеянно кивает. Он тут напридумывать себе уже успел, а Олегу четыре наёмника, видите ли, мало. Дурной, абсолютно дурной Волк.

Птица отходит чуть в сторону, наконец полностью пропуская Олега в комнату, и, секунду помедлив, порывисто прижимается, обнимая за шею.

— Терпеть тебя не могу, мудила тупой, — бормочет он куда-то за спину, и Олег лишь хрипло смеётся в ответ. — В следующий раз сам тебе по щам дам, чтобы не зря волноваться.

— Тихо, тихо, — Олег, приобхватив за плечи, осторожно отстраняет его от себя. — У нас сейчас проблемы... Поинтереснее. Если они пришли один раз, то нет гарантии, что через две минуты не придут снова, а потом не придёт полиция.

— Чёрт. Какие есть варианты?

Олег задумывается. Какие тут могут быть варианты? Вариант номер один: помахать белым флагом и сдаться. Он не устраивает никого. Вариант номер два: жёстко и радикально разобраться с Емельяновым, выдать себя и прятаться по углам города, потому что это будет слишком заметным преступлением. В принципе, допустимо, но очередные года в бегах. Этот вариант устраивает Птицу, но не особо нравится Олегу и совсем не понравится Серёже. Вариант номер три: переезд. Причём быстрый, немедленный и со всем самым необходимым.

— Мы можем переехать?

— М-м, в теории. Муторно и долго, может затянуться, особенно если визу получать. Это если легально.

— А если нет?

Птица зависает, обдумывает что-то. Он, обычно склонный к импульсивным решениям, сейчас явно сам с собой борется. И Олег это, если честно, даже ценит.

— Просто пусти меня, и я его сожгу, — наконец резко выпаливает он и, не дожидаясь ответа, направляется к двери, но Олег вовремя перехватывает его за запястье, останавливая. — Не держи меня, Олег. Он заявляется ко мне домой, нападает на тебя...

— Кто на кого напал ещё, — фыркает Олег.

— Неважно, — голос ровный, металлически холодный. — Никто не смеет трогать моё.

— Твоё? — Олег откровенно смеётся над такой меткой собственности. — Ты про меня или про квартиру?

— Наше с Серёжей.

Второй вопрос Птица игнорирует, лишь дёргает запястье, пытаясь освободиться, но Олег держит крепко, понимая, что если он вырвется, им всем конец. В переносном смысле. Емельянову — в прямом.

— Иди на лоджию, подыши воздухом. Возьми телефон, — спокойно говорит Олег. — Отпускаю на счёт три, притронешься к ручке двери — дальше будешь вариться во всём этом один. Нести ответственность за последствия — тоже.

— Ты не бросишь Серёжу.

— Тебя с удовольствием брошу.

Птица не верит ни капельки, знает, что Олег блефует. Он не может не блефовать: он никогда не уйдёт просто так. В него пять пуль всадили — и он здесь, а тут просто ослушаешься — и бросит, что ли?

Не верит, но почему-то проверять не спешит. Олег и правда его отпускает, и Птица, дёрнувшись всем телом и глубоко вздохнув, разворачивается к нему лицом.

— Иди. Я скоро буду, — повторяет Волков.

— Тогда... Я пока поговорю с Серёжей?

— Да, да. Спроси, как он относится к переезду. И что из вещей нужно взять.

Птица кивает и уходит на лоджию. Олег, облегчённо выдохнув, идёт умываться и переодеваться.

Когда он возвращается, их разговор, кажется, в самом разгаре: Птица, оживлённо жестикулируя, что-то вполголоса объясняет вслух и смотрит куда-то рядом с собой.

— О, садись, присоединяйся, — усмехается он, заприметив Олега на пороге. Олег кивает и садится на соседнее кресло — по собственным ощущениям, куда-то между Птицей и местом, где он видит Серёжу.

— Как вы тут? — Олег даже не пытается сбежать от них на этот раз. Разговаривает сам с собой — и чёрт с ним, главное, чтоб к чему-то действенному пришли все вместе. Возможно, думает Олег, это первый шаг навстречу сумасшествию, но ему всё равно.

— Нормальненько, — бодро кивает Птица. Выглядит он явно получше, чем тогда, когда Олег уходил; он не думал даже, что они так друг на друга влияют. — Серёга говорит, что валить надо.

— Надо-то надо, а куда? И как?

Всё, что видит Олег, — это загадочный устремлённый в пустоту взгляд, но он знает, что это — переглядка, которая явно ни к чему хорошему привести не может.

— А если?... — Птицу явно на полуслове обрывают, потому что он глаза закатывает так далеко, будто вообще от них избавиться хочет. — Да ты не выслушал даже! А как угадал, что я про самолёт сказать хочу?

— В твоём стиле, — вещает с соседнего кресла Олег. — Если я правильно понял, и ты хотел угнать самолёт.

— Вы меня с двух сторон унижаете, — жалостливым тоном тянет Птица и тут же смеётся.

— Тебя унизь, попробуй, — парирует Олег. — Ты такое даже ближайшему кругу не позволяешь.

— С ближайшим кругом потом разберёмся, — фыркает Птица. — Серёжа накидал варианты насчёт переезда. Там везде нужна виза, и лететь достаточно далеко, но там гораздо меньше вероятность, что нас вообще возьмутся искать. Точнее, Олег-то точно погибшим числится, насколько Серёже известно, и его уже точно никто не ищет. Ему не привыкать, короче. А вот нас, возможно, ещё ищут.

— И что делать будем? И с визой, и с вашей... Ну, явно приметной внешностью.

Птица переглядывается с Серёжей и перебрасывается с ним ещё парой фраз на незнакомом Олегу языке, затем, наконец, откашливается и выдаёт:

— Визы я сделаю, у меня есть пара человек на примете, которые сделают за пару часов так, что никто не прикопается. Они мне немножечко должны, поэтому проблем не возникнет. С внешностью — сложнее.

Олег задумывается. Красить волосы Серёжа точно не позволит, наверное — это в детстве он своего цвета волос стеснялся, и то лишь потому, что дети — по своей природе существа не самые добрые и готовы заклевать любого, кто от них отличается. Маленький мальчик с ярко-рыжим пожаром на голове мгновенно попал под категорию "отличающихся" и неоднократно за это получал, поэтому желание выкрасить волосы в какой-нибудь менее бросающийся в глаза цвет у Разумовского появлялось лишь в средних классах. Олег сумел убедить его, что это — красиво. И главное, чтобы самому Серёже нравилось. А Серёже нравилось. И нравится до сих пор.

Олег про себя отмечает, что спонтанная стрижка, которую Птица организовал пару дней назад, им сейчас пойдёт только на пользу. Остаётся только прикрыть чем-то волосы сверху, и, возможно, закрыть защитными очками глаза. Или быстро вставить линзы.

— Слушай, линзы вставить сможешь?

— У Серёжи большой опыт, — кивает Птица. — Он точно сможет. А что, есть идеи?

— Да. Фоторобот составлен по отличительным чертам. Ориентировки, в основном, тоже пишутся по ним же. Из длинных рыжих волос остались только рыжие, а это чуть более распространённая для парней характеристика, уж прости, Серёж. Глаза — тоже отличительная черта, поэтому неплохо было бы купить линзы. Какие-нибудь карие, зелёные, не знаю.

Птица внимательно слушает Олега. Настолько внимательно, что Олегу на секунду даже кажется, что не слушает вообще. Он бы не удивился, если бы Птица просто сидел с загадочным лицом и пялился за окно, если честно. Затем он неожиданно закатывает глаза и поворачивается лицом к Олегу:

— Тебе просили передать, что ты очень умный, — с лёгким раздражением тянет он. — И что твои размышления вызывают у Серёжи...

Птицу, видимо, снова прерывают на полуслове, он смеётся и щёлкает зубами так, точно пытается укусить. Олег даже думает, что это больше не странно. Не странно, но почему-то больно — он на секунду ощущает себя лишним в их жизни. Он, конечно, всегда будет рядом, всегда поможет и поддержит — не имеет права налажать, не имеет права больше их бросать. Но если посмотреть откровенно, со временем, когда они поймут друг друга чуть лучше, он может отпасть за ненадобностью. И Олег думает, что он покорно уйдёт в тень, если понадобится. И если Серёже так будет спокойнее. И Птице. Если им обоим так будет спокойнее.

— А ты чего завис? — Птица перекидывается через подлокотник кресла и кусает Олега тоже — несильно, за ухо. — Не расслабляйся и не отделяйся, участвуй в обсуждении. Как тебе Канада?

— Климат там так себе. Влажность высокая, дышать тяжеловато. Особенно, ну, знаешь, — Олег очерчивает сквозь одежду контур злополучных выстрелов. Птица кивает.

— Отметаем, значит. Серёж, ты был прав. Когда все разговаривают — куда проще. Что там у нас дальше? Мексика?

— Я мало про Мексику знаю.

— Что знаешь?

— Ковбои, кактусы, сомбреро, — бормочет Олег.

— Я, в принципе, могу добавить к этому списку текилу, и мой тоже закончится, — хихикает Птица. — Чтоб ты понимал, Серёжа злится и говорит, что поспешил с выводами о том, что мы умные. Мне ему сейчас сказать, что у нас одна башка на двоих, или попозже, как думаешь?

— Серый сам догадается. Он-то, в отличие от нас, умный, — смеётся в ответ Олег. — Красный диплом МГУ, как-никак.

— Нас попросили быть серьёзнее. Так что про Мексику?

— Нормально. Там, вроде, тепло? Ну, раз кактусы. Значит, нормально.

Оба молчат некоторое время, будто что-то обдумывая. Затем Птица поворачивается к Серёже, бросает что-то на всё том же незнакомом Олегу языке и, наконец, поворачивается к самому Олегу.

— Серёжа говорит, что это самый нормальный вариант. Из вещей просит не забыть технику и флэшки, остальное легко восстанавливается при необходимости.

Олег кивает. Серёжу бы, по-хорошему, самого вытащить свои вещи собирать, потому что Волков особо ничего в его навороченной технике не понимает. К счастью, волей-неволей понимает Птица. К несчастью, Птица куда-то намылился и почти однозначно хочет спихнуть сбор вещей на Олега.

— Ты куда?

— Свяжусь с человечком по поводу виз, плюс линзы присмотрю.

— Одежду возьми мою. Твою попугайскую светить — это собственноручно нам могилы вырыть.

Птица, как ни странно, пропускает мимо ушей сомнительный комплимент его гардеробу и на предложение соглашается. Правда, потом шутит:

— Твои шмотки можно безболезненно кинуть здесь. Купим тебе там новые, нормальные. Странно, мы даже не спали, а я уже в твоём хожу.

Олег наблюдает, как Птица натягивает на голову шляпу — с элементами гардероба Волкова она выглядит совсем уж неуместно, хоть бы кепку надел, ей богу, он же хочет не привлекать внимание, а не на обложку Vogue, — и с сомнением тянет:

— Уверен, что безопасно? У нас под дверью могут уже стоять, вообще-то.

— Хочешь выйти вместе со мной, а потом зайти? — фыркает Птица.

— Возможно.

— Я пошутил, Волков. Выдохни. Я никогда не иду на верную смерть, понял? Во-первых, я слишком хорош, чтобы так глупо умирать, во-вторых, я рискую не только собой. Так что я прекрасно понимаю, что я делаю.

— А я не пошутил. Выходи давай.

Во двор они вываливаются вместе — Птица, по собственной инициативе, первым, а Олег — прикрывая его со спины. Во дворе оказывается пусто. Только любопытная соседка на скамейке машет им рукой.

— Здра-а-авствуйте, Катрин, — тянет Птица так приветливо, как только может. Олег давит смешок — едва ли он когда-нибудь видел у Птицы такую широкую и такую натянутую улыбку. — Можешь идти, при свидетелях меня не тронут.

Последнюю фразу он уже тихо бросает Олегу, и тот, вздохнув, сдаётся. И правда будет лучше, если он займётся делом, а не будет опекать, как мать. Птица — это Чумной Доктор, и Олег об этом стал слишком часто забывать. Птица, несмотря на скудные знания о Мексике — персона умнейшая, просто знания его заточены немного под другое. Олег почти уверен, что из вилки и трёх зубочисток Птица вполне в состоянии собрать оружие массового поражения, если захочет. Он, чёрт возьми, носил на руках встроенные в костюм огнемёты, патроны для которых имели очень нехорошее свойство — они, мать их, взрывались. И ничего. А Олег его хочет от каких-то жалких бандитов охранять, как верный пёс.

С техникой разобраться сложно, но вполне по силам. С вещами проще. Сверху в чемодан Олег аккуратно складывает проектор и кидает плёнки-диафильмы. Пожалеет ли он об этом, если бежать придётся быстро? Вполне возможно. Пожалеет ли он, если не возьмёт их с собой? Точно да.

Руководствуясь этой логикой, он складывает и остальные вещи. Парные значки, которые они купили на барахолке с Серёжей — один в один такие, какие у них были ещё лет в пятнадцать, костюмы, которые выбирал Птица — от всех понемножку. Олег, если честно, за те годы, что воевал, думал, что отучился всё подряд романтизировать и придавать вещам такое большое значение. Но сейчас, собирая вещи, он складывает их так, чтобы в этих вещах значения поровну было для каждого из них троих. Птица бы засмеял, если бы услышал, ей-богу. Он же реалист до мозга костей, в нём романтики не то, что ноль — там, скорее, отрицательные значения. Олег думает, что по приезде обязательно всучит ему какую-нибудь абсолютно бесполезную, но значимую штуку. Чисто чтобы посмотреть, как будет возмущаться и бубнить.

Сверху Олег осторожно укладывает чек о переводе — тот самый, который Птица отдал ему в тот день, когда они ходили навещать Емельянова — и наконец закрывает чемодан. Технику — в ручную кладь, вещи — в два чемодана. Кажется, всё.

Всё выходит ещё быстрее, чем Олегу поначалу казалось. То ли они так и не смогли разложиться нормально — для того, чтобы полноценно обжиться, нужно чувство безопасности, которое им, наверняка, уже и не светит, то ли они не настолько привязаны к вещам, чтобы все подряд складывать, только самое важное, но факт остаётся фактом.

У Олега в голове внезапно мелькает настойчивое "отвезти вещи в камеру хранения аэропорта". Шестое чувство, думает Олег и прикусывает губу. Его шестое чувство подводит его крайне редко, поэтому он привык ему доверять. Оно ему, вообще-то, неоднократно жизнь спасало. Забив на все сомнения, Олег вытаскивает вещи в машину и грузит в багажник: перестраховка лишней не будет. А там, глядишь, к его возвращению уже и Птица подтянется, сообщит новости по визам.

Когда он возвращается, Птица уже сидит на ступеньках возле дома и жуёт какую-то травинку, очевидно, сорванную с клумбы соседки Катрин.

— Наконец-то, — Птица поднимается с места, лишь заприметив Олега.

— Опять ключи не носишь? — упрекает его Олег.

— Нет, а зачем? — беспечно пожимает плечами он. "Если вдруг со мной что-то случится" Олег благополучно оставляет при себе.

Едва зайдя внутрь, Птица довольно стягивает с головы очки и смотрит выразительными, ярко-зелными глазами прямо на Олега.

— Тебе очень идёт, — уверенно хвалит Олег. Птица широко-широко лыбится.

— К волосам подбирали, в сочетании красиво. Жалко, их под шляпой толком не видно. А ты где был?

— Вещи отвозил. Решил почему-то, что так надёжнее.

Олег даже договорить не успевает — раздаётся стук в дверь, настойчивый, нервный. Явно не соседка за солью пришла. Брошенное вдогонку "открывайте, ублюдки" это только подтверждает.

— Правильно сделал, выходит. Забирай визы и уходи через пожарную лестницу, я их встречу, — усмехается Птица. У Олега в глазах вновь мелькает немое "ты-уверен-что-ты-справишься-с-ними-сам", но он прекрасно помнит ответ. Да, справится. И они оба должны в это верить, чтобы всё получилось. — Олег, быстрее, бери визы и уходи. Они сейчас выломают дверь.

— Удачи, — бегло бросает Олег и, аккуратно приподняв шляпу, оставляет быстрый поцелуй в лоб. — Ты всё ещё ебанутый.

— Выживем — куплю нам по вертолёту, — обещает Птица и, дождавшись, пока Олег скроется, распахивает дверь. — Ну что вы такие грубые, мальчики? Давайте поучим хорошие манеры вместе.

Олег буквально вжимается в стену, стараясь не слушать, что происходит там, где остался Птица. Было немного опрометчиво поддаться и оставить его одного — они ведь даже не знают, сколько человек на этот раз пожаловало их навестить. Если четверых с утра Олег положил, почти не напрягаясь, то, скорее всего, больше.

Олег спускается вниз так быстро, как только может — благо, армейские навыки он растерял ещё не все, даже несмотря на то, что о себе дают знать ранения. Если всё прошло хорошо, то Птица вот-вот появится. Если нет, то...

Олег, услышав грохот, спешно прячется за угол. Птица вылетает из здания молниеносно, следом слышится выстрел. Всё-таки нарвался, со вздохом думает Олег.

От следующей пули, которая должна была прилететь в ноги, он уворачивается в прыжке. Ну, натурально Птица. Теперь Олег понимает, почему его так зовут.

— Сюда, — Олег дёргает его за руку и затаскивает его за угол. — Я знал, что ты в хорошей форме, но ты прямо быстрее пули.

— Я знаю, — самодовольно улыбается Птица. — Я видел, что машины нет во дворе. Где она?

— В соседнем. Уйдём отсюда дворами, затем уедем в аэропорт.

Слышится ещё один выстрел — предупредительный, в воздух и громогласное "это полиция". Вездесущая соседка Катрин всплескивает руками, прячась за высоким, статным полицейским.

— Валим, — кивает Птица. — Сейчас начнут прочёсывать двор.

Уходить приходится тихо, но быстро. Олег, кажется, расслабляется только тогда, когда падает за руль машины — он к ней уже по-странному привык, а что-то знакомое, почти родное в такой ситуации... Расслабляет. Несмотря на весь абсурд ситуации.

— Такими темпами, если выживем, нам нужен будет не вертолёт, а танк, — нервно смеётся Птица, пристёгиваясь. Олег ничего не отвечает — просто гонит в аэропорт.

Выторговывать билеты на самый ближайший рейс в Мексику уходит Птица — у него лучше с языком, харизмой и умением обольщать женщин. По крайней мере, именно так заливает Олег, пока сам идёт забирать вещи из камеры хранения.

— Олежа, быстрее, посадка уже началась, нам вообще уже продавать не должны были, по сути, — шипит Птица, когда Олег наконец сдаёт в багажный отсек самолёта чемоданы и передаёт ему в руки сумку с ноутбуком.

Все дальнейшие действия пролетают для Олега как слайд-шоу: посадка, Птица улыбается стюардессе, взлёт, облака. Приходит в себя он только когда голова Птицы падает на его плечо. Он тут же просыпается и подскакивает на месте, уставляясь в сиденье перед собой.

— Лететь долго, спи. И так почти не спишь совсем. Прилетим — ещё и поесть от души сходим...

— Негде спать тут, — бурчит Птица.

— Ложись обратно. На плечо. Я не против.

— Это тупо.

— Есть варианты получше?

— Нет.

— Вот и ложись.

— Ладно, сейчас. Пусти только выйти, я линзы вытащу.

Птица возвращается и укладывает голову на чужом плече. Первые пару минут он ёрзает на месте, пытаясь поудобнее улечься, а потом отключается, наваливаясь на Олега почти всем телом. Тот лишь улыбается.

Улыбается, просит у стюардессы плед на ломаном английском, накрывает их обоих, а затем кладёт свою голову на голову Птицы и засыпает тоже. И ему, честно говоря, совершенно наплевать, как это всё выглядит со стороны.

Когда он открывает глаза, то понимает, что Птица уже не спит. Он тихонько скребёт ногтем обивку сиденья перед ними и почти не дышит даже — так Олегу помешать не хочет.

— Что делаешь? — хрипит Олег. Птица едва не подскакивает на месте.

— Ничего. Еду скоро принесут, я нам обоим заказал, надеюсь, ты будешь это есть.

— Сколько до посадки?

— Часа три.

— Отлично.

Птица осторожно, почти неловко разлепляется с Олегом, затем высокомерным движением откидывает со лба прядь волос.

— У тебя полоса на лице красная, от шва моей футболки, — смеётся Олег.

— Давай лучше посмотрим, где жить будем, — отмахивается Птица, игнорируя то, что маску с него опять внаглую сняли. — Не зря же я за вай-фай платил, правда?

Толковое жилье найти сложно — есть, правда, один адрес, но полноценно освободить квартиру смогут только послезавтра. Серёжа одобряет его чуть ли не самым первым — лоджия, камин (кому вообще в Мексике нужен в квартире камин? — Птице нужен) и удобное расположение.

— Я не буду ночевать на вокзале, — тут же предупреждает Птица.

— И не нужно. На два дня можно что-то снять. Квартиру, комнату. А потом заживём, — успокаивает его Олег. Но, кажется, и сам до конца не верит в это "заживём". В их случае зажить — это не зажить, как счастливые люди, а зажить, как раны. Наспех зализанные, ещё свежие раны. Когда-нибудь они обязательно заживут.

— А на каком языке разговаривают в Мексике? — запоздало интересуется Олег, когда самолёт садится в аэропорту.

— На испанском, в основном, — пожимает плечами Птица.

— Ты его знаешь?

— А чё там знать-то? Hola, amigo.

— Серьёзно?

— Серьёзно — это всё, что я знаю, — усмехается Птица. — Ничего, говорят, на итальянский чем-то похож, так что подтянем.

Когда они приезжают на съёмную квартиру, уже совсем поздно. Точнее, по их прежнему времени-то уже давно утро, а вот по мексиканскому почти ночь. Птица рассыпается в ломаных благодарностях харизматичной женщине, которая согласилась предоставить им жильё практически среди ночи, и, когда дверь за ней закрывается, наконец расслабляется.

— Всё закончилось, Олег, представляешь?

— Если честно, пока с трудом.

— Прости, — тихо-тихо говорит Птица. — Это же из-за меня всё вышло.

Олегу хочется съязвить, сказать что-то вроде "у нас вообще все проблемы только от тебя", но вместо этого он почему-то говорит:

— Порядок. Оба хороши. Не парься.

Старые часы на стенке бьют двенадцать. Кажется, эти часы настолько старые, что похожие когда-то были у Олега дома, когда он жил ещё с родителями... Олег слышит над ухом тихий всхлип и тут же переводит глаза на то место, где минуту назад сидел Птица.

— Серёж?

Серёжа часто-часто кивает, и, прижимаясь к Олегу, тихо трясётся, время от времени заходясь в плаче.

— Что случилось, Серёж? — Олег осторожно гладит его по спине, по лицу, по волосам — везде, где может дотянуться.

— Я-я не знаю. Это всё он, — Серёжа смахивает слёзы. — У н-нас договорённость. А ещё у вас неделя прошла. Счётчик остановился.

Серёжа осторожно вынимает из кармана маленький таймер, который сейчас показывает на экране гордые нули. Кажется, он ошибся, когда думал, что для Птицы вещи не имеют никакого значения.

— Какая ещё договорённость?

— Он... Сам не может проявлять такие эмоции. Пока. Поэтому... Мы меняемся в такие моменты.

— Понятно. Передай, что сигареты я взял, если ему будет нужно, хорошо?

Серёжа кивает, успокаиваясь. Теперь всё будет хорошо.

В воздухе повисает немое "я скучал", которое никто не в силах озвучить, и ещё более немое "я тебя люблю". Сейчас слова не нужны.

Олег укладывается на старой двуспальной кровати в углу комнаты, Серёжа осторожно, чтобы не касаться шрамов, укладывается у него на плече.

— Что там вы шутили про танк? — полушёпотом спрашивает Серёжа. — Думаю, мы заслужили.

— Заслужи-и-или, — усмехается Олег, поглаживая свободной рукой спутанные рыжие волосы. — Спи, ладно? Завтра съездим, посмотрим ту квартиру. Возможно, послезавтра уже переедем полноценно. Нужны силы.

— Угу, — соглашается Серёжа. Он молчит минут пять, и Олегу кажется, что он уже заснул, но, стоит лишь ему об этом подумать, слышится тихое:

— О-ле-жа, хочу дворец...

— И ты спи давай, — беззлобно шикает Олег. Подумай он, что будет так спокойно лежать в объятиях Птицы ещё в начале этого дурацкого спора — сам лично сдал бы себя Рубинштейну на опыты. А тут лежит, много думает, и, кажется, приходит к выводу, что с этих пор готов всё делить не на два, а на три. Их, в конце концов, всегда было трое. И сейчас, в этой маленькой мексиканской квартирке, он готов это принять. Не знает, готовы ли Птица с Серёжей. Но он — готов.

Работа им, конечно, предстоит колоссальная — потому что очень хотелось бы, чтобы всё менялось за неделю, по щелчку пальцев, но это, к сожалению, невозможно. Но самый главный шаг они уже сделали.

Олег, проваливаясь в сон, думает, что этот маленький таймер он обязательно сохранит. А Птица-Серёжа-кто-угодно, это уже не столь важно для них сейчас, лишь сильнее утыкается носом в шею Волкова и доверительно жмётся во сне ближе.

И у Олега, возможно, уже совсем едет крыша, но ему кажется, что он отчётливо ощущает, что обнимают его в четыре руки.

У них нет ещё многого, что свойственно "нормальным" союзам, а чего-то, возможно, и не будет никогда, но самое главное у них уже есть — у них есть доверие, пусть ещё и совсем хрупкое доверие каждого к остальным двум, и это огромная победа для этой недели, в начале которой некоторые были готовы выцарапать друг другу глаза. Остальное как-нибудь приложится. Они сильные. Справятся. Иначе и быть не может.

Они будут стараться.

А значит, счётчик был запущен не зря.