Дома Савада никак не мог сконцентрироваться, подолгу смотря в книгу, не видя текста, вспоминая прошлое. Слишком поздно было о чём-либо сожалеть. Слишком поздно было что-либо исправлять. И забыть было нельзя. Устало выдохнув, Савада отложил одну книгу — фактически его биографию в художественном исполнении, — чтобы взять другую — биографию жизни друга и других авторов. Обычное для многих учебное пособие, которому на тот момент Савада не знал цены.

Три года спустя после смерти друга Нибори сумел вернуться в Японию. В родной стране удача не покидала его — финансово писатель скован не был, нашёл себе прекрасную жену, что подарила ему троих детей. Но неоднократно в биографии упоминался тот самый итальянский друг, что сподвиг его на написание известного ныне романа. Как сильно повлияло на него их трагическое расставание. Ведь в Италии Савада тоже был его единственным другом. Единственным, кто поддерживал все его начинания, особенно хвалил писательский талант, не давая вдохновению угаснуть. А ведь Нибори был обязан ему жизнью. И успехом, который совсем не интересовал его, ведь связан был с большой потерей. Благо жена действительно хорошая была дарована ему судьбой, сумела залечить рану на душе. Так он и обрёл своё счастье — это всё, что волновало Саваду.

Он улыбнулся, опуская голову. Непослушная прядка щекотливо коснулась века. Савада потянул её двумя пальцами, на глаз измеряя размер.

«Волосы отросли», — абсолютно спокойно подумал он, всё ещё мысленно находясь в счастливом прошлом друга.

Савада никогда не заморачивался с причёской и не любил зеркала: так и не привык к лику мальчика, в чьём теле поселился. Стрижкой всегда занималась Нана, но в этот раз не уследила. Возможно потому, что Савада чаще стал бывать вне дома. Или же сама больше витала в облаках.

«Надо будет попросить Нану меня подстричь… — но тут же оборвал мысль, вспомнив Хаято. — Или, может, лучше отрастить?»

Под собственной тяжестью волосы бы перестали стоять торчком, и длинные волосы всегда можно было бы убрать в хвост — и в глаза уже ничего бы не лезло. Зато взрыв под окнами напомнил ещё об одном. О «хранилище» в пушистых волосах одного небезызвестного малыша.

«А вот Ламбо подстричь не мешало бы… Когда я уже это сделаю?»

После стандартных физических упражнений по отлову ребёнка и конфискации взрывоопасных предметов, Савада вернулся к учебнику. Читал он о наследии дорогого друга, о влиянии работ на культуру, о жизненной философии автора, о необычной речи. Рассказывалось также о музее возле захоронения великого писателя.

«Захоронения? — Савада с силой сжал книгу, рискуя помять страницы. — Совсем рядом!»

Сердце внезапно забилось так, что стало тяжело дышать. Прошлое за мгновение накрыло с головой, словно пытаясь утопить Саваду в бесполезных эмоциях, но в итоге лишь облило холодным, в то же время обжигающим потоком. Совсем рядом… Буквально в соседнем городе. Оставалось только денег раздобыть и время выкроить. И если со вторым пунктом всё решалось просто, то финансовый вопрос поставил Саваду в тупик. Беспокоить Нану не хотелось, да и лишние траты были семье совсем ни к чему. Можно было бы повременить, устроиться на подработку, но душа рвалась к могиле Нибори. От отчаяния даже прокралась мысль предложить студенческому совету устроить образовательную экскурсию для класса за счёт школы, но вовремя одумался: большей глупости придумать он просто не мог. Зато вспомнив о совете, Савада также вспомнил и о дисциплинарном комитете, а именно об его главе. Если же быть совсем точным, то о мотоцикле. И что же окажется проще: заработать на поездку самому или убедить Кёю помочь?

«Я безумен», — тихо констатировал про себя Савада, определившись с выбором.

* * *

Савада затаился в ожидании. Он вёл себя на уроках как обычно, внимательно слушал учителей, делал пометки. На переменах уделял внимание Хаято и Такеши. Холодно на этот раз, но друзья этого не замечали, так как своего тепла хватало. Во время обеденного перерыва, наконец, пошёл решать вопрос насущный.

Стоять прямо под тяжёлым, недовольным взглядом Кёи не составляло труда. У Савады была цель, и отступать от неё он не собирался. Несмотря на то, что намеривался пойти в обход Реборна, который, без сомнения, находился где-то неподалёку, ни страха, ни волнения не испытывал.

— Я стал сильнее, — спокойно произнёс Савада, глядя Кёе прямо в глаза. Тот взглядом дал понять: «Продолжай». — Но мне кое-что нужно от тебя, — говорил он, не торопясь, выдерживая паузы и наблюдая за реакцией. — Я сражусь с тобой на твоих условиях, если ты поможешь мне добраться до могилы Нибори Ито. Думаю, он больше известен тебе под именем Тони Бории.

Кёя прошёлся взглядом по нескольким книгам на полке в шкафчике. Савада проследил за ним, будучи уверенным, что найдёт там книги названного автора. К сожалению, с того расстояния разглядеть не смог, но это не волновало его.

— Любые условия? — уточнил Кёя.

— Любые, — без тени сомнения ответил Савада, но из-за непредсказуемости жизни и нежелания напрасно разбрасываться словами добавил после короткой паузы: — Если я в силах их исполнить.

Кёя нахмурился, но ничего говорить не стал. На крайний случай всегда можно было устроить не честную битву, а просто в ярости загрызть до смерти. Тогда Саваде волей-неволей пришлось бы отбиваться. Терпел Кёя только по старой просьбе Реборна подождать. Теперь же у Савады не оставалось выбора: он пришёл сам. Он создал лазейку, наличию которой Кёя улыбнулся.

— Жди меня послезавтра.

На этом разговор и закончился. Савада вышел из приёмной довольный результатом. То и дело он прислушивался и посматривал по сторонам, пытаясь обнаружить Реборна: очень уж не хотелось, чтобы планы на выходные были безнадёжно испорчены одним махом мелкой ручонки. Не нашёл… И это настораживало, ведь если Реборн не показывается — это не значло, что его поблизости не было. А если говорить о поговорке «У стен есть уши», то в отношении Реборна она воспринималась буквально — Савада никогда не забудет тот день, когда ему однажды улыбнулась стена.

* * *

Реборн молчал. Даже в день поездки утром сделал вид, что не проснулся. Это пугало. Савада чувствовал, как становился параноиком. Неужто решил дать волю «ученику» и составить компанию «маман» в его отсутствие? Нана же отнеслась спокойно к неожиданной экскурсии Савады. Она ко всему относилась спокойно, кроме оценок.

Савада был уже на пороге, когда послышался рёв мотора. Наскоро натянув второй ботинок, поспешил выйти. Нехорошо было заставлять ждать человека, делающего тебе одолжение, пусть и не без пользы для себя. Всё так же одетый в форму дисциплинарного комитета Кёя сидел на мотоцикле. Куртка привычно висела на плечах, чему Савада удивился: «Не ехал же он так?». На заднем сидении лежал шлем.

— А ты? — спросил он, взяв шлем в руки.

— Мне не нужно, — хмыкнув, ответил Кёя, надевая тёмные очки. Но служили они ему больше защитой от пыли и ветра, нежели непосредственно солнца. Заднее сидение мотоцикла выглядело как новое, словно на нём никогда не сидели, а учитывая характер Кёи, легко можно было предположить, что он и правда никого не возил.

«У него только один шлем?»

Спрашивать не стал, помня о гордости Кёи. Он его уважал и мог понять некоторые моменты. Но безопасность…

«Некуда отступать. Я смогу подстраховать пламенем».

Оставалось только верить. И Савада верил. По какой-то причине он чувствовал, что Кёе может доверять. Пусть тот и вёл себя порой безрассудно, игнорировал многое ради собственного удовольствия или покоя, он не стремился к смерти. У него были способности, и он горел желанием вновь победить Саваду, сражаясь в полную силу. Потому можно было не сомневаться, что он вернёт его и вернётся сам в целости и сохранности.

«Зато я слишком близок к смерти. Я весь пропитан ею».

Стиснул Савада зубы. Он уже умер однажды, а теперь ехал мёртвого друга повидать. Прошлое не отпускало. Даже когда казалось, что Савада освободился от бремени, как новые мысли о давно минувших днях заполоняли голову.

«Не хочу думать. Хватит меня терзать…»

Оставшийся путь Савада сидел, крепко держась за Кёю, отрешённо глядя в сторону. В тот момент он чувствовал себя несчастным и уставшим. И думалось ему, что как только доберётся до могилы, там же ляжет и не встанет уже. Редкие остановки и дорога потёрлись в памяти погружённого в себя Савады. Под конец он вовсе ушёл в себя.

— Ты там заснул? — вернул его на бренную землю голос Кёи.

— А? Прости, задумался.

Савада осмотрелся. Они остановились у музея — дома в японском стиле, — посвящённому Тони Бории, созданном когда-то внуком автора. Со временем забота о музее вошла в традицию семьи. В девушке, которая встретила посетителей, текла его кровь. Так и тепло разлилось по сердцу Савады: вот оно — наследие! Живое! Настоящее! Улыбка скользнула по лицу. Экспонаты мало интересовали Саваду, ему скорее хотелось поговорить с другом. У выхода в углу заметил он маленький кувшин саке, накрытый соответствующей чашечкой.

— Могу я?.. — спросил Савада у девушки. Та замялась, не зная, что ответить. Тогда Савада успокаивающе улыбнулся. — Я не пить. Для Нибори, — пояснил он.

Девушка стушевалась, сомневаясь, но сдалась под суровым взглядом Кёи. Никто бы не посмел её осудить.

Во внутреннем дворе в самом красивом и тихом месте располагалась одинокая могила. На ухоженном надгробии было выгравировано имя — Нибори Ито. К нему Савада подошёл один. Сев напротив, поставил перед ним чашку и налил из кувшина саке. Он просто сидел и смотрел на аккуратные линии имени, на отражающееся на гладком камне солнце, на цветы и землю. Только лёгкий ветер, что-то шепча, нарушал тишину. Наконец, склонив голову и глубоко вдохнув, Савада произнёс:

— Похоже, я всё же сдержал своё обещание, — слова давались тяжело, а в глазах накапливались слёзы. — Мы вместе… — голос предательски дрогнул, а на щеках заблестели мокрые солёные дорожки, — в твоей стране.

Держаться не осталось больше сил — закрыв лицо рукой, Савада тихо плакал, неслышно причитая: «Прости, прости, прости». Кёя наблюдал с крыши. «Познавательная прогулка» не вызывала у него интерес. Девушка оставалась в доме, не мешая гостю отдавать дань уважения её далёкому предку. Савада был один на один с Нибори, который не мог больше ни сказать что-либо, ни подбодрить. Одиночество окутало затхлой пеленой, но странным образом она постепенно сползала, впитываемая землёй, которой едино было и прошлое, и настоящее, и будущее. Осталась только ноющая боль: не всё можно было легко забыть, не всегда можно было найти освобождение. Кололо сильно, тянуло куда-то. Словно Нибори звал, хотел что-то сказать.

«Книги? — предположил Савада, но отмёл мысль. Как мог Нибори знать, что его друг воскреснет. — Мне просто не хватает сил проститься и отпустить… Старый слабый дурак», — горько ухмыльнулся он.

Успокоившись, Савада приступил к осмотру дома и его экспонатов. От мысли, что жил друг хорошо, становилось легче на душе. Не мучила совесть за загубленную жизнь последнего близкого человека. И девушка была такой приятной и умной. Говорила складно, с энтузиазмом рассказывала о Нибори и других предках, что унаследовали талант. Они не стали такими же известными, но в доме память о них трепетно хранили.

— Здесь хранятся «Письма в пустоту», — показала она на очередной экспонат, накрытый стеклом. — Они адресованы человеку, который никогда их не прочтёт. Вы хорошо себя чувствуете? — прервалась девушка, заметив неестественную бледность на лице гостя.

Савада дал знак рукой, чтобы ему дали время. Первых строк и объяснения девушки хватило, чтобы понять, кому письма были посвящены.

«Здравствуй, мой друг дражайший!

Не в первый раз тебя вспоминаю, как ты ушёл, оставляя меня позади. И знал я, что уповать не стоило, но таки ждал до самого конца. Как ведал, что виделись с тобой в последний раз. Повинен в том я, что не дерзнул тебя тогда остановить. Хотел бы на тебя излить свой гнев, вот только понимал тебя хорошо, так же как ты меня.

Душе твоей бы даровать покой. Очистить карму, чтоб шанс переродиться возымел. Ты дал столь много мне, а я могу только молиться! Что ты родишься вновь, пройдёшь путь очищения и счастье обретёшь. Быть может даже, встретимся мы вновь, ведь дружбой связаны навеки наши души.

Сказать тебе хочу спасибо! За будущее, счастье и любовь. Твоя заслуга это! Хотел тебя воспеть — в итоге вниманием обласкан остался только я… Тебе спасибо. Не знаю, сколько душ ты загубил, ты спас мою. Ничто уже неважно…»

Писем лежало великое множество. Мысли часто повторялись, но другу своему Нибори желал лишь одного: благодати. Неоднократно повторял он о перерождении, о желании встретиться вновь, о сожалениях. Благодарил неустанно. В нескольких письмах мелькнуло слово «Вонгола», но Саваде было не до того. Он упал на колени в бессилии, так и не дочитав и половины писем, и громко закричал, освобождая разум от эмоций, ливших через край. Слишком много. Для него слов благодарности было слишком много, слишком часто Нибори сожалел о потере друга. Но больше всего задевало то, что он ни в чём Саваду не винил. А ему это было нужно. Он чувствовал себя виноватым и искал наказания. Нибори же ни разу его не упрекнул даже в нарушенном обещании.

— Прошу прощения, — пошатнувшись, Савада встал и направился к выходу, — мне нужно немного подышать.

Он добрёл до выхода, держась за голову одной рукой, другой — за сердце. И вроде было хорошо, что друг так дорожил их отношениями, но не разозлился, что простил, но как же себя возненавидел Савада! За то, что оставил. За то, что позволил безумию себя захватить. За то, что, поставив крест на своей жизни, всё равно цеплялся за чужую.

— Я такой идиот, — тихо произнёс он, зная, что стоящий рядом Кёя услышит. — Знаешь, — поднял он голову, глядя в небо, — для человека нет ничего хуже жажды мести. Потому что такого человека, одержимого, уже на самом деле нет. Ничего внутри него нет. Будущего у него тоже нет. И смысла в мести тоже нет: всё сгорит в одночасье вместе с трупом заклятого врага. Ничего не останется. Ни желаний, ни планов, ни надежды.

— Ты сегодня разговорчив, — сухо заметил Кёя.

— Да, похоже на то. Хочешь узнать, почему я так хотел сюда попасть?

— Нет… — честно ответил Кёя, но Савада проигнорировал. Ему хотелось выговориться. Ему хотелось перед кем-нибудь открыться.

— Веришь ли ты в реинкарнации? В переселение душ? И я, и Реборн необычные люди. Мы оба проживаем не первую свою жизнь…

— Но ты не Аркобалено, — внезапно вклинился в «монолог» Савады Кёя*.

— Аркобалено? — переспросил Савада. Он был несказанно удивлён. — Ты что-то знаешь о Реборне?

Кёя отвернулся, понимая, что сказал лишнего. Ему не нравилась ни сама тема данного проклятия, ни косвенная связь с ним.

— Ты хотел мне что-то рассказать, — напомнил он. — Заканчивай побыстрее и поедем отсюда.

— Ладно, — не стал настаивать Савада. Впервые на его памяти Кёя вёл себя подобным образом, что показалось ему странным. — Мне даже казаться начинает, что ты мне поверишь.

— А не должен?

— Я бы не поверил, — признался Савада. — Как может человек в здравом уме поверить, что однажды в теле одиннадцатилетнего мальчика окажется старик, только-только переживший собственную смерть? И единственным другом этого старика в прошлой жизни был знаменитый Тони Бории. И что в книге, сделавшей Нибори знаменитым, описывается жизнь этого бездарно погибшего старика.

— Но Томосетсу выжил, — опроверг Кёя.

— Только в мечтах Нибори.

Повисло молчание. Савада сказал, что хотел, а Кёя и вовсе говорить не желал. И день бы так и закончился, если бы не… густая листва дерева не моргнула — у Савады задёргался глаз.

«Он здесь…»

— Я пойду ещё немного похожу по музею с твоего позволения, — медленно попятился он назад, не теряя ветвь из виду. — Дай ещё хотя бы полчаса, — попросил он, поспешно скрываясь за дверью.

Реборн так и не появился. Зато, будучи всё время на стороже, Савада мыслил трезво, продолжая проникаться жизнью Нибори Ито. Это был хороший день.