Их встречи продолжаются снова и снова: они находят и выкраивают время, чтобы свидеться. Они подолгу говорят, целуются и обнимаются, и в какой-то момент Кайя получает неловкий кивок на своё лукавое "можно?" и запускает руки ему под рубашку.

Чайльд очаровательно глотает стоны, краснеет лицом, ушами и шеей и снова и снова смешнюче тянется целоваться.

Кайя растягивает удовольствие и дразнится, видит, как Чайльд теряется, но снова и снова пытается инициативу перехватить и двигаться быстрее, отчаяннее, везде; Кайя остужает его пыл — фигурально и буквально, — морозит ему щёки и ресницы холодным дыханием, выбивая из Чайльда удивлённый смешок. Кайя не торопится и тормозит его, изучая, исследуя, общаясь.

Наконец, они лежат на скомканных простынях рядышком, вымотанные и остывающие. Кайя потягивается, лёжа на животе, поворачивается к Чайльду лицом.

Чайльд лежит, ещё красный, с закрытыми глазами, едва прикрытый простынью, дышит глубоко и ровно; ресницы его чуть подрагивают. И Кайя рассматривает его по-новому, теперь внимательно изучая детали, за которые он только зацепился раньше.

Чайльд весь усыпан веснушками. И шрамами.

Он видел Чайльда сражающимся не раз — отчаянно и порой рискованно, но высчитано всё равно; едва ли его кто задевал, едва ли кто его хотя бы царапал. Но сейчас он смотрит на его тело и понимает: так было не всегда.

Кайя рассматривает шрамы самые разные, и понимает, что они тоже много что могут сказать о человеке. Натягивает одеяло до шеи, когда ловит Чайльдов взгляд.

Он спрашивает без слов, и Кайя без слов отвечает: переводит взгляд на его тело снова и пальцами осторожно оглаживает большой шрам на боку; поднимает глаза на Чайльда: тот напряжён и смотрит — едва заметно — с вызовом.

Что эти шрамы? Доказательство силы или свидетельство слабости?

Кайя мягко улыбается, подкладывая руку под щеку.

— Каждый шрам — это тоже своего рода история, верно? — говорит Кайя, подпирая щёку рукой. Чайльд смеётся.

— Не уверен, я о большинстве и не помню даже. Но все вместе... возможно, — он задумывается, утыкаясь взглядом в потолок.

Кайя криво улыбается. История становления воина — высеченная на коже. Что она высекла на душе увидеть гораздо сложнее; Кайя замечает в поступках-реакциях шрамы, но разглядеть всё это непросто. Порой — опасно.

Чайльд снова поворачивается к нему, но теперь смотрит лишь с мягкостью и осторожно тянет руку, чтобы огладить Кайю по плечу. Что-то в нём бесконечная битва не выела — думает Кайя в который раз, в который раз спотыкается о внезапную для предвестника внимательность и нежность, и улыбается неловко.

— Поехали в Снежную? — вдруг, почему-то шепотом, спрашивает Чайльд.

— Зачем? — тоже шёпотом, играясь, отвечает ему Кайя.

— Я хочу... познакомить тебя с семьёй, — он отводит смущённо глаза, и Кайя ему благодарен за это, потому что сам замирает, пораженный и обезоруженный совершенно, не может пошевелиться.

Что-то бесконечная битва не выела в нём, и что-то бесконечная ложь и отчуждённость не выела в Кайе; потому что он вдруг, будто со стороны, слышит свой собственный смешок и хриплый голос:

— Поехали.