Всеми клетками своего тела,

Что стали пернатой темницей,

Я чувствую, может когда-то

Сорвутся с оков и мои перелетные птицы.

Нил садится в самолет, но после этого его сразу поглощает тьма, так что он толком и не может понять, что с ним произошло — вероятно, его чем-то накачали, чтобы «путешествие» продлилось каких-то пару минут и он не запомнил хоть что-то из дороги. Приспешники Ичиро довольно грубо расталкивают его прямо перед посадкой, и ему приходится прийти в себя, протереть глаза и слегка боязно вцепиться в ручки кресел, когда самолет куда-то присаживается.

— С добрым утром, — с усмешкой приветствует его Ичиро, отпивая шампанское из бокала. — Советую проснуться поскорее. Кенго не любит, когда кто-либо слишком медленно въезжает в то, во что нужно въехать.

— Кенго? Ваш отец? — бормочет Нил, потирая шею, которая ноет и ноет — наверное, именно туда ему что-то вкололи несколько часов назад.

Губы Ичиро поджимаются, превращаясь в тонкую щель.

— Я бы посоветовал выучить тебе некоторые нормы приличия этой страны, но для этого уже поздновато. На выход. — Он в некоторой степени улыбается, когда встает и щелкает пальцами. Нила тут же хватают за плечи и буквально выталкивают из самолета в темное, не очень хорошо освещенное помещение; идти он может сам, однако все равно создается ощущение, будто его практически несут на руках и довольно жестко направляют. Ичиро идет впереди, и Нил отстает от него на несколько метров, однако ближе его просто не подпускают.

Мозг машинально пытается запомнить хоть какие-то детали из помещения и коридоров, где его ведут, но едва его голова поворачивается слишком сильно, чья-то рука ложится на шею сзади и разворачивает ее обратно, напоминая, где Нил сейчас находится. Паника находит на него толчками, но он так же попеременно ее давит, говоря себе, что паниковать поздно: нужно просто влиться в образ жизни, который будет здесь…

А что потом?

Джостен заставляет свои мысли замолчать. Не думать о будущем. Не думать о прошлом. Не думать об Эндрю в настоящем.

Последние двери распахиваются перед Ичиро, и Нила слепит непривычно яркий свет. Глаза очень медленно привыкают к очертаниям почти королевской комнаты — в первую очередь, взгляд цепляется за золотые колонны, ведущие к такого же цвета трону, настоящему трону, на котором восседает дряхлый старик. Нил не сразу понимает, что это Кенго — некоторое время он просто с любопытством смотрит на этого крайне пожилого японца, но осознает, где очутился, когда все охранники встают на одно колено, и этот жест повторяет прежде всего сам Ичиро, находящийся к трону ближе всего.

— Господин, — почтительно говорит он, склонив голову. — Все сделано, как и планировалось.

«Господин», отпечатывается в голове Нила, когда Кенго с хриплым кряхтением встает, опираясь на черно-золотую трость, и свободной трясущейся рукой указывает вперед — прямо на Нила.

— Этот щенок, — его голос едва ли походит на внятную английскую речь, это нечто хрипящее, свистящее и ломанное многими веками просто невозможно назвать словами, фразами и предложениями; Нил не знает, сколько тысячелетий Кенго жил, но он осознает, что представлял его совсем по-другому, не таким старым и более могущественным, не таким жалким, — этот щенок посмел… как он посмел…

Ичиро поднимает голову и оборачивается к Нилу. На его лице не написано ни капли удивления, однако он все в той же официальной манере произносит:

— Простите его, господин. У него не было времени ознакомиться с правилами, он приехал не из России, не от Тэцудзи, вы же знаете.

— Да, да, — захлебываясь в скрипе, бормочет тот. Трость нетерпеливо стучит по полу в немой ярости. — Поставь его… поставь, пусть проявит хоть каплю… щенок!

Нил моргает, осознав, что с него требуют преклонить колено и он один до сих пор этого не сделал. И Кенго, и Ичиро смотрят прямо на него, но во взгляде первого за слоем морщин и впалой кожи едва ли можно что-то разобрать, тогда как чернота глаз второго явно указывает на пол. И Нилу отчего-то становится смешно — губы едва ли не трогает насмешливая улыбка, которую он сдерживает усилием воли, действительно едва ли не рассмеявшись такому предложению. И этот старик на грани смерти — действительно тот самый Морияма, от которого он так бежал? И этот старик хочет поставить его на колени? Его подбородок чуть дергается, а руки сжимаются в кулаки. От Ичиро это не укрывается; он легонько щелкает пальцами, и Нил получает удар по затылку, свалившись на пол и едва не потеряв сознание. Кто-то сзади бьет снова, снова и снова; Нил подставляет под удары руки, пытаясь защитить свое тело, после чего его все же ставят на колени, на которых он не удерживается. Новый удар приходится на живот, так что приходится скорчиться от боли.

— Встань! — шипит Кенго, стукнув тростью по полу. Нил пытается подняться на ноги, но его толкают вперед, и колени проезжаются по полу, о который также стукаются локти. Старший Морияма почти поднимается с озолоченного кресла, и Ичиро тут же услужливо бросается к нему на помощь, чтобы тот смог подойти к Нилу ближе. Трость из черного золота — Джостен ни с чем его не спутает — стукается о его подбородок и вынуждает поднять взгляд на изуродованное временем лицо Кенго. — Щенок, — плюется тот с презрением. — Тот самый?..

— Тот самый, господин, — кивает Ичиро, не глядя на Нила, — смесь кицунэ и яломиште, которую вы должны были получить еще двадцать лет назад.

— Пре… прелестно. — Нил хочет отдернуть подбородок, но черное золото вдавливается ему в шею, едва ли не перекрыв доступ к кислороду. — Отправь его куда… куда следует, да?

— Конечно, господин. Мы все сделаем. — Ичиро звучит почти убаюкивающе, и его вид застилается кровью, стекающей на глаза Нила с разбитого лба. Трость наконец-то вновь стукает о пол, позволяя Джостену упасть на пол, и прикосновение с холодной плиткой его отрезвляет, принося порцию ужаса: он будто шлейфом следует за обоими Морияма, когда Ичиро, не глядя назад, отдает команду: — Отведите его в приготовленную камеру. Оповестите наставников, что он здесь.

Нила снова подхватывают — после очередного удара в живот он больше не думает сопротивляться и сдается, позволяя отнести себя куда-то. Мышцы едва ли напрягаются, когда его тело швыряют, и оно плюхается на пол с сырым сеном. Позади закрывается тяжелая дверь, и Нил остается в одиночестве. Нескольких минут хватает, чтобы прийти в себя и оглядеться по сторонам; он примерно помнит, как выглядят людские тюрьмы, и это узкое помещение очень на них похоже: у дальней стены стоят унитаз и раковина, а койка почти привинчена к стене, и все пропахло чем-то несвежим, отвратительным и мерзким.

Действительно тюрьма. Он действительно в тюрьме. Об этом нельзя забывать.

Нил чувствует, будто его отрезало от всего — от остального мира, от собственных эмоций. Во всем теле работает лишь разум, говорящий о том, что ему необходимо перевоплотиться в лиса, чтобы залечить раны. Все тело болит, и превращение происходит не сразу, однако ему становится лучше, когда подушечки на четырех слабых лапах ощущают покалывание жесткой соломы.

«Вот так. Вот так. Нужно просто… найти баланс и привыкнуть. Ты привыкнешь. Всегда привыкаешь».

Свернувшись калачиком на кровати, он прикрывает глаза, к которым подступают человеческие слезы. Кажется, что стук сердца гулким эхом отражается от стен камеры, потому что никаких других звуков Нил не слышит. Везде так пусто, так одиноко… Если бы кто-то год назад сказал Нилу, что он будет страдать от тишины и одиночества, наверное, он бы посмеялся удачной шутке.

Чужие шаги — много шагов — он улавливает сразу, потому что они разрезают тишину слишком явно и резко. Дверь в камеру распахивается, но вместо десятка людей в нее входит только Ичиро. Нил оказывается к этому готов и держится на достаточном расстоянии от двери, однако Морияма преодолевает его за секунду, и черная трость упирается в шерсть напуганного лиса.

Та же самая трость. Нил отчего-то все понимает — подсознательно.

— Перевоплощайся, — сухо говорит Ичиро, — я хочу, чтобы ты лучше запомнил то, что я сейчас скажу.

Оробев, Джостен отчего-то не находит в себе сил сопротивляться. Он осознал всю ситуацию еще в Лисьей Норе — когда почувствовал истинную натуру Ичиро. Сегодня чутье снова не подвело его при взгляде на Кенго, но он не сразу догадался об истинном положении вещей.

Удар тростью приходится на левую скулу. Голова дергается, но Нил не падает — медленно поворачивает ее обратно и непонятным усилием смотрит в бездонные колодцы тьмы.

— Я не думаю, что ты забыл нашу маленькую договоренность, но хочу напомнить о ней — на всякий случай. — Ичиро звучит четко и внятно. — Ты обменял свою жизнь на жизнь своего волка и будешь обменивать ее каждый год — во всяком случае до тех пор, пока причиненный тобой вред и затраченные на тебя убытки не окупятся благодаря твоему участию в Бегах. Теперь ты — моя собственность. Моя вещь. У вещи нет характера, который она проявляет. У вещи нет ничего и никогда не будет. Вещь слушается и делает то, что ей скажут — в противном случае это закончится плохо и для самой вещи, и для ее питомца. Тебе ясно?

Трость снова давит на горло, стирая с лица Нила появившееся на нем презрение. Ему приходится кивнуть и осознать, что перед ним действительно стоит настоящее зло, а он сам пришел к нему в лапы.

— Хорошее послушание включает в себя стоять на коленях перед Кенго, когда этого требует этикет, а также исключает любые попытки бегства и попытки нападения на кого-либо здесь, и я надеюсь, что подробности тебе объяснять не нужно. — Когда Нил снова кивает, Ичиро опирается на трость и возвышается над ним сурово и величественно. — Не будешь доставлять проблем и быстро обучишься — благодарность не станет ждать. — «Благодарность. Комната без окон, а не тюрьма? Более удобное покрытие на стадионе?», так и сквозит во взгляде Нила, вновь подарившего кивок Морияма. — Наша семья никогда не расторгает заключенные сделки, если обе стороны соблюдают условия договора. Можешь рассчитывать на то, что твой питомец будет жить.

«Питомец. Он никакой не питомец! Он…» Ичиро поднимает одну бровь, и Нил передумывает говорить все это вслух, передумывает думать об этом. Ему кажется, что черные зрачки залезают ему в голову и выскребывают из нее любые бунтарские мысли.

— Я понял, — ровно отвечает Нил.

— Господин, — подсказывает Ичиро.

— Госпо… дин, — повторяет Нил онемевшим языком.

У него здесь не будет ни одного шанса.

Ꝏ Ꝏ Ꝏ

Нил не знает, в который час его будят и отводят в медкабинет. Сонный мозг, спавший около пяти часов, а то и меньше, едва ли соображает, но пытается запомнить дорогу и считать секунды до прибытия в нужное помещение, чтобы оценить масштаб всего здания. «Если это вообще здание, а не подземелье. Судя по отсутствию света и сырости…», думает он, пока хмурые врачи, не говоря ни слова, измеряют его рост, вес, другие параметры, берут непонятные мазки и даже анализ крови. После всех необходимых процедур его отправляют обратно в камеру: Нил снова запоминает маршрут и пытается рассмотреть лица охранников, однако это мешают сделать черные маски, покрывающие почти все их лица. Запах тоже их не выдает — они пахнут абсолютно так же, как все это место: одиноко, тоскливо, серо и страшно.

Когда Нил оказывается в камере один, он принимается ходить туда-сюда и прикидывать хотя бы какой-то внятный план действий. Особо радужных мыслей по этому поводу не находится; он знает, что за ним придут снова и без объяснений потащат в неизвестном направлении. «Хотя бы не на убой», мрачно думает Нил, присев на кровать. «Убивать они меня не станут. С остальным… с остальным можно будет справиться».

Минут через десять он начинает разминаться, чтобы сон окончательно спал с его глаз, и даже вспоминает тренировки с Финстоком. «Забрасывать это нельзя. Если мне позволят… вернее, если они не увидят, я же могу попробовать создать какую-нибудь иллюзию или…» Сосредоточившись на своих пальцах, он резко ими щелкает, однако это не создает никакого эффекта. Присев на солому, Нил снова внимательно разглядывает свою руку, вспоминая слова тренера, и пытается влить в нее всю свою злость и ненависть к сложившейся ситуации, однако кончики пальцев все еще не загораются хотя бы маленькой искоркой. После тщетных попыток Нил переходит к иллюзиям, долго раздумывая, над чем колдовать и возможно ли вообще убедить самого себя в том, что окружающий мир нереален. Чередуя одни упражнения с другими, он проводит так, по ощущениям, пару часов, пока не слышит чужие шаги. Дверь открывается: строгая девушка с туго завязанным пучком на голове придирчиво осматривает Нила и говорит что-то по-японски, после чего его грубо ведут в противоположном от прошлой дороги направлении.

Сорок ступенек, еще десять, пара поворотов налево — Нил начинает чувствовать, что здесь гораздо оживленнее, чем в кабинете врачей, и даже чувствует запахи других лисов, прежде чем его заводят в пустую раздевалку и подталкивают к душевой.

— У тебя есть пять минут, — на неплохом английском говорит все та же девушка. — Грязные вещи оставь на полу. Чистые будут ждать тебя на этой лавочке. Не опаздывай.

«Не опаздывать куда?», думает Нил, но спросить не решается. В душевой неровным потоком течет едва ли теплая вода, но ее хватает, чтобы Джостен как следует отмылся от многодневной грязи и взял себя в руки. «Раздевалка. Меня уже привели на Бега? Или это только тренировка?» Задумавшись, он слышит за дверью голоса и, чертыхнувшись, поскорее выключает воду. Полотенце ему так и не дали, вещи — на лавочке за дверью, и ему приходится осторожно выглянуть наружу в надежде, что он сможет переодеться незамеченным.

На него тут же устремляются пары настороженных глаз, а все разговоры прекращаются в то же мгновение. Нил подавляет в себе смущение и взращивает ответную настороженность, когда аккуратно поддевает пальцами ровно сложенную одежду и прикрывает ей пах, попытавшись одновременно натянуть на себя шорты. Десять сверхъестественных продолжают наблюдать за ним неотрывно, даже когда он уже полностью облачается в спортивную форму черного цвета и рассматривает золотую цифру четыре на груди и мелкие иероглифы над ней. Кто-то неуверенно протягивает что-то на японском — Нил задирает голову и смотрит на парня азиатской внешности, который единственный из всех смотрит на него с долей опаски. В мертвых взглядах остальных читается лишь доля презрения и усталость.

«Смотрят как на игрушку. Или хотят избить», думает Нил, готовясь обороняться и превратиться в лиса в крайнем случае. Пара парней тихо перебрасываются словами на японском, но Джостен их не понимает — все несколько слов, что он знал благодаря матери, почти выветрились из памяти; в основном он учил русский, потому что преследователи говорили именно на нем, и до того, чтобы отправить ценных японцев, Морияма не опускались, но сейчас Нил начинает осознавать всю бедственность своего положения. Если никто из его потенциальных соперников не говорит на английском или немецком, ему придется несладко.

Из соседнего помещения раздается короткий звук горна. Все как по команде тут же теряют интерес в Ниле и ровным строем идут ко второму выходу из раздевалки. Помявшись, Джостен прикидывает, что конкретно ему нужно сейчас сделать — пойти за остальными или остаться — однако его взгляд останавливается на светловолосом пареньке, который чуть задерживается на долю секунды и нетерпеливо, небрежным кивком указывает Нилу на дверь перед собой.

Джостен понимает все инстинктивно и следует за ним даже с неким любопытством. Они оказываются в огромном зале с высокими потолками, но все так же без окон, с легкой белой разметкой по периметру и парой шведских стенок вместе с беговыми дорожками и барьерами, стоящими у стен. «Меня привели на тренировку», не очень уверенно понимает Нил, попытавшись сравняться с остальными. Парни выстраиваются в шеренгу по порядку номеров перед тренером — властным, спокойным и статным мужчиной, так что Нил, сообразив, протискивается между оборотнями с третьим и пятым номером. Белокурый парень занимает место почти в самом конце, на восьмой позиции.

Возвышаясь над соседями, Нил чувствует себя неуютно, особенно когда этот тренер обращает на него свой взор. Слегка седовласый и немолодой, он все еще внушает страх даже своим молчанием и, кажется, пахнет как кицунэ — это наводит Джостена на совсем неприятные мысли об отце, поэтому он чувствует раздражение, однако бамбуковый меч, на который этот тренер опирается, грустно напоминает о Кевине. Нил крепко сжимает зубы и просит себя не отвлекаться; от тренера не укрывается смена эмоций на лице новичка, так что его рот кривится и выдавливает:

— Ши…

Он добавляет еще несколько слов на японском — Нил молчит, нервно моргнув, и совершенно не понимает, что от него требуется. Тренер повторяет те же фразы еще раз; Джостен оглядывается на остальных, ища хоть какую-то поддержку, но видит лишь абсолютное спокойствие и даже покорность тренеру, который, кажется, начинает терять терпение; синай пару раз ударяется о пол, несильно, но ощутимо, и напоминает Нилу о том, как Кевин хорошенько так проходился жесткой поверхностью меча по спине и рукам Джостена, так что сглатывает и хочет выдавить «я не понимаю», однако не успевает. Тот самый светловолосый парень делает шаг вперед и, услужливо поклонившись, что-то быстро и слегка напугано объясняет тренеру на японском. Нил тревожно наблюдает за тем, как тренер подходит к нему, высокомерно выслушивает, небрежно бросает едкую фразу; светловолосый слегка неуверенно отвечает, но от одного удара синаем по полову вздрагивает и кивает, снова поклонившись и встав обратно в строй. Синай приподнимается в воздух и указывает на Нила.

— Ши, — снова произносит тренер, описав мечом дугу в воздухе и ткнув им в сторону парня, с которым он только что говорил. «Нужно подойти к нему?» с сомнением думает Нил, не желая облажаться. Осторожный шаг ни у кого не вызывает вопросов, поэтому следующий становится уже смелее; тренер неожиданно свистит в свисток, и все по безмолвной команде срываются с места, побежав по периметру зала в довольно быстром темпе. Нил, рванув следом, равняется со светловолосым, однако тот, повернув к нему голову, довольно злобно шипит:

— За мной — в строй!

«Какой чистый английский», изумляется Нил, все же повинуясь. В голове появляется мысль, что этот пока еще незнакомец определенно может помочь ему адаптироваться здесь — возможно, именно об этом он и говорил с тренером, однако остался исходом разговора недовольным, судя по всему; быть может, он не очень-то и хочет кого-то нянчить. «Была бы тут Элисон… она бы сразу все объяснила», думает Нил, погрустнев. У паренька перед ним даже волосы такого же цвета — светло-русые…

Тренировка по ощущениям длится часов пять — и только пару часов их до изнеможения гоняют по кругу, а может, устает только Нил, а остальные выдерживают такой темп нормально; после бега тренер безостановочно гоняет их от одних упражнений к другим, сухо раздавая команды и то и дело хлопая синаем по спинам тех, кто выполняет что-то неправильно или медлит — как Нил, который пытается ориентироваться на светловолосого оборотня, чье имя даже не знает, но не всегда успевает среагировать. Кажется, под конец он даже запоминает некоторые японские слова; Udetatefuse — отжимания, Puresu enshū — упражнения на пресс, Retsu ni narabu — стоять в планке. Нил то и дело отмечает, что все остальные выполняют все задания так слаженно, почти синхронно, и отточено, будто давно уже запомнили порядок, повторяющийся из разу в раз. Нил представляет себе, что находится на жесткой тренировке у Финстока — крайне жесткой тренировке, где его настоящий тренер гоняет без устали после долгого перерыва в занятиях, и это помогает лучше настроиться на работу и привести себя в порядок морально. Финсток бы, конечно, не стал бить его синаем, если он слегка опускает живот в планке или переступает руками едва уловимо. Не стал бы проходиться бамбуковым мечом по рукам — это скорее бы сделал Кевин, но и то из вредности.

Кевин… Когда Нил вспоминает о нем и о том, что он тоже был в Японии, его руки подкашиваются; удача благоволит ему, и он падает на пол из планки на левой руке одновременно со свистком безымянного тренера, который несколько мгновений смотрит на него, видимо, гадая, заслуживает ли он удар палкой, но все же решает пощадить и говорит пару слов на японском. Все по команде садятся в позу лотоса и, вытянув руки вверх, глубоко вздыхают; Нил запоздало вторит им, глянув на напряженного парня рядом с собой. В воздухе повисает тишина, прерываемая лишь синхронным тяжелым дыханием, и у Джостена создается ощущение, будто им дали время для отдыха, поэтому, расхрабрившись, он уточняет у светловолосого:

— Что мы сейчас делаем?

Тот резко шикает — довольно громко, так, что это слышит тренер. Палкой по губам из них двоих получает только собеседник Нила, из-за чего падает и огребает снова, пока вновь не оказывается в нужной позиции. Когда удовлетворенный тренер отходит и дует в свисток, пострадавший с цифрой восемь на форме, вскочив на ноги, успевает тихо промолвить:

— Никаких разговоров без разрешения.

«А разве он не разрешил объяснять мне все, что тут происходит?», озадаченно думает Нил, строясь на пробежку. В этот раз она проходит спокойнее, медленнее, являясь завершением тренировки; после минут десяти Нил едва тащит ноги и очень облегченно выдыхает, когда их вновь строят в шеренгу и тренер выдавливает какие-то фразы на прощание. Голова гудит не хуже всего тела. Уже в раздевалке Нил, пока остальные тихо идут в душевую, бегло осматривает свои руки и ноги на предметы ушибов. На бедрах и предплечьях расползаются сине-желтые синяки. Нил морщится, гадая, что он может сделать — вряд ли ему дадут какую-либо аптечку, да он в целом не знает, куда и когда поведут его дальше невесть в какое место. Сколько тренировок в день ему следует ожидать? В какой момент его познакомят с Бегами, которые проходят каждые выходные? Какой сейчас день? Час?..

Из душевой вслед за одним японцем выходит парень под восьмым номером, и Нил неуверенно поднимается на ноги, направившись к нему. Тот обтирает лицо белым полотенцем, и еще одна ткань повязана вокруг его бедер, когда он молча начинает переодеваться.

— Эй? — осторожно обращается к нему Нил. Тот не вздрагивает, но его уши чуть дергаются, уловив этот оклик, однако он реагирует только когда Джостен чуть касается его оголенного плеча. Развернувшись, он одаривает Нила не самым дружелюбным взглядом, пока глаза самого лиса случайно останавливаются на его опухших и чуть посиневших губах.

— Чего тебе, умник? — Нил проглатывает раздражение в чужом голосе и старается не показывать, насколько сильно он рад слышать английскую речь, деловито кашлянув:

— Извини за это. Не хотел, чтобы ты из-за меня получил так…

— Но я получил, — сухо обрывает его, поведя плечами. — Большое тебе спасибо, напа-а-арник. Я безумно рад, что меня обязали за тобой следить. — Он звучит совсем без энтузиазма, когда отворачивается и принимается переодеваться обратно в форму. Нил смущенно отводит взгляд, уточнив:

— Значит, я правильно понял? Тебя попросили помочь мне тут… э-э, во всем разобраться?

— Попросили, — с его губ срывается смешок, — какой интересный подбор слов.

— Тебе пора бы прекратить придираться к этому, — все же не сдерживается Нил и глубоко вздыхает, приказав себе успокоиться. Конечно, оборотень попался ему не сказочный, однако стоит поблагодарить всех богов, что он вообще есть. — Давай начнем сначала, — попытавшись улыбнуться, говорит он. — Как тебя зовут?

Парень с силой захлопывает шкаф и разворачивается к Нилу, глядя на него сверху вниз. Джостен чуть приподнимает подбородок, надеясь, что его лицо не выдает некоторую степень сконфуженности или легкого испуга — у него возникает будничная мысль о том, что его сейчас просто ударят, но это не происходит.

— Выучи распорядки этого заведения, — бросает парень, мотнув головой.

— Я их не знаю, — напоминает Нил, — расскажи мне.

— Верно, — протягивает тот без каких-либо эмоций, — не знаешь. Черт, и на что ты мне такой свалился на голову? — Он прибавляет пару слов на другом языке, и Нил хмурится:

— Ты — русский что ли?

— Заткнись, — отрезает тот, — это не должно тебя волновать.

— Меня многое волнует, хотя не должно, — потихоньку Джостен начинает вскипать, — я был бы очень признателен, если бы ты хоть какую-то часть моих вопросов объяснил. Тем более, как погляжу, тебя обязали это делать.

— Хорошо, вот совет номер один, — парень наклоняется к нему и всматривается в глаза, глядя в зрачки Нила холодными льдинами, — ни с кем не говори здесь в повелительном тоне и не делай вид, что за факт твоей особенности тебе все должны. Это понятно?

— Понятно, — выплевывает Нил, осознав, что даже попытка быть добрым не помогает ему добиться цели, а потому сняв эту неудобную маску, — понятно, что мои проебы будут лежать на твоих плечах, так что сотрудничество в стиле «я задаю вопросы, ты на них отвечаешь» будет выгодно нам обоим. Это понятно?

Парень поджимает губы, устремившись к выходу их раздевалки. Нил идет за ним, не желая отставать, но все же тормозит у двери, вспомнив, что так и не знает, куда ему, собственно, нужно. Оборотень видит это и тоже останавливается, пропустив мимо себя одного члена команды; поиграв желваками и напряженно поразмыслив, он испускает вздох и машет рукой.

— Раз за тобой не пришли — ты должен идти с нами. Видимо, тебя засунули в первую попавшую группу для адаптации. Потом, может, распределят. — Нил неуверенно кивает, и тот добавляет: — Сейчас — обед. Потом нас разводят по комнатам на тихий час и снова на тренировки. Урок первый: не следуешь расписанию — получаешь по самое не хочу. Это понятно?

— Да, — кивает Нил вновь, скрывая свою радость. Она меркнет внутри при взгляде на охранников за дверью, которые, кажется, растянулись по всему коридору. Буквально через несколько секунд из-за угла появляется еще один угрюмый мужчина, вполне себе человек, как отмечает Нил, и парень кратко объясняет:

— Нас сопровождают везде, просто всюду. Привыкай.

— Просто человек? — Нил скептически выгибает бровь, уступив дорогу остальным. Оборотни строятся по парам в чересчур ровный прямоугольник и чуть ли не маршем отправляются за сопровождающим их мужчиной, пока Нил и его напарник бредут следом. Когда Джостен оглядывается, он видит еще одного охранника — тоже человека, — который замыкает их цепочку. — Никто не задумывался, гм, что это не очень… целесообразно?

— Охранники здесь чисто для галочки. Все прекрасно знают, что мы никуда не денемся, — пожимает плечами тот. Его выражение лица становится грустно-упрямым. — А если кто действительно попытается улизнуть — у них Новичок всегда наготове.

Нила пронзает ток от одного упоминания Новичка — в миг его захлестывают воспоминания о зоопарке, русских, Эндрю… Эндрю… «Жив ли он сейчас вообще? Вдруг он умер, а я даже об этом не знаю? Может, зря тут нахожусь?», думает он со степенью отчаяния и крепко сжимает зубы.

— Ты только попробуй убежать, — истолковав его реакцию по своему, парень бьет его кулаком в плечо. — У меня не будет из-за тебя проблем, понятно?

— Я не могу убежать, — соглашается Нил. «Возможно, это к лучшему — то, что мне постоянно напоминают о моем положении. В какой-то момент я действительно в это поверю и перестану желать выбраться». — Но кто-то пробовал?

— Чаще всего это делают новички, которых еще не успели сломать, — тот понижает голос до шепота, — у остальных уже искоренены даже воспоминания о свободе.

— Даже у тебя? — несмело спрашивает Нил, чувствуя, как его сердце кратко сжимается от непрошеной жалости.

— Отвянь, — прилетает краткий ответ. — Прекрати задавать личные вопросы. Никто тебе на них отвечать не будет.

— Почему? — Нил уже знает ответ — он всплывает в его голове голосом Ичиро Морияма, а парень просто его озвучивает:

— У вещей нет личности, характера или предыстории. Мы просто вещи. Заруби себе на носу и не высовывайся.

Нил слегка надувается, пребывая в неприятных размышлениях, когда они входят в столовую. Серые стены, с маниакальной точностью ровно расставленные столы — это место навевает уныние и тоску точно так же, как все остальное. Никаких поводов для радости или ярких эмоций. Нил знал, что так будет, но надеялся отыскать хотя бы немного светлого в своем собеседнике, однако того поглотило это место, полное абсолютной бесконечной безысходности. Неужели Нилу самому придется стать таким? Сейчас ему кажется, что остаться без души совсем невозможно — он может спрятать, скрыть все, что чувствует, как это было всегда, но не уничтожить в себе все живое — однако при взгляде на оборотня рядом с собой на него находит осознание, что именно такое будущее ждет его самого.

— Как тебя зовут? — тихо спрашивает он, когда они садятся за стол на десятерых вместе с остальной группой. В столовой не царит тишина, но переговоры слышны крайне редко, поэтому Нил спускается на шепот и смотрит в тарелку, в которой уродливо застыло непонятное месиво.

— Оно питательное. Нас кормят трижды в день, но без роскоши и разнообразия в меню, новичок. Совет номер два: не съешь — долго не протянешь.

— Это не ответ на мой вопрос. — Нил втыкает ложку в это нечто, и она в нем заседает так плотно, будто он может сейчас отпустить руку, и ложка продолжит стоять без чьей-либо помощи.

— Я уже говорил тебе по поводу личных вопросов. Тебя не должно это интересовать.

— Мне нужно знать, как обращаться к человеку, который может мне помочь.

Парень указывает на свою футболку — аккурат на золотую цифру восемь.

— Восьмой. Так меня здесь и называют. А ты — Четвертый. Если тебе так уж и нужно к кому-то обратиться, используй номер.

— У меня есть настоящее имя, — возражает Джостен. — Нил.

— И почему ты думаешь, что мне это интересно? — отрезает тот, прожевав пищу. — Меньше знаешь — крепче спишь, слышал такое? Чем меньше мы знаем друг о друге — тем лучше.

— Почему?

— Мы не привяжемся. И у нас не будет какого-либо компромата, что у нас смогут выпытать. — Восьмой произносит это так спокойно, что Нила мутит. Он пытается запихнуть в себя еду через отвращение, но едва ли может это сделать, хотя желудок так и ноет, не питавшись, наверное, пару дней.

— Тут пытают?

— Ты удивлен?

— Не особо. Существование тут — уже своего рода пытка. За что могут наказать?

— За попытку побега. Саботаж — особенно непосредственно Игр. Если перечишь. Подговариваешь других. Все что угодно. Еще раз повторяю, раз попал сюда — не высовывайся. Не смей даже думать о чем-то, что выходит за рамки правил. Достанется нам обоим — скорее всего, тебя сделают моим напарником, и я не собираюсь из-за тебя огребать лишний раз, как это было сегодня, понял?

Мимо их стола ровным отрядом проходят еще десять существ и рассаживаются за соседним столом. Нил смотрит на их футболки с цифрами третьего десятка, потом поворачивает голову и чуть оглядывается назад, на еще один стол. Какой-то оборотень с цифрой шестнадцать на груди смотрит на него в ответ, не мигая, и Джостен задумчиво поворачивается обратно к Восьмому.

— Сколько тут всего… э-э, участников?

— Восемьдесят. Состав постоянно меняется, но количество остается неизменным. Новеньких привозят в основном из России, — Восьмой морщится, — на место тех, кто выбыл. — Нил с трудном сглатывает, пока волоски на руках становятся дыбом. — Правило второе: четыре ошибки — тебе конец.

— Что значит — ошибки?

— Если ты во время Забега приходишь последним. — Восьмой старается говорить быстрее и успевать жевать еду, нетерпеливо зачерпывая ее ложкой. — В одном Забеге участвует один десяток, значит, приходишь десятым — получаешь предупреждение. Шанс исправиться. Все бывает, все допускают ошибки. Второй раз — тоже, тебя понизят на другой десяток. На третий — дадут последний шанс. На четвертый тебе это уже не простят. Дополнительную «жизнь» можно получить, только если ты умудришься выбраться на первое место или если за тебя… хорошенько попросят спонсоры. — Восьмой кривится, запив слова холодной водой в железной чашке. Нил потирает виски, анализируя все сказанное.

— Порядковые номера на груди имеют значение?

— Определяют ли тебя на какое-то место сразу? Нет. Важен десяток, в который ты входишь. Новичков частенько отправляют в самый первый — посмотреть, как они справятся с нагрузкой, оценить возможности. — Восьмой говорит это с легким высокомерием. — Потом отправляют в десятки поменьше.

— Значит, я занял чье-то место? — уточняет Нил.

Голубые глаза вдруг по-особенному глядят прямо в ему лицо. На лице Восьмого повисает непонятное выражение, а взгляд становится тяжелее с каждой секундой.

— Да, — все же выговаривает он, — здесь ты всегда занимаешь чье-то место.

— Что произошло с моим предшественником?

— Получил травму, несовместимую с Бегами. Думал, его отпустят на волю, раз он непригоден для своего предназначения. Это забавно, — он чуть медлит, — потому что на японском цифра четыре созвучна со словом «смерть». Ши.

«Ши. Тренер звал меня так», думает Нил, внезапно вспомнив о рассказе Стюарта о тевмесской лисице. Цифра четыре преследует его даже сейчас — хотя вся та легенда кажется в данное мгновение такой далекой, нереальной, несущественной…

— Отсюда хотя бы когда-нибудь кто-нибудь выбирался удачно или… или оказывался на воле?

— Ты думаешь, что нам бы об этом кто-то сообщил? — резонно замечает Восьмой. — Дал бы надежду на хороший исход?

— Нет, — соглашается Нил, подумав, — но если у вас вообще нет никакого будущего — почему вы продолжаете жить?

— Одна надежда есть, — Восьмой отвечает не сразу, — но не всем она подходит. Большинству просто не нужно будущее. Новичкам трудно это понять, но со временем станет ясно, каково это — ничего не хотеть и не желать. Урок третий: у вещей нет планов и нет будущего.

Нил качает головой и чуть прикрывает глаза. Мозг просто не может уяснить эту вещь — он действительно не понимает, как это возможно. «У тебя у самого всю жизнь была одна цель — выживание. Тут то же самое», говорит ему внутренний голос. «Ты просто отвык от этого в Лисьей Норе. Привыкнешь обратно. Ничего сложного».

— Забеги делятся на короткие и длинные. — Мимо них проходит четвертый десяток и присаживается за еще один стол. — Первые четыре десятка участвуют в длинных дистанциях и беге с препятствиями, но для коротких нас тоже тренируют — чтобы не расслаблялись. Вторые четыре десятка — в коротких и эстафетах. Со временем для тебя решат, бегунок ты или спринтер, по твоим показателям на тренировках.

— А если меня распределят не туда? — усомнившись, протягивает Нил. — Специально поставят к тем, с кем мне не сравниться?

— Им невыгодно валить кого-то специально, — отмахивается Восьмой, сосредоточившись на том, чтобы соскрести остатки каши со стенок миски. — Если кто-то проваливается, значит, проваливаются их вложения в разведение этого оборотня, в доставку до Японии, в обучение. Господа Морияма очень не любят терять свои деньги. — «А со мной они потеряли достаточно», заканчивает про себя Нил. «И мне придется вернуть им все до последнего цента, а на то, чтобы с ними рассчитаться, уйдут годы…»

— Сколько в среднем держится тут один лис?

— Не знаю, но это не должно тебя парить. — Восьмой хмурится. — Время тут — понятие несущественное. Совет номер три: сосредоточься на важных правилах и делах, не трать силы на нечто бесполезное и эфемерное. Я рассказываю тебе только ту информацию, которая действительно может пригодиться. Пытаться рассчитать количество дней до твоей смерти к этому не относится.

— Сколько ты уже здесь?

Восьмой щелкает пальцами.

— Несущественно.

— Хорошо, но ты знаешь хотя бы… хотя бы примерно ощущаешь время? Который сейчас час? Во сколько происходит подъем, которое сейчас число, месяц, год?

— Людской календарь не важен, — задумчиво отзывается тот. — Время дня, в принципе, тоже. Главное знать, что на сон отводится восемь часов, на еду — десять минут. Ты научишься ощущать эти минуты и держать их в голове так, что никакие часы не понадобятся, поверь. Я только знаю… — Он слегка затихает, нахмурившись.

— Знаешь что? — чуть подталкивает его Нил.

— Что Бега начинаются в пять вечера, — нехотя делится он. — Когда выходишь на стадион — там такие огромные красные часы. Пять вечера, да. Пять вечера.

В его голосе появляется странное благоговение. Нил представляет, каково это — проводить здесь очень много времени, но никогда не знать, сколько именно, не быть уверенным, который сейчас час, и иметь возможность коснуться реального течения времени только в самые худшие тревожные дни. Это место так оторвано от жизни, что само существование здесь является пыткой — странно, что Нил еще не видел ни одного свихнувшегося оборотня. «От них избавляются, наверное. Тут находятся только те, кто смог все выдержать. Быть может, им попроще, потому что они никогда не видели настоящей свободы. Они были рождены для этого и просто не знают, что можно по-другому…»

— Сейчас хотя бы обед? Завтрак? Ужин?

— Обед, — подтверждает тот, сморгнув пленку мыслей перед глазами. — И через две минуты он уже закончится, так что тебе следует доесть это как можно скорее.

Нил следует совету, зачерпнув ложкой как можно больше этой непонятной субстанции и попытавшись проглотить ее, не жуя.

— У меня осталось слишком много вопросов.

— Будь добр, не задавай их во время тренировок, если тебе не дали разрешение говорить. Твое свободное время — во время еды, переодевания и тихого часа. Из комнаты в тихий час выходить не разрешается, так что тебе повезет только если тебя определят в комнату со мной.

— Комнату? — Нил, поперхнувшись, пытается запить пищу водой. — То есть не все живут в камерах?

— Через пару дней, когда тебя вдоволь натестируют и заставят принять свою судьбу, тебя поселят в комнату. Там условия… как говорится? Человеческие? — Нила от этого слова пробирает мороз по коже. — Чаще всего все живут по одиночке, но, так как ты новичок, тебе могут дать комнату с напарником. — Восьмой чуть отодвигается от стола и нервно кусает губу. — Я не буду за тебя просить, знай это.

— Если бы ты мне помог, я бы… — начинает Нил, но Восьмой резко качает указательным пальцем.

— М-м, нет, без всяких если. Правило четвертое: каждый здесь сам за себя. Даже если нас сделают напарниками. А нас сделают, я уверен. У меня будут из-за тебя проблемы, Четвертый?

— Почему ты так боишься того, что нас сделают напарниками? Что это вообще значит? — недоумевает Нил.

Восьмой открывает рот, но не успевает объяснить то, что намеревался; звучит сигнал горна, и все за столом одновременно отодвигают стулья и поднимаются на ноги. Нил встает вслед за ними, тоскливо бросив взгляд на недоеденный обед, и Первый Десяток направляется к выходу из столовой, где его уже ждет тот же сопровождающий. Восьмой придерживает Нила за локоть, чтобы тот не выбивался из строя, и, улучив момент, шипит ему на ухо:

— Напарников всегда заставляют работать вместе, но что самое худшее — за твои проебы буду получать я, наоборот это тоже работает. Твои проблемы станут моими, мои — твоими. Это делается, чтобы, — он замолкает, когда они выходят в коридор, и молчит еще некоторое время, после чего продолжает еле слышно, — чтобы только взрастить ненависть друг к другу, чтобы новенькие сразу уяснили, что будет происходить после их ошибок, чтобы…

Он замолкает и покорно склоняет голову, когда Десяток останавливается и пропускает мимо уже знакомую Нилу женщину с пучком на голове. Она обходит их, но замирает при виде Джостена; ее лицо не показывает замешательство, и оно не мелькает в спокойном голосе, когда она произносит:

— Четвертый. Иди за мной.

Нил переглядывается с Восьмым, понимая, что сейчас ему так или иначе придется подчиниться и пойти за девушкой — быть может, обратно в свою камеру. В груди воцаряется легкая беспомощность перед новой неизвестностью, начинающая набирать обороты. Оставшись наедине с девушкой и двумя охранниками, он чувствует, как проваливается в панику и едва может дышать — а пять секунд назад казалось, что он даже свыкся с мыслью о своем нахождении здесь…

Когда он действительно оказывается в камере, то даже испытывает легкое облегчение: Восьмой был прав, сейчас проходит тихий час, у него есть время отдохнуть. Нил превращается в лиса, чтобы ушибы после тренировки поскорее прошли, и устраивается калачиком на кровати — уже на привычной, жесткой, но даже приятной. В голову начинают лезть мысли о койке в комнате в Лисьей Норе; кажется, он может открыть глаза и увидеть вечно аккуратно застеленную кровать Эндрю, который в очередной раз не вернулся, а может, даже самого Миньярда — близкого, бледного, здорового, необычайно мягкого…

В уголках глаз начинают собираться слезы. «Нельзя позволять себе думать об этом. Это не спасает — только тяготит и все портит», решает Нил, тихонько заскулив. «Нужно думать о нем как о цели, о причине пребывания здесь. Как о напоминании, почему нельзя убегать. Не больше. Пожалуйста, не больше».

Через некоторое время он чувствует скуку. Организм еще не понимает, сколько минут осталось до окончания этого тихого часа и мертвой тишины в коридоре за дверью, и Нилу приходится буквально заставить себя расслабиться и полежать с закрытыми глазами. На много его не хватает, так что он вновь принимается за тренировки над своими способностями, поочередно пытаясь призвать то огонь, то иллюзию, хотя бы самую маленькую. «В моем положении научиться самообману было бы очень славно», невесело усмехается Нил, все пытаясь представить, что его комната выглядит вполне сносно или по крайней мере не пахнет чем-то сырым и заплесневевшим.

За таким занятием его и застает все та же девушка, коротким жестом потребовав проследовать за ней. Нила подмывает спросить ее имя и узнать о ней хотя бы что-то — кажется, она станет его постоянной сопровождающей, — но, вспомнив советы Восьмого, решает, что промолчать лишним не будет. Рассуждая, что его вновь ведут на тренировку к Первому Десятку, он слегка хмурится, когда подмечает, что они проходят нужный поворот и идут дальше, после чего поднимаются на большее количество ступенек, чем делали раньше. «Сколько тут вообще этажей?» пытается прикинуть Нил, глядя на лестницу, которая стремится зигзагом куда-то вверх. Охранник грубо подталкивает его в плечо, напоминая, что это не его дело. Шестое чувство неприятно копошится в груди с каждым новым шагом, пока большие пальцы нервно выводят узоры на указательных и грозятся вот-вот выпустить когти. Нил хорошо помнит это ощущение, когда инстинкты затмевают собой все, хорошо помнит ситуацию, в которой это произошло в последний раз, но никак не может понять, отчего чувствует такой дискомфорт в данную минуту, пока очередные двери не открывают ему вид на стадион.

Свет слепит глаза, и Нилу поначалу кажется, что он наконец-то видит солнце; в груди поднимается неуверенный восторг, пока зрачки не привыкают к новому пространству и не замечают огромные яркие лампы на голубом потолке.

Нил оглядывается. Огромное поле, чем-то напоминающее футбольное, выглядит гораздо больше человеческого — наверное, метров триста на четыреста; по длине окружности идут широкие беговые дорожки, чуть дальше от них начинаются трибуны. Недоверчивый взгляд вновь устремляется в потолок: на голубой краске изображены редкие белые облачка, так что создается ощущение, будто Джостен действительно находится на природе, однако нутром Нил понимает: над головой все еще крыша. Все еще неволя. Лишь иллюзия того, что им позволяют оказаться снаружи — не более. Огромные часы с красными цифрами почему-то показывают пять часов и отбрасывают мрачную тень на поле.

Нил сглатывает и получает удар по плечу, заставивший его сделать еще несколько шагов. Женщина доводит его до дорожки под номером четыре, ладонью показывает на место, куда нужно встать, после чего ее палец без лишних слов указывает вдаль. Нил, скользнув взглядом по искусственной траве на поле, поднимает глаза вверх; лампы светят в лицо, но зрение фокусируется на далеких фигурах в особой зоне трибун.

Ичиро Морияма он узнает сразу. А рядом с ним…

Все чувства обостряются до предела, и фантомный кулак бьет Нила под дых. Он покачивается, не сводя взгляда с трибун.

— Я думаю, ты слышишь меня, Нил Джостен. — Бархатный голос Морияма касается ушей, напоминая о том, кто является главным противником, но Нил не может оторвать взгляда от существа рядом с вороном. Если Морияма являлся самой Смертью, то этот оборотень был воплощением Чумы, Голода и Войны одновременно. — Тебя привели на поле, где проходят еженедельные Забеги. Нам нужно посмотреть, как ты чувствуешь себя на поле, и оценить твои возможности, поэтому мы проводим эту маленькую индивидуальную тренировку для тебя прямо сейчас. С Эдгаром Алланом ты уже знаком, — волоски и на голове, и на всем теле встают дыбом, когда Нил ощущает присутствие тренера рядом, — он будет курировать твой прогресс в длинных забегах, а рядом со мной сейчас стоит тот, кто будет помогать развиваться в коротких спринтах. Познакомься, это господин Натан Веснински. Думаю, у вас найдется очень много общего — в конце концов, он является твоим отцом.

Нил чувствует, как земля уходит из-под его ног, когда он встречается взглядом с самым ненавистным существом на земле.