Холодная зимняя ночь. Звезды на небе настолько тусклые, что увидеть их невооруженным взглядом практически невозможно. Они будто постепенно угасают, оставляя за собой блеклое свечение на темном небе. Звезды падают, мерцают, тухнут и умирают. В конце концов они сгорают, формируя после себя новое светило, что в будущем озарит небосвод.

Но ничто не сможет затмить голубую луну. Спутник всегда «сопровождает» Землю, будто наблюдая за происходящим на ней. Она ослепляет, даря лучи солнца в ночное время, когда взор нуждается в капельке света. Ночью страшно и холодно. Луна кажется печальной. Сколько лет она бродит по небосводу, заменяя горящий шар на противоположной стороне планеты.

Шинсо каждую ночь наблюдает за спутником. Луна проходит по давно проложенному пути, никогда не сворачивая. Хитоши смотрит уже пятую ночь, как звезды гаснут и становятся тусклее с каждым разом. Может, они скрываются за тучами или не видны на фоне яркой луны?

Да ему и не важно. Возможно, просто сквозь плену своих слез Шинсо не видит полной картины небосвода. Хитоши не любит задвигать шторы на ночь, ведь в это время он остается совсем один. Сон приходит лишь часам к 4 утра, когда еще даже не светлеет за окном, ведь на улице холодная зима, что иногда рисует на окнах узоры. Однажды, когда ком в горле сдавливал изнутри, руки тряслись, пряча лицо, по которому текли слезы, оставляя множество мокрых дорожек, Шинсо случайно заметил те самые узоры на стекле, хотя сквозь тьму и мрак их практически нельзя было увидеть.

Хитоши все еще был прикован к капельницам. Он не мог резко и размашисто двигать руками, нужно следить за тем, чтобы иголки не вылетели из кожи и не упали на пол, хотя, когда удушающая истерика вынуждает полностью сжаться и закрыться под больничным одеялом, хочется оторвать эти надоедливые трубки, что сковывают движения.

Только ночью Шинсо может быть полностью уверен, что никто не придет, никто не услышит и не увидит его. Как только наступает позднее время, страх вновь окутывает его, будто в те дни, когда его пытали без остановки, уродуя его тело, и насиловали, пользуясь им, как куклой. Хитоши не в силах сдерживать панику с появлением луны. Дыхание мгновенно учащается, Шинсо чувствует, что то ли задыхается, то ли наоборот — слишком много кислорода, и в глазах темнеет. Но соленые слезы стекают с подбородка на шею, каждый раз отрезвляя. Хитоши трясет: все его тело охвачено дрожью, пока по спине стекает холодный пот от нахлынувших воспоминаний, что яркой вспышкой появляются в голове Шинсо, закрепляясь там навсегда.

Спустя 3 часа Шинсо удается хоть немного выровнять дыхание, ведь все это время он сдерживал всхлипы и стоны боли и ужаса, из-за чего в легких заканчивался воздух. Хитоши закрывается руками, расчесывая глаза до красноты. Он вытирает слезы, из-за чего намокает белоснежный пододеяльник. Пальцы медленно зарываются в волосы. В такие моменты, когда он уже почти успокоился от истерики, в голове Хитоши путается столько мыслей, что хочется кричать. Слезы уже не текут. Вместо этого Шинсо выдирает пряди своих почти черных в темноте ночи волос, чувствуя неконтролируемую дрожь в руках. Он выставляет руки перед собой, выпрямляет пальцы, меж которых запутались отдельные волосинки, наблюдая, как сильно те трясутся. Хитоши не может смотреть на это, поэтому он убирает свои потеющие ладони под одеяло, полностью зажимаясь и зажмуривая глаза. Те сцены маячат среди темноты, воображение нескончаемо рисует каждую секунду того ада буквально во всех углах его палаты.

Страшно. Шинсо начинает в панике глотать воздух, понимая, что тревога вновь его одолевает, и старается не смотреть никуда, но и с закрытыми глазами он все видит. А во снах все еще ярче, ведь все чувствуется, как в живую. Только когда он просыпается, ощущается небольшое спокойствие, что все давно закончилось, но боль никуда не пропадает, а слезы, что сопровождают его все время, как Луна Землю, снова появляются на глазах. Поэтому Хитоши боится засыпать, но нужда в восстановлении энергии берет свое, заставляя расслабиться на мокрой подушке и погрузиться в сон.

И в эту ночь он снова чувствует опустошение внутри после долгой истерики. Шинсо смотрит в окно, взирая на печальную Луну. В ней будто отражаются эмоции Хитоши, хотя это же просто спутник — космическое тело, крутящееся вокруг планеты. Он может долго так просидеть — в одном положении, с одним выражением лица, смотря в одну точку где-то за не закрытым шторами окном.

И так из ночи в ночь.

А днем он будто все еще продолжает наблюдать за Луной, не показывая никаких эмоций, вот только в его глазах можно прочитать всю боль и страдания, что так хорошо скрыты за маской усталости и безразличия.

— Доброе утро, Шинсо, — закрывая за собой дверь в палату, Айзава присел на рядом стоящий с кроватью стул.

— Доброе, сенсей, — холодно и бесчувственно поздоровался Хитоши, все еще зевая после четырехчасового сна, полностью высушенный долгой истерикой и опустошенный после эмоциональной ночи.

— У меня новости, — Шота говорил это без какого-либо энтузиазма, что говорило Шинсо о том, что новости не являются хорошими, а, может, и не являются плохими. — Сегодня тебя допросит полиция, после чего сразу начнутся поиски преступников, если информации будет достаточно.

— Это… — Хитоши замолчал, вспоминая о своих насильниках. Мерзкие, отвратительные, тошнотворные и грязные звери — их поймают, но перед этим Шинсо нужно будет в подробностях вспомнить их облики, рассказать о всем случившемся, описать своих мучителей. — Это хорошо, — неуверенно закончил он, понимая, как тяжело ему дастся этот разговор.

— Ты как? — приглушенно и так заботливо послышался голос Айзавы, пока Хитоши задумался и будто выпал из реальности. Шота спрашивал далеко не о физическом состоянии Хитоши. Он волновался о его чувствах, что грязнут в голове мальчика с самого пробуждения.

— Сойдет, — отрезал он, не собираясь больше говорить о своем состоянии. Его руки и ноги, даже шея в бинтах, под одеждой тоже все перемотано. В некоторых местах белоснежные медицинские бинты все же до сих пор пропитываются кровью, поэтому их часто приходится менять. Про гипсы на ногах можно промолчать, учитывая, какую операцию перенес левый голеностоп. С такими травмами и ранами переломы ребер и трещины в других местах — просто ноющая боль. А кожа на лице будто совсем тонкая или прозрачная. В некоторых местах она синяя, фиолетовая, в других красноватая, а где-то желтовата — неживая будто. Под глазами мешки стали больше, чем раньше, губы синие, будто Хитоши долго находился на морозе, хотя в больнице тепло.

— Хитоши, — устало вздохнул Шота, наблюдая за отреченностью Шинсо. — Пожалуйста, береги себя и свое здоровье. Сейчас отчасти оно в твоих руках, — Хитоши явно не понимал о чем речь, заглядывая в взволнованные глаза своего учителя. — Высыпайся и ешь хотя бы раз в день нормально, — красные от недосыпа глаза широко раскрылись.

— Я ем… — с недавних времен ему стали приносить еду, вместо капельниц, но в рот ничего не лезет, будто, проглотив пищу, его сразу вырвет. Шинсо выпивает чай, что ему так часто дают, иногда все же запихивает в себя ложку каши или, возможно, супа, при этом давясь и закрывая рот рукой после проглатывания.

— Не ври мне, — услышав ложь в его голосе и зная, что подносы из его палаты выносят почти полные, напрямую сказал Айзава, показывая всю серьезность в одном лишь своем взгляде. — Тебе нужно восстанавливаться.

— Я знаю… — не дал договорить Хитоши. В этих словах слышалась лишь усталость и непонимание. — Я не знаю, я просто не могу. Почему-то есть, может, и хочется, но мозгом что ли не хочется… Сам не понимаю.

— Ради своего состояния, стоит попробовать запихать еду в рот и прогло…

— Я пытался, — Шинсо не смотрел на Айзаву, его взгляд был устремлен в покрытые одеялом ноги. Паника вновь нарастала внутри, заставая Хитоши врасплох. В его голове начинала нарастать тревога уже из-за своей голодовки, которая началась не по его прихоти, которая однозначно вредит здоровью, но Шинсо просто не в силах бороться с ней. Руки, что вот-вот начнут трястись, были сразу убраны с глаз долой, а дыхание начинало учащаться. Он старался делать размеренные вдохи-выдохи, концентрируясь на собственном успокоении. — Боюсь, что вырвет, если хоть что-то проглотить попытаюсь…

— Прошу прощения за вторжение, — веселая девушка открыла дверь, держа в руках поднос с завтраком, как кстати. — Я оставлю это здесь, приду за подносом позже. Приятного аппетита, — все еще улыбаясь, она выскочила из палаты.

— Иронично, — усмехнулся Шинсо, смотря на специальный выдвинутый столик перед ним с сильно пахнущей едой. И пахнет она нормально, даже вкусно, но не для Хитоши. Он закрывает нос рукой, чувствуя, как вместе с паром от каши исходит и аромат. Шинсо взял чай, грея руки теплыми стенками кружки.

— Настолько противно? — наблюдая за тем, как корчится от запаха его ученик, Айзава удивленно, но взволнованно спросил. Ему было тяжело от мысли о том, что Хитоши не ест не просто из-за нежелания, его страшило, что все это связано на психологическом уровне.

— Да, но чай вкусный, — он понюхал содержимое кружки и медленно отпил горячую жидкость.

— Ну, это радует, — так по-доброму усмехнулся Шота, смотря на то, как Шинсо не отпускает чашку губами, не спеша втягивая горячий напиток. — Тебе так нравится чай? — поинтересовался Айзава, стараясь свести разговор на обычные и повседневные темы.

— Не знаю, наверное, кофе вкуснее, — пожимал плечами он. — Хотя здесь его не дают, так что чай — единственное, что мне нравится в больнице.

— Кофе? — Айзава цеплялся за любое слово, лишь бы продолжить говорить, ведь прямо сейчас, отвлекшись, Хитоши взял в руки ложку и начал вертеть ее в руках. — Какой пьешь?

— Обычный, растворимый, наверное, самый дешевый. Каждый раз беру с собой побольше в общежитие, когда к роди… — он замолк, Шота же замер, мысленно ударяя себя по лбу за то, что вообще начал говорить. — Кхм… К родителям езжу когда.

Он ковырялся ложкой в каше, перемешивая ее, зачерпывая полную ложку, а затем наблюдая, как вязкая овсянка снова сваливается в тарелку к основной массе.

— И часто ты пьешь его? — разговор крайне неловкий и странный, но Айзава продолжал.

— Нет, наверное… — Шинсо на миг задумался, набирая кашу в ложку. — Хотя часто — это сколько?

— Ну, кружки три в день, — вспоминая, сколько он сам пьет, Шота понял, что нарушает свою же норму, но решил, что такие подробности никому не нужны, да и ему самому.

— Тогда нет. Всего две — утром и под ночь, — Хитоши снова сбросил всю овсянку с ложки в тарелку, продолжая рыться в ней.

— Под ночь?

— Да… Чтобы учиться хорошо, — расплывчато ответил Шинсо, но довольно-таки правдиво, набирая при этом на кончик ложки совсем чуть-чуть овсянки. Он медленно и так нехотя поднес ее ко рту, стараясь не дышать, чтобы не учуять запах и вовсе не отодвинуть от себя тарелку. Обхватив губами столовый прибор, Хитоши чуть ли не зажмурился, но постарался нормально пережевать кашу и проглотить. Его аж передернуло, но он съел, пересилив себя.

— А, — неожиданно начал Шота, — А если не жевать. Это же каша… Может, если сразу просто глотать, то будет легче?

— Все равно вкус и консистенция чувствуется. Но так-то можно, — призадумался Шинсо. — Хотя это же овсянка, ее трудно не жевать…

— А что бы ты хотел поесть? — неожиданно для себя Айзава решил, что готов купить все, что угодно, лишь бы его ученик не голодал.

— Я… — Хитоши впал в ступор. — Я не знаю, — сказав это, он и вовсе поник, понимая, что даже не знает, чего хочет.

— Просто представь еду и подумай, от какой тебя тошнит, а какую ты бы мог съесть, — предложил идею Шота, и после этих слов Шинсо надолго задумался, явно вспоминая каждое блюдо или даже простой фрукт, иногда слегка морщась.

— Думаю, — он снова сделал паузу, продолжая размышлять. — Может, что-то кислое или кисло-сладкое, — так неуверенно и неловко почти шептал Хитоши, пока в голове крутилось множество картинок совершенно разной еды.

— Уже хорошо, — Айзава ждал, когда он продолжит, радуясь, что Шинсо хоть что-то сказал.

— Фрукты? — кого он спрашивал, Хитоши и сам не понял. — Персики что ли…

— Отлично, — он явно не ожидал такой реакции учителя, поэтому смотрел на него с непониманием и выпученными глазами.

Неожиданно дверь снова открылась, впуская в палату нескольких людей в форме, правда один из них собака (?). Шинсо не переставал удивляться, пока с ним здоровались, Айзава же попрощался и вышел за дверь, а двое полицейских сели напротив него, один — Цукаучи, с блокнотом в руках, а полицейский-собака внимательно глядел на Хитоши.

— Меня зовут Кенджи Цурагамаэ, я начальник полиции. Приятно познакомиться, Шинсо, — в ответ Хитоши лишь кивнул.

— А я Цукаучи, детектив, — снова кивнув, Шинсо показывал, что готов внимательно их слушать и вести разговор.

— Итак, можешь ли ты нам что-то рассказать о произошедшем. Любая информация будет важна, — Хитоши смотрел на говорящую с ним собаку, готовясь к сложному для него разговору.

— Да, — на выдохе устало и тяжело промолвил он, наблюдая за реакцией полицейских, которые явно удивились, что хоть кто-то из жертв может рассказать им о преступниках. — Они хотели меня убить, поэтому сняли повязку с глаз. Я их помню.

После этих слов палата Шинсо была закрыта для каждого, ведь в ней целый час или даже больше велась мучительная, но очень важная беседа. Хитоши вскрыл в своей памяти образ каждого своего насильника, превозмогая себя, и подробно описал каждого. Выяснилось, что ранее действительно было четверо преступников. Полицейские допрашивали его, даже когда Шинсо начинал говорить, глотая слезы и почти задыхаясь от наступающей истерики и нахлынувших воспоминаний. Он сам хотел продолжить беседу, чтобы выйти на след врагов, чтобы отомстить, хоть и не лично. Номер и марка машины, чей водитель — преступник, информация о том, что дом, где произошло изнасилование, находится неподалеку от свалки, где был найдет Хитоши, описание каждого и их отличительных черт, описание того дома изнутри — все это уже было следом. Преступников найдут, полиция уверенна в этом после разговора с Шинсо.

Они вышли в коридор с полным блокнотом различных записей, спеша вернуться в отделение и отдать приказы.

— Здравствуйте, — в коридоре им пришлось остановиться, увидев маму Хитоши, ужасно взволнованную и нервную.

— Ну, как прошло? — не понимая, что спрашивать и говорить, она хотела лишь узнать о том, как Шинсо, и была ли важная информация.

— Благодаря Шинсо мы сможем поймать преступников, — оставив ее одну, полицейские попрощались и ушли, более не смея медлить.

Действовать нужно моментально. Стоя в лифте, Цукаучи вручил блокнот с записями начальнику, а сам начал говорить в рацию:

— Нужно объехать каждую больницу, узнать о том, не поступал ли мужчина с поврежденным половым органом. Отличительные черты: лысый, вернее, с большой лысиной, очень толстый, килограммов 150, передвигается из-за веса с трудом.

«Так точно, » — послышалось из рации.

— Цукаучи, если мы найдем этот дом, то по словам Шинсо, они, скорее всего, там не будут. Неужели придется дожидаться новой жертвы, чтобы застать их там в полном составе.

— Я думаю, этот план сгодится на крайний случай. Найдем тот дом, найдем кучу улик, отпечатки пальцев, следы ДНК, отдадим на экспертизу и выйдем на них, — тщательно продумывая каждое действие, промолвил он, выходя из лифта с другим полицейским.

— Ты прав, в таком случае… Чтобы найти дом, достаточно будет полиции, героев привлекать не станем, вот только, когда выйдем на самих преступников, тогда и потребуем помощи Про.

***

Хитоши остался один. Пустая палата, приоткрытое окно, из которого поступает свежий воздух, слегка раздувая тюль, и Шинсо. Только что он пересказал свое изнасилование, конечно, не в красках, но с многими подробностями, начиная с примерного расположения дома, заканчивая откушенным пенисом одного из тех животных, что посмели разрушить жизни многих подростков и самого Хитоши.

«Мрази, » — Шинсо дрожал.

«Мрази, » — глубоко дыша, он старался утихомирить все свои эмоции.

«Блять, сдохните, » — слезы вновь непроизвольно сочились из глаз.

— Черт, — чувствуя, что сдерживаться он не может, Хитоши тихо сквозь зубы пытался хоть как-то выместить кипящую в нем ненависть. — Сволочи! Сволочи! — все так же тихо произносил он, крепко сжимая одеяло, комкая и сминая пододеяльник, из-за чего даже пальцы начинали болеть, а руки тряслись от напряжения.

Плечи содрогались с каждым новым всхлипом, что эхом разносился по одинокой палате. В руках, что со всей силы сжимали ткань на одеяле, начинало слегка колоть, пальцы немели, ослабляя хватку. Сглатывая огромный ком в горле, жмуря глаза в попытке прийти в себя, Хитоши почувствовал холод в помещении. Форточка закрыта, дверь в палату тоже, причин морозу нет. Подумав, что у него, может, поднялась температура, Шинсо приложил руку ко лбу, ужасаясь и непонимающе раскрывая глаза. Холодный, до ужаса холодный лоб, липкий от пота и уж точно не говорящий о том, что у Хитоши температура. Теперь-то Шинсо ярко ощутил свою потную спину, к которой начинала липнуть одежда.

Дышать становилось труднее. Неожиданно Хитоши пожалел, что окно закрыто, ведь в комнате стало слишком душно, воздух ощущался разряженным. Обрывисто дыша, он открыл рот, в попытках поймать больше кислорода, но что-то явно мешало ему делать вдохи. Его кто-то душил? Шинсо поднес руки к своей шее, удивленно ощупывая ее, ведь никаких препятствий дышать не было. Неожиданно начала нарастать паника, с огромной скоростью она охватывала его, пока Хитоши начинал задыхаться, ощущая головокружение и легкую боль в висках. Тревога била по каждой нервной клетке в теле Шинсо, заполняя его разум.

Страшно. Хитоши был полностью стиснут страхом. До такой степени, что вдохнуть воздух становилось практически невозможно. С любой попыткой наполнить легкие кислородом в груди начинало ужасно сильно болеть. Чувство стеснение грудной клетки, будто Шинсо лежал, а сверху на него сел тот мужчина, что насиловал его только в первый день, и сердце, что с ужасной скоростью колотилось будто в ушах, сводили с ума.

Я умру?

Я умру.

…умру…

Мысль о смерти барабанила где-то в голове, била тревогу, заседая внутри и заставляя только сильнее плакать. Хитоши боялся, что в один момент его сердце просто остановится, вдохнуть он уже почти не мог. Слезы то ли от паники, то ли от удушения текли, не останавливаясь, пока он дрожал, закидывая голову наверх, зажимая трясущиеся плечи и жмуря глаза.

Кажется, это длилось бесконечно. Его окутывала боль и тревога, ломая внутри него тот стержень, что заставлял его сдерживаться все это время. Хитоши кричал, более не сдерживая ни единой слезинки, более не прячась под одеяло. Он прижал руки к груди, пытаясь хоть как-то помочь себе от появившегося вакуума в грудной клетке. Ладони кололо, конечности немели, а голова была полностью заполнена только паникой и испугом.

— Шинсо! Шинсо! — в палату на его вопли забежала медсестра, что совсем недавно забрала у него поднос с полной тарелкой каши. Она села рядом на кровать, беря мальчика за плечи. — Смотри на меня. Хитоши, я здесь, смотри ТОЛЬКО на меня.

Шинсо слышал голос совсем тихо, но он все же просачивался сквозь пелену страха, что оградила его разум от внешнего мира. Он открыл глаза, преодолевая бушующие эмоции.

— Молодец, — увидев взгляд мальчика на себе, девушка слабо улыбнулась, показывая, что все хорошо. — Расскажи мне, что ты видишь. Опиши меня.

Хитоши всхлипывал, пытаясь разглядеть своими мокрыми глазами образ медсестры.

— Белый, — агрессивно пытаясь вдохнуть воздух, выдавливал он из себя, — халат.

— Хорошо, что-то еще? — она медленно отпустила его плечо, протянув руку в бок и нажав на какую-то кнопку. Шинсо этого даже не заметил.

— Шапочка для волос, — продолжал он, кое-как фокусируя внимание на девушке.

— Хорошо, все будет хорошо, я рядом, — как могла успокаивала она, дожидаясь помощи. — А какие звуки ты слышишь?

— Голос ваш, — проглатывая ком в горле, шептал Шинсо, заливаясь слезами.

— Продолжай.

— Сердце, — дышать становилось легче. Теперь же Хитоши выглядел так, будто пробежал марафон: пот стекал по его лбу, грудная клетка то поднималась, то опускалась, а все тело продолжало трясти, — Сердце бьется.

В палату забежала другая девушка, вопросительно смотря на коллегу.

— Успокоительное, — быстро сказала она, отвечая на взгляд.

Шинсо крепко держали чуть ли не налегая на него всем телом. Это еще больше напугало его, ведь такие действия врачей лишь говорят о том, что все плохо. Он продолжал кричать, боясь, что сейчас он просто умрет от сердечного приступа. В плечо неожиданно что-то воткнули, вводя какую-то жидкость, пока Хитоши продолжал биться в истерике.

Туман начал поглощать его разум, затмевая страх и панику. Тело начало слабеть, будто наливаясь свинцом, а сердцебиение замедлялось. Пульсация в голове медленно прекращалась, пока Шинсо не понимал, что происходит. Все вокруг темнело, а конечности не поддавались его командам. Он провалился в сон, полностью расслабившись от препарата.

Хитоши казалось, что прошло несколько дней, пока он спал. Проснувшись, Шинсо вообще не понял, что произошло. Наблюдая за тем, как солнце уходит за горизонт, Хитоши оглядывался вокруг.

— Когда я уснуть-то успел? — спросил он сам себя, пытаясь вспомнить последнее, что было до этого сна.

— Шинсо, уже проснулся? — мужчина средних лет — врач, как понял Хитоши, зашел в палату, не закрывая за собой дверь. Далее в комнату с мягкой улыбкой заглянула Михоко, встречаясь взглядом с сыном, и, пройдя дальше, села на стул у окна. За ней последовал Хаджиме, вставая рядом с женой.

— Итак, Хитоши, — начал врач. — У тебя случилась паническая атака.

Шинсо лишь слегка округлил глаза, на секунду удивляясь словам мужчины. Но сознание сразу же составило цепочку происходящего в своей голове.

— Потом нам пришлось вколоть тебе успокоительное, — информировал его врач.

«Так вот оно что…» — причина его пробуждения с легкой потерей памяти стала ясна, поэтому Шинсо полностью успокоился, расслабив лицо, чтобы уже не казаться таким удивленным.

— Теперь у нас есть несколько моментов, которые предстоит обсудить, — не услышав никакого ответа от мальчика, а увидев лишь его внимательный взгляд, мужчина продолжил. — После произошедшего несколько недель назад твое психическое состояние должно было сильно пошатнуться. Хитоши, пережить такое сложно, я все понимаю, поэтому очень важно все обсудить и решить.

Шинсо начинал кипеть.

«Пережить сложно? Блять, это он решил говорить мне, будто я сам этого не осознаю?» — Хитоши старался не показывать наступающей агрессии, лишь изогнув брови и слегка нахмурившись, как он это делает весьма часто.

«Чего он там, блять, понимает? Его тоже насиловали?» — Шинсо сам себя не понимал. Откуда эта злость?

— Что вы хотите обсудить?

«Вот только не надо разговаривать со мной, как с долбаным ребенком. Мне сраных 18 лет, если разговор будет слишком для меня, то я просто пошлю их всех нахуй отсюда, » — решил для себя Шинсо, понимая, что сидящие рядом родители здесь могут быть совсем ни к чему. Как бы сильно он их не любил, но Хитоши не хочет обсуждать при них что-то столь откровенное, как изнасилование.

— Случившаяся паническая атака говорит о том, что в будущем произойдет еще множество подобных случаев, — мягко и медленно говорил врач, будто разжевывая каждое слово, чем начинал выбешивать. — Панические атаки свидетельствуют о психических заболеваниях, поэтому нужно подойти к этому серьезно.

Хитоши начинал злиться еще сильнее. Мало того, что ему сейчас лезут в душу, разговаривая, как с маленьким и ничего не понимающим ребенком, так еще и говорят очевидные вещи, приведя сюда родителей.

— Хватит ходить вокруг да около, — грубо и неожиданно выдал Шинсо, продолжая хмуриться.

— Да, ты человек взрослый, поэто…

— Говорите уже прямо, — не выдержал Шинсо, стараясь говорить спокойно и без повышения голоса. Врач выглядел изумленным, его рот был слегка открыт, после своей прерванной речи. На родителей Хитоши не смотрел, понимая, что его поведение было слегка не очень.

— Врачи рекомендуют тебе посещать психиатора, чтобы не усугубить ситуацию. Так же встает вопрос о твоем дальнейшем обучении в Юэй, — мужчина замолк, наблюдая за тем, как от последних его слов лицо Шинсо стало просто зловещим.

— То есть, — Хитоши смотрел исподлобья, сверля суровым взглядом, полным ненависти, этого врача, — вы хотите сказать, чтобы я уходил из Юэй на последнем году обучения, когда я уже наконец начинаю достигать желаемого? — Шинсо сделал паузу, все еще смотря на врача и ожидая ответа.

— Твое тело сейчас не в том состоянии, чтобы проходить те тренировки, что есть в Юэй, — он звучал очень даже убедительно, но не для Хитоши.

— Я не хочу продолжать этот разговор. Насчет психиатора я все понял и, если будет возможность выходить за пределы территории Юэй, то я не против посещать его, — Шинсо успокоился, вдохнул больше воздуха, понимая, что врач хочет как лучше. — Если это все, что вы хотели сказать, то не вижу смысла дальше говорить.

— Хорошо, Шинсо. Тогда я пойду, — врач будто понимал, что говорить с теми, кто желает стать героем, смысла нет, поэтому вышел в коридор, оставляя родителей и ребенка в палате одних.

Хитоши перевел взгляд на слегка ошеломленных родителей, что не смели издать и звука во время беседы Шинсо и врача.

— Хитоши, к специалисту мы тебя запишем, — отец звучал серьезно, как и всегда. — Теперь отдыхай, мы позже навестим тебя еще.

Перед тем, как выйти, Михоко подошла к рядом стоящей с кроватью тумбочке и забрала что-то похожее на маленький кухонный нож. Шинсо остался один в палате, удивленный тем, что не почувствовал ранее вкусный запах.

— Персики? — так тихо с улыбкой на лице произнес Хитоши, смотря на тарелку с кусочками фрукта. Кто-то аккуратно нарезал их, убирая большие косточки, чтобы Шинсо было удобнее есть фрукт.