Холодным утром всегда не хочется вылезать из кровати. Солнца будто даже и нет. Оно освещает Землю, но остается спрятанным за серыми облаками. Мидория видит в окне лишь серость — серое небо, ничего более. На земле лежит снег, наконец наступила зима, поэтому почти все тренировки проходят в залах, а не на улице.

— Мидория? — на плечо легла чья-то тяжелая рука, возвращая Изуку в реальность. Захлопав глазами от неожиданного прикосновения, он обернулся в поисках источника звука.

— Иида, я немного задумался, — улыбаясь и запуская руку в свои волосы от легкой неловкости, сказал Мидория, наблюдая за удивленным лицом одноклассника.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — поинтересовался заботливый и чуткий староста, который постоянно беспокоится за своих друзей.

— Да, не переживай, я в норме, — Изуку будто пропустил часть дня. Он плохо помнит, как встал с кровати, умылся, собрался и вышел в школу. Кажется, сейчас перемена после последнего урока, следовательно, теперь начинаются практические занятия. Айзава-сенсей, как и всегда, измучает свой класс нагрузкой, но это стало уже привычно.

И в раздевалке он будто оказался мимолетно. Сегодня он явно не в состоянии держать себя в руках. Улетая куда-то в свои же мысли, он на некоторое время забывается и пропускает часть времени. Будто оказавшись под причудой Шинсо, Изуку полностью теряет контроль над своим лицом. Уголки губ не подняты, глаза не прищурены от улыбки, брови полностью расслаблены. Мидорию редко видят таким, а, возможно, из одноклассников только пара человек видели его истинные эмоции.

В раздевалке холодная плитка на полу. Это и помогло отрезвить разум, когда Изуку снял носки и ощутил своими теплыми ступнями резкую перемену температуры. Все о чем-то болтают, смеются и переодеваются, кажется, и с Мидорией разговаривали и он даже отвечал, вот только сегодня он слишком подавлен, хотя сам не понимает, что конкретно вызвало в нем такую отреченность от мира. Может, последнее время он испытал слишком много эмоций: банально делая уроки, Изуку успел несколько раз чуть не заплакать, сам же удивляясь такой своей плаксивости и начиная ненавидеть себя за это. Он давно начал чувствовать отвращение к этому своему качеству. Как Мидория понял, его мама такая же — слишком эмоциональная, поэтому счастье, горе, печаль, боль, радость — проявляется слезами чаще всего.

Вот и Изуку, сломав очередной карандаш, психанув то ли на себя, то ли на тетрадь с непонятными, но написанными им же записями, сразу впадает в слезы, так проявляя свою агрессию и усталость.

Он устал. Раньше музыка в его наушниках была веселой, ритмичной, такой, что под нее можно активно танцевать и улыбаться, а сейчас Мидория способен слушать что-то спокойное, плывучее, без резких и громких звуков. Чтобы не отвлекало от учебы, чтобы расслабить мозг мелодией и приятным тихим голосом исполнителя, чтобы уснуть.

Все действия происходят машинально. Переодеться, ни о чем не думая, покинуть со всеми раздевалку и приступить к тренировкам. Вот только одну вещь Мидория упустил, совсем забывшись.

Его кисти выглядят совсем тонкими. Их легко можно обхватить так, что останется еще пространство, будто для другой руки. Или Тодороки это кажется? Но он точно исхудал. Изуку потерял массу, форма Юэй уже не обтягивает его плечи, а слегка свисает, выглядит большой на нем. Сегодня Мидория выглядит иначе. В его глазах ничего, ранее можно было увидеть боль, усталость, страх, а на лице улыбку, чтобы никого не беспокоить. Изуку делает все на автомате, и для Шото это заметно, потому что он часто смотрит на друга, любуется и изучает. Перемены Тодороки видит сразу, любое изменение во взгляде становится предметом долгого наблюдения.

Шото уже успел переодеться. Форма Юэй очень комфортная и простая, поэтому быстро надеть ее не составит труда. А Изуку осталось лишь надеть штаны вместо школьных брюк и кроссовки. Шото все продолжает смотреть на него, совсем не понимая, что это может выглядеть странно. Хитоши рядом нет, никто его не окликнет, поэтому взгляд все еще устремлен на друга.

Руки, изрезанные шрамами, как напоминание о прошедших битвах и ошибках, расстегнули ремень, пуговицу и ширинку. Брюки оказались на полу, после чего Мидория поднял их и аккуратно повесил в шкаф.

Ноги Изуку — отдельный вид искусства. Смотреть на них сравнимо с наслаждением. Эти накаченный икры сводят с ума, сколько тренировок они пережили, чтобы стать такими рельефными? На них так же много шрамов, как и на руках. Мидория полностью использует свое тело в битвах, комбинируя атаки руками и ногами.

Поднимая взгляд выше колен, Шото наблюдает еще более приятную картину. Бедра. Мышцы. Это завораживает. Они выглядят невероятно сильно и мощно. Тодороки уже откровенно пялится, не стесняясь, просто наслаждаясь.

Изуку переступает с ноги на ногу на холодном полу, иногда грея ступни, прижимая их поочередно к лодыжкам. Школьные брюки аккуратно висят в шкафу, Мидория разворачивается, чтобы надеть спортивные штаны, и…

Блять.

Что это?

По всему телу Шото пробежал мороз. Даже по левой, что постоянно теплая. Дыхание участилось при виде этого. Холодный пот, непонимание, а затем сложившийся пазл в голове. Теперь все ясно.

Розовые шрамы, оставленные не в драках, шрамы, что появились после собственной руки и лезвия, зажатого между пальцами.

Теперь Тодороки не смотрел на своего друга, будто увидел что-то запрещенное, залез туда, куда нельзя было, нарушил границы. Теперь он смотрит в пол. Мысли превратились в цунами, волнами накатывая на ранее чистый разум Шото.

— Шото? — он слышит улыбку в его голосе, слышит, что в раздевалке они остались одни. И как теперь ему посмотреть друга?

— Пойдем, — даже не взглянув в желанные глаза, не утонув в них на пару секунд, Тодороки встает и направляется к двери. Все смешалось внутри. Он не понимает, что делать.

Тренировка была самой обычной. Айзава помучал детей и отпустил отдыхать, напоминая, что те, у кого индивидуальные тренировки, должны не забывать о них. Вот только после этих слов стало заметно, каким потухшим был его взгляд, ведь сейчас ему некого тренировать.

В комнате Шото совсем погрузился в мысли, устало сев за стол и тяжело вздохнув. В раздевалке его будто коротнули током, резко, неожиданно и… пугающе. Ранее Тодороки понимал, что у Изуку есть проблемы, загоны, усталость, боль, ведь все это он видел и видит по сей день. Он помнит прикосновения Мидории, когда тот наконец отдался эмоциям, раскрываясь и принимая поддержку и помощь, что Шото долгое время хотел ему оказать. Тот день он посчитал некой победой, подумав, что это первый шаг к сближению, чему-то более близкому и желанному доверию между ними.

Но сейчас все сложнее. Будто ничего ранее и не было. Увидев шрамы, Тодороки осознал, что то проявление эмоций было каплей в океане. Шото понял, что особой поддержки и не было оказано. Он хочет быть рядом, успокаивать, помогать, утешать, просто обнимать и обволакивать заботой этого побитого ответственностью и самим же собой светящегося, улыбчивого, с прекрасными изумрудными волнами на голове и с тонущей в глазах тоской ребенка, что закрылся маской сильного и оптимистичного одноклассника, который поддержит любого, а самого себя унизит и отругает за любой проступок, правда сделает это наедине с собой, закрывшись за замком и плотно задернув шторы.

Шото хочет понять, что происходит в голове этого на вид открытого и излучающего энергию человека, хотя внутри водятся черти и демоны, медленно, но верно обматывая вокруг шеи толстую веревку. Тодороки больше не хочет видеть синяки и мешки под глазами, белое лицо, отсутствие румянца и такого Мидорию. Такого Мидории не должно быть, такой Мидория делает больно не только себе, но и Шото.

А те шрамы… Их было много? Или мало? Они покрывали все бедро, изрешетили его? Или просто парочка розовых полос на каждой ноге?

А разве это важно? Каждый шрам говорит о наличии неописуемым страданий и муки, одно движение руки показывает, как плохо человеку, что в порыве истерики наносит себе увечья, даже не задумываясь о шрамах, что останутся отголоском далекого прошлого. Они будут отголоском боли, напоминанием страха и ненависти, отчаяния и безысходности.

К чему это приведет? Порезы — это может быть только началом, началом чего-то более страшного.

Мысль, что заставила вздрогнуть и широко распахнуть глаза, пронеслась диким ветром в голове Шото, сметая все сомнения.

Тодороки действительно думал о том, а должен ли он вмешиваться, влезать в чужое дело, трогать за больное.

Должен.

Слово друг для него значит слишком много. Истинный друг у него один — Мидория. Его он не потеряет, не оставит, не бросит, не даст совершить необратимое. Одна только улыбка, один только взгляд, движение в его сторону, имя, произнесенное устами Изуку, греют душу, обнимают, занимая в сердце место без остатка для других вещей.

Нет ничего ценнее этого. Нет ничего ценнее Мидории.

Шото помнит всю оказанную ему помощь, он от чистого сердца хочет помочь Изуку, не в знак благодарности, а в знак того, что он любит, дорожит и бережет.

Обдумать нужно многое. Как? Когда? Еще раз как? Что Тодороки должен сделать? Как он поможет? Он обязан это сделать.

Здесь только один вариант. Поговорить. Разговоры способны на многое. Один лишь разговор может разрешить многие конфликты, заставить улыбнуться, влюбиться, вправить мозги, решить проблему, узнать большее о состоянии дорогого человека, помочь, спасти, успокоить.

Шото решил ля себя, что выделит на это отдельный вечер, свободный час или все четыре, позовет Мидорию и скажет ему, что слишком дорожит им, чтобы не спросить.

А дальше как пойдет.

— Изуку, — они стоят в коридоре. Будто только вдвоем, ходящие школьники испарились, оставив только их. Его имя слишком прекрасное. Еще не привычно произносить его, обращаться так к своему другу, но желание и договоренность выше смущенности. Шото смотрит ему в глаза, улыбаясь так тепло, что согревает в холодную зиму каждую клеточку Мидории.

— М? — только и смог промычать Изуку, попивая из трубочки яблочный сок. Он заворожен лицом Тодороки, поднятыми уголками губ, полностью расслабленными бровями, что ранее все время хмурились, радует, что морщин нет. На его лице спокойствие, умиротворение и забота. Что-то такое нежное и ласковое дарится Мидории вместе с улыбкой, что хочется навсегда сохранить в своем сердце.

— Ты не против сегодня встретиться у меня вечером? — облокачиваясь на подоконник и полностью расслабляясь, спросил Шото.

И это завораживает. Ученики класса А геройского факультета Юэй все время подвергаются нападениям злодеев, их жизнь еще в первого года обучения не спокойна. Но все меняется. Эти полгода были потрачены на школьную программу, практику, теорию, экзамены. Все по-школьному. Все как и должно быть. Теперь друзья могут как ни в чем не бывало стоять в коридоре, смущаясь и слегка краснея, но проводя время вместе, возможно, опаздывая на урок, за что потом получат, зато этот момент займет отдельное место в памяти, на полке хороших воспоминаний.

— Последнее время тренировки тяжелые выдались, а на уроках тоже нагрузка большая. Может, просто отдохнем один вечерок вместе? — Шото не нравилось то, что он говорит. Заманивает на разговор, под предлогом отдохнуть.

«Вот я мразь».

— Конечно, — а Изуку светится, ни о чем не подозревая. Он на секунду оторвался от трубочки, чтобы согласиться, а потом вновь начал пить вкусный напиток, наслаждаясь переменой.

Значит, просто отдохнем, а потом, спустя час — два, я с ним поговорю.

— Спасибо за сок, Шото, — ранее Тодороки всучил ему коробочку с жидкостью. Для него это было смущающим действием, но для Изуку ему хотелось что-то дать. Что-то вкусное и сладкое. Просто, чтобы Мидория ел, хоть это и сок.

— Не за что, — хотелось погладить, обнять, но Шото ограничился взглядом, полным заботы.

Шото быстро закончил делать уроки, несмотря на то, что сегодня последний рабочий день недели и домашнюю работу можно отложить на другой день. Но нет, на всякий случай Тодороки заранее подготовился к понедельнику, боясь, что что угодно может пойти не так после грядущего разговора.

В дверь постучали, и, после приглашающего «войдите», дверь приоткрылась, впуская объект вечного любования. Мидория, как и всегда, выглядел странновато. Ему то ли холодно, то ли жарко: свитер, видно, что теплый и вязаный, но на ногах шорты чуть выше колена, хотя стопы закрывают все такие же теплые носки. Шото находил в этом что-то красивое и уютное. Эти пушистые и волнистые волосы в сочетании с каким-то свитером, будто саморучно связанным, а не купленным, эти носки, делающие ногу больше из-за своей плотности. Изуку домашний, милый и неловко, но очень радостно улыбающийся другу.

— Привет, — так глупо, но так счастливо поздоровался Тодороки, не скрывая восторга от встречи.

— Здоровались же, —весело произнес Изуку, проходя в комнату. Каким бы усталым он не был, но сейчас эмоции на его лице искренние. Оглядывая комнату, будто впервые, он присел на уже его зайсу, на котором размещается каждый раз, приходя к Тодороки на занятия.

— Давай просто отдохнем сегодня, — сказал Шото, расслабляясь на спинке стула.

— Давай, буду только рад, — и вновь Изуку позволяет себе поблажку, только потому что рядом находится Тодороки.

Как Шото и пообещал себе, друзья просто отдыхали полтора часа, попивая чай и уплетая сладости, достав откуда-то ноутбук (Изуку удивился его наличию у Тодороки, хотя потом задумался о том, почему раньше не видел его у сына героя номер 1) и включив фильм про героев, который Мидория смотрел в детстве, поэтому ностальгия пробила границы, вызвав много положительных и теплых чувств у Изуку от воспоминаний о прошлом, когда тот был еще маленьким и постоянно веселым, когда было замечательное время в его жизни.

— Шото, я все еще удивлен, что ты не смотрел его, — начались титры, поэтому Мидория оторвался от экрана, переводя взгляд на друга.

— Я действительно не смотрел его, — на полном серьезе сказал Тодороки, ведь удивляться тут нечему, его детство не предоставляло возможности посмотреть множество фильмов, хотя мама показывала ему некоторые, но это было слишком давно. — Но фильм хорош, — не соврал он.

— Да, — воодушевился Изуку, — хоть в фильме и выдуманные герои и злодеи, да и рейтинг, возможно, для более раннего возраста, но сюжет хорошо отражает реалии, показывая, что у всех есть свои идеалы и что ими движет, — кажется, Мидория слишком давно не расслаблялся вот так, поэтому чувства, что наполнили его при просмотре, оказались слишком бурными.

— Я рад, что ты наконец повеселел, — неожиданно для Изуку сказал ему Шото.

— Повеселел? — нервный смешок. — Я ведь всегда… — Мидория замолк, понимая, что сейчас не время для лжи. Что-то не позволяет ему врать Тодороки.

— Ты не обязан быть все время веселым, но и грустить без продыху нельзя, — как-то понимающе произнес Шото. — Ты будто постоянно один, скрываешь свои проблемы и чувства, забывая о том, как сильно помог многим людям справиться с их проблемами и чувствами, — Тодороки излучал заботу, Мидория не смел перебивать, не находя нужных слов. — Изуку, ты отдаешь всего себя ля других, ты добр и нежен к своим друзьям, ты будто тратишь на них всю свою любовь, забывая о себе. Изуку, ты жесток по отношению к самому себе, — почему-то Шото боялся говорить напрямую.

А Мидория пугался каждого слова Тодороки. Он смотрел насквозь, сверлил взглядом Изуку, заглядывал в душу. Мидория чувствовал, как внутри плотным узлом скрутился страх, не давая вдохнуть, моргнуть и расслабиться. Он перестал двигаться, сосредоточившись на том, что говорит Шото, боясь услышать это.

— Изуку… — Тодороки видит все на лице Мидории, на нем написано всё. — Ты ведь, — как мягче спросить об этом? — получаешь шрамы не только в битвах?

— Почему ты так решил? — смог выдавить из себя Изуку, наконец делая вдох. Он пытался не выдавать себя, надеясь, что и он и Тодороки поняли все не так.

— На твоей икре явный расчёс, — начал Шото издалека, — в раздевалке ты стоишь ко всем спиной, — Изуку вжимался в спинку зайсу, — но не перед последней тренировкой.

— Черт, — тихо, с выдохом, произнес Мидория, склоняя голову и сутулясь. Дышать становилось сложнее, а ком в горле мешал еще больше.

— Эти шрамы, — Тодороки вслед за Изуку наклонил голову слегка в бок, чтобы заглянуть в глаза друга, увидеть его лицо.

Вдох.

Выдох.

Нужно держать себя в руках. Сердце колотится. Кровь начинает циркулировать с удвоенной скоростью. В животе скрутило.

Рука сама по себе сжала бедро. До боли. До вновь открывшейся раны.

Кажется, все звуки вокруг пропали.

Только теплая рука вернула Мидорию в реальность.

— Прошу, Изуку, не делай себе больно, — Шото крепко сжал руку друга, что впилась в израненное бедро. Вторая рука заставила выпрямить пальцы. Тодороки обхватил напряженную кисть, большой палец поглаживал слегка побитые в бою костяшки. Изуку чувствовал на одной лишь своей руке сочетание теплого и холодного от каждой стороны Шото, чувствовал заботу, но боялся.

Он мерзкий? Он противный? После того, как Тодороки все узнал, как он стал относиться к нему?

Тело неумолимо начинало дрожать, а слезы без предупреждения потекли по напуганному и ошеломлённому лицу. Как бы Мидория не старался держаться, но он не в силах закрываться при Тодороки.

— Посмотри на меня, — Шото наклонился еще ниже в поисках глаз Изуку. А тот лишь замотал головой, громко и прерывисто дыша. — Я тебя не осуждаю, но хочу помочь. Изуку.

— Я… — наступающая истерика не давала слаженно говорить. — Я лишь хотел, чтобы, — очередной всхлип и дрожащие плечи, — чтобы все было хорошо. Общение с тобой было лучшим для меня, — громкий вдох, в нем слышалась только боль и наступающая паника. — Я не хочу быть противным тебе, я не хочу потерять то, что есть сейчас, — Изуку практически согнулся пополам, — Прости, что ты увидел это, прости, что я все порчу. Если ты не хочешь теперь общаться со мно…

У Тодороки начинало болеть все в груди. Эти слова били по ушам и сердцу. Шото провел по руке Мидории вверх, крепко сжимая плечо и притягивая к себе.

— Я никогда не говорил, что не хочу общаться с тобой, даже не думай об этом, — шептал Тодороки, чувствуя, что Изуку начал только сильнее плакать, оказавшись в надежных объятиях друга. Сильная дрожь не позволяла даже обнять в ответ, прижаться или вцепиться в кофту Шото. — Ты не противный и не мерзкий, — Тодороки позволил себе положить свою руку на затылок Мидории, ощутить кучерявые волосы, пропустить их сквозь пальцы и слегка надавить, чтобы Изуку уткнулся в его плечо.

— Прости, — только говорил Мидория без остановки, слыша, как слегка начинает срываться голос, а в горле появляется сухость. - Прости. Прости.

— Тебе не за что извиняться, Изуку, — каждое слово Мидории приносили боль и сожаление, Шото и представить не мог, что чувствует его друг, что в нем таится, что он скрывает. — Для меня ты не можешь быть мерзким, — Тодороки слегка массировал затылок Изуку, а второй рукой гладил по спине, сгоняя страх и боль, смахивая отчаяние и страдания. — Такое, должно быть, сложно держать в себе.

Эти слова пронзили Мидорию.

— Если тебе нужно высказаться, я всегда здесь.

Изуку не был готов услышать это.

— Ты готов слушать мое нытье? — чуть ли не с усмешкой произнес Мидорие, только сильнее начиная биться в слезах.

— Это не нытье, Изуку. Простое нытье не заставит человека причинять себе физическую боль. Насколько же тебе больно внутри, что ты таким образом пытаешься заглушить это? — куда более настойчиво шептал Тодороки.

А Мидория лишь тонул в слезах, не понимая самого же себя. Перед ним сейчас сидит дорогой ему человек, который хочет помочь. Это шанс для Изуку облегчить свое состояние, ведь, просто рассказав, можно наконец почувствовать покой, хоть и не надолго. Не держать все в себе, поделиться с близким, другом или родственником — надёжный и правильный выход из ситуации. Но что-то внутри продолжает грызть душу и сердце. Твои проблемы будут расхлёбывать другие? Настолько слаб, что и сам не справишься? Нытик. Плакса. Неудачник. Ничтожный. Шото не должен выслушивать такого, как ты, такого бесполезного и слабого. Такого отчаявшегося.

Тодороки видит его терзания. Внутри Изуку сейчас хаос, и Шото понимает это, принимает и готов ждать, успокаивать, а потом выслушивать.

— Ты замечательный человек, — тихо произносит Тодороки куда-то в макушку Мидории, ощущая приятный аромат чистых волос, которые щекочут нос. С каждым словом Изуку только сильнее вздрагивает, явно ощущая противоречие между своими мыслями и словами друга. — Ты не должен оставаться один, — Шото слегка отстраняется и сразу замечает, как рука Мидории слегка дергается вверх в попытке схватиться за Тодороки. Но он сразу же приближается обратно, мягко целуя в лоб своего друга и заставляя наконец взглянуть в глаза.

— Ты правда не думаешь, что я противный или… мерзкий, ничтожный, жалкий…

Шото не мог слушать этого. Мидория снова начал уходить в себя, вновь опуская взгляд, жмурясь, и наклоняя голову все больше и больше. Вот только Тодороки не позволит. Ладони трепетно легли на щеки Изуку, нежно обхватив их.

— Ты самый лучший, — Шото смотрел в его глаза, наблюдая за тем, как в них сменяется куча эмоций и чувств. Не как раньше. В них нет той вечной печали и тоски, сейчас в этих черных зрачках бушует ураган сомнений и тревоги. Из них сочится боль с примесью усталости и ненависти. А так же надежда, что таилась в самих глубинах сердца, что так отчаянно вырывается сквозь всю эту чернь, словно луч света.

— Я… — Мидории все ещё тяжело дышать. Непрерывно идущие слезы иссушили глаза, сделав их слегка опухшими и красными, как внутри, так и вокруг. — Я просто… — ощущение нежных рук на лице приносит тепло душе. Изуку жмется к ним сильнее, получая заветную близость и поддержку. — Я просто устал, — большие пальцы вытирают его слезы, нежно поглаживает веснушки. — До смерти устал.

Он смотрит в глаза, сдаваясь и круша внутри себя стену, что возвели его демоны, заперев чувства от других взглядов.

Но Тодороки позволено видеть всю гниль, что скопилась в Мидории.

— Позволь мне помочь, — Шото поглаживает его одной рукой по шее, обводя большим пальцем скулу.

Эти слова в конец добили Мидорию. Даже голос перестал быть подвластным ему. Внутри все начало гореть ярким пламенем, что разжёг Тодороки. Громкие всхлипы, судорожные вдохи и выдохи, переходящие в стоны накопленной за долгое время боли. Будто цепи, сдерживающие изнутри Мидорию, оборвались, позволив открыться.

Он сильно прижался к Шото, обхватив его спину руками, сжав кофту до боли в кистях и почувствовав то, чего не хватало слишком долго.

Это были не просто объятия.

Это неописуемо.

А Шото слишком любит и дорожит, поэтому щека сама прислоняется к макушке, слегка трётся о мягкие волосы, рука — здесь же, перебирает локоны на затылке.

Сильный для всех, улыбающийся каждому и самый оптимистичный Изуку не может перестать плакать, утыкаясь в шею друга, которому смог довериться.

Хотя он всегда верил ему, считал лучшим другом, но боялся оттолкнуть, поэтому закрыл свою темную и не самую хорошую часть, не желая показывать никогда.

Минуты шли за минутами. Часы за часами. Время неумолимо, как и вырывающиеся наружу эмоции Изуку. Все это время они сидели и обнимались, чувствуя, как бьются сердца друг друга, как от тел исходит тепло. Это было так необходимо в данный момент. Мидория плакал, иногда немного успокаиваясь, но эмоции волнами накатывали снова и снова, сбивая с ног.

— Ты как? — заметив, что плечи друга уже не так сильно дрожат, а всхлипы прекратились, спросил Шото, останавливая нежные поглаживания по спине. — Наверное, пить хочешь.

— Все в порядке, спасибо, — послышался хриплый голос с нотками усталости.

— Точно? Я могу налить и… — слегка отстраняясь, говорил Тодороки.

— Прошу, не уходи, — лишь эти слова заставили его вернуться к объятиям, не позволяя Изуку остаться одному.

— Я никуда не уйду, все хорошо, я здесь, — сказал он тихо, но в этой комнате любой звук был слышен.

— Спасибо, — Мидория наконец поднял голову, позволяя взглянуть на свое лицо. Все ниже глаз — мокрое из-за слез, а сами глаза опухли. После такого выброса эмоций, Изуку выглядел крайне измотанным и побитым, но это не мешало оставаться ему привлекательным.

— Что ты, не за что благодарить, — улыбаясь, Тодороки снова огладил веснушчатые щеки большими пальцами. От всех этих прикосновений Мидория успокаивался и расслаблялся, отдаваясь на встречу рукам. Голова сама двигалась в их направлении, словно Изуку — маленький котенок, что нуждается в ласке.

— Наверное, это было странно, — легка усмешка появилась на лице Мидории, — я просто начал реветь, когда ты сказал, что заметил шрамы.

— Нет, не странно, — успокаивал его Шото. — Не переживай об этом.

— Возможно, мне и стоит поделиться с тобой, — говорить становилось тяжелее, но Изуку уже был уверен, что расскажет.

— Я выслушаю и буду рядом, — мягко произнес Тодороки, — не стану осуждать, перебивать и возмущаться. Просто расслабься и не торопись.

— Хорошо, — спокойствие заполнило все внутри. Перед ним Шото, нежный, теплый и готовый поддержать. Перед ним то, в чем Изуку нуждался и то, что Изуку любит всем сердцем.

— На полу твердо, давай на футон.

Не сказать, что на футоне мягче, но все же Мидория с радостью согласился, усаживаясь сбоку и кладя голову на плечо Тодороки.

— Мне все время кажется, что я делаю слишком мало, — начал Изуку совсем спокойно и размеренно, силы на проявление эмоций пропали, после срыва становится легче.

Шото ничего не говорил, но его действия показывали, что он здесь, рядом. Он приобнял Мидорию, слегка поглаживая и приободряя таким образом.

— Я уже говорил, что я будто стою на месте. Еще летом я тренировался, но не видел прогресса. Я пытаюсь стать сильнее, но ничего не получается. Возможно, дело в том, что мои способности сейчас куда выше, чем раньше, поэтому я росту медленнее. Но я не вижу, чтобы я вообще рос. А учеба… Для меня она стала настолько сложнее, что приходится тратить на нее всё свободное время и не спать ночами. Может, учусь я хорошо, если судить по оценкам, но понимать материал стало в разы сложнее. Думая об этом, я сосредотачиваюсь только на учебе. Загоняюсь из-за всего. Стал слабее, тупее, еще и реву постоянно, просто могу по несколько раз начать плакать, пока делаю уроки. Это так… жалко. А в голове столько мыслей об ответственности перед теми, кто помог ступить мне на путь героя, хочется все бросить или хотя бы отдохнуть. Но разве это не говорит о том, что я слаб? Я не могу позволить себе передышку, учитывая то, что по всем показателям я стал хуже. Безысходность и отчаяние иногда охватывают меня настолько, что я не могу сосредоточиться на занятиях, — Мидория замолк, понимая, что не может описать своих чувств. — Мне так стыдно, что ты слышишь все это. Но с каждым днем становится все тяжелее и тяжелее. Иногда я боюсь, что однажды я сорвусь и просто закончу все это, забив на чувства людей, которым я дорог, — в его голосе смешалось отчаяние и ненависть, Изуку этого даже не скрывал. — Получается, я еще и эгоист. Я просто ужасен, как не посмотри, теперь ты знаешь это.

Каждое слово отдавалось болью в сердце Тодороки.

— Изуку, после всего сказанного тобой, я даже не думал о том, чтобы считать тебя ужасным или слабым. Ты не жалкий и не эгоист. Ты лишь слишком строг к себе, — обнимая, говорил Шото.

— Я не смог описать своих чувств, я не знаю, какие слова подбирать, поэтому, разумеется, ты и не считаешь меня таким, какой я есть. Шото, я пропитан гнилью, — Изуку неожиданно посмотрел в глаза другу. — Ты не обязан выслушивать меня, пытаться помочь и вот так обнимать. Я даже не достоин этого. Я не достоин твоей доброты, — слезы снова наворачивались, Мидория даже не сдерживал их, совсем запутавшись в себе и своих чувствах.

— Ты достоин всего, Изуку. Все, что ты сейчас сказал, не говорит о том, что ты плохой, это говорит о том, что тебе нужна помощь, поддержка и отдых. Ты справляешься со всем в одиночестве, ты будто сражаешь с самим собой.

— Я-

— Изуку, — Тодороки уже не скрывал свою настойчивость, — ты дорог, ты важен, ты заставляешь других улыбаться, так позволь и мне и самому себе позаботиться о тебе. Это не эгоизм.

— Шото, — Мидория смотрел с неуверенностью, внутренние терзания сводили с ума. Нужно что-то решать? Сдаться и полностью доверить всего себя Тодороки? Или оставить все как есть, закрыть свою душу и… из-за этого их связи настанет конец? — хорошо. Тодороки, я попробую, — голос предательски дрожал, но зрительный контакт не разрывался. Эти слова не могли не вызвать улыбку облегчения на лице Шото.

— Тогда я хочу с тобой договориться кое о чем, — он чувствовал, как Изуку сжимал его кофту, будто цеплялся за последнее спасение.

— О чем? — Мидория не понимал, о чем идет речь.

— Тебе ведь часто становится морально плохо, — начал Шото так ласково и нежно. — Моя дверь всегда открыта для тебя. Просто напиши мне или позвони, можешь прийти ко мне без спроса или приду я к тебе. Мне это не сложно, я хочу этого. Я хочу, чтобы в твоей голове даже не появлялось мысли о том, чтобы сделать себе больно.

— Хорошо, — перешагивая через себя, тихо, почти неслышно, произнес Изуку.

— Пообещай.

— Не могу, — Мидория отвел взгляд, понимая, что действительно не может отвечать за некоторые свои действия в минуты выплескивающейся боли. — Прости.

— Хорошо, ничего страшного, не извиняйся, — он гладил по голове, успокаивающе и нежно.

Мидория, будто окончательно сдаваясь, опустил голову, оперившись в плечо Шото. И снова он начинает плакать, понимая, что из него сейчас выходят всевозможные эмоции - от усталости до боли, от вины до ненависти, от любви до успокоения. И это не облегчает, наоборот - слишком много, слишком тяжело, невыносимо.

Поэтому объятия спасают, принимая каждый миллиметр души Изуку, растворяя в себе и позволяя немного расслабиться.