Освальд Кобблпот видел разные жилища — обставленные затертым антиквариатом и пыльным кружевом квартирки, как у его матушки, или резным палисандровым гарнитуром и каррарским мрамором двухсотлетние особняки в материковой части города, — но в каждом из них неизменно сохранялось дыхание истории, оттиск проведенного в стенах времени. Квартира, арендуемая Фрицем, походила скорее на постепенно разъедаемый энтропией, никем не используемый гостиничный номер, в котором исключительно по старой памяти поддерживали чистоту.  

Потратив несколько дней на поиск логова заинтересовавшего его киллера, Пингвин довольно потирал пальцами ручку на бронированной входной двери в многоквартирнике, расположенном в одном из самых спокойных кварталов южного Ист-Энда на границе с Нэрроуз[9] — периферии между умеренной и полной нищетой, — на первый взгляд, лучшему из мест, чтобы затеряться среди разных социальных слоёв. 

Пингвин давал себе отчет о рисках еще на этапе выуживания слухов о друзьях, товарищах или недоброжелателях Фрица от местных информаторов — впрочем, безуспешных, — но интерес к человеку, противопоставляющему себя текущей мафии, открыто демонстрирующему отношение к Фиш и назвавшему его по имени, оказался превыше опасений. Идея влезть туда, где точно найдется нечто стоящее о киллере, пришла к нему неожиданно. А следом за ней и осознание, каким способом достать адрес.

Фрица выдавала репутация патологического брюзги, и подобный ему чистоплюй и параноик не стал бы жить в заброшенных кварталах или дешевых трущобах, где канализация работает через раз, а за каждым шагом взирают слишком любопытные соседи, карманники и зоркие, зачастую кормящиеся за счет попрошайничества и предоставления слухов полиции и мафии бездомные. А, значит, он снимал нормальное по меркам мелких преступников жильё, и под эти параметры среди возможных связей идеально подходил анонимный риелтор. Кобблпот вышел на нужного человека и прижал неприятным фактом о прикарманивании процента с выручки, пообещав хранить молчание перед держащей под контролем этот район Фиш взамен на адрес парня в противогазе. 

С третьей попытки вскрыв отмычками наружные и внутренние двери, Освальд наткнулся на растяжку, едва не подорвавшись еще на пороге. Он знал, что от Фрица можно ожидать подобного, услышав в обрывочном диалоге Муни с одним из её помощников про прошлого напарника киллера, ныне покойного, устроившего несколько подрывов в собственных ночлежках таким же образом.

Напарник — единственный, с кем Фриц работал в паре почти год, кому, быть может, говорил о своих целях и желаниях, безоговорочно доверял. В то время как крутые парни объединялись с крутыми парнями в банды, киллер с внешностью подростка выбрал одноглазого контуженого черного ветерана — эта история и вправду звучала абсурдно.

Впрочем, у Освальда вообще никогда не было ни напарника, ни друга, находящегося рядом бескорыстно. В мире амбициозного лакея с зонтом на побегушках у властной стервы всё покупалось, стоило лишь назвать правильную цену, и ему хотелось как можно скорее узнать, сколько стоит Фриц. Вскоре Пингвину понадобились бы проверенные, заинтересованные в переменах и сотрудничестве люди, еще не успевшие втянуться в семьи донов. Его люди. 

В квартире Кобблпот наконец понял, что за запах исходил от Фрица — от отдушки бытового моющего средства, которым насквозь пропахли поверхности, и примешивающегося к ней никотинового шлейфа болезненно защипало в носу. Он первым делом заглянул в ванную, где лежал комплект гигиенических принадлежностей на одного, в шкафчике за зеркалом без единого пятна известнякового налёта или зубной пасты стоял идеальный порядок, кафель и сантехника блестели чистотой. Кухня тоже пустовала, не нашлось даже мусорного ведра, и помещение, вероятно, использовалось исключительно в качестве курилки — здесь никотиновый запах сильнее всего въедался в стены.

Оттуда Освальд направился в спальню и одновременно рабочий кабинет киллера, пропустив неприметную кладовую, где Фриц хранил большую часть арсенала — холодное и огнестрельное оружие, удавки, инструмент для взлома, гранаты, сменные фильтры для противогаза и другие орудия своего криминального труда. 

Осторожно переступив через еще одну растяжку, что было проблематично при старой травме колена, Кобблпот бегло окинул взглядом помещение, подошёл к кровати, аккуратно заправленной, и приподнял край пододеяльника, принюхавшись. Постель — хрустящая, чистая — едва уловимо пахла исключительно телом владельца и кондиционером для белья. Освальд смущенно заправил всё, как было, искреннее надеясь, что этого весьма постыдного действа никто не увидел. С трудом склонившись на коленях и заглянув под кровать, он обнаружил футляр с армейской тактической винтовкой, давно не использованной — вероятно, принадлежавшей покойному напарнику.

Поднявшись с пола, Кобблпот подошёл к столу и рассмотрел информационное полотно на стене. Система, по которой Фриц вёл подобные заказы, ни о чем Освальду не говорила, но каждый снимок и каждый цветной стикер до нервного тика, слишком симметрично относительно друг друга прикреплялся. 

Приоткрыв нижний ящик стола, он увидел коробку с трофеями и потянулся к ним пальцами, но одернул руку, заметив на половине вещей пленку запекшейся крови — перед ним находилась сокровищница убийцы, где царил полный и нехарактерный для окружения хаос. Освальд не стал переходить негласную черту, приступив к осмотру следующих ящиков. Там лежал рассортированный инструмент для ухода за ножами, старые поврежденные метательные клинки без гравировки или серийных номеров и канцелярия. 

Пингвин перебрал бумаги — большую часть составляли с инженерной точностью прочерченные макеты ножей, кроме них нашлось несколько десятков менее детализированных черновиков моделей с пометками на незнакомом языке. Фриц любил хорошее оружие на заказ, а хорошее — значит, придуманное им, — и это было необычным хобби для парня с улиц, вероятно, даже без профильного инженерного или хотя бы среднего школьного образования. 

На поверхностях не нашлось ни памятных фотографий, ни милых безделушек, ни брошенных носков или случайно упавшей со спинки стула кофты, ни какой-нибудь дурацкой чашки с недопитым кофе и прочих вещей, создающих ощущение домашнего уюта, ни дневника и важных записей, выдающих тайны личности — только обезличенный порядок, от которого спустя пять минут нахождения в квартире становилось дурно. 

Даже информация о разработке арсенала Фрицем лично ни на что не влияла. Аскет, живущий ритуалами, и одиночка, не водящий гостей или сексуальных партнёров, судя по отсутствию следов в ванной и чужих запахов на постели, — в конечном счете все эти малозначительные факты можно было узнать, если недолго пообщаться с юношей или послушать слухи о нём, не рискуя с проникновением в квартиру. 

Освальд ощутил укол разочарования, как вдруг его взгляд зацепился за нечто странное на столешнице — набор потрепанных переплётов без ценников, видимо, купленных с рук на раскладках: англоязычные основы экономики и краткое пособие по криминалистике, Ницше на немецком и четвертый том на кириллице. Кобблпот сосредоточенно рассмотрел «Философию свободы»[10] — именно этот предмет разрушал общую гармонию, а затем он вспомнил незнакомый текст на чертежах и наконец понял, что именно упустил из виду при первой встрече.

Фриц говорил с акцентом, и никто не сомневался в немецких корнях киллера, породивших его прозвище, но похожий говор Кобблпот уже слышал из уст русского эмигранта Грегора Касьянова — одного из подручных Фальконе, или Николая — тайного любовника Фиш Муни, и его невозможно было спутать с немецким. Вероятная связь Фрица с русской мафией настораживала, и, если она действительно была, и Фиш уже копала в этом направлении, найдя слабое место и вынудив наёмника встать на её сторону, Освальду стоило поторопиться с деловым предложением киллеру. Он намеревался обыграть Муни во всём. 

Занервничав, Пингвин вернул бумаги на место, задвинул ящики и поправил предметы на поверхностях, словно здесь и не появлялся — по крайней мере, ему так показалось. И, будь на месте Фрица другой, то не заметил бы асимметрии стопки книг относительно углов столешницы, сдвинутого на сантиметр края пододеяльника, недостаточно плотно прикрытой двери в ванную и других деталей, доступных только зоркому глазу наёмника, что во всех подробностях запоминал и хранил годами в голове массивы зачастую бесполезной визуальной информации.

Закрыв за собой замки отмычкой, Кобблпот проверил лестничную клетку и вышел на оживленную улицу, нервно оглядываясь по сторонам. Нетронутыми оставался еще вещевой шкаф и оружейная, но увиденного на столе хватало для дальнейших действий. У Пингвина оставалось слишком мало времени, и он был так взбудоражен, обдумывая ближайшее будущее и способы провести Фиш, что даже не заметил через дорогу у трейлера с бургерами и кофе знакомое лицо.

Фриц опирался спиной о стену здания, вытянув изящные длинные ноги в новых облегающих темных джинсах со множеством карманов, и наслаждался обедом. Из кармана его куртки торчал свёрток газеты с крохотной статьей-упоминанием на предпоследней странице о взрыве бытового газа, что киллер устроил в убежище перешедшего Джимми дорогу наркомана. 

Юноша неотрывно смотрел на Освальда и размерено жевал рыбный бургер, запивая второсортным капучино. 

В конце концов, в его упорядоченной жизни всегда находилось место для невинного хаоса: намеренного беспорядка в трофеях или вредного питания. И, чем вреднее оказывалась пища, тем больше нравилась Фрицу. В этом трейлере фастфуд любого другого готэмского жителя довёл бы до гастрита за неделю, но киллер с пищевыми привычками беспризорника питался здесь уже третий месяц со дня, когда переехал, и у него ни разу не скрутило живот. 

Славный толстяк-продавец с сальными длинными волосами звал киллера добродушно чуваком, твердя о видеоиграх и комиксовых вселенных, пока Фриц с отстраненным выражением трапезничал, рассуждая, как избавиться от следующего трупа, а в особо хорошем расположении духа даже участливо ему кивал. Толстяк всегда добавлял на одну рыбную котлету больше, как для постоянного и любимого клиента, желал хорошего дня и обслуживал вне очереди, если юноша слишком спешил.

Фриц ценил подобное исключительное обращение, которого больше никто, кроме него не удостаивался — по природе он был крайне горделив, пусть не признавал этого открыто в контексте идей анархизма и социального равенства, заложенных и выращенных напарником. Именно по причине особенного отношения Фриц до самого конца оставался с мужчиной, хотя предпочитал работать один и ни с кем не сближаться. 

Напарник мог сотни раз свернуть тонкую шею Фрица одной рукой или неслучайно прирезать во время их тренировок, как делал с каждым, кто находился рядом достаточно долго, чтобы столкнуться с его жаждущими плоти и крови демонами. Он предательски стрелял в затылок и расчленял боевых товарищей, некогда прикрывающих спину, а после боснийской войны ритуально сжег живьём прежнюю семью, заперев их в ванной, — хищный голод прогрессировал в нём прямо пропорционально привязанности. Но вместо того, чтобы подвергнуть Фрица той же участи, что и остальных, мужчина передал снежку все свои знания, заботился о нём и убивал за него. 

Когда до киллера дошло известие о смерти пропавшего на одиночном задании напарника, то постепенно он выследил и исполнителей, и заказчика, и их семьи, подстраивая смерть за смертью так, что все уверовали в случайность сокрушительного круговорота траурных событий. В этой погоне юноша даже нарушил принцип о неприкосновенности малолетних и беременных. Фриц оправдывал беспощадную череду убийств тем, что выполнял последнюю волю напарника, потому что не мог признать простой правды. 

Внутри него сквозь слои металла, бетона и звукоизоляции доносились крики, беззащитные детские кулаки отчаянно били о гермодверь бункера, в котором он то ли запер свою прежнюю личность, то ли дал ей самой себя запереть. После смерти напарника почти год этот стук не прекращался, а затем обратился такой жгучей пустотой, что Фриц не мог ни сосредоточиться, ни работать — все его мысли возвращались к этому ощущению, словно внутри проделали дыру, и ветер со свистом скользил по её краям, чем ту не затыкай. 

Он любил своего напарника, но так этого и не понял. 

Но даже с этим ощущением Фриц научился продолжать жить, опираясь на непреклонные принципы и надеясь найти хоть какой-то разумный смысл в дальнейшем существовании. Соблазн дать себе умереть был велик, но, помимо в ненормальной степени развитого инстинкта выживания, внутри Фрица никак не иссякала болезненная надежда. 

Что он обязательно поймёт, ради чего прошёл весь этот путь. 

Что все сокрытые смыслы сойдутся в единой координате. 

Что он станет по-настоящему свободным.

Фриц в нужной пропорции сочетал в себе и практический склад ума, и склонность к длительным размышлениям о природе и смысле вещей, — но об этой черте не знал никто, даже напарник, поскольку юношу тяжело было разговорить, и монологи он непрерывно вёл в голове. Тот философ, чьи труды лежали у киллера на столе, нравился Фрицу больше прочих, ведь рассуждал о людях и о понятиях, что были близки наёмнику — в особенности, свободе и её видах. 

Первичной считалась произвольная свобода, выбор делать добро или зло. 

Вторичным выступал моральный долг. 

Последней была свобода, проникающаяся любовью к богу, что существовала в каждом одновременно.

Хотя этого бога в себе Фриц никогда не мог познать — с его утилитарным мышлением любая духовность разбивалась о прагматичность, — киллеру нравилась утопическая идея о том, что высшие силы безучастны, что ничего не предопределено, что нет никакого злого рока, но есть право выбора — а для него оно помимо гордости было важнее всего на свете. В подобные постулаты и вправду хотелось поверить, пусть истинная философия готэмских улиц доказывала обратное. 

Отпивая дрянной кофе из бумажного стаканчика, Фриц ставил на то, подорвется на одной из растяжек незваный гость или нет. 

Не подорвался.

Фриц заметил Освальда сразу, когда тот в весьма выделяющемся из толпы костюме входил в здание, пока киллер обедал и даже не предполагал, что хромой безумец всерьёз сунется в его логово посреди дня. Дожевывая, юноша рассуждал о смене риелтора и переезде. Он сразу понял, как Освальд вышел на него, но не испытал злости или раздражения, какие бывали при немногочисленных стычках с мафией, скорее странный азарт — наконец, впервые за долгое время появился человек, способный смотреть в суть, и вправду не настолько бесхитростный и глупый, каким пытался показаться со стороны. 

Наёмник в некоторой степени даже зауважал Кобблпота за проницательность и находчивость, а потому не стал в этот раз убивать. 

Сложив обертку от бургера в аккуратный квадратик и следом за опустевшим кофейным стаканчиком, не глядя, метнув ровно в центр переполненного мусорника у трейлера, Фриц достал из кармана несколько стодолларовых купюр и вложил в руку толстяка. 

      — Это за дополнительные котлеты, — Фриц неловко похлопал продавца по плечу под недоумевающий взгляд и направился в сторону дома, не оглядываясь. Он никогда больше сюда бы не вернулся, а оставаться должным не любил. 

Квартира встретила Фрица чужим запахом, а замочные скважины на дверях характерными для отмычек царапинами. Даже если наёмник не заметил бы Освальда на улице, то точно рассмотрел бы шероховатости на металле и распознал смесь взрослого парфюма, крови и пыльной одежды, а после заметил, в его представлении, перевернутые к верху дном вещи на столе и в ящиках. 

Киллер достал из кладовой две огромных спортивных сумки, в каких обычно носили наличные, сложил в одну оружие и припасы, а другую занёс в комнату и погрузил внутрь скромные пожитки. Юноша собрался за четверть часа, еще четверть уничтожал отпечатки и следы пребывания, вынес мусор, сунул в зубы сигарету и прозвонил несколько контактов, выйдя на нового риелтора. Конечно, не существовало гарантий, что Кобблпот снова не очутится в его квартире, но в следующий раз Фриц, не раздумывая, всадил бы нож незваному гостю меж глаз. 

Впрочем, нашлась и более весомая причина, почему Освальда в этот раз трогать не стоило — от убийства человека Муни наёмник не отделался бы простым разговором и игрой в мясника на публику. Женщина обернула бы смерть «зонтика» в свою пользу, как и всё, к чему она прикасалась, и Фриц не хотел давать ей даже шанса. 

Потому Фриц решил выбрать новую квартиру, найти точку с фастфудом, выспаться, выполнить новый заказ Муни, а позже обязательно выяснить, по чьей инициативе Освальд влез в его квартиру. Чьё это оказалось решение — злопамятной Фиш или расчетливого интригана, хотя делал ставки на второй вариант. 

Фриц ясно, как днём, увидел еще в уборной сквозь лукавство и расшаркивания природу Освальда — тот пытался выжить, как каждый мафиози, бандит, наркоман, проститутка, убийца в этом проклятом городе. Подобные Кобблпоту неустанно сталкивали лбами противников и манипулировали ради того, чтобы добраться по чужим головам до вершины пищевой цепочки, живее всех живых, и это был единственный понятный Освальду способ день за днём бороться с идущим по пятам забвением. 

Новый риелтор оказался приятной мексиканской леди — открытой, с лукавым взглядом и между просмотром квартир пригласившей Фрица на ужин в бургерной, где они обсуждали бездействие мэра Джеймса, возросшие после смерти четы Уэйнов беспорядки и нового комиссара Гордона, доблестно разыскавшего и остановившего с напарником убийцу Томаса и Марты. Если уточнить, то звучно, с придыханием и сильной жестикуляцией говорила только риелтор, а Фриц вежливо поддерживал беседу односложными фразами, но в итоге он, охмуренный ею, согласился на квартиру с переплатой в тысячу баксов. 

Наёмник выбрал из трех вариантов просторную студию в старом многоквартирнике в крайней северной части верхнего города. В такие дома раньше заселялся средний класс, но сейчас здесь доживали век старики, студенты и малообеспеченные семьи. В прошлом студия была трехкомнатной квартирой с лепниной и богатым интерьером, но её зачем-то перестроили на новый лад, снеся перегородки меж комнатами и выкрасив все восемьдесят квадратов открытого пространства в депрессивный темно-зеленый. Из мебели в жилище не нашлось даже вещевого шкафа, только новый матрас в целлофане, одиноко приставленный к дальней стене у окна, кухонный гарнитур и узкий круглый обеденный стол с двумя стульями. На потолке висела совершенно неуместная многоуровневая хрустальная люстра, но сильнее всего в глаза бросалась роскошная старинная ванная прямо посреди санузла, отделанного мрамором. 

Студия, показанная намерено последней, выглядела выигрышно на фоне предыдущих вариантов, и плюс тысяча за ванну и люстру, бронированные двери и закрытый тамбур, чистоту, сухость и натертый воском паркет на полу показалась Фрицу не такой уж высокой наценкой. Рассчитавшись за месяц вперед, киллер достал из багажника машины риелтора свои сумки, футляр от синтезатора — и вправду винтовку напарника, — направившись обустраивать новый дом. 

Закончив с первичной сортировкой вещей, юноша поставил набираться горячую воду, после чего разделся, бросив вещи в стиральную машинку, спрятанную за дизайнерской тумбой у стены в тон мрамору, и мельком осмотрел себя у зеркала. 

Под одеждой у киллера скрывалось рельефное, белоснежное, словно отстиранное в хлорке тело, исполосованное шрамами, синяками и швами, но спутать с юношей голого Фрица было невозможно. Его талия, по-женски тонкая и впалый живот с остро выступающими тазовыми костями выделялись даже на фоне узких бёдер, едва заметные очертания грудей с аккуратными бледными сосками никогда не проступали за свитерами или футболками, но в этой болезненной худобе, разбавляемой развитым плечевым поясом и внушительными икроножными мышцами в совокупности с проступающими венами, как у балерин, прослеживалась почти скульптурная красота. Фрицу шла одежда практически любого кроя, кроме ярко выраженного феминного, благодаря росту выше среднего и тонким длинным ногам, но он почти круглый год носил плотные черные водолазки и джинсы под беговые кроссовки, чтобы привлекать как можно меньше внимания к себе и своей тайне. 

Проверив температуру, юноша закрутил вентили и погрузился по шею в воду, откидывая назад голову. Поначалу он не ощущал ничего, кроме теплого умиротворяющего спокойствия, а затем в голове эхом пронеслась словно невзначай брошенная Муни фраза. 

«Скоро всё изменится…»

В тот напряженный момент голову Фрица занимали совсем другие мысли, но сейчас, в оглушительной тишине, слова женщины приобрели тревожный смысл, и ему стало нехорошо. Можно было называть это шестым чувством, интуицией, предвидением, но, когда юноша так ощущал себя последний раз, его напарника убили. Киллер отчетливо осязал крадущуюся по пятам за кем-то ему знакомым, а, быть может, и за ним самим тень смерти. 

Тогда Фриц не знал, что с Пингвином не стоило церемониться.

Если бог существовал, то повёл бы наёмника в квартиру и всадил его десницей нож промеж глаз Освальда. 

Если бог существовал, то остановил бы багровые реки, что вскоре залили Готэм. 

Но следующим утром Кобблпот уже сообщил копам из отдела внутренних расследований компромат на Фиш, начав воплощение своего кровожадного плана, а Фрицу оставалось молча лежать в ванной, глядя на фигурный потолок и ждать. 

Предстояла настоящая бойня. 

Экзистенциализм Фрица проиграл Готэму со счетом 0:1.