Он не входит в её каюту – проскальзывает, словно дым Сумрачных островов; словно туман Страховина. Ненавистно быть похожим на это, но Пайк не знает ни ненависти, ни сожалений. Его движения скрупулёзны, его разум мутен, словно глубина – но чист и точен, как каждый взмах его гарпуна.
Сара держит руку на пистолете и улыбку на губах. Сара не знает, поможет ли ей что-то из этого, но если даже Матери Змее неведомо то, чем закончится их путешествие, то что говорить о ней, Фортуне?
Она не покровительствует дуракам, но и Пайк не дурак.
– Ты в моём списке, – говорит он, и голос его похож на плеск волны и скрип петель для вёсел.
– Скажи что-нибудь поновее, – Фортуна искривляет уголки губ; ей незачем паясничать перед тем, кто этого не оценит. Пайк прост и прямолинеен – скорее всего, потому что мёртв. Это живым свойственна изворотливость.
– Я хотел убить тебя в битве с туманом, – он идёт к ней, и с каждым шагом совершает ещё несколько действий. Вот он ослабляет петли на накидке, вот с лязгом падают на деревянные половицы цепи гарпуна. Пайк идёт к ней без оружия, но Фортуна не убирает руки с пистолета, потому что даже безоружным он опаснее, чем кто-либо из них может представить. – В пылу битвы этого могли не заметить, а если заметили… я был бы уже далеко.
– Ладно, это поновее, – Сара фыркает, Сара цепко следит за каждым его движением, но не понимает ни одного из них. – Но всё ещё ожидаемо.
– Я отказался от этой идеи, потому что его имя горит ярче, – о пол бьются костяные пластины накидки; шуршит снимаемая ткань. – Гангпланк.
Сара старается сдержаться от этой гримасы на лице, но у неё не выходит. Никто не знает о том, насколько ярко горит это же имя в её голове.
Пайк стоит перед ней, он гол, и кожа его сера. Фортуна ищет глазами следы гниения, но не находит их – впрочем, гнилыми руками сложно попадать так точно. Он абсолютно безволос, жилист, его член вял и так же сер, как и вся кожа; головка обрезана точно, почти ювелирно. Сара смотрит беззастенчиво – так же прямо, как стоит перед ней Потрошитель.
– Ты убиваешь капитанов, – говорит она, поглаживая указательным пальцем узоры на пистолете. – Но чего ты добиваешься?
– Когда умрёт последний капитан, Билджвотер будет свободен.
Фортуна убирает руку с пистолета и, не сводя с него глаз, начинает расшнуровывать свой корсет.
– Ты никогда не задавался вопросом, готов ли Билджвотер к этой свободе? – её грудь с крупными коричневыми сосками показывается наружу; чуть позже обнажается пупок. – Конечно, не задавался. Мёртвым всё равно, потому что у них своя философия.
– У меня нет философии, – Пайк не снимает с себя только повязки на лице; красная, зубастая, даже она сейчас теряет яркость. Весь мир сводится к чёрно-белому. – И я не мёртвый.
Фортуна иронично вскидывает бровь, расстёгивает пояс, и её штаны падают к её ногам. Она выступает из них, садится на стол и широко раздвигает ноги.
Её колени угловатые и красные, как у подростка.
– Я не живой, – Пайк смотрит на её красные волосы на лобке, на то, что скрывается за ними. – Это не одно и то же.
– Билджвотер не будет свободен, даже если во всём мире не останется ни единого капитана, – она цепко следит, как Пайк опускается перед ней на колени, но когда он приближается к её вульве, Сара закрывает глаза. Как легко и просто сейчас её убить, думает она насмешливо, какой глупой будет эта смерть.
Но всем свойственно ошибаться, и Фортуна знает, что сейчас, уважая Пайка, она не ошибается. Потому что у неё нет права на ошибку.
Его язык ледяной и длинный, но даже здесь его движения точны, словно отработаны до автоматизма. Фортуна сомневается, что Потрошитель из Кровавой гавани часто кому-то отлизывает – как минимум после его смерти это точно так.
– Дело не Билджвотере и не в капитанах, – рука Сары снова ложится на пистолет; она сжимает ладонь, потому что это всегда её успокаивало. – Умру я – придёт другой.
Пайк входит в неё языком, и Фортуна старается запомнить это ощущение, потому что вряд ли ей когда-нибудь придётся испытать нечто подобное. Потрахаться с мертвецом, приближаясь к Сумрачным Островам – на какие безумства ты ещё способна, Сара Фортуна?
– Этот мир не умеет быть свободным, – Сара кладёт руку на голову Пайка, и кожа там гладкая, словно у младенца. – Ни один город этого мира не умеет. Ты не имеешь философии потому, что твой список не имеет смысла. Твои действия – капля в море. Ни на что не влияющая жалкая капля.
Пайк выпрямляется, раздвигает её бёдра, входит в неё – член у него слегка вялый и тоже очень холодный.
– Твои тоже, – шепчет он ей на ухо, шелестит, плещется.
Сара откидывается назад, потому что холод, идущий от Пайка – или от близости к Сумрачным Островам – пробирает до костей.
– Ничьи действия не имеют смысла, – Фортуна облизывает губы. – Но вот мы здесь, пытаемся остановить новый Страховин. И каждый из нас лишь капля в море.
– Ты в моём списке следующая, – Пайк кончает в неё, и Сара обвивает его бёдра ногами, чтобы он остался так ещё немного.
Через пару мгновений – а может, несколько десятков минут – она отпускает его, и одевается Пайк так же, как двигается – точно и чётко, совершая минимум телодвижений.
Свой гарпун он берёт последними.
– Я буду помнить об этом, – говорит Сара с усмешкой.
Пайк не оборачивается, но Фортуне не нужно этого, чтобы понять: он её видит.
Одна капля, прошедшая тысячелетия, способна вызвать цунами, которое сотрясёт миры.