— Мама, я уста-ал! Когда мы уже вернёмся? — спросил львёнок, лениво перебирающий лапками и старающийся поспевать за львицей.
— Почему мы ушли, мама? — забежав с другой стороны, пытался добиться ответа от Себуле второй малыш.
— Потерпите, мальчики, — устало вздохнула Себуле. — Мы скоро придём.
Придём… такое слово, которое заключит в сладкий плен облегчения. Но когда? Куда им идти? И что происходит сейчас там, откуда они ушли? В родном доме, который вновь оказался атакован врагами? Вопросы трепали Себуле, как ветер — её мех. И не её одну. Король в последний момент приказал уходить супруге и маме с детьми, остальной прайд его не бросил и встал на защиту дома. Себуле разрывала на части тревога, пусть рядом с ней были её дети. Но там остался Мсанифу, который позволил ей дальше жить в прайде, и её подруги. Кольнула даже тревога за Муфасу, чужака, который показался ей привлекательным и обаятельным, пусть немного не в себе, как она ранее думала. Но основной страх Себуле был связан с обретённым вновь братом. Гаиди обещал ей вернуться с рассветом — и не вернулся. А позже разразилось бурной грозой нападение. Мучительная тревога гнала Себуле ударами в спину, она ускорила шаг, а позади протестующие голоса детей стали громче.
Всё это время Имани шла рядом. Она молчала — говорить было не о чем. Она старалась сохранять спокойствие, но Себуле чувствовала — ей это удавалось с величайшим трудом. Королева шла медленно, стараясь не показывать своего страха. Но напряжённое дыхание, которое прорывалось сквозь шум травы и напористый ветер, вздымающиеся бока выдавали её состояние. Иногда Себуле казалось, что Имани вот-вот развернётся и бросится обратно, не выдержав тревоги.
— Имани, куда мы идём? — не выдержала Себуле, когда они подошли к границам — густым зарослям травы на берегу реки. — Мы должны вернуться. Или Король придёт за нами?
Имани не ответила. Она внезапно напряглась и остановилась, затем обернулась. Уши Себуле дёрнулись. Львята остановились и снова налетели с расспросами на мать, но она прислушалась к доносящемуся издали львиному рёву. Глаза Имани расширились, она подняла правую лапу, будто собираясь шагнуть вперёд. Она вдохнула и будто забыла выдохнуть. Сердце Себуле сжалось — она помнила, с каким звучным рёвом на них нападал Мхалифу. И голос врага — да, врага, пусть и отца — она узнала сразу. И теперь в нём было больше торжества и самодовольства, даже на грани экстаза.
— Имани? — отчего-то шёпотом позвала Королеву Себуле.
Обойдя Имани, она заглянула ей в глаза. Она, словно окаменев, смотрела вдаль, на темнеющую точку своего дома, куда годы назад привёл её Мсанифу. Смотрела не дыша, и Себуле заметила, как под её шерстью, под рёбрами, буйно колотится сердце. Даже львята замерли. Они толкались друг с другом под боком Себуле и, заслонённые её сильным и красивым телом, не видели сбежавшей по мохнатой щеке Имани слезы. Королева охрипшим голосом выдавила:
— Он не придёт, Себуле. Король не придёт…
Себуле онемела. На несколько мгновений она перестала слышать даже голоса львят. Ей тоже стал ясен исход, когда она услышала рёв отца-победителя, отца-захватчика… отца-убийцу. Даже воздух будто загустел. Бурная тревога вмиг перехлестнула через край, и Себуле громче, чем хотела, велела:
— Останьтесь здесь. Останьтесь, я говорю! — ещё повысила она голос, когда двинулась с места в сторону реки.
Ещё немного — и она уже бежала. Бежала так быстро, будто спасалась от кого-то ужасного. Больше всего Себуле боялась не успеть.
— Гаиди! — закричала она, оказавшись у берега реки. — Гаиди! Отзовись! Где ты? Гаиди!
С каждым словом Себуле кричала громче, и тревога вырывалась из неё, разнузданная и безумная. Она терзала сердце, металась так же, как его владелица по берегу реки.
— Гаиди!
Откуда-то доносился плеск. Какой-то настойчивый, выбивающийся из равнодушного звучания реки, испещрённой порогами. Несколько неуловимых мгновений, наполненных болью и давящим страхом. Несколько взглядов по сторонам, и Себуле сорвалась с места с новым криком.
Давно, ещё до первого нападения Мхалифу, возле берега стояло дерево. Когда-то оно пало жертвой урагана и рухнуло под натиском бурного и злого ветра. Корни, через которые оно получало из почвы питание, ещё удерживали его, но листва давно уже была унесена рекой. Оно лишилось значительной части ветвей, превратившись в длинное суковатое бревно, через которое открывался путь на ту сторону, в другие владения. Себуле, уверенная в том, что глаза её не обманывают, в несколько прыжков преодолела расстояние до дерева и ступила на него. Обман зрения не подтвердился. Течением реки к дереву прижимало бревно, и оно заключало в давящий и больной плен заднюю лапу льва.
— Гаиди!
Плеск. Сердце Себуле подпрыгнуло. Ещё плеск.
— Гаиди!
Новый плеск. Следом — захлёбывающийся голос:
— Помоги…
Силы Гаиди иссякали — неизвестно сколько времени он провёл здесь, зажатый двумя брёвнами, омываемый водой и чуть не утонувший в ней. Отчаянно и прерывисто дыша, отфыркиваясь от беспрестанно заливающей морду воды, Гаиди кое-как высунулся из воды, насколько мог.
— Я больше… не могу!.. — пропыхтел он через силу.
— Потерпи!
Затапливаемая облегчением и боясь совершить лишнее движение, Себуле осторожно подкралась к Гаиди и протянула ему лапу, не забыв вкогтиться в дерево.
— Давай, — подбадривала его сестра. — Ну, ещё чуть-чуть!
С величайшим трудом Гаиди смог дотянуться до лапы сестры. Она тут же вцепилась в него и с усилием оттолкнула задними лапами бревно, сама стараясь удержаться. Теперь Гаиди был свободен, его тяжёлый вес держал Себуле в напряжении. И в голове её билась мысль — спасён! Каждый миг, когда она тащила брата по воде к берегу, она жила этой мыслью. И вот Гаиди оказался на берегу, но тут же упал, окончательно обессилевший. Себуле заметила на его теле несколько кровоточащих ран, но прогнала мысль о возможности новой трагедии. Её грела мысль, что брат живой, грело его присутствие. Дрожащая от пережитого Себуле стала с нежностью вылизывать мокрую и поцарапанную морду льва.
— Я здесь, Гаиди, — шептала она, чувствуя облегчение, от которого щипало в глазах. — Я рядом!
Но Гаиди не отвечал — изнемогший от попыток не утонуть, он потерял сознание. Всё ещё шумно дыша, Себуле легла рядом и прижалась к родному телу, промокшему и тёплому.
— Я не дойду… — вновь повторил Мсанифу.
— Нет, пожалуйста! — простонала Киджана, и вновь блеснули в её глазах слёзы. — Не говори так!
Борясь с болью и напрягая силы, Мсанифу попытался подняться, но у него едва вышло поднять голову, чтобы потом с глухим стоном боли опустить её на траву. Он устало закрыл глаза, и Муфаса увидел, насколько ему тяжело даже двигаться. Но ещё совсем недавно Мсанифу передвигался, превозмогая боль, сражаясь с ней, как совсем недавно — со Мхалифу. Однако раны и боль уже побеждали и отнимали способность идти, даже голос под действием их слабел с каждым словом. Муфасой овладевало предчувствие неотвратимо надвигающейся беды — ещё одной, которая тащила за собой другую. Он обратил внимание на бесчувственного Худжуму, раны которого зализывала Адили.
— Мне… не дойти… — просипел Мсанифу. — Не встать… Худжума… что с ним?
— Он живой, — подняла голову Адили, оторвавшись от ран возлюбленного.
— Не говори!.. — уже плакала Киджана. Светлая мордочка её вновь намокала от слёз.
Она с трудом, как и Муфаса, узнавала его голос. Сильным, решительным и волевым, каким Мсанифу отдавал приказы, он уже не был. Лишь проскальзывали знакомые нотки в неуверенном хрипе, и Муфаса понял, что произойдёт дальше. Сердце ухнуло вниз, оставляя в груди пустоту, даже лапы чуть подогнулись.
— Муфаса, подойди, — тихо велел Мсанифу. Снова слабая попытка поднять голову — и снова неудачная.
Неуверенно ступая, будто и на него навалилась боль, Муфаса приблизился к лежащему Мсанифу. Сердце вздрогнуло — прошло так немного времени, и так сильно изменился Мсанифу! Сильное тело, знававшее испытания и боль, стало будто меньше, взгляд был мутным и затуманенным слабостью и мукой, но в нём Муфаса ещё увидел остатки прежней властности, когда заглянул Мсанифу в глаза.
— Не держи зла на меня, — сглотнув, прошептал тот. — Я мало помог…
— Нет, — потряс головой Муфаса. — Не смей так говорить, ты много сделал для меня! И сделаешь! Ты меня спас, помнишь?
— И не жалел ни дня об этом, — слабо сглотнув, пробормотал Мсанифу, пока тихо плачущая Киджана осторожно обрабатывала раны отца. — Я тебя хорошо узнал, Муфаса…
— Твоя дочь, — прервал слабый голос Муфаса. — Твой сын. Они не должны оставаться без тебя! Ты столько боролся, борись и сейчас!
Нахлынувшее ранее предчувствие усилилось, и Муфаса уже чуть не кричал. Совладать с собой и тревогой было тяжело, но он старался в словах удержать остатки веры.
— Ты должен, Мсанифу, должен! — Под эти слова Киджана всхлипнула громче — теперь и она понимала, что случится дальше.
— Не оставляй нас… — прошептала она.
— Вы под хорошей защитой, — с усилием произнёс Мсанифу. — Все вы… Ты и Худжума… вы спасёте всех… Киджана… милая, не надо, оставь меня… — Мсанифу сморщился от боли, лишающей его чувств.
Ответом ему послужил плач дочери. Киджана с неохотой оторвалась от разодранного бока отца.
— Ты обещал, — еле слышно сказала она, лизнув его в лоб. — Обещал, папа!
— Мне жаль, родная, — прикрыл глаза Мсанифу. — Прости… я так и не увижу…
Муфаса сделал то, что раньше не приходилось — дотронулся лапой до плеча Мсанифу.
— Что я скажу твоей жене? — склонил он голову. — Твоему сыну, когда он очнётся?
— Рано или поздно… они поймут, — голос Мсанифу по тишине стал как шелест травы. — Худжума… я хотел, чтобы он ушёл… С ним и с тобой… все в безопасности… Достаточно знать это…
Мсанифу опять ненадолго умолк, и эти мгновения заставили сердце Муфасы перевернуться — неужели…
— Папа… — охрипшим шёпотом выдавила Киджана.
Скрытая травой, слабо блеснула прорезь глаз — у вожака оставались совсем крохи сил. Грудь с трудом расширялась в мучительных попытках дышать. Собирая остатки сил, Мсанифу поднял лапу — она уже дрожала от напряжения — и с нежностью дотронулся до мокрой щеки Киджаны.
— Моя девочка… — Новый спазм боли вызвал из глаз Мсанифу слёзы, когда он смотрел на дочь. — Мои родные… мой свет…
— Прошу, не умирай! — не выдержав, дала волю новым слезам Киджана, пока её щека ощущала тепло отцовской лапы. Такое нежное и родное, привычное с детства и всегда успокаивающее и обнадёживающее. — Не надо, папа!..
Лапа, тихо смяв траву, безвольно упала. По крепкому телу прошла мелкая дрожь, и глаза Мсанифу закрылись. Всё это время Муфаса не убирал лапу с его плеча, он почувствовал эту дрожь и понял, что всё кончено. Всё это время он не ощущал разгулявшегося ветра, всё внимание отвлекало на себя печальное действие.
Муфаса нерешительно убрал лапу с тела Мсанифу и попятился, будто его кто-то оттолкнул. Киджана в последний раз поцеловала широкий нос отца и тихо легла рядом. Её плач заглушал усилившийся ветер, но мог ли он уподобиться той буре чувств, что сейчас бушевала в каждом? В груди у Муфасы тяжелело всё сильнее, казалось, что сердце то сжимается до боли, то разрастается, занимая всю грудь. Каково сейчас поверить в случившееся? Цена за такую веру — боль. Лапы Муфасы будто приросли к земле, он неотрывно смотрел на плачущую любимую львицу, растеряв все слова утешения и поддержки от потрясения. Остальные львицы прайда либо вскочили, либо медленно поднялись — тоже осознавали, что обрушилась беда. Никто сейчас не смотрел на Муфасу, а он и не хотел сейчас к себе внимания — он отвернулся, чтобы никто не видел, как по его щеке сбежала слеза и упала в траву. За шумом травы он услышал тихий голос Адили:
— Худжума, я здесь. Здесь… — Её голос тоже прерывался.
Беспокойство за Худжуму перекинулось и на Муфасу. Он обошёл безжизненное тело Мсанифу, рядом с которым сотрясалась в плаче Киджана, и приблизился к раненому Худжуме. И увидел то, что ожидал, то, что испытывал сам — на землю падали его слёзы.
— Я всё слышал!.. — всхлипнул Худжума, пока его с нежностью целовала Адили.
Киджана медленно подняла голову, услышав плач брата. Придавленная горем, она медленно поднялась и подошла к Худжуме, оттеснив Адили в сторону, и склонилась над ним.
— Братик… — лихорадочно шептала она, раз за разом проводя языком по морде.
Худжума тяжело вздохнул и ничего не сказал — любые слова, подтверждающие трагедию, были пустыми.
Прайд не стал дожидаться возвращения Макунгу с Махири. До восточной границы оставалось совсем немного, поэтому Муфаса вынужденно посоветовал дойти до реки и расположиться там, найдя укрытие. Раненый Худжума нуждался в заботе и сухом месте, а не в нахождении под начавшимся дождём. Киджана ни на что не реагировала, просто лежала рядом с ещё тёплым телом отца. Она уже не плакала — просто выплакала все слёзы, и сейчас без всяких мыслей и эмоций смотрела на застывшую навсегда морду дорогого ей льва. «Он будто спит…», — говорила себе Киджана. Говорила — и тут же мрачно поправляла: «Вечным сном». Есть сны, которые хочется увидеть снова и снова, но есть и те, каких лучше избегать. Киджана не пошевелилась, когда Муфаса осторожно подошёл к ней и позвал.
— Нам нужно идти. Дождь усиливается.
Киджана только вздохнула. Муфаса дотронулся до её бока.
— Мы ему ничем не поможем, Киджана. Давай, вставай.
После короткого выжидания Киджана наконец поднялась и посмотрела на Муфасу. Её взгляд казался безжизненным и погасшим, даже красивые голубые глаза будто посерели.
— Нельзя его оставлять здесь, — сказала она.
— Ни за что, — с готовностью подтвердил Муфаса. — Я его понесу.
— Помочь? — подошёл Кибури.
Киджана покачала головой и помогла Муфасе поднять тяжёлое тело Мсанифу на его могучую спину. Оно придавливало его к земле, с трудом позволяя шагать, лапы и голова безвольно свисали, касаясь травы. Спиной Муфаса ощущал тепло, неспешно покидающее умершего. Не спрашивая Киджану, рядом с Муфасой шёл Кибури, готовый помочь, если Муфаса устанет. Киджана с грустью плелась позади. Остальной прайд шёл впереди, тихо стонущего от боли Худжуму бережно несли Адили и Джуви. Ещё не так давно его, сильно раненного, несли домой так же, а теперь уносят в другую сторону. Муфаса ощутил, как его заполняет жалость. Бедный Худжума… после той битвы ещё не полностью зажили раны, и вновь он пострадал, даже больше…
Вот и знакомое место — густые заросли высокой травы, скрывающие отлогий берег. Путь лежал правее, под обрывистый берег, где Муфаса и Гаиди встретили братьев. На миг в Муфасе шевельнулось любопытство — кто эти Кибури и Джуви? Промелькнуло и сразу пропало — сейчас было не до этого. Почему-то Муфаса не чувствовал, что они опасны.
Дождь между тем усиливался. Пышная грива Муфасы намокла, сам он уже выбивался из сил, неся Мсанифу. Но идти оставалось недолго. Муфаса увидел, как прайд поворачивает и исчезает. После нескольких десятков шагов он увидел большую пещеру прямо внутри обрывистого берега. Было ли то обширной вымоиной, действием речного потока, или постаралось всевеликое время, но пещера давала укрытие от дождя. Разбитые печалью львицы попадали кто куда, Адили и Джуви осторожно опустили раненого Худжуму наземь. Кибури аккуратно помог Муфасе снять Мсанифу с его спины. Неподалёку лежали тела ещё трёх жертв нападения.
— Как он? — спросил Муфаса у Адили, которая легла рядом с Худжумой.
— Без сознания, — грустно ответила она. — Я с ним. — И осмотрелась. — А где Киджана?
Муфаса обернулся. Она шла всё время позади, не произнося ни слова. Только изредка всхлипывала. Но сейчас он не увидел её среди прайда.
— Она пошла к реке, — сказал Кибури. — Будто про дождь забыла.
Промокший от дождя Муфаса вновь вышел под холодную атаку с мрачных небес. Он видел сгорбленную фигуру Киджаны, стоящей в воде. Будто она не замечала дождя, не обращала внимания на то, что промокла сама. Не в силах совладать с чувством сострадания, Муфаса двинулся к ней.
Киджана слабо дёрнула ухом, когда услышала плеск воды и шаги подходящего Муфасы. Он остановился рядом с ней, и она лениво повернулась на его присутствие. Муфаса почувствовал, что слова потерялись по пути, и только положил подбородок на спину Киджаны.
— Я не знаю, что сказать… — пробормотал он.
— В детстве, когда мы с Худжумой ссорились, — глухо заговорила Киджана после короткой паузы, — отец иногда приводил нас сюда, к этой реке. Мы входили в воду, совсем рядом с берегом, и слушали, как он объясняет нам наши ошибки, что важно понимать друг друга во избежание ссор. И всегда мирил нас. Когда мы выходили на песок, то слышали неизменные слова — не только время уносит обиды и злость, но и эта река. Ведь течение всегда неизменно…
Муфаса молча слушал Киджану. Замолчав, Киджана повернулась к нему, её глаза блеснули слезами. И в воздухе, пронзаемом дождём, повис наполненный болью вопрос:
— Какой ширины должна быть река? Какой силы должно быть течение, чтобы унести боль такой утраты и страх того, что будет дальше? Скажи, Муфаса!
И Киджана вновь заплакала — безнадёжно и отчаянно. С холодной дождевой водой, пропитавшей её мех, смешивались слёзы. Муфаса поднял из воды лапу и бережно дотронулся до подбородка Киджаны.
— Мне даже в кошмарном сне не виделась папина гибель, — прерывающимся голосом выдавила она.
— Ты не одна, Киджана. Пока ты дышишь — надейся. Эти слова мне сказал твой отец, взяв меня однажды на осмотр границ. Надежда — это сила. А когда ты не одна — это когти и клыки льва в битве, которые принесут победу. Возвращение домой.
— У нас больше нет дома, Муфаса, — опустила Киджана голову.
— Это не так, — мягко возразил Муфаса. Лапой на сей раз он дотронулся до её груди. — Где бы ты ни была — здесь всегда будет твой отец. Вся семья. И дом всегда здесь, в твоём сердце. Он — часть тебя, и ты — часть дома.
Киджана подняла голову, и — как проблеск пробуждаемой надежды — Муфаса увидел слабую, едва заметную улыбку.
— И ты там, — прошептала Киджана, утыкаясь головой в грудь Муфасы. — В моём сердце. Не покидай его.
Дождь лил безостановочно, но непогода бушевала и в душах. Примчались промокшие насквозь Макунгу и Махири. Увидев мёртвого Мсанифу, Махири в шоке упал на колени и схватился за голову. Не вставая, он подполз на коленях к телу и, не веря в случившееся, сначала дотронулся до его лба. А когда тяжесть трагедии и её осознание настигли его — с тихим плачем обнял мёртвое тело. Опечаленная Макунгу подошла к Киджане. Муфаса видел эти горькие мгновения, он чувствовал то же самое. Он не знал, куда могла податься Имани, не знал, вернётся ли она. Даже судьба Гаиди — малоприятного чужеземца — пусть и слабо, но волновала Муфасу. После слов Мхалифу он понял, что, как и никто, не хочет новых потерь.
Киджана, захлёстнутая горем с головой, то подходила к телу отца и ложилась рядом, то оказывалась рядом с Муфасой и прислонялась к нему тёплым боком. Они ничего не говорили друг другу — близость и взаимное тепло, когда вокруг бушует непогода, слов не требовали. Худжума, окружённый заботой львиц, приходил в себя и тихо стонал от боли. Муфаса услышал, как он что-то печально сказал Адили, но не разобрал слов — их заглушал дождь. Потом Худжума вновь погружался в беспамятство. Муфасе казалось, что он с радостью его принимает, желая вновь оттолкнуть реальность. Но она крепко удержит позиции и вновь властно напомнит о разыгравшейся трагедии. Кибури и Джуви мрачно переглядывались и тихо гадали, что может происходить на захваченных территориях. Раненые и невредимые львицы косились на них недоверчиво.
Вдруг послышались голоса. Киджана с Муфасой напряглись, но голоса оказались хорошо знакомыми. Он заметил куда-то быстро двинувшегося Махири, и вскоре из-за поворота донёсся крик:
— Где они?
— Мама! — вскочила Киджана и опрометью бросилась к возникшей Имани. За ней медленно шли Себуле с детьми и хромающий на заднюю лапу Гаиди.
— Детка, ты цела…
При виде Гаиди многие заметно напряглись, но две львицы с облегчёнными возгласами подошли к Себуле. Гаиди, будто опасаясь обвинений и даже нападения, отошёл в сторону и лёг. Себуле заметила тело Мсанифу и быстро отвела львят, не дав им увидеть тяжкое зрелище. Всхлипывающая Киджана целовала мать, пока та не заметила мёртвого мужа.
— Нет, Мсанифу… — простонала Имани. — Нет… родимый!..
Она медленно подошла к нему и лизнула уже холодную морду.
— Я ведь чувствовала… чувствовала… — шептала Имани, роняя слёзы. — Поняла… что ты оставил нас…
Уже не сдерживая рыданий, рвущихся наружу, вдова уткнулась носом в густую гриву Мсанифу. Любопытные львята по-прежнему пытались выглянуть из-за лап Себуле. Имани понадобилось время, чтобы овладеть собой и спросить о Худжуме. Увидев сына, Имани быстрой походкой двинулась к нему и склонилась над ним.
— Ему тяжело, — сказала Адили, когда Имани, тихо всхлипнув, поцеловала сына. — Но он поправится, мы о нём позаботимся.
— Не отходи от него, милая, — велела Имани. — Я тоже буду рядом.
С окончанием дождя опустилась влажная ночь. Прайд решил никуда не трогаться, пока Худжуме не станет легче. Всё это время Гаиди лежал поодаль. Он ни к кому не обращался, ни на кого не смотрел, но явно ощущал направленные на него враждебные взгляды. Наверняка среди львиц имелись те, кто винил его в нападении или с трудом справлялся с таким желанием. Только ближе к вечеру Муфаса украдкой разглядел Гаиди. Он был серьёзно ранен, но, видимо, Себуле помогла ему справиться с ранами. Под покровом темноты и Муфаса остался один — Киджана с матерью легли спать рядом с раненым Худжумой, к которому начали очень медленно возвращаться силы. Где-то забылся беспокойным сном Махири, чуть раньше вернулись с короткого обхода Кибури и Джуви. До этого они, не встретив возражений, вырыли неподалёку большую яму и похоронили погибших львиц. Отдохнув, отправились на обход. Даже поохотиться успели — каждый принёс по сурикату. Но никто не сказал, что добыча маленькая — никто не хотел есть, не лез в горло кусок. Кибури со вздохом отложил тушки сурикатов в сторону.
Весь прайд спал. Уставший от непогоды, от долгого пути… от горя, ран и боли. Не спал только Муфаса. Сон никак не шёл — терзала тоска по ушедшему Мсанифу, тело которого так и лежало около стены пещеры, так и притягивало взгляд. Тихо, чтобы никого не разбудить, Муфаса поднялся с нагретой своим теплом земли и медленно подошёл к мёртвому телу. Он принял решение — принести ушедшему хоть какую-то благодарность. Не заслужил такой отважный и разумный, добрый и могучий лев того, чтобы его тело досталось на съедение птицам. Осторожно ступая, Муфаса оттащил Мсанифу из пещеры к покрытому засохшим илом валуну. Пусть не рядом с домом, но это лучше, чем стать добычей для падальщиков.
С тяжёлым вздохом Муфаса принялся рыть яму, но вскоре услышал тихий звук шагов. Он обернулся и увидел подходящего к нему Гаиди. Их взгляды встретились в темноте, но друг другу львы ничего не сказали. Гаиди, морщась, когда ступал правой задней лапой, молча подошёл с другой стороны. Он прогнал неудобства и боль и помог вырыть достаточно глубокую яму. Вдвоём они бережно уложили на её дно холодное тело вожака и стали заваливать сырой землёй, смешанной с речным песком.
— Скажешь что-нибудь? — спросил Гаиди, когда возле валуна возник холм.
С грустью Муфаса заговорил:
— Ты в лучшем мире, Мсанифу. Жаль, что так вышло, жаль, что я не отблагодарил тебя так, как стоило. Ты спас меня, твоя семья меня выходила… и так внезапно оборвалась твоя жизнь. За всё это время ты почти… — Муфаса осёкся и поправился: — Ты стал мне другом, мы через многое прошли… — В глазах начало покалывать, и Муфаса, проглотив в горле ком, продолжил: — Даю слово — я верну дом твоей семье. Они вернутся… мы вернёмся. И ты будешь это знать.
Муфаса замолчал. Гаиди с тяжёлым вздохом произнёс:
— Прощай. И прости.
Мсанифу окончательно покинул мир живых, свою семью. Ушёл из этих земель, но не из сердец. Его семья это знает.
— Я виноват в его гибели, — вдруг сказал Гаиди. Не дожидаясь реакции Муфасы, он продолжал монотонно басить. — Мы шли с Кибури и Джуви вдоль реки. Тогда не нашли никаких следов. Но сегодня, уже спускаясь к реке, мы увидели, как отец с чужаками, Мтунзой и остальными, поднимается по берегу. То место, где они вошли… в обрыв вдавалась пещера, наполненная водой. Ты не заметил, что львы были мокрыми? Они выжидали там. Затаились в воде.
— Хватит, Гаиди, — решительно оборвал его Муфаса. — Если бы они увидели вас раньше, то убили бы всех троих. Ты успел отправить Кибури с Джуви, чтобы предупредить нас. Попытался задержать их. Так ты спас не одну жизнь, всё могло быть хуже! А я проводил время с Киджаной до нападения, — непонятно почему стал признаваться Муфаса. — Мсанифу предложил нам прогуляться… а согласись я пойти туда в хорошую погоду, а не сегодня, то оказался бы рядом с ним в битве. И… Он будто знал о том, что случится? — внезапно пришла на ум мысль, заставившая похолодеть.
— Если так, почему ты винишь себя? — сухо спросил Гаиди. — Я знаю, тебе больнее, чем мне, но почему ты усугубляешь боль и чувство вины?
Муфаса промолчал, ему нечем было возразить. Гаиди сказал, будто завершая разговор:
— Нельзя искать виноватых, Муфаса. Нужно решать проблему. И если ты готов пойти на риск, чтобы вернуть прайд Мсанифу домой, я встану рядом с тобой. Не только ради Киджаны, но ради всех вас. Мне легче пойти против отца, чем снова купаться в вашем недоверии.
Разбитый горем, ранами и болью, прайд беспробудно проспал до утра. За ночь облака развеялись, и солнце приветливо проглядывало под сень пещеры. Золотое сияние медленно, но уверенно приближалось к спящим львам и львицам. Первым открыл глаза Худжума. Вздохнул и подавил стон от боли, которая сразу напала на него. Сейчас она была слабее, он ощущал небольшой прилив сил. За его спиной пошевелилась Адили, в другой стороне пещеры что-то пробормотал во сне львёнок. Худжума медленно поднял голову и осмотрелся. Члены прайда спали вповалку кто где, рядом с Муфасой, прижимаясь к нему, устроилась Киджана.
Вместе с болью на Худжуму навалилась тоска, память резко и властно потащила его во вчерашний день. Он видел мчащихся двух незнакомых львов, а их преследовали чужаки во главе с Мхалифу. Мсанифу мгновенно понял происходящее и приказал:
— Имани, Себуле, уходите. Худжума, иди с ними!
— С ума сошёл! — взвилась Имани. — А ты что будешь делать?
— Я с тобой, и не возражай! — рявкнул Худжума.
— Бегом! — рявкнул Мсанифу. — Берите львят и бегите!
Отца Худжума не послушал, хоть приказ сыну уходить был повторён. С болью в сердце Худжума увидел, как мать и Себуле с детьми, пригибаясь к траве, с неохотой уходят. Остальные отказались покидать вожака. Не было времени спрашивать, кто эти два льва — больше двух десятков чужаков просто налетели на Скалу. Худжума видел гуляющую на широкой морде Мхалифу зверскую ухмылку, за которой ничего хорошего не могло последовать. Глаза Мхалифу злобно сверкали, и точно те же эмоции и блеск в глазах были и у остальных врагов, когда они выбирали цели. Оба прайда смешались в битве, Худжуму окружили рык и безумная колготня. На траву полилась кровь. Худжума успел получить несколько серьёзных ран, прежде чем справился с двумя врагами.
— Отец, берегись!
Мсанифу обернулся вовремя, чтобы увидеть, как на него летит с выпущенными когтями оскалившийся Мхалифу. Худжума также не остался без внимания — на него набросился Мтунза.
— Я предупреждал — умрёшь! — взревел Мсанифу. С не менее яростным рёвом Мхалифу накинулся на врага, и между ними закипел жаркий бой.
Мсанифу имел немалый опыт в битвах, как и Мхалифу. Однако враг не предпочитал честные манеры поединков — он набросился на Мсанифу не один, о чём ему явно пришлось пожалеть. После серии ударов и контратак два льва лежали на траве, слабо шевелясь, покрытые ранами. Худжума, ценой нескольких ран, в своём поединке успел хорошо наподдать Мтунзе, но через некоторое время понял, что им с отцом не справиться с врагами, которые значительно превосходили их по количеству. Чужаки разделились — трое атаковали новоприбывших львов, полтора десятка оттесняли львиц Мсанифу к Скале. Распалённый битвой, Мхалифу успел нанести Мсанифу несколько тяжёлых ран и вырвать из лапы кусок плоти. Хромая, Мсанифу перебирал лапами и старался подставлять под удары здоровый бок, но дикая боль в лапе жгла сумасшедшим жаром. Тогда Худжума и заметил, что отцу намного тяжелее…
Но броситься на помощь он не успел — к нему незаметно подкрался сзади ещё один лев и бросился на него со спины. Худжума почувствовал вонзившиеся в спину когти и клыки, а затем резкий рывок опрокинул его наземь. Худжума ударился головой о камень в траве. Он потряс головой и заметил метнувшегося к нему с криком отца. Последовал новый удар — снова в голову. Когти рассекли темя. Сознание Худжумы помутилось от боли и потери крови, а лев, напавший на него сзади, навалился своим немалым весом. Но не успел всадить в живот клыки — с яростным рёвом его сбил с лап Мсанифу. Несколькими могучими ударами он отбил атаку на сына, но Мхалифу вновь набросился на него. Сильная боль пронзила лапу Худжумы — упавший на землю противник цапнул его клыками. Рывок — и Худжума оказался на земле. Когти полоснули его по боку. Последнее, что увидел Худжума перед тем, как потерять сознание — двум врагам удалось повалить Мсанифу на землю. Он услышал рёв Мхалифу:
— Не трогать его, он мой!..
Затем были только боль и темнота. Они перемежались, и Худжума застал страшное. Не увидел всего, но услышал последние слова отца, мольбы Муфасы и плач сестры. Перед тем, как лишиться сознания вновь, он увидел опечаленного Муфасу и заплаканную сестру, целующую его. Он приходил в чувство несколько раз. До пробуждения — ночью, когда увидел, как Муфаса осторожно тащит Мсанифу. Тогда Худжуме стало ясно, что он делает. Только помочь Муфасе не было сил.
Дождавшись, когда лучи солнца накроют его тело, Худжума попытался подняться. Ему удалось с четвёртой попытки кое-как сесть. Боль опутывала его при каждом движении, пусть обработанные сестрой и Адили раны почти не кровоточили. Несколько раз Худжума тихо вздохнул и осторожно поднялся на все лапы. И пошатнулся от слабости. Конечно, вчера ему было намного хуже. Собравшись с силами, Худжума медленно двинулся вперёд. Куда точно — он почему-то знал. По пути он несколько раз останавливался, но пришёл, куда собирался.
Возле небольшого холма земли и песка Худжума прилёг, уже выбившись из сил. Он откинулся на бок и задумался. Никто не ожидал, что нападение произойдёт так внезапно. Пусть Худжума уже несколько раз говорил отцу, что Мхалифу просто так не остановится — ведь враг уже несколько раз нападал на Мсанифу, но бесполезно. Один раз он чуть не убил его самого, в последний раз чуть не погиб сам Худжума. А в этот раз… В этот раз всё обернулось намного трагичнее — Мсанифу встретился со своими предками, против своей воли. И Худжума не смог помочь отцу в битве, но мог. Чувство вины навалилось на него сильнее боли.
— Прости, отец… — тихо прошептал Худжума, положив голову на холм. — Прости…
На глаза навернулись слёзы. Позади раздались тихие шаги, но Худжума не повернулся на звук. Он думал, что к нему подходит сестра, поэтому спросил:
— Ты чего так рано проснулась, Киджана?
— Я знала, что ты переживаешь потерю, — раздался голос львицы, но не сестры. Худжума обернулся и увидел подошедшую к нему Адили.
— Почему ты встал, Худжума? — с тревогой и укором спросила она. — Тебе нужен покой и отдых. Посмотри на себя! Ты в таком состоянии…
— Это не я, а Муфаса, — мягко остановил её Худжума. — Он ночью похоронил отца. Я просто пришёл проститься с ним… Подойдёшь ко мне?
Можно было и не просить — не дожидаясь вопроса, в котором ясно прозвучала мольба, Адили подошла и легла рядом.
— Никак не могу поверить, что его нет, — грустно заговорил Худжума. — Кажется всё дурным сном, только вот проснуться не выходит…
— Мне кажется, ты винишь себя в смерти отца, Худжума, — помолчав, сказала Адили — Зря, ты ни в чём не виноват.
— Я мог помочь ему, когда на него набросился этот Мхалифу, — тихо произнёс Худжума. — Мы с отцом бились каждый со своими врагами, но те двое… Я потерял сознание, а перед этим увидел, что на отца набросился этот подонок. А ведь сам отец учил меня биться, и у меня получалось. Но в этот раз я не был внимателен в битве, поэтому и не справился. Скажи, Адили, как это могло случиться? — Сотрясаемый отчаянием и болью, Худжума повернулся к Адили с блеснувшими слезами.
Тёплая лапа львицы легла на лапу Худжумы. Адили внимательно посмотрела в его красивые, полные слёз глаза, когда он повернулся к ней. Взгляд этих глаз нравился ей уже давно, и с того самого дня, когда она впервые увидела Худжуму. Он знал Адили далеко не всю свою жизнь — она оказалась у них примерно за два месяца до появления Муфасы. Худжума нашёл её на дне одного из оврагов, с вывихнутой лапой — в тот день Адили попала под сильный ливень ночью и заблудилась. Оврага она во тьме не могла заметить, поэтому и оказалась на его дне. Долгое время она отчаянно звала на помощь, но, поняв, что с покалеченной лапой не сможет выбраться самостоятельно, осознала, что может просто погибнуть. Земель этих она не знала, поскольку шла совсем из другого места, и неизвестно, жил ли здесь кто… Утром её в бессознательном состоянии обнаружил Худжума. Он осторожно вынес её из оврага и принёс домой. С того дня Адили сначала испытывала ко льву и приютившему её прайду благодарность. У неё быстро сложились дружеские и доверительные отношения с Киджаной и Худжумой. А когда Муфаса уже жил у них, они охотились и гуляли вместе, сближаясь больше. Адили потом осознавала — то, что она испытывает к Худжуме, уже не просто дружеское отношение…
Адили тоже завладела вниманием Худжумы. Но история её появления на этих землях оказалась трагичной. Адили оказалась дочерью вожака одного из дальних прайдов, которые жили за оврагами. Ещё дальше — и вырастут на пути Мрачные скалы. Одна была беда — отец Адили был не совсем здоров, этим проявлялись его частые вспышки бешенства. Причиной особенно сильного гневного припадка у отца был отказ дочери выйти замуж за того, кого родители ей прочили. Тот лев, с которым предстояло ей жить, ей не нравился никогда — заносчивый, но вместе с тем обаятельный и сильный, он уже давно пытался сблизиться с Адили. Но она прекрасно понимала, что он — не её судьба. И в один далеко не прекрасный день она сообщила об этом отцу. Он просто взбесился, и взбесился так, как никогда у него ещё не получалось. Он наговорил дочери таких слов, о существовании которых она никогда не догадывалась, а потом, войдя в раж, даже ударил дочку. Самое обидное, что при скандале присутствовал и сам наречённый. Пусть он и не побоялся тогда вступиться за Адили, но ближе ей не стал. Перепуганная Адили забилась в самый дальний угол, дрожа и плача. Она не отреагировала, когда нелюбимый лев сказал ей самой выбирать свою судьбу. И ушёл.
Семейного унижения Адили снести не смогла и ночью, когда все уснули, выбрала судьбу — просто сбежала из дома. Тогда она и попала под дождь, тогда и повредила лапу, упав в овраг, тогда и нашёл её Худжума… Тогда и изменилась её жизнь, поскольку сильный и красивый лев понравился ей сразу. Он долго утешал её, когда она расплакалась, рассказывая о семье. А сейчас, вспоминая тот вечер, Адили утешала Худжуму.
— Как это могло случиться, Адили? — тихо повторил он, сморгнув навернувшиеся на глаза слёзы.
— Случается в жизни и не такое, Худжума, — также тихо сказала Адили. — Ты знаешь мою историю. Страшно, когда в семье поднимают лапы на детей. Такого не должно быть… а со мной случилось. От врагов всегда стоит ожидать только хитрости и жестокости. Мхалифу и его львы как раз из таких и оказались.
— Верно, но разве короли не должны быть к этому готовы? — продолжал кручиниться Худжума. — Они так воспитывают сыновей, а сыновья — своих детей. Я хотел оправдать надежды отца.
— Враги всегда могут задумать то, к чему никто не готов, — ответила Адили. — Только глупцы ищут повода для войны. Твой отец не такой — он был готов к такому исходу. Мсанифу защищал всех — тебя, меня, Муфасу… А я тебе ещё раз повторяю, Худжума — здесь нет твоей вины. И шанс отомстить Мхалифу у нас будет. И повод есть! Зная тебя, я уверена, что Мхалифу ответит за всё. Мы всё равно сильны.
Худжума слабо улыбнулся сквозь слёзы и спросил:
— Ты считаешь?
— Я уверена, — твёрдо сказала Адили. — Ты — настоящий сын своего отца, и тебе не в чем винить себя! Тем более, что Мсанифу так бы и сказал тебе. Его надежды и доверие тебе оправдано. Не теряй веру.
Худжума посмотрел на Адили, а она продолжила:
— Я знала, что ты выживешь, что с тобой всё будет в порядке. Я молила всех духов Королей, потому что должен быть наследник, который продолжит путь твоего отца. Ты, Худжума. Ты нам нужен… нужен мне.
Худжума улыбнулся ещё раз. Адили приблизилась к нему мордочкой и прошептала:
— Ты всё это время был дорог мне, Худжума. Дорог ты мне и сейчас. Твой отец погиб за свою семью, за свой дом. И в этом доме не может не быть правителя. Ты — Король, Худжума. Мой Король…
С этими словами Адили с нежностью потёрлась носом о щеку Худжумы, а потом лизнула её. Поцелуй будто заглушил боль, и Худжума поцеловал Адили в ответ.
— Ты тоже мне дорога, Адили. И я очень рад, что ты пошла со мной.
Худжума, сопровождаемый Адили, вернулся к своему прайду и снова лёг — даже недолгий поход к могиле отца вызвал усталость и боль. Муфаса с Киджаной уже проснулись и ждали, когда пробудятся остальные и что скажет Худжума.
— Нам нужно место, где мы можем прийти в себя, — заговорил Гаиди. — Где не будет проблем с едой.
— Нам? — презрительно спросила одна из раненых львиц. — Ты кто, чтобы причислять себя к нам?
— Не нужно, Зури, — перебил её Худжума. — Гаиди прав. Пусть и мне не по душе его присутствие здесь, но у него получилось нас предупредить.
— Его чуть не убили, — вступилась Себуле за брата. — Свои же!
— Со своими связей у меня теперь ещё меньше, — без видимого сожаления сказал Гаиди.
— Вы можете переждать у нас, — предложил Кибури.
— Но можем ли мы вам доверять? — с подозрением спросила Киджана.
— Я думаю, можем, Киджана, — задумчиво произнёс Муфаса. Перехватив удивлённый взгляд возлюбленной, он пояснил: — Эти братья пытались меня спасти, когда я был без сознания, и чуть не утонули сами. Они помогали Гаиди осматривать границы. Заметили опасность и предупредили нас.
— В половине дня пути отсюда живёт наш хороший приятель Куфунгва, — сказала Имани. — Он может нас приютить на время.
— Мы хорошо знаем Куфунгву и его семью, — кивнул ей Джуви. — Но долго идти с Худжумой не стоит. Гаиди и вашим раненым львицам тоже нужен отдых. Вы же, Имани, подумайте о сыне.
— Да, нам всем тяжело сейчас, — приподнялся на земле Худжума. — Пока придётся покинуть наш дом и переждать. Как поступим?
— Решать тебе, Худжума, — ответил Муфаса. — Король теперь ты.
Все взгляды обратились на Худжуму, даже львята Себуле, просившие есть, примолкли.
— Грустно, что я вынужден стать Королём при таких событиях, но без правителя у нас не будет будущего, — приняв решение, вздохнул Худжума. — Сейчас нужно свыкнуться с гибелью отца. Его не вернуть. Его нет. — На этих словах Киджана вздохнула, Муфаса лизнул её щёку. — Я не сказал отцу всего, что хотел раньше и что должен был. Но мы с Киджаной его всегда понимали. Он и растил меня для этого, чтобы сделать наследником. То, что я однажды займу его место, должно было случиться рано или поздно, и вот оно случилось. Жаль, что так…
— Нам всем жаль Мсанифу, Худжума, — сказал Муфаса. — Много времени прошло с тех пор, как он спас меня. За заботу я благодарен ему и всей твоей семье. Всем вам. Твой отец, узнав о моей проблеме, пытался её решить и помочь вернуть память. Мимо трудностей он не проходил, всегда искал способ помочь.
— Начатое будет завершено, Муфаса, — кивнул ему Худжума.
— На месте дело стоять не будет, — заявил Махири. — Я буду с вами. Всё, что нужно для снадобья, при мне.
— Значит, — Худжума осторожно, чтобы не причинять сильной боли, поднялся, — идём.
— Сынок, — обратилась к нему Имани. — Постой.
Худжума замер, глядя на приближающуюся мать. Имани подошла к нему, коснулась лапой груди, а носом — его носа.
— Король умер, — сказала она так, чтобы слышали все. — Долгой жизни Королю!
Солнце уже поднялось высоко, когда прайд, вновь обрётший правителя, пересёк реку и покинул свои земли. Худжума и Киджана повторяли про себя — на время. Они обязательно вернутся домой. Муфаса с Киджаной старались держаться ближе к Худжуме — вдруг он вновь почувствует слабость. Одна из его ран на боку начала кровоточить, её периодически зализывала мать. Махири сидел на спине Макунгу и, чувствуя, как под ним перекатываются крепкие мышцы охотницы, лениво посматривал по сторонам. Во взгляде его Муфаса замечал грусть.
— Мы с братом жили здесь с детства, когда ещё правил Мэйтата, дед Мсанифу, — ответил Махири, когда Муфаса заинтересовался его жизнью. — Тогда он был моложе, чем Худжума сейчас. Иногда запальчивый и шаловливый, а иногда серьёзный.
— Он достойный сын, — кивнул Муфаса.
— Нужно найти место, где я продолжу изготовление снадобья, — сказал Махири. — Тебя больше не посещали видения?
— Почти нет, — вновь кивнул Муфаса. — Я не обращал на них внимание из-за всех этих событий. Помню последнее видение, это было в день похищения Киджаны.
— Расскажи, — повернулся к Муфасе Худжума.
— Тогда я видел странный сон, с огромной Скалой, намного больше вашей. И видел… в общем, видел себя со стороны. Этот «я» сказал, что я должен вернуться домой и что время придёт. Но где этот дом? Как я с ним связан? И для чего время придёт? — посыпались вопросы, будто град с неба.
— Для твоего возвращения домой, — сказал Худжума, морда которого исказилась от боли на миг. — Когда ты уже мог ходить, отец изложил нам свои домыслы о тебе. Указал на походку, на голос. Он убедил нас в том, что ты не чужак и не простой лев. Теперь и мне кажется, что ты — Король.
— Я устал от этого неведения, — монотонно проронил Муфаса. — Столько вопросов, а ответов нет…
— Ответы будут, — сказала Имани, когда вновь провела языком по боку сына.
Небо вновь радовало глаз глубокой голубизной, а солнце вновь припекало. Прайд расположился в тени невысокого обрыва, к которому подступало небольшое озеро. Во время сильных дождей оно наполнялось, и вода робко касалась подножия обрыва. Сейчас урез воды отделялся расстоянием в десяток львиных тел. Чтобы прятаться от жары и от дождей, Кибури и Джуви вырыли небольшую пещеру, в которой помещались вдвоём. По их словам, они обосновались здесь довольно давно. Оставив своих гостей, братья ушли на охоту и скоро вернулись с добычей. Проголодавшийся прайд оживился при виде туши антилопы, и вскоре от неё почти ничего не осталось.
Утоливший голод Худжума снова отдыхал — путь был неблизкий и нелёгкий для раненого. Заботы могут подождать, пока он не залечит раны. Грелась теплом Худжумы Адили, положившая голову на его передние лапы. Насытившиеся львята спали в тени пещеры, Себуле о чём-то говорила с отдыхающим братом. Мало спавший ночью Муфаса дремал, прижавшись спиной к глинистой стенке обрыва, нос к носу с ним устроилась Киджана. В какой-то момент Муфаса открыл глаза и в изумлении поднялся.
Рядом с покрытым разводами большим камнем стояла львица, примерно одного возраста с Муфасой. И смотрела она именно на него, смотрела так, как будто хорошо знала. Только Муфаса её не узнавал — всех львиц из прайда Мсанифу он помнил. Так кто она, чужая? И как она подошла незамеченной, когда в нескольких шагах от неё легла на землю Зури? Она будто не заметила чужачку.
Взгляды Муфасы и незнакомки встретились, и в глазах её Муфаса различил горечь и тоску. Но что-то ещё было в её глазах. Что-то неопределённое… Она улыбалась ему. Муфаса не успел понять, что именно сквозило во взгляде львицы — назревшую тишину нарушила Киджана:
— Муфаса, в чём дело?
— Посмотри на камень, — тихо велел Муфаса. — Видишь?
— Камень и вижу, — мотнула головой Киджана.
— И никого? Рядом с ним?
— Да нет там никого. Что с тобой, Муфаса? — изумилась Киджана, а в глазах её блеснула искорка испуга.
— Не видишь львицу возле камня?
— Муфаса, возле камня — Зури, — Киджана положила лапу на плечо Муфасы.
— Нет, там другая львица, — голос Муфасы даже охрип в волнении, а по спине пробежала дрожь. — Смотрела на меня. Вот же! — Муфаса взял Киджану за подбородок и повернул, чтобы взгляд её упал на камень. Повернулся сам — и сел удивлённо. Теперь там никого не было.
— Эй, с тобой всё хорошо?
— Ведь она… да как же… что… — суетливо бормотал Муфаса. Потом поднялся и почти бегом подошёл к камню.
— Муфаса, в чём дело? — удивилась Киджана.
Но он, уже не слушая её, подошёл к тому месту, где и находилась эта львица. Осмотрев внимательно влажную от дождя землю, Муфаса с удивлением отметил, что здесь нет следов лап. Нет и вообще каких-либо следов пребывания здесь львицы.
— Но ведь она только что была здесь… — пробормотал Муфаса и осмотрелся по сторонам. Затем, не обращая внимания на недоумённые взгляды Киджаны, Худжумы, Адили и Зури, быстро обошёл камень в поисках возможных следов львицы, но так ничего и не обнаружил. Киджана всё это время шла за Муфасой.
— Милый, если бы здесь и вправду была львица, то она бы откуда-нибудь пришла. А значит, должна была оставить следы. Здесь нет следов, Муфаса, — тихо сказала она.
Стараясь совладать с рассудком, Муфаса в ответ посмотрел на Киджану. Да, действительно, она права. Следов никаких не было, значит, не было самой львицы. Но в таком случае…
— Может, у тебя снова видение? — спросил Худжума.
— Нет, Худжума, — покачал головой Муфаса. — Я видел её так же, как и тебя сейчас. Она была здесь.
— Но здесь никого нет, Муфаса! — воскликнул Худжума уже с нетерпением.
— Да я заметил, — отмахнулся Муфаса. — Тогда не знаю, почему…
— Ты её узнал? — поинтересовалась подошедшая Имани.
— Нет, не узнал, — ответил Муфаса. — Но зато она смотрела так, как будто знает меня.
Никто ничего не сказал в ответ. Муфаса, чувствуя, что в голове будто холодеет, а лапы дрожат, опустился на землю. Хочется верить словам Имани, что найдутся ответы на вопросы, но вопросов стало больше.