Окно было огромным, а два мальчика, что стояли и смотрели в него – совсем маленькими. Оба боялись и потому крепко сжимали друг друга за руки. Ладошка в ладошке и плотно переплетенные пальцы – это казалось вечным и делало мир вокруг уже не таким страшным. 

За окном сыпал снег. Пушистые хлопья мягко пролетали мимо и покрывали собой все – землю, которую давно не было видно, растущие во дворе деревья, высокую ограду, едва темнеющую вдалеке. Завораживающий белый мир, такой холодный, тихий.

Чужой. 

– Хочу там играть, – едва слышно проговорил один из мальчиков. 

Страх делал его хрупким, как те снежинки, что падали с неба. Его голос едва звучал – слабый, ломкий, он то и дело срывался на шепот. Глаза были широко распахнуты, хотя он и вжимал голову в плечи, словно стараясь выглядеть незначительнее, меньше, чтобы никто не заметил, даже не повернулся в его сторону. Тонкая заношенная до потертостей рубашонка казалась великоватой, а закатанные рукава позволяли рассмотреть застарелые синяки и свежую ссадину поверх них. 

Второй мальчик глянул на него и поджал губы. Такой же худой, угловатый, в ношеной футболке и драных шортах. Но что-то в нем решительно отличалось. 

– Мы будем там играть! – твердо заявил он. 

Голос почти как у взрослого, с решительными нотками, со звонким упрямством. 

В этот момент, казалось, он больше ничего не боялся. Необходимость утешать своего товарища творила чудеса – мальчишка тут же переставал дрожать, смотрел прямо, хотя еще минуту назад и сам трясся. 

А первый мальчик доверчиво хлопал на него своими большими глазищами и робко кивал. 

– Будем… 

Ему, похоже, уже и не было так страшно – рука друга, крепко зажатая в ладошке, помогала лучше любых уговоров. На тонком, слишком худом для ребенка лице, мелькнуло что-то вроде улыбки. 

– И они нам не помешают… да? 

– Никто не помешает. 

Растроганный и обрадованный, первый мальчик охотно закивал. А второй подался к окну ближе и прижался лбом к холодному стеклу. От снега было так бело, что глаза резало, и он зажмурился.

Быть сильным, когда тебе всего шесть лет, сложно. Даже для друга. Даже когда знаешь, что это необходимо, и в мире, кроме него, нет никого больше. 

– Ты мне веришь, Джим? 

Первый мальчик широко улыбнулся. Очень мало кто звал его по имени.