Серотонин

Питер признавал, что в депрессии, признавал, что очень устал за последние три месяца. Вся эта гонка за преступниками и напряжённая учёба в школе вымотали его. Однако усугубило ситуацию ещё и то, что мальчику было не с кем поделиться своими переживаниями всё это время: тётя после его усыновления Старком переехала в другой штат, и её работа стала более высокооплачиваемой и не такой трудной, так что Мэй получила возможность наладить личную жизнь, и её телефон часто был отключён; к Лидсам приехали родственники, у которых сгорел дом, и Нэд был занят работой по дому и зевал на уроках, с трудом концентрируясь на словах учителей; а мистеру Старку пришлось улететь куда-то, когда его попросили – хотя нет, когда ему приказали найти и привести вдруг объявившегося Капитана с его людьми, и хотя самого Тони это не устраивало, он должен был подчиниться, так что связь с приёмным отцом все три месяца была плохой и часто обрывалась. И Паркер-Старк совершенно не знал, как выйти из своей депрессии.

Ему стало немного лучше лишь тогда, когда приёмный отец вернулся домой. Но уставший Старк едва держался на ногах и пил капли, чтобы успокоить нервы, так что в первый же вечер уснул на диване даже раньше Пита, лишь крепко прижимая его к себе, а в последующие дни надолго уходил ругаться с кем-то по фамилии Росс, и, хотя Паучок его не знал, он уже недолюбливал этого человека из-за того, каким разбитым приходил домой Тони.

И вот, лёжа на диване в гостиной и бесцельно пялясь на люстру, Питер думал, что каникулы у него будут просто ужасными. Он ведь даже не мог пойти и помочь Нэду, потому что Лидсы отказывались его, как они сами выразились, эксплуатировать. Заставить же себя выйти на патруль Паучок просто не мог, ему нужно было отдохнуть от вечных погонь и свистящих мимо пуль.

Двери открылись, и в комнату бодрой походкой вошёл Тони. Пит узнал это по шагам, научившись различать их, даже если Старк ходил с разной скоростью. Сильные руки приподняли ноги мальчика, диван прогнулся, и его колени очутились на чужих, а сверху на них легли тёплые руки.

– Как дела? – тихо спросил Паучок, не меняя положение головы.

– От нас отстали, признав наконец, что мы не специально их потеряли, так что я смог выспаться… Мне так жаль, малыш, я не думал, что всё это настолько затянется, – отец дотянулся до его пальцев руки и погладил их.

– Ты не виноват, – Питер наконец посмотрел на него.

Тони, продолжая гладить пальцы сына, внимательно всматривался в его лицо и через несколько минут сказал:

– Думаю, твою депрессию нужно решать научным способом.

Мальчик сел, кое-как удерживаясь от падения на спину, поскольку его колени всё ещё оставались на коленях Старка.

– Попробуем увеличить выработку серотонина: я буду обнимать тебя, а ты – пить горячий шоколад.

– Э-э-э-э… Как скажешь, пап.

Взъерошив волнистые волосы ребёнка, Тони ушёл делать напиток. Он бы умчался, но возраст уже не позволял носиться по дому, словно горному козлу, в конце концов у него была репутация.

Он вернулся уже через несколько минут, положив коктейльную трубочку в чашку, и сел на диван. Питер перебрался к нему на колени, намереваясь откинуться спиной на отца, но Старк перевернул его к себе лицом, подал кружку и устроил голову у сына на плече. Питер, уткнувшись лбом в его шею, получал порцию нежных объятий и медленно потягивал горячий шоколад из трубочки.

– Не-а, так не пойдёт, – через минуту ровно сел Паучок. – Так никакого удовольствия не получаешь.

– Как же быть? – смахнув упавшие на глаза ребёнка волосы, поинтересовался Тони.

– У меня есть свой способ.

Вытащив трубочку, мальчик залпом выпил горячий шоколад и прижался к отцу, крепко его обнимая. Тот ласково засмеялся и откуда-то достал салфетку.

– У тебя шоколадные усы, Паучонок, – стерев следы напитка, Тони поцеловал сына в лоб.

Ребёнок тихо засмеялся и ещё теснее прижался к нему.

– Похоже, наш эксперимент удался: горячий шоколад и объятия выработали много серотонина, – гладя его по голове, улыбнулся Старк.

Питер чуть отстранился и очень серьёзно посмотрел на него.

– Ты – мой серотонин, пап.