Из тени на стыке сырых двухэтажек — полуразваленного ист-эндского социального жилья — вынырнул человек.

Тусклый фонарный свет очертил контуры его тела. Это был юноша — коротко остриженный, тощий и долговязый, в темных беговых кроссовках и неброской городской одежде, опоясанной тактическими ремнями по туловищу и бедрам.

Взяв разбег, он оттолкнулся от асфальта, в прыжке схватился за прутья оконной решетки, подтянувшись, поставил ногу на трубу газопровода и рывком поднялся на второй этаж. По узкому карнизу юноша добрался до нужного оконного проёма и, окинув взглядом пустую кухню за мутным стеклом, снял с пояса нож, поддел остриём блокирующий затвор на слайдерном окне и провернул лезвие под углом, приподнимая створку на дюйм вверх. Просунув пальцы, обтянутые черной кожей перчаток, в образовавшуюся щель, он вдавил разбухшее от влаги дерево створки до упора вверх.

Обступающая его безветренная ночь пахла продуктами химической переработки из труб Эйс Кемикалс, жженым мусором из бочек греющихся бездомных, и, едва юноша пробрался внутрь помещения, мягко приземлившись на залитый липкими пятнами кафель, к запахам примешался тяжелый смрад плесневелых пищевых отходов и забившейся канализации. Невесомой походкой юноша направился вглубь квартиры — туда, где в кресле посреди гостиной, нацелив в сторону дверного проёма дробовик, незваного гостя уже поджидал немолодой мужчина с подёрнутым недельной щетиной лицом и бурыми гематомами от героиновых инъекций на дряблых руках.

      — Послал за мной, — мужчина разочарованно вздохнул и показательно щелкнул рычагом снятого предохранителя. Подобные ему перед спуском курка всегда чего-то ждали, быть может, знака свыше не делать неотвратимое, и пришедший по душу говорившего убийца пользовался преимуществом этих решающих секунд. — Ёбаную малолет…

Хриплая речь оборвалась запущенным точным движением в левую глазницу односторонне заточенным двенадцатидюймовым[1] скелетным танто[2] с усиленной гардой и обтянутой чёрным паракордом рукоятью. Перелетев через всю комнату, клинок вошёл на две трети обуха в череп мужчины, рассекая глазное яблоко и пробивая кость. Тело в кресле постепенно обмякло, выпуская дробовик из рук. Без прелюдий, перестрелки, криков, кровавых разводов на стенах и разлетевшегося по поверхностям мозгового вещества — юноша использовал эту технику для простых заказов.

Он подошёл к покойнику ближе, стараясь не принюхиваться — от царящего вокруг зловония к горлу подступало — уже жалел, что оставил противогаз в машине. Сорвав с шеи мужчины армейский жетон, убийца сунул его в карман джинсов, затем поднял дробовик с пола, переставляя в дальний угол помещения, вытащил нож из глазницы и направился в ванную. Там он включил в кране над треснувшей раковиной тонкой струёй воду и, не снимая кожаных перчаток, отмыл лезвие от крови и вытер с обеих сторон о штанину. Остановив взгляд на своём едва различимом отражении в грязном зеркале, юноша провел обухом ножа по короткому белоснежному ежику приятно хрустящих под металлом волос.

У его глаз цвета припорошенного снегом льда было пугающее выражение — казалось, глубоко под ними простиралась безмолвная бездна.

Сунув орудие обратно в петлю на поясе, убийца задержался на кухне, открутив резьбу на газовом шланге, ведущем в духовку, и выбрался обратно через оконный проём, закрывая за собой створку и герметизируя помещение.

В старых домах, подобных этому, в холодные осенние ночи барахлила проводка, перегруженная электронагревателями и чайниками, и оставалось дождаться от тридцати минут до нескольких часов, пока опустевшая квартира заполнится метаном в достаточной степени, чтобы искра в одной из потрескивающих ветхих розеток, спровоцированная новым скачком напряжения, повлекла выбивающую стекла и двери детонацию, пожар и посмертное оплавление трупа. Команду из ленивых готэмских детективов, патологоанатома и судмедэксперта вряд ли бы смутило отсутствие признаков отравления метаном у жертвы или характерные для ножевого ранения надсечки на костях черепа, и между открытием и закрытием дела о несчастном случае вследствие подрыва бытового газа не прошло бы и получаса.

Юноша ловко спрыгнул с отлива на землю — ножи на поясе глухо зазвенели при приземлении, — после чего пробрался спокойным шагом в тени домов к невзрачному черному седану людей заказчика.

      — Ты сегодня по-быстрому, — подмигнул ему Гофер[3], мужчина и вправду похожий на суслика, сидящий за рулём. Рядом с ним на переднем сидении развалился вонючий верзила в безразмерном пиджаке. Машина направилась в сторону одного из тех притонов, откуда каждый администратор мечтал выбиться в короли, если не города, то хотя бы района.

Кажется, верзила попытался криво пошутить про киллера, но тот не слушал, просовывая ладони в рукава оставленной им на заднем сидении седана безразмерной куртки без капюшона, скрывающей его противоестественную худобу. Внутренние карманы куртки привычно оттягивала газовая маска и несколько запасных клинков. Водитель прыснул верзиле в ответ, а затем посмотрел через плечо на юношу.

      — Фриц, а, вот ты как думаешь, почему Джимми выбрал именно тебя?

Киллер никак не отреагировал.

      — Да твою же, не пялься так, — ударил ладонями по торпеде[4] бугай, ежась от неотрывного взгляда бесцветных глаз в зеркале над лобовым стеклом. Юноша нехотя перевёл взгляд за окно, где мелькали замусоренные подворотни и находящие здание на здание трущобы, облезлые, подернутые ржавчиной билборды с политической агитацией и счастливыми семьями, рекламирующими недвижимость и новые бренды продуктов.

Американская, мать её, мечта.

Убийцу прозвали Фрицем — другие прозвища не прижились, а касаемо этого не возражал — за отдалённые немецкие корни, точёный профиль, словно сошедший с нацистских агитационных плакатов, звериную жестокость, сочетающуюся с нордической сдержанностью и неизменный атрибут — жуткий противогаз, что надевал, едва слышал слишком сильные запахи телесных жидкостей жертв или разлагающейся плоти. Он был немногословен, держался осторонь любых мафиозных войн и непреклонно следовал собственным принципам. Таких, как Фриц, именовали независимыми киллерами, они существовали вне социальных кругов — не так-то просто выжить в Готэме, не занимая ничьей стороны, — но их уважали и давали противоречивые, порой слишком опасные заказы. Фриц мог незаметным проникнуть в логово банды или вести даму в элегантном костюме на благотворительном вечере, чтобы после лёгкого флирта прикончить у всех на виду, но делал одинаково качественно работу, кого бы ни следовало устранить.

Задания напрямую от донов Марони и Фальконе или стервы Фиш Муни, на чьей территории жил последние месяцы, киллер старался не брать — по его убеждениям, на кого из мафии он бы не работал, рано или поздно кормил бы собой рыб в Готэм-ривер. Переубедить словами его не получалось ввиду отсутствия рычагов влияния: ни финансовой мотивации, ни друзей, семьи или беспорядочных связей, ни личного дела, компромата или банковских счетов у Фрица не было. Он не оставлял биологических следов, каждые несколько месяцев переезжал в новые квартиры, ловко ускользая от слежки и полиции, словно его вообще не существовало.

Прошло немало лет с тех пор, как его привезли в готэмский порт на грузовом судне в контейнере с еще двумя десятками детей для подонка, предшествующего Кукольнику — видимо, заказ пришелся на светлоглазых и светловолосых беспризорников из стран распавшихся Советов, преимущественно Прибалтики, с удобным выходом к морю. Фриц, носивший тогда еще настоящее имя, потерял счет дням в полной тьме и вони от немытых тел и испражнений, пока судно пересекало океан, выйдя из контейнера на свет совершенно другим человеком — да и человеком ли, оставалось спорным вопросом.

Во время длительной остановки в порту в окружении ослабших, дезориентированных, рыдающих и ничего не понимающих на английском детишек уже в столь юном возрасте рассудительный Фриц смог разобраться в происходящем, использовать припасённое оружие — ржавый металлический обломок с достаточно острым краем — и сбежать, вскрыв глотки попавшимся на пути восьми сотрудникам порта. Фрицу в некоторой степени повезло с матерью, помешавшейся на идее его обучения с малых лет английскому и немецкому языкам, чтобы смог уехать в светлое будущее из гетто[5], где родился. Его мать обслуживала преимущественно галантных иностранцев[6] в одном из элитных портовых борделей, и на закате карьеры лицо женщины исполосовал бутылочной розочкой в садистическом угаре сын местного чиновника, крышующий её сутенёра. С двумя десятками швов она потеряла рабочий вид и подсела на доступный дезоморфин[7], от которого заживо сгнила в трущобах на глазах у ничего не способного сделать ребёнка.

После её смерти Фриц впервые убил — выследил ублюдка и всадил двадцать раз нож со спины — по удару за каждый мамин шов, последующие три года проведя в постоянных бегах из интерната и на улице, пока однажды не очнулся после транквилизаторов в грузовом контейнере.

Готэм не слишком отличался от родины Фрица — воры, проститутки, дешевые наркотики, продажные полицейские, карательная психиатрия, разрушающие экологию предприятия, продажа детей в детдомах, держащие город преступные семьи — в своей природе они везде были одинаковыми. Мир за океаном оказался неожиданно привычным, и юноша продолжил на готэмских улицах то, что умел лучше всего — выживать.

Сначала его взяли под крыло местячковые банды: щуплый и умный парнишка, что легко влезал в вентиляционные шахты и узкие оконца в ванных или чердаках охраняемых коттеджей, а из скрепки мог сделать рабочую отмычку, стал для них золотым гусем, пока один раз не попался на месте кражи и не пришиб при человеке босса владельца квартиры, ловко метнув нож, попавшийся под руку, прямо в глаз. Почти сразу у юноши появились первые заказы на убийства, и Фриц быстро поднялся с самых низов от бездомного карманника до независимого наёмника, с чьими принципами негласно считалась мафия.

Что же, Готэм — город возможностей.

Шли годы, Фриц рос, бросок за броском клинка улучшал свои навыки, и, оставаясь достаточно тощим, чтобы пролазить через вентиляции и оконца, доступные по ширине от силы тринадцатилетке, брал самые разные заказы — в обшарпанных подворотнях и элитных районах, преимущественно на тихие убийства, слежку, фальсификацию и принудительную добычу информации или показательные расправы. Юноша знал, как работает полиция и манипулировал уликами, всячески запутывая ленивых копов, и этой услугой часто пользовались заказчики, чтобы наверняка пустить концы в воду. Наёмник научился качественно имитировать чужие стили и вырабатывать собственные, но никогда не переходил ту грань, что делала убийцу маньяком — не получал от насилия удовольствия. Хотя юноша мало от чего вообще получал удовольствие в меру практически нулевого эмоционального спектра.

И никто в целом городе даже не догадывался, что Фриц скрывает одну любопытную тайну.

Он был девушкой.

Всё началось незадолго до интерната закрытого типа, когда Фрицу сбрили волосы, чтобы избавиться от вшей — и к златокудрой светлоглазой малышке наконец перестали проявлять нездоровое внимание дружки-торчки матери. Так маленький обритый Фриц взрослел, и эта стратегия открыла перед ним много дверей в мире, где всю власть прибрали к рукам мужчины.

Живя под несуществующей личностью в чужой стране, Фриц пытался занять себя работой, бесконечными побегами и заметанием следов, сочетаемыми с компульсивными ритуалами гигиены. У него в запасе имелось еще несколько способов времяпровождения — постоянное самообразование, физические нагрузки на грани с истощением или проектирование оружия для личного арсенала, — впрочем, их киллер выбрал исключительно для улучшения рабочих навыков.

Но, что бы он не делал, год за годом пропасть под его рёбрами неумолимо разрасталась.

Отчитавшись заказчику, из притона Фриц вышел быстро, уворачиваясь от цепких рук проституток, каждая из которых была готова принять человека босса, но, зная характер киллера, они скорее просто дразнили его за показательно уважительное отношение, что в буднях шлюхи — атавизм. До получаса киллер плутал по подворотням незаметный для обычных глаз: запрыгивал на мусорные баки, взбирался на пожарные лестницы и крыши, оттуда спрыгивал обратно на землю и так раз за разом. Фриц изо дня в день повышал выносливость и мышечную силу, истязал голодом, уличным паркуром и работой с химикатами — и тогда его тело точно забывало, что в общем-то женское.

Когда юноша добрался до безликого трехэтажного многоквартирника и зашёл внутрь здания, то замер в полутьме лестничной клетки на несколько минут — проверял наличие хвоста, — после чего отворил сначала закрытые на два замка внешние бронированные двери, затем три замка на крепких внутренних. Наёмник вслушался в привычную тишину и в полутьме переступил одну из трёх растяжек, поставленных во всех дверных проёмах, кроме санузла.

Четырьмя годами ранее в его жизни появился напарник — темнокожий ветеран без глаза, что научил юношу оказывать себе первую помощь даже в случае пулевого в кишках, эффектно убивать и пытать, водить машину и главному — как не попасться копам. Наверняка он догадывался, что Фриц не тот, за кого себя выдает, но до смерти не проронил об этом ни слова. Контуженый ветеран нескольких правительственных операций, после которых обычным людям снились кошмары на долгие годы вперед, что помогает младшему товарищу — эта история звучала почти трогательно, но только Фриц и еще несколько людей во всём городе знали, что наёмник был клиническим социопатом и садистом.

Внутри у мужчины простиралась выжженная напалмом почва, и на ней обильно взрастали жажда крови, звериный нюх и вместе с тем гипертрофированно-опекающее отношение к тощему снежку — Фриц стал единственным, кого этот монстр не хотел прибить. А прибить он жаждал каждую живую душу — от младенца до доброй старушки в инвалидной коляске, и от массового геноцида ветерана останавливала только вероятность смертной казни, отмененной в штате только двумя годами позже его гибели, или одиночная камера в Блэкгейт, где убивать больше в таком количестве, как на свободе, он бы уже не смог. Зачастую мужчина работал грязновато из-за эмоциональной несдержанности, а раньше и подавно выкладывал свои инициалы из расчлененных тел, пока за него слишком плотно не взялась полиция, потому Фриц в их тандеме занимался уборкой трупов, подтасовкой улик, добычей информации, инсценировками и заметанием следов. Но, если бы не напарник, то юноша ни за что не прожил столько лет на свободе.

Когда Фриц остался один, то по привычке ставил растяжки и продолжал существовать вне системы — как научил его напарник. Прийти по душу наёмника могли в любой момент, и он никогда, ни на мгновение не ослаблял бдительности.

Цепкие клешни готэмской мафии или судебной системы однажды сошлись бы на его горле, но до тех пор Фриц продолжал свой бег.

Разувшись, юноша направился в спальню. Настольная лампа, что он никогда не выключал, тускло освещала полупустую комнату с облупившимся паркетом, но натертым до блеска. Над столом — единственным предметом мебели, кроме шкафа, кровати и стула — разворачивалось полотно из снимков и заметок, в центре висела фотография девушки — один из недавних долгосрочных заказов.

Не снимая перчаток, Фриц грохнулся на стул, откинулся назад и достал из кармана пачку сигарет. За окном зардело небо — над грязным городом поднимался кровавый рассвет. Он сунул сигарету в зубы и подкурил, упоительно затянувшись, затем вытащил из кармана жетон с шеи убитого и рассмотрел гравировку в свете лампы. Фриц снимал мелкие аксессуары со своих жертв в качестве трофеев и складывал в картонную коробку внутри стола, дна которой давно не было видно за сорванными с мертвецов кольцами, часами, браслетами, цепочками и иными нательными вещицами — еще один ритуал, перенятый у напарника, не несущий никакого глубинного смысла, кроме преемничества. Цепко сжав сигарету зубами, киллер открыл ящик стола и отправил жетон к остальным трофеям.

Эта коробка, полная компромата на десяток пожизненных — на электрическом стуле уже за такое бы не поджарили — была одним из немногих мест в его жизни, где царил полный хаос.

Пепел с тлеющего края сигареты упал на штанину, проделав несколько заметных дырочек, и юноша проматерился по-русски, отрусив штанину — пришлось бы покупать новые. Впрочем, достаточно быстро все его вещи, сколько их не стирай, пропитывались невымываемым запахом крови и внутренностей, рвались, резались о клинки, и раз в несколько недель Фриц обновлял немногочисленный гардероб. Исключением служили перчатки — вторая кожа — их он всегда занашивал до первых дыр.

Когда телефон на столе неожиданно завибрировал, по спине юноши прошёл неприятный холодок. Фриц не брал мобильный на задания, пропустив за время отсутствия несколько вызовов, и последним ему названивал сегодняшний постоянный заказчик — сутенёр и наркоторговец Джимми — нервный, но крайне амбициозный малый с несколько извращенной фантазией, работающий под каблуком Фиш Муни. Он обеспечивал юноше убедительные алиби на бартерной основе, а Фриц трусил для него зарвавшихся барыг, должников или мудаков, подпортивших его мальчиков и девочек — как в случае с сегодняшней жертвой.

      — Слушай, Фриц. Вечером ты едешь в клуб, — киллер сразу понял, о каком именно клубе говорит Джимми.

Наёмник бегло перебирал в голове варианты, как избежать визита к чёртовой Фиш Муни, пока не услышал важное уточнение от сутенёра:

      — Или нам придётся тебя везти на пирс, братан.

Все эти годы Фриц опасался Фиш Муни не без причины, и ничего хорошего их встреча под недвусмысленными угрозами не сулила. Женщины, что так высоко забирались, непременно были опасны — если они не могли что-то присвоить, то просто уничтожали. Фриц понимал, что стоит сделать показательный шаг навстречу, но только для того, чтобы вовремя всадить в неё клинок, выиграть время на побег, оценив намерения своего врага или договориться на выгодных для себя условиях.

Положив трубку, он разделся, сложил вещи стопочкой на стул и, подавляя желание проваляться час, сдирая с кожи тухлое уличное послевкусие — времени на гигиену не оставалось — погрузился в хрустящую чистоту постели. Он надеялся наконец выспаться перед встречей с владелицей одноименного ночного клуба — Фиш — и продумать пути отступления, но вместо этого проспал всего два часа, подскочив от звонка заказчика по делу, висящему на стене. Юноша еще не доработал план, и ему пришлось бы, скрипя зубами, импровизировать на месте. Фриц не любил такие дни — не успев начаться, они оказывались безвозвратно испорчены.

Наёмник наспех собрался и отправился на несколько взломов с проникновением и подбрасыванием будущих улик, запив по дороге головную боль аспирином с капучино. Даже самый кропотливый коп не распознал бы такой хитросплетенной лжи: Фриц переписал репутацию абсолютно чистого человека прямо у него за спиной, манипулируя документами и личными вещами, подспудно наживая несуществующих врагов, мотив для убийства и превентивно отводя подозрения от заинтересованной в смерти стороны. В Готэме не существовало правосудия, но водились комиссары по типу Лоуба, что заставили бы за грязные делишки заплатить в десятки, в сотни раз больше, чем брал за свои скромные услуги Фриц, обрубая эту вероятность на корню.

По завершении работы юноша направился в ночной клуб с узнаваемой вывеской — неоновым рыбным скелетом, — где он никогда не хотел по доброй воле появляться.

Переступая порог, Фриц бегло осмотрелся: вероятно, на эту гротескную роскошь и велись готэмские преступники — вокруг царило живое олицетворение жизни, которую они никогда не могли заполучить насовсем, но за которой отчаянно гнались и за которую умирали. Темнокожая львица Фиш Муни лениво смотрела на развратных кабаре на сцене, развалившись в кресле, рядом с ней стоял бледнолицый черноволосый парень в старомодном фраке, чуть сгорбившийся и с налипшей на лоб мокрой челкой, подливая женщине вино.

      — Чем могу вам помочь, — жеманно обратился парень к киллеру с места, скорчив губы в улыбке, когда Фриц остановился в полутора метрах от Муни. Юноша окинул обратившегося к нему привычным взглядом, и тот отшатнулся назад — гримаса дружелюбия мгновенно сошла с лица, уступая настороженности. Владелица клуба пригласила гостя за стол, демонстративно подав для поцелуя руку, и Фриц в соответствии с этикетом взял её, едва коснувшись губами и не отводя взгляда. Женщина одёрнула ладонь резко, демонстративно — ей не нравилось, когда на неё так смотрят.

Не на как правую руку главы готэмской мафии, не как на роковую женщину, не как на ту, кто собирается тебя убить.

А как на мясо на скотобойне.

      — Здравствуйте, госпожа Муни, — стал заметен акцент, который Фриц скрывал за немногословностью. У него оказался сиплый, прокуренный голос, по которому невозможно наверняка определить, девушка он или юноша. Говорил убийца холодно, чеканя слова, но очень вежливо, что абсолютно шло вразрез с выражением глаз.

      — Здравствуй, Фриц, — с упором на прозвище сказала Муни. Женщина оценивала гостя — это была их первая встреча с глазу на глаз — и под этим властным взглядом любой начинал нервно ёрзать. Фриц выдержал его, ни единый мускул на лице не дрогнул.

Парень во фраке украдкой поглядывал на юношу — уже раньше не единожды слышал это прозвище, но не мог представить, что, судя по безбородому моложавому лицу, столь интересный Муни объект оказался ещё не прошедшим порог полного совершеннолетия[8] подростком. И не каким-то беспризорником, а весьма на фоне уличных хулиганов или нэрроузовских воришек опрятно одетым юношей, пахнущим качественными сигаретами, легкой отдушкой мужского дезодоранта и чего-то химического. От него исходило ощущение не по возрасту уверенной, опасной силы, что сдерживалась только доброй волей и трезвым разумом.

      — Госпожа Муни, кого и что бы вы мне не заказали, я должен предупредить, — женщина остановила Фрица резким жестом. В ответ на грубость на лице юноши по-прежнему ничего не изменилось, а затем он весьма дерзко продолжил. — Мне перечислить правила?

      — Наслышана. Ничего против твоих правил, так что пойдем. Повеселимся, — Муни встала, поправляя вульгарное дизайнерское платье с металлическими вставками, и направилась к черному входу, властно подхватывая Фрица под руку. — Мальчик! — окликнула она парня во фраке, и тот неуклюже последовал за ними, едва поспевая. Его заплетающиеся шаги в остроносых туфлях — правая нога заметно хромала, как от старой травмы — глухо разлетались по мраморному полу.

Фрица раздражал этот звук. Он подумал, что ломать ноги хреново — будь у него такая походка, попался бы на первом деле.

      — Освальд, — зло прошипел парень под нос в ответ, и Фриц оказался единственным, кто его услышал.

Наёмник, владелица клуба и её хромоногий шестерка, подхвативший у дверей зонт, вышли во внутренний двор клуба, где вышибалы держали потного и грязного крысёныша — видимо, одного из должников Муни. Парень во фраке мгновенно раскрыл зонт, прикрывая укладку Фиш от осенней мороси. Женщина указала Фрицу на жертву, и до ноздрей юноши сразу донёсся застарелый кислый запах крови и мочи, столь невыносимый, что руки рефлекторно потянулись ко внутреннему карману куртки. Убийца вытянул оттуда черный противогаз с внешним боковым угольным фильтром, сквозь который не долетали вообще никакие запахи, только прохладная химическая свежесть, и одним за годы отточенным движением надел на голову.

      — Говорят, у тебя очень острые ножи. Хочу, чтобы ты показал, насколько. Не жалей крови. Считай, что я заказала вот этого парня.

Фриц, помедлив — оценивал, стоит демонстрировать Муни свою последнюю технику или нет, — протянул ладонь.

      — Я работаю по предоплате.

Фиш, не считая, со звучным шлепком положила в нее, скомкав, стопку стодолларовых купюр, вытащенных из недр платья. Юноша, тоже не считая, сунул их в карман джинсов под жадный взгляд Освальда и отступил на несколько шагов назад. Противогаз сидел на черепе Фрица как влитой, свет от уличных фонарей мерцал на круглых стеклах очков, превращая их в равнодушно горящие блюдца. Голос сквозь маску искажался, отдавая могильным холодом, а на выдохе из фильтра доносился угрожающий шум.

Фриц снял куртку, отложив на условно-чистый бетонный парапет, и Освальд, ближе остальных стоящий к юноше, приподнял брови, заметив, сколько поверх водолазки на иссушенном, диспропорционально тонком при высоком росте теле скрывалось оружия.

      — Растяните ему руки, — обратился он к амбалам, и те подняли тело, держа за плечи и локти. Крысёныш поджимал скрещенные ноги над землей — почти как Христос на распятии.

Выглядело происходящее жутко.

Хотят шоу, значит, будет шоу.

За последний год Фриц доработал одну из подсмотренных у азиатских наёмников из Чайна-таун техник: очередями из обеих рук запускал одновременно по два клинка, в полёте пересекающихся клином и срезающих конечность, подобно ножницам. Для этого, бесспорно, нужна была колоссальная сила и хирургическая точность, какие как раз имелись у Фрица, лишь обманчиво на первый взгляд хрупкого. Поначалу ему удавалось только надсечь сухожилия, и Фриц долго работал над собственным дизайном клинков и его эргономикой, спустя десятки неудачных версий разработав идеальную, полукруглую форму ножей разной длины из чернённой стали, удобно висящих в незаметных обычному глазу петлях и карманах на ремнях поверх корпуса под верхней одеждой.

Руки — от плеча до локтя, лучевая часть и кисти, затем ноги — ступни, голени, бедра, и, наконец, голова, отделенные от туловища, на мгновение замерев, осыпались на асфальт в фонтане кровавых брызг, заливших лица и костюмы амбалов, опасливо отшатнувшихся. Примерно десять секунд Фрицу понадобилось, чтобы в несколько бросков расчленить заживо тело, в финале действа срубив голову. На первый взгляд, он сильно рисковал задеть людей Муни, но после рассечения конечности движение клинков полностью останавливалось и те просто опадали вместе с плотью. Здоровякам ничего не угрожало, но припугнул их наёмник сильно — такое действо они точно видели впервые.

Последним в голову, уже опадающую на землю, воткнулся нож с паракордовой рукоятью, прямо в центр переносицы ровно по линии бровей.

Следом за конечностями со звоном грохнулись клинки. К ногам Фиш подкатилась голова, и женщина подняла её за воткнутую в лоб рукоять ножа.

      — Уберите, — отдала приказ своим шестеркам женщина, с неприкрытым удовлетворением разглядывая ровный кровоточащий срез на шее.

Амбалы второпях собрали конечности в мусорные пакеты, а мальчик-зонтик с промокшей под дождем челкой и покрасневшим от сырости крючковатым носом взирал на Фрица с неутихающим садистическим восторгом, также подметив, как юноша ловко надел и застегнул на ходу куртку, а затем с какой-то почти акробатической гибкостью наклонился и поднял с асфальта слетевшие с отсеченной кисти крысёныша часы, спрятав их в карман.

      — Говорят, ты можешь сымитировать любой стиль? — воодушевленно спросила Муни, бросая голову в руки одного из здоровяков. Фриц ловко вытащил из неё свой клинок.

      — Да, если показать предыдущий труп.

      — Парень, работай на меня постоянно. Скоро всё изменится, и ты можешь получить всё, что захочешь.

Фриц подобрал остальные клинки с асфальта, держа на вытянутых ладонях в перчатках, и протяжно посмотрел в глаза женщине из-под стекол на маске противогаза.

      — Мне нужна раковина, — кратко ответил он.

Скорее всего, женщина могла действовать более радикально в следующие минуты, и юноше хотелось довести её до крайней точки, потянув время, пока Муни не перейдет к реальным угрозам и демонстрации силы — своей безучастностью он всегда выуживал из людей их истинные мотивы.

      — Пингвин, — скомандовала Муни Освальду. Её голос подрагивал от ярости. — Проведи гостя.

«Зонтик» натянул вежливую улыбку.

      — Сюда, сэр.

Освальд проводил Фрица в уборную и задержался в дверях, заслонив их собой с внутренней стороны и объективно стоя у юноши над душой, пока тот мыл первым лезвие метательного клинка с паракордовой рукоятью под тонкой струйкой воды над раковиной. Шнур на ней был работой напарника, последней памятью о единственном человеке, который так долго находился рядом, и этот нож киллер всегда отмывал первым.

      — Позвольте вопрос. Этот нож вам особенно дорог? — вкрадчиво поинтересовался Пингвин.

Фриц не ответил.

Отмыв остальные ножи, он разложил их на бумажных полотенцах, просушивая, затем стащил свободной рукой противогаз, пряча его обратно во внутренний карман куртки. Лицо под газовой маской покраснело в частях, где к коже прилегали ребра жесткости. Когда-то у юноши проскакивали мысли вообще его не снимать — в своей трущобной части Готэм так сильно смердел, что перехватывало дыхание хуже, чем при уборке недельного трупа, — но так Фриц, ничем в обычное время не выделяющийся из толпы горожан, стал бы слишком узнаваем.

Люди всегда стремились узнать, чьё лицо и тайна кроется под маской — это завещал убийце в противогазе еще напарник, — потому куда эффективней было скрываться у всех на виду.

Мальчик-зонтик не сводил взгляда с Фрица: опытный лжец — а Освальд Кобблпот им, несомненно, всегда был, уже строя за спиной у своей хозяйки гнусные схемы — видел лжеца, пусть еще не давал себе отчета в том, что именно среди ритуалов или поведения юноши выбивалось из общей картины. Рассуждающий же в этот момент, как поступить с владелицей клуба Фриц даже не догадывался, что жадность этой властной женщины не сопоставима с жадностью Пингвина.

      — Мисс Муни бывает настойчивой, даже слишком. Но, сэр Фриц, — Освальд вскинул указательный палец, словив на себе ледяной взгляд, только в этот раз спокойно его выдержав. — Что бы не предлагала мисс Муни… Быть может, есть то, чего вы по-настоящему хотите, допустим, не от неё? — его голос звучал слишком вкрадчиво, как для неуклюжего мальчика на побегушках, преданного хозяйке, и Фриц мгновенно понял, что парень не так прост.

      — Освальд, — ровно обратился к нему убийца, и парень вздрогнул.

Было нечто занимательное в том, как Фриц, относящийся одинакового равнодушно ко всем живым и мёртвым, кроме матери и напарника, даже жертв во время пыток звал «госпожа» и «мистер», в редком общении избегая прозвищ, если знал настоящее имя. Пингвин, что получал к себе на службе у Муни не больше уважения, чем расчлененный пятью минутами назад крысёныш, мог по пальцам руки пересчитать людей, зовущих его по имени вместо уничижительных прозвищ, и ненадолго ощутил себя так, словно ему, опущенному в воду головой, наконец дали хорошенько вдохнуть кислорода.

Наёмник рассортировал клинки по петлям и карманам, нервно вытер бумажными полотенцами место, где сушил их, аккуратно свернул мокрую бумагу в прямоугольники и только после выбросил. Затем юноша сократил дистанцию между ним и Пингвином почти до полуметра, пристально посмотрев парню в глаза сверху вниз — тот был ниже ростом почти на ладонь — и склонился, открыто принюхавшись. В ноздри ударило узнаваемым сочетанием запахов: старой и свежей кровью, потом, каким-то слишком зрелым табачным парфюмом совсем мальчику-зонтику ни к лицу и старым домом с плохой канализацией и пыльным интерьером — одежда в таких местах непременно пропитывалась характерными нотками.

Освальд нервно сглотнул, понимая, что произошло.

      — Я хочу пройти, — игнорируя провокационный вопрос, ответил Фриц, и парню оставалось с растерянным видом открыть двери, выпуская убийцу.

Фриц уединился за столиком с Муни, крутя меж пальцами записку с информацией о новом заказе — не считая игры мускулами, то основной целью сегодняшнего визита. Судя по тому, что Фиш не обратилась к людям своего покровителя, женщина промышляла чем-то в обход главы мафии и нуждалась в помощи настолько, что готова была угрожать наёмнику — а до такого ни Марони, ни Фальконе не опускались, уважая его право выбора не принимать ни заказ, ни сторону.

Пингвин подошёл с кувшином, подливая сначала Муни, затем гостю в пустой бокал вино. Фриц решительно отодвинул бокал за ножку в сторону — не слишком любил алкоголь и не горел желанием проснуться после подсыпанных в выпивку транквилизаторов в полной власти этой стервы, — и сунул в зубы сигарету, подкурив. Женщина отогнала шестерку, чтобы не мешался под ногами, и продолжила беседу. Стоя за барной стойкой, парень во фраке поглядывал на собеседников, натирая бокалы и вслушиваясь в разговор о деталях задания, что весьма скоро закончился.

На прощание поцеловав женщине руку чуть более бережно, чем в первый раз, но так и не сменив будоражащего взгляда — Муни еще не знала, что иначе смотреть юноша просто не умел — Фриц вышел из бара, и двери громко захлопнулись у него за спиной.

Наёмник выбросил окурок и долго вдыхал влажный ночной воздух, устремляя взгляд вверх — туда, где за перекрытым плотными облаками небесным сводом зиял безмолвный космос. Фриц думал, насколько прекрасно свечение сонм умирающих звезд — точно таких же, как в детстве над трущобами.

В конце концов, небо было над всеми одно.

И над ним, и над его следующей жертвой, и над Муни, что планировала хорошо подпортить Фрица за наглость, пока не увидела, на что способны его клинки.

      — Выскочка, — скривилась Фиш, отпивая из бокала. Женщине чертовски хотелось разбить стекло о голову Освальда. — Нужно будет или взять его в оборот, или убрать.

      — Абсолютно верно, — улыбнулся Освальд, но не ей.

Он думал только о том, как долго Фриц продержится, ведь враг моего врага — друг.