Лань Сычжуй определенно что-то недоговаривал.

Вэй Усянь видел это по глазам, залипшим на огненно-красные кленовые листья, задумчивому даже чересчур выражению лица, поджатым губам, изредка размыкающимся в желании чем-то поделиться. Лань Сычжуй не имел привычку витать в облаках, подолгу погружаться в собственные мысли, но что-то не давало ему покоя, лишило всякой сосредоточенности сначала на ночной охоте, затем и в их коротком «семейном» путешествии. Вэй Усянь подумал было: «Влюбился» — улыбнулся про себя, готовясь наставнически дать младшему адепту советы в любви, едва тот к нему обратиться.

Но Сычжуй не обращался. Сычжуя влекла осенняя листва, тихо шуршащая под ногами, и старенькие монастыри, на которых он порой задерживал взгляд.

Лань Ванцзи расспрашивать было бесполезно: ничего длиннее «Захочет — расскажет» с его уст за последние два дня не слетало.

К концу третьего дня после более чем двухмесячного отсутствия Вэй Усянь и Лань Ванцзи засобирались в Гусу.

— Лань Чжань! — Вэй Усянь ловко вскочил на Яблочко, широко улыбнулся, — давай по пути остановимся в одном городе, где продают чудесные булочки с семенами лотоса! О! И напомни купить яблочки для Яблочка. Он славно потрудился.

Лань Ванцзи отозвался коротким «Мгм», взял в руки поводья и неспешно повел ослика за собой. Вэй Усянь, погрузившийся в думы о вкусе паровых булочек, не сразу заметил, что что-то не так. Не доносился звук других, третьих, шагов, которые вот уже два месяца неустанно сопровождали мужчин. Вэй Усянь опустил флейту, оглянулся: позади стоял юноша, склонившись в почтительном поклоне, словно в чем-то успел провиниться. Вэй Усянь взглянул вопросительно, ожидая, когда Сычжуй двинется следом, однако тот упорно стоял на месте, будто прирос ногами к земле.

— Ханьгуан-цзюнь, учитель Вэй, я не пойду. Я… давно не был дома, должно быть, они волнуются за меня.

«Они, — понял Вэй Усянь, — это домашние». Но Сычжуй, насколько он знал, был сиротой без отца и матери, совсем недавно воссоединился с мертвым дядюшкой. О каком доме он говорил? Кто мог за него волноваться? В поисках ответа Вэй Усянь взглянул на Лань Ванцзи, однако тот лишь сказал:

— Мгм. Ступай.

Юноша мгновенно просиял, в любой момент готовясь сорваться в путь, но старший наставник заставил его поумерить пыл.

— Сычжуй, о каких родных ты говоришь? Разве твои отец и мать не почили давным-давно?

— Это действительно так, но… Мои приемные родители в добром здравии. Они терпеливо растили меня столько лет, словно родного сына, и…

— У тебя есть приемные родители?! — перебил его Вэй Усянь и, словно бы в подтверждении этих слов, взглянул на Лань Ванцзи. — Лань Чжань, разве не ты нашел его ребенком и забрал в Гусу?

Лань Ванцзи ответил:

— Я забрал его, но не находил.

Не сказать, что Вэй Усянь сильно удивился, скорее — он попросту не ожидал этого. Воспоминания прошлого порой мелькали в его сознании, но момент своего впадения в неистовство, а после и смерть он помнил плохо, а иногда не хотел вспоминать и вовсе. Лань Ванцзи никогда не говорил, как А-Юань оказался в Гусу, поэтому Вэй Усянь мысленно сложил два и два, придя к выводу, что любимый муж приложил к этому руку.

Лань Сычжуй меж тем продолжил:

— Ранее каждые три месяца я возвращался домой, чтобы навестить их, но ныне там не был уже год. Они живут в той деревушке за лесом, здесь совсем недалеко. Если хотите, можете познакомиться с ними, учитель Вэй.

Отказаться от этого предложения Вэй Усянь не мог, и после одобряющего кивка Лань Ванцзи они двинулись в путь. То было чудное, тихое место совсем на окраине деревушки, где само время замедляло свой ход, но центр деревни, несомненно, был бы не менее оживленным, чем базар в императорской столице. Лань Сычжуй уверенно вёл двух мужчин за собой, к монастырю, и, едва они встали перед воротами, невольно поразился:

— Кажется, меня не было дома чуть больше года.

Представшие взгляду хоромы мало чем походили на обветшалый монастырь, который он помнил, с постоянно протекающей крышей, маленький до такой степени, что и одному человеку в нем было тесно. Искусно возведенные ворота с причудливыми узорами, кирпично-красная крыша, украшавшая монастырь, второй этаж, появившийся из ниоткуда, — то был величественный храм, возведенный для поклонения небесному владыке, не иначе.

Сычжуй трижды постучал. И едва он поднял кулак, собираясь постучать в четвертый раз, ворота открыл мужчина.

— Хуа-гэгэ!

Названный Хуа-гэгэ был высок, статен, на вид не старше Лань Ванцзи; красный цвет его одеяний сильно бросался в глаза, правый глаз скрывала черная повязка. Остановив взгляд на Сычжуе, он тепло улыбнулся, шагнул назад, давая ему войти.

— А-Юань, как давно мы не виделись. Ты заметно подрос.

Юноша в ответ поприветствовал старшего почтительным жестом, едва скрывая радость, переполняющую грудную клетку, от долгожданной встречи с ним.

— Ты и гостей привёл? Господин Лань и…

— Вэй Усянь, — представился он без лишних слов.

Мужчина отчего-то хмыкнул, что-то пробормотав себе под нос. Приложив два пальца к виску, он стоял, словно задумался о чем-то, затем равнодушно пригласил незваных гостей в монастырь. Присутствие чужаков ему не нравилось, он не тратил усилий, пытаясь это скрыть, однако с Лань Ванцзи, кажется, у него были личные счеты: всё же он забрал у них Сычжуя, едва тому исполнилось шесть, но Вэй Усянь не мог не пожалеть возлюбленного.

— Где Се-гэгэ?

«Вот как, — подумал Вэй Усянь, — у Сычжуя есть ещё один гэгэ».

— Гэгэ отвечает на молитвы прихожан, — ответил Хуа Чэн. — Я уже передал, что А-Юань здесь.

Лань Сычжуй с нескрываемым любопытством озирался по сторонам, не узнавая дом, в котором вырос: всё — от потрескавшегося дощатого пола до оконных рам — изменилось, это место больше не напоминало заброшенный монастырь, который мог развалиться от слабого дуновения ветра. Единственной неизменной вещью было изображение божества и слабый запах благовоний, знакомый с детства.

— Что случилось со старым монастырем?

— Это очень долгая история. Если хочешь, Се-гэгэ тебе её расскажет.

Меж тем, Вэй Усянь с нетерпением ожидал встречи с приемными родителями младшего адепта. Перед глазами стояла картина приятной пожилой супружеской пары, что терпеливо из года в год ухаживала за монастырём, и Вэй Усянь улыбнулся: лучшего для маленького А-Юаня он и пожелать не мог. Хуа Чэн на служителя монастыря не был похож, вполне вероятно, он родной отпрыск пары, что взяла Сычжуя на попечение, или, быть может, такой же приёмыш, как сам Сычжуй, но это не столь важно — в любом случае, в сердце юноши он занимал далеко не последнее место.

— Как твои навыки каллиграфии, А-Юань? — Хуа Чэн стоял чуть поодаль, опираясь о дверной косяк со скрещенными на груди руками, и время от времени перебрасывался с Сычжуем парой слов.

— Уже лучше. А как твои, Хуа-гэгэ? — Лань Сычжуй улыбнулся. Он любезно усадил гостей за стол, осторожно налил каждому по чашке чая.

Хуа Чэн на это усмехнулся.

— Ты набрался смелости за то время, что мы не виделись, и дразнишь меня?

— Быть может, — ответил Сычжуй, — это всё твоё влияние.

— Будь это моё влияние, парой слов ты бы не ограничился. Уже не отпускаешь лук вместе со стрелой, когда стреляешь?

Вспомнив самый позорный момент в своей жизни, Сычжуй покраснел до кончиков ушей. Право слово, Хуа Чэн всякий раз находит слова, способные вогнать его в краску! И было ведь дело лишь раз, да и то давно, когда сил едва хватало натянуть тетиву.

— Хуа-гэгэ, почему всякий раз, когда я прихожу, ты дразнишь меня? — спросил он беспомощно, стыдясь поднять глаза на Лань Ванцзи и Вэй Усяня.

— Это месть, — хмыкнул Хуа Чэн. — Я всё ещё отчетливо помню день, когда ты потерялся на базаре и прилип к ноге «богача-гэгэ».

А этим самым «богачом-гэгэ» оказался Лань Ванцзи, который днем спустя пожелал забрать мальчика. Будучи шестилетним несмышленым ребенком, он едва осознавал, как сильно ранит приёмных родителей своим кивком, выражающим согласие, тихой просьбой, обращенной к Лань Ванцзи, забрать его. Теперь же вина за этот поступок ноющей болью сдавливала грудь, и уже повзрослевший Сычжуй старался выказывать «родителям» сыновью почтительность, выражая благодарность за то, что они приютили и вырастили его, словно родного.

— Я… прошу прощения? — замялся Сычжуй.

— Одними извинениями ты не отделаешься. Однако, если перепишешь те трактаты, — он кивнул в сторону низкого столика, заваленного письменными принадлежностями, — я, может, найду в себе силы не упоминать этот случай ближайшие два года.

Сычжуй нахмурился: слышал бы его слова Се-гэгэ, немедленно добавил бы к накопившейся горе пару трактатов, проконтролировав лично весь процесс переписывания от начала до конца. А заодно влетело бы и Сычжую, если бы тот согласился. Терпеть подколки Хуа-гэгэ легче, чем изнуряющие тренировки с Се-гэгэ, поэтому юноша всё же отказался.

Вэй Усянь глядел на разворачивающуюся картину с улыбкой, но всё же один вопрос так и не давал ему покоя:

— Лань Чжань, — шепнул Вэй Усянь мужу, — а где же приёмные родители Сычжуя?

Лань Ванцзи ничего не ответил, медленно потягивая свой чай.

— Понимаете, учитель Вэй, — улыбнулся Сычжуй, посмеявшись, — тут такое дело…

Двери монастыря распахнулись, и на пороге показался мужчина в белом, весь перепачкавшийся в грязи. Он вытер след грязи с щеки рукавом одежд, отряхнулся от пыли, улыбнулся, повесив шляпу-доули рядом с дверью.

— А-Юань! — повернулся он наконец к юноше. Подойдя, мужчина стиснул Сычжуя в крепких объятиях, прижав к себе, одной рукой потрепал по голове, ероша черные волосы. От этого налобная лента чуть съехала набок, но Сычжуй даже руку не мог высвободить, чтобы поправить ее.

— Се-гэгэ, я тоже рад тебя видеть. С-се-гэгэ, не так сильно!..

Се Лянь отпрянул, извинившись.

— Я примчался сразу же, как только Сань Лан мне всё рассказал. Ох, Се-гэгэ тебя чуть испачкал, прости-прости, — с этими словами он принялся хлопать по одежде Сычжуя, отряхивая ее от грязи. — У меня просто выдался насыщенный день. Ох, что-то пятна не оттираются, но… ничего, давай ты просто переоденешься в красное?

Красные одеяния с узором солнца — символ ордена Вэнь, единственное, что помнил А-Юань о родном ордене. Памятуя об этом, Се Лянь всякий раз покупал ему похожие наряды, порой два или три комплекта на вырост, так что теперь у Сычжуя скопилось достаточно много красных одеяний. Приезжая домой, он в первую очередь переодевался, потому что, во-первых, адептам ордена Лань пачкать одежды, а уж тем более — налобную ленту было крайне нежелательно, поэтому выполнять работу по дому, которой всегда предостаточно, легче в одежде, которую можно не бояться испачкать. А во-вторых, красный, по словам приемных родителей, ему был к лицу (хотя вполне возможно, Се Лянь просто добивался его сходства с Хуа Чэном).

— А-Юань так вырос! Совсем немного и меня перерастешь. Ты хорошо питаешься? Не забываешь тренироваться?

— Се-гэгэ нет нужды переживать, я тренируюсь каждый день.

Лань Ванцзи, услышав его слова, кашлянул. Где это видано, чтобы адепты ордена Лань так нагло врали в лицо своим родителям? Сычжуй, пристыженный, отвел взгляд.

— Каждые… пять дней.

Но Се Лянь вполне довольствовался и этим. Знать, что он жив-здоров — это всё, что ему нужно. Наконец, заметив присутствие посторонних, Се Лянь поприветствовал их коротким поклоном. Господин Лань был довольно частым гостем в монастыре, пока Сычжуй не стал достаточно взрослым, чтобы в одиночку пройти весь путь от Гусу до их тихой деревушки, поэтому узнать его не составило труда, а вот второго гостя он не узнавал совсем.

— Рад знакомству. Я Вэй Усянь.

— Вэй Усянь? — спросил Се Лянь более удивленно, чем должен был. Он ясно помнил, как Хуа Чэн тринадцать лет тому назад сказал, что от него не осталось даже праха, даже души, которая вошла бы в цикл перерождений. Но каких только чудес на свете не бывает. — Нам определенно будет, о чём поговорить.

Итак, мало-помалу разговор завязался сам собой.

— Вы кажетесь мне знакомым, господин Се. Не могу вспомнить, где же вас видел.

— Хм, правда? — улыбнулся Се Лянь. — Может, судьба нас и вправду связала мимолетной встречей, кто же знает?

Стол постепенно полнился разнообразными блюдами, вышедшими из-под ножа Хуа Чэна, чуть позже Сычжуй, переодевшись в красное, вызвался помочь. Се Ляня на кухню не пустили, поэтому он развлекал гостей разговорами, Вэй Усянь был приятным собеседником, способным легко поддержать беседу.

— К слову, кому поклоняются в этом храме?

Перед ним приземлилась тарелка с мясным супом.

— Наследному принцу Сяньлэ, — ответил Хуа Чэн, кивком указал в сторону изображения божества, смутно кого-то напоминавшего. Вэй Усянь пытался вспомнить хоть что-то об этом наследном принце, но в конце концов осознал — до этой поры он и не слышал о нём. Судя по молчанию Лань Ванцзи, тот тоже не был в курсе.

— Это очень древнее божество, ничего страшного, если господин Вэй не знает, — пояснил Се Лянь и перевел взгляд на Сычжуя, усердно хлопотавшего рядом. — Наш Сяо Юань преуспел в готовке!

Закончив, Сычжуй уселся между ним и Хуа Чэном, смущенно улыбнулся, отправив в рот пару зерен риса.

— Всего лишь несколько простых блюд.

— В этот раз задержишься подольше? — спросил Се Лянь. Всё же его не было целый год, он задолжал без малого четыре встречи.

— М? Конечно.

— Дочь семьи Фэй успела по тебе соскучиться, — добавил Хуа Чэн и усмехнулся, подперев щеку рукой. Се Лянь прикрыл рот рукой, чтобы не засмеяться: А-Юань реагировал на поддразнивания очень забавно. Покраснев с головы до пят, Сычжуй чуть не выплюнул весь чай на стол, однако воспитание ордена Лань дало о себе знать, и он с трудом сглотнул.

— Хуа-гэгэ, — он вытер стекший на подбородок чай рукой, нахмурился, беспомощно взглянув на гэгэ. — Не дразни меня.

— Но ведь это правда. Эта девчушка каждый месяц на протяжении года высматривала А-Юаня, прячась за воротами, — добавил Се Лянь. — Сяо Юань такой милый, невозможно не полюбить.

— Се-гэгэ, хватит… — протянул Сычжуй. — Ей всего десять.

— Дети в наше время растут так быстро, — окончательно добил его Хуа Чэн, потрепав по щеке. — Взять, к примеру, А-Юаня. Ещё вчера ты капризничал, прося купить тебе сладости.

Сычжуй от смущенья готов был сквозь землю провалиться. Ну что это такое! Один начинал, другой с радостью подхватывал — и так каждый раз, когда он приезжал. Сычжуй мысленно просил помощи у своих наставников, но Лань Ванцзи молчал, а Вэй Усянь не против был и от себя что-то добавить.

День медленно клонился к закату, и Вэй Усянь на пару с Лань Ванцзи, не смея больше задерживаться, покинули монастырь, попрощавшись напоследок. Вэй Усянь взял поводья ослика и повёл его за собой. Спешить им было некуда, поэтому, наслаждаясь здешними осенними красотами, они медленно, нога об ногу зашагали по усеянной кленовыми листьями лесной тропе.

— Лань Чжань, ответь, — произнес Вэй Усянь. — Приёмные родители Сычжуя — это ведь те два служителя монастыря?

— Мгм.

Немного подумав, Вэй Усянь добавил:

— И они не люди?

Лань Ванцзи взглянул на него лишь раз, на мгновение поразившись проницательности возлюбленного. Но в конце концов, в этом не было ничего удивительного, скопление темной ци, охватившей монастырь, было столь огромным, что даже совсем юные адепты заподозрили бы нечто неладное. Но ни господин Хуа, ни господин Се не представляли никакой угрозы, и если сперва, познакомившись с ними, Лань Ванцзи относился к двоим настороженно, желая держать А-Юаня подальше от этого монастыря, то теперь настороженность постепенно сошла на нет.

— Мгм, — ответил Лань Ванцзи. — Это всё, что мне о них известно.

— Как бы там ни было, Сычжуй, похоже, счастлив с ними. Я рад, что они нашли его.

Лань Ванцзи мотнул головой, помогая Вэй Усяню взобраться на ослика.

— Они не находили. Вэй Ин сам отдал им Сычжуя. Ты не помнишь?

Этому заявлению Вэй Усянь удивился столь сильно, что чуть не свалился с Яблочка. Разумеется, он не помнил!

— Я пришёл в монастырь и передал им А-Юаня? А Лань Чжань, похоже, узнал А-Юаня и решил забрать в орден. Почему?

Лань Ванцзи отвернулся.

— Не скажу.

— Не скажешь? А если я буду очень сильно просить? Ты же знаешь, как я умею упрашивать!

— Не скажу.

Лань Ванцзи зашагал вперед, и Вэй Усянь, подгоняя Яблочко, погнался за ним, смеясь.