Раб Божий служил с рождения. Мать отдала его в монастырь в момент, когда заметила у сына проблески дара. Она боялась… Он совсем не помнил ее, но по рассказам тогдашнего Настоятеля знал, что семья у него была. Он даже не знал — где. Послушникам запрещалось оставлять хоть единую нить связи с внешним миром. Они рождались заново, проходя сквозь Рассеченное Кольцо Бога. Сломанное кольцо… Верхняя дуга обрушена, и упирается в одну из боковых. Послушники рождались в новую жизнь, в муках, как и положено новорожденным.
Древнее кольцо. Артефакт, принципов работы которого не знает никто, даже сам Папа. И церковь тщательно это скрывает. Тщательно охраняет Артефакт, хранящийся глубоко в недрах земли. Прямо здесь, где проходят обучение те немногие, что становятся охотниками. И раб Божий ощущает грозную мощь Кольца ежесекундно. Ежеминутно помнит, какая ответственность лежит на нем. Ежечасно думает о тех, кто не смог выйти оттуда живым. И он оплакивал каждого из них…
Кто знает, для чего артефакт предназначался ранее? Но теперь он превращает одаренных, рожденных во грехе, в инструменты церкви. При проходе через Кольцо, их дары отсекаются, оставляя лишь один. Тот, что нужен для охоты на себе подобных. Эта аналогия так же тщательно скрывается. Ложь во благо единой Высшей Цели.
Раб Божий. Он не любил другого обращения, ни тогда, ни теперь. К чему имя рабу? К чему титулы? Ни бархат, ни золото, ни парча не делают раба господином, особенно если его единственный и бессменный господин — сам Бог.
— Монсеньор…
Слуга робко постучал и вошел, звякнула ложечка на подносе. Титул обязывал есть с золота, но в чаше была лишь чистая вода, а на тарелке — горсть семян и нарезанные овощи.
— Оставь воду, Жером, а прочее унеси, я не голоден.
— Но…
— Жером.
Раб Божий обернулся и укоризненно взглянул на слугу. Тот тяжело вздохнул, забрал с подноса тарелку и вышел, тихо притворив дверь. Теперь все имение будет шушукаться по углам, обсуждая святого отца, который крошки не берет в рот уже который день… Они зовут его святым, они гордятся тем, что служат ему. Раб Божий горько усмехнулся. Столь многого они не знают о нем… О, если бы они только знали!
От темных ростков лжи, ереси, гордыни и самоправедности, что ежечасно пытаются пустить корни в его душе, плохо помогают молитвы, плети и посты. Единственное, что держит проклятые семена в узде, это имя. Раб Божий. Он не позволяет себе другого обращения.
Он вновь вернулся мыслями к тому месту на карте, куда отправил своего бывшего аколита. Любимого ученика… Карта лежала на столе, словно светилась в тех местах, где к ней прикасались руки Родриго. В судьбоносной точке мироздания вот-вот должны были пересечься две судьбы, крепко связанные с рабом Божьим. И то, чем кончится эта встреча, повлияет на участь всего мира.
Родриго был очень серьезным пареньком, не по годам тонким и умным. Он пришел в церковь уже повидавшим жизнь, непохожим на сосунков-послушников, что заглядывали в рот святым отцам и не хлебали лиха. Ему было мало той скудной информации, что преподавали остальным. Он задавал вопросы, на которые не могли ответить монахи, и в наказание за излишнее любопытство и гордость его раз за разом отправляли гнуть спину на солнце, пропалывая сад Настоятеля. Настоятель запомнил его красивое лицо с упрямо сжатыми губами. Поначалу он не вмешивался, наблюдая, чем кончится противостояние этого мятежного духа с простодушными монахами.
Не все инквизиторы были одаренными, некоторые служили Господу и среди простых людей либо становились спутниками благословенных Богом братьев — охотников за опасными для мира тварями. Дар проявился у Родриго в стенах церкви, немало при этом напугав. Парень умудрился спалить простыню на своей постели… Но его успокоили и вскоре провели через Артефакт. Когда Родриго оправился, перевели в другое крыло монастыря, где занимались такие же послушники.
Дар подчинялся ему неохотно, но в остальном Родриго поистине не было равных. Черноволосый послушник не жаловался и не старался увильнуть от наказания, но и не прекращал задавать вопросы. Он столь явно превосходил умом других, что Настоятель понял: нужно действовать, иначе Церковь рискует остаться без талантливейшего служителя. И стал брать юношу к себе после основных занятий.
Раб Божий учил Родриго сам. Давал читать книги из личной коллекции, брал с собой на выезды, не уходил от прямых вопросов. Он с гордостью смотрел на то, как расцветает его воспитанник. Как учится различать добро и зло, в том числе в себе самом, как трудно дается ему смирение… В семнадцать Родриго впервые ощутил зов. Самостоятельно, во время прогулки по городу. Он сумел справиться с тварью, но сам едва остался жив. В напоминание об убийственной гордыне у Родриго остался шрам на лице. Он сам, придя в себя, рассудил, что это хорошо. Каждое утро видеть свое отражение, а вместе с ним — предупреждение от самого Бога, который спас неразумного. На этот раз…
Родриго покинул родной монастырь, и вместе с ним словно ушел свет из сердца Настоятеля. Может быть, потому он и совершил то, что совершил.
Нашел маленького заморыша у дороги, в кустах. Приказал остановить карету и спрыгнул в грязь, прямо под дождь. Раздвинул густую траву и поднял на руки тельце подростка, столь хрупкое, что он казался еще ребенком, жизнь едва теплилась в нем. Потому раб Божий не сразу сумел понять, что в крови его тек едва слышный огонек дара. От спутанных рыжих волос пахло гарью и болезнью. Настоятель ехал в свое загородное имение, где порой отдыхал от трудов и от давящей мощи Артефакта, оставаясь наедине с Господом и горными цветами. В том доме не было ни охраны, ни слуг.
Отмывая мальчика от въевшейся грязи, раб Божий с трепетом очищал пушистые звериные ушки, снимал со шкурки насосавшихся клещей, вставлял в лубок сломанный посредине хвост… Одаренный рано инициировался, видимо, родился в семье таких же. На вид ему было не больше одиннадцати. Он лежал неделю, открывая глаза лишь затем, чтобы поесть, попить или добраться до отхожего места в углу комнаты. Настоятель был удивлен: он не ожидал, что звереныш озаботится вопросами человеческой гигиены. Потом звереныш начал говорить. А однажды просто забрался на колени рабу Божьему, пока тот читал у окна. Свернулся, заурчал…
Дитя тьмы было прекрасно. А зло, боль и ужас в его сердце принесли люди, уверенные, что совершают богоугодное дело. Ежедневно раб Божий смирял свое тело болью, а дух — исповедью перед Господом, не в состоянии найти ответы. Так ли важна Великая Цель? Так ли она однозначно верна? Теперь он ощущал себя нерадивым, гордым учеником, что задает дерзкие вопросы самому Создателю. Но Бог, по обыкновению, молчал, предпочитая передавать свою волю через сердце. А сердце…
Раб Божий помнил многое. То, как котенок плакал, размазывая слезы, когда рассказывал о своей погибшей семье. То, как он смеялся, играя в ветвях густого фикуса в саду. Как радовался подарку раба Божьего — мелкому серебряному бубенчику, который сразу же привязал к прядке своих огненных волос. Как он рос… Становился сильным, смелым. Узнавал о мире все больше.
— Покажи мне большой город. Столицу.
— Что тебе рассказать, котенок?
— Я хочу чтобы ты показал мне, а не рассказал, — обиженно хмурится тот и протягивает руку.
Искушение слишком велико… И раб Божий берет его смуглую, сильную руку в свою. Использует свой священный дар не по назначению, показывает мальчишке все, что тот желает знать. Все, что когда-либо видели глаза раба.
Коту было хорошо там, вдали от всех. Безопасно. Он уходил и возвращался. Он почти не задавал рабу вопросов, но казалось, что его голубые глаза читают в сердце, как в раскрытой книге. Читать он тоже умел, и учить не пришлось, но не любил это делать. Он был полной противоположностью Родриго.
Раб Божий каждый раз страшился и желал найти своего воспитанника в горном доме… и порой находил. А порой — нет, и это ощущалось холодной пустотой, мешающей прийти к сосредоточению, необходимому для поистине глубокой молитвы.
И с каждым проходящим годом беспокойство росло. Не о своей погрязшей во тьме душе раб волновался, о, нет. Если он ошибся, то его покарает Господь и он получит то, что заслужил, только и всего. Но тревожился о двух ярких огнях, что выпестовали его руки. Им суждено жить в мире, что утонул во лжи… изменить этот мир или уничтожить.