Я часто вижу страх

В смотрящих на меня глазах,

Им суждено уснуть в моих стенах, застыть в моих мирах.

Но сердце от любви горит,

Моя душа болит, и восковых фигур

Прекрасен вид - покой везде царит!

Поворот — машину заносит так, что она чуть не переворачивается, скосившись на бок, однако Никки удается выровнять ее и вдавить педаль газа в пол. Рене ударяется головой о стекло, но не чувствует этого: голубые глаза никак не могут оторваться от бледного лица Элисон, пока пальцы сильно вцепляются в ее голову и руки, чтобы удержать ее и не дать больно стукнуться обо что-то. Даже если она умерла, Рене не позволит ей пострадать, но она уверена, что пока еще Рейнольдс жива — она чувствует тепло в ней, во всем теле, слышит тоскливое сердцебиение, которое то пропадает, то ускоряется…

Ей это все может мерещиться. Она так устала. Сейчас просто упадет — и будет поглощена черным золотом полностью. Или белым — тем, что зажато в непослушных пальцах и то и дело грозит из них выскользнуть…

— Не спать! — рявкает Никки, вновь вывернув руль, чтобы вписаться в поворот. Рене всхлипывает, когда встречается с его взглядом в зеркале заднего вида, куда тот поглядывает, выискивая преследователей. — Не спать, черт подери! Ты должна сосредоточиться! Меня тоже надолго не хватит! Рене! — Одной рукой он тянется назад и нащупывает ее плечо, ощутимо его сжав. — Рене, давай же, ну! Сейчас как никогда нужен твой ум!

«Я не могу!» хочет закричать она, но не может, лишь кладет стрелу, машет кулаками слабо и безвольно.

— Рене, нам нужно куда-то уехать! Живее! Пожалуйста, черт возьми, сделай что-нибудь! — Полицейская сирена раздается совсем рядом, но расстояние до нее увеличивается. — Куда нам ехать?! Ты видела что-то в МСС? Что-нибудь?

Уокер подавляет рыдание и всхлипывает. Привычная пустота внутри наполняется горем — кажется, что они с Эли поменялись местами, и теперь в ней существует жизнь Рейнольдс, в то время как на худых коленях лежит просто тело, холодное и прямое, как статуя.

Статуя Клелии…

Тяжелым вдохом удается перебить непрекращающийся плач. Рене подается вперед, больно врезавшись лбом в спинку кресла Никки и, ослепнув от боли, издает непонятное мычание.

— Что? — Хэммик снова смотрит в зеркало заднего вида. Пальцы Рене едва ли складываются в буквы, которые получаются смазанными и слишком быстрыми. — Гер… Гермес? Гермес! — с осознанием произносит он, едва успев увести машину от удара. Слышится стрельба, когда он выруливает на шоссе и инстинктивно пригибается к рулю.

«Я не помню две цифры номера!» в ужасе говорит Рене, быстро показав первые девять.

— Я помню! Я помню! — Тот аж светлеет. — Я же тоже видел это на карте, несколько раз мне под нос выскакивало так назойливо! Вот не зря же я пользовался этой сетью, а, не зря, признай это!

Рене пытается дать ему подзатыльник, но промахивается из-за бесконечной встряски машины. Нащупав телефон в бардачке, Никки передает его Рене; та, промазывая по клавишам, все же вводит номер и прикладывает мобильник к уху Хэммика, держащего обе руки на руле.

— Алло? Гермес! Э-э… мы тут как бы немного… в беде? — быстро произносит тот на английском. — Да-да, мы в Риме, э-э… вы слышите сирену, да? Можете помочь? Да все что угодно, честное слово! Вы меня понимаете? Вы же… говорите по-английски? Да-а-а! — Он обрывает себя, тяжело выдохнув и прикрыв глаза. — Рене, будь добра, помоги, я сейчас сознание снова потеряю…

«Говори!» отчаянно почти что кричит она, дрожащими руками залезая в бардачок между сидениями и нащупывая в нем бинты и перекись. Ее всю трясет, когда она резким движением пытается откинуть кресло Никки назад, чтобы было удобнее перевязать рану на его животе, пока тот, застонав от боли и сморщившись, едва-едва бубнит в трубку:

— Да, пожалуйста… мы постараемся доехать, но все же это далековато… где встретите? Алло? Вашу ж… — Никки машинально перехватывает руку Рене, все еще держа вторую ладонь на руле, и жмурится. — Нам нужно… успеть проехать как можно больше к… Парку Монстров. Боги, — он смотрит на дорогу, но его взгляд становится все менее осознанным. Рене старается затянуть бинты как можно туже и не дать Эли упасть; кажется, кровью Никки она пачкает абсолютно все в этой машине, хотя, может быть, это ее собственная кровь, или кровь Эли — разобрать уже невозможно. — Парк Монстров… да… парк…

Бах! Лопается колесо, и машину швыряет в сторону. Перед глазами все плывет, но Рене успевает взглянуть в лобовое стекло и увидеть полицейские мигалки прямо впереди на дороге, в паре сотен метров от них. «Окружили…», только и успевает подумать Уокер, тряся Никки за плечо. Тот перестает реагировать на ее движения, а его ладони опасно соскальзывают с руля, за который Рене приходится ухватиться, перегнувшись через Хэммика.

Выкручивает руль она скорее из безысходности, чем из четкого осознания, что делает. Выстрелы бьют в боковое зеркало и царапают покрытие машины, которая, чудом вписавшаяся в поворот с основной трассы, все-таки летит в кювет и переворачивается.

Мир вокруг мигает и резко крутится, превращаясь в бесконечный комок боли от ударов обо все, что угодно, когда автомобиль переворачивается несколько раз. Рене сносит вперед, потом вправо, она закрывает глаза, пока ее тело ломается несколько раз, режется о стекло, через которое она, кажется, вылетает, потом прокатывается по земле и замирает так — с широко распахнутыми глазами, глядя в темное небо и мелкий диск луны, просвечивающий за облаками…

Это конец? Она всех подвела?

Где-то вдалеке раздаются голоса — наверное, за ними пришли полицейские. Рене действительно очень осторожно поднимают, но ей отчего-то кажется, что перед собой она видит обеспокоенное лицо Элисон, после чего она наконец позволяет себе закрыть глаза и отдаться спокойной пустоте.

Ей кажется, что впервые в жизни она наконец-то по-настоящему спит, хотя вампиры лишены такой способности. Эту дрему, сладкую и мягкую, прерывает лишь периодически пульсирующая боль в лопатке, левом виске и сердце, которое непривычно сжимается. Рене хочется прислушаться к этим ощущениям, разобраться, что они скажут ей, на что укажут, но это требует неимоверных усилий, которых у нее нет — поэтому она просто тает в забытие и не спешит из него возвращаться.

Сознание колеблется, то двигаясь к темноте впереди, то оглядываясь на свет в полуобороте; даже небытие становится чем-то непостоянным и тревожным, что очень ей не нравится. Простирая руки к спокойствию, Рене чувствует, что ее тянет обратно неизбежно и неотвратимо, и сопротивляться этому она тоже не может, поэтому принимает новые и новые состояния своей остекленевшей души, пока наконец-то не открывает глаза.

Вид потолка ей не дает абсолютно ничего. Непонятные проводки, тянущиеся к рукам вместе с трубками, тоже — лишь напоминают о больнице Дрейка, и хочется надеяться, что Уокер не телепортировалась туда сквозь время и пространство магическим образом. Она осторожно пробует пошевелиться, проверяя работоспособность своего тела, и спина тут же начинает ныть, нехорошо пульсируя раздражением, а кожа на лице странно натягивается, когда Уокер морщится. Изображение двоится, троится, плывет красными кругами и рисует непонятные пятна, но гораздо больше ее смущает лицо Эли, беспокойно появившееся слева. Оно что-то говорит и движется весьма по живому, но в ушах Уокер звенит ультразвук, а глаза снова закрываются в надежде отдохнуть от всех этих иллюзий. Игнорировать реальность получается ровно две секунды, после чего Рене встряхивает чья-то ладонь, несильно и осторожно, вынуждая вновь распахнуть веки.

Лицо Элисон все еще перед ней. Оно не исчезает — ни спустя мгновение, ни спустя пять минут.

— Ымгрх! — наконец издает звук Рене, не сдержавшись. Какие-то приборы начинают пищать, будто откликнувшись на ее нечленораздельное мычание, впрочем, вполне себе живая, все еще неясно расплывающаяся перед глазами Эли тоже дергается и пододвигается ближе.

— Тише, тише, все нормально! Все хорошо! Это я, я.

«Нет», отпечатывается в голове Рене, а с губ срывается еще один непонятный звук. Это не может быть правдой. Эли, она… машина… Никки…

Она выжила? Они выжили?

Рене чувствует, что ее сознание уползает куда-то обратно, однако сейчас у нее находятся силы, чтобы этому сопротивляться. Ладони Эли кладут ее голову обратно на подушки, но это не мешает Уокер широко распахнуть глаза и глядеть на Рейнольдс так, будто она видит восьмое чудо света. Мысли в голове появляются очень неохотно и медленно. Эли выглядит живой — но в то же время совсем иначе. Дело, наверное, в почти сером оттенке ее кожи или потускневших голубых глазах; если бы они были красными, Рене даже бы подумала, что она стала вампиршей, но это не так. Эли поменялась, но не стала вампиршей.

Эли жива.

По щекам текут слезы, когда в этой комнате появляются врачи, среагировав на показания приборов. Рене продолжает смотреть только на Элисон все это время и предупреждающе качает головой, когда ее хотят вывести из помещения. Рейнольдс остается с ней до конца, даже когда Рене снова засыпает, продолжая думать только о ней. Больше ее ничего не беспокоит — она даже не успевает подумать о том, где все-таки находится, о произошедшем, о Никки, о стреле. Ни о чем. Только об Эли. Только она и важна, вдруг понимает Рене в одно мгновение, удивившись своим мыслям.

Значит ли это, что пророчество не сработало? Или же все-таки сработало?

Им удается поговорить на только следующий день, когда Рене чувствует себя еще лучше и когда Элисон возвращается обратно в ее палату, после того как пропадала где-то целый день. Уокер практически умирала от непонятной тревожности, поэтому при виде Рейнольдс в ее груди что-то обрывается — и пусть все еще тревожится, крутится, вертится, но замирает от несмелого счастья. Теперь она уверена, что это правда Эли — ее Эли, живая Эли. Это не мираж, вызванный непонятными лекарствами в ее венах, не сон, а самая настоящая реальность. Руки Уокер сами тянутся к девушке в попытке ее обнять, и та осторожно отвечает, однако в ее действиях чувствуется странная скованность и отстраненность, а ее тело отдает могильным холодом.

Что-то все же не так — Рейнольдс была другой. И ее поза, в которой она застыла камнем на кровати, и ее ладони, слишком официально лежащие на лопатках Рене — все это как-то не так. Уокер приходится неловко отстраниться, чтобы еще раз взглянуть в потускневшие глаза Эли: они тоже смотрят слегка флегматично и бездушно, будто вся сущность Эли больше через них не выражается.

— Тоже заметила это? — с легкой улыбкой уточняет Рейнольдс. Даже эта усмешка отдает совсем непривычными оттенками чувств — Рене хватается обеими ладонями хотя бы за то, что они вообще есть, поэтому осторожно уточняет:

«Но ты жива».

Горло начинает саднить вслед за окончанием движений рук. «Нет, нет, нет», отдается в голове, напоминая, что это слово было произнесено вслух, а сейчас она не может это сделать.

«Жива». Ее руки двигаются резко, и почти так же звучит ее голос:

— Как видишь, жива, но слегка поменялась.

«Дело… в моем укусе», понимает Рене, качая головой. Он не должен был сработать. Он мог не сработать. На оборотней яд на клыках вампиров не действует — только если… только если Дрейк не был прав.

— Думаю, да, — кивает Элисон. — Врачи здесь говорят, что дело в нем или в белом золоте, но я мало что помню из произошедшего. — Она смотрит на тыльную сторону своих ладоней с легким любопытством. Рене продолжает вглядываться в ее лицо без грамма макияжа. — Это ощущается… иначе. Не так. И я не особо понимаю, почему выжила.

Во имя всех богов. Рене прикрывает глаза, не желая соглашаться с самой собой, но все же осторожно говорит:

«Д-р-е-й-к считал, что яд вампиров может действовать на оборотней, если их организм настолько ослаблен, что они не могут с ним бороться. Он… видимо, он был прав? Я никогда не видела подобных случаев, но ты умирала…» Ей приходится прерваться на секунду. «И белое золото… да, оно могло помочь».

— Интересно, — просто проговаривает Элисон, вновь переведя взгляд на свои ладони. Рене отчего-то ужасно хочется плакать, и на нее неизбежно накатывает осознание произошедшего и происходящего прямо сейчас.

«Ты не чувствуешь. Ничего не чувствуешь, да? Это вампирский холод. Он блокирует все ощущения в живом теле».

— Наверное, — будто бы рассеянно говорит Элисон, после чего передразнивает: — «В живом теле»… я все еще жива, верно? И не совсем вампир, я думаю. Я чувствую… нет, это сложно.

Ощущение невыносимой сложности происходящего давит на плечи всем небосводом. Рене вдруг понимает, на что обрекла Элисон — пусть до конца она не может быть в курсе, как у Рейнольдс будет проходить процесс адаптации, что конкретно с ней произойдет и будет ли она жить целую вечность, перед ее глазами все равно проносится весь ее опыт пребывания вампиршей, который теперь предстоит пережить и Эли. «Что я наделала?», ужасается она, качая головой. «Что я сделала?»

«Я не хотела» — вот и все что получается выдавить вслед за всхлипом. Эли дергается и ведет плечами, выпрямив спину.

— О чем ты? Ты спасла мне жизнь. Та ворона воткнула мне в грудь черное золото, без тебя я была бы мертва. Я все еще… это все еще странно для меня, но я по крайней мере живу. Мы все сейчас в безопасности. Да.

Рене слышит в ее речах себя — свое хладнокровие, замкнутость, свою беспристрастную оценку ситуации. Со стороны это выглядит жутко, но еще больше ее ломает этот контраст с прежней Эли, с ее теплотой, радостью, весельем, открытостью к миру и наивностью… Все это оборвалось, когда яд проник ей под кожу и заморозил во времени. Может, не так, как Рене, по-другому, это им еще предстоит выяснить, но Рейнольдс потеряла свою прошлую сущность. Прежней Эли больше нет — и по ней Рене за эти минуты начала скучать больше, чем по прежней себе.

Это можно исправить. Вампиры — полу-вампиры в данном случае? — все еще могут чувствовать. Рене является доказательством этого. Она чувствует, она любит. Не все еще потеряно. Она знает, что делать и как исправить то, что она натворила.

«Мне надо тебе все сказать».

— Необязательно, — совершенно спокойно отзывается Элисон. Уокер знает, она поняла, что именно Рене хочет сказать, поэтому практически перебивая ее следующую фразу продолжает говорить: — Я все понимаю и не считаю, что… к тому же, у нас есть вопросы поважнее сейчас…

«Дело в пророчестве. То, которое дала мне К-а-с-с-а-н-д-р-а. Все, что я тебе наговорила, все, что не дала сказать, было из-за него. Я думала, оно сбудется… а если бы сбылось, ты бы умерла…»

— Рене, я ничего сейчас не понимаю, остынь, — чуть успокаивающе просит Элисон. Рене чуть ли не по-человечески вздыхает полной грудью, прежде чем начинает сначала:

«Она всем нам дала пророчества. У меня было такое, какое нельзя взять из воздуха — она знала, о чем говорила, она знала мою историю, не знаю, как. Она сказала, что то, что было однажды, повторится дважды. Она сказала, что девушка, которую я люблю, люблю взаимно, снова умрет по моей вине».

Элисон смотрит в точку в пространстве. Впервые за весь их разговор Рене ловит на ее лице искренние маленькие эмоции — всего лишь кусочки, крошки от прежних, но уже такие, которые не могут ускользнуть от зоркого глаза вампирши.

— Ты уже любила кого-то, — медленно повторяет та. Рене отчего-то чувствует себя неловко, когда кивает.

«Она тоже была вампиршей в той группировке, которая подобрала меня сразу после моего превращения. Спустя десять лет я решилась на побег и хотела взять ее с собой, но она никак не решалась, слишком боялась последствий, сомневалась…» Правда начинает литься не только с ее рук, но и глаз. «Она была самым дорогим мне существом на всем белом свете. С ней я чувствовала себя человеком, самым настоящим, я могла поговорить с ней о чем угодно, ничего не стесняясь… Я так мечтала, что мы сбежим и заживем нормальной жизнью, где-нибудь далеко… но убежать успела только я, а ее убили на моих глазах, когда она замешкалась перед забором, на который должна была запрыгнуть, но не смогла. Я выбралась, но это не имело смысла. Ничего без нее не имело. Я тогда ощутила, что, если не смогу больше говорить с ней, я вообще ни с кем не буду разговаривать…»

Легкие сжимаются так, что Рене становится больно и она сгибается пополам. Ей не нужно дышать или говорить ртом, но создается ощущение, будто ее сейчас прорвет на все эти действия. Она никому не говорила об этом ранее, и сейчас делать это все равно больно.

«Я не могла позволить этому повториться. Я не хочу, чтобы из-за меня пострадал кто-то снова, и я не хочу сама снова это проживать, но так получилось, что Эндрю и Нил вытащили меня из больницы и привели к тебе. Я старалась… видит Небо, я пыталась все остановить до того, как это зайдет слишком далеко, но не смогла, ты все равно умерла, почти умерла», исправляется она через секунду, «и я думала, это конец, но ты сейчас здесь, все еще здесь. Оно не сработало».

— Или сработало, но не так, как мы ожидали, — задумчиво изрекает Элисон.

«Может, потому что ты другая. Ты не сомневаешься, ты действуешь и идешь до конца, не передумывая на половине пути. Может, это произойдет не с тобой, а с кем-то еще, а может, ты права, и пророчество было слишком туманным, чтобы его можно было воспринять однозначно».

— Они вечно такими выходят. Мы на культурологии это проходили, — говорит Элисон. — Иногда их даже специально создают такими, чтобы не дать слишком прямого ответа на вопрос о судьбе, потому что существам не положено знать точное будущее по природе. Чего уж говорить о предсказаниях сумасшедшей из больницы Дрейка.

Рене пододвигается к ней и берет за руку — на несколько мгновений, только чтобы отпустить и попытаться снова заговорить ладонями:

«Если пророчество было не о тебе, если оно не сработало, сработало иначе — не важно — то все позади. Ты здесь, со мной, мы обе живы, все еще живы, хвала Небесам». Слезы душат соленым комком в горле, и Уокер все же всхлипывает — Элисон реагирует на этот звук и возвращает взгляд к ее лицу. Тусклые глаза с узкими зрачками смотрят в прямо душу и в то же время не уходят вглубь слишком далеко; Рейнольдс будто бы не видит в этом смысла. Рене обещает себе, что когда-нибудь Эли посмотрит на нее снова так, как раньше — она сделает для этого абсолютно все. «Я больше не боюсь. Я не боюсь быть с тобой. Я не боюсь отвечать взаимностью».

На секунду в лице Эли она перестает видеть прежние эмоции — только холод, безразличие и равнодушие остаются на нем вместе с проблесками печали. Внезапно все становится сложнее, гораздо сложнее, чем Уокер думала изначально: что, если после того отказа Эли просто не захочет дать ей второй шанс, чтобы она все исправила?

«Ты все еще хочешь этого? Или нет?»

— Я не уверена, что понимаю свои ощущения и желания сейчас. — Рейнольдс звучит размеренно, как ледяная глыба. — Если они вообще у меня остались.

«А что бы на твоем месте сказала прежняя Элисон?»

«Она умерла». Эту фразу Эли проговаривает только руками. Рене качает головой.

«Она все еще где-то в тебе. Это все еще ты — и я верю в то, что ты тоже это осознаешь. Я проходила это сама. Ощущения поменяются, чувства тоже, но ты все еще будешь Элисон Рейнольдс. Все еще единственной за семьдесят лет моей жизни, кто помог мне попробовать открыться».

Уокер видит, что эти слова заседают где-то в Эли, она ощущает, что все, что она говорит, действительно имеет смысл. Она не будет сдаваться и вернет прежнюю Эли — не сразу, но через некоторое время, медленно и постепенно. «У нас все получится», думает она, глядя на Рейнольдс. «Если это не смогло нас разлучить, то ничего не сможет…»

Внезапно ее глаза расширяются.

«О господи! Стрела? Никки? Что вообще…» Издав нечленораздельный звук, она хватается за голову и широко распахивает глаза. «Что вообще случилось? Где мы? Где все?..»

— Мы в безопасности. У Гермеса. Нас успели спасти. Стрела тоже в безопасности. — Рене в ужасе качает головой, пока до нее доходит смысл происходящего, и мозг начинает гудеть, отдаваясь болью во всем теле. — Все в норме.

«Ничего не в норме. Ничего».

— Нет, все действительно приемлемо. Нас спасли, за нами все еще гонятся, но найти не смогут, — Элисон звучит почти убежденно, — я очнулась на пару дней раньше тебя и все узнала. Мы в парке Монстров, в Священном лесу на севере Рима. Людям сюда нельзя, но они в любом случае не в курсе, что мы здесь, потому что нас перенесли сюда буквально… за пару секунд.

«Что?»

— Капибары, Рене. — Элисон звучит немного поучающе. — Оборотни, разумеется. Их полно в Италии, и в Гермесе они тоже работают. Очень шустрые и сильные создания, с помощью парочки магов смогли с нами справиться еще до того, как полиция нас настигла. Они нашли только пустую перевернутую машину, нас в ней уже не было.

«И стрела у них». Рене потихоньку начинает соображать. «Точно у них, да? Они не отдали ее ни тебе, ни властям? Зачем она им?»

— Она им не нужна. — Рейнольдс чуть хмурится.

«А что им нужно? Что они просят за помощь нам?»

— Деньги. Причем, — выдерживает паузу, — очень кругленькую сумму.

Уокер нервно улыбается и тут же прикладывает пальцы к вискам, поморщившись от боли.

«И сколько конкретно?»

— Мне выдали чек, — Эли кивает, — можем пройти в мою палату и взглянуть на него, потом определить, что с этим будем делать дальше. И Никки тоже проведаем.

«Ох, Никки!» Рене прикладывает ладонь ко рту. «Он жив? Точно-точно?»

— Я бы сказала, что он выглядит похуже тебя, но держится, — флегматично замечает она. Протянув руку вперед, чтобы Уокер могла на нее опереться, Рейнольдс немного медлит и чуть озадаченно хмурится, прежде чем осведомляется: — Тебе точно стоит идти? Может, в следующий раз сходим? Торопиться в общем-то некуда, а тебе стоит побеспокоиться о своем здоровье…

Рене и правда чувствует себя неважно: тело ужасно ломит, перед глазами расходятся непонятные круги, и картина участливой Элисон то и дело угасает, превращаясь в черноту, однако она все равно упрямится — «пойдем» — и очень осторожно встает на ноги. Приходится ухватиться на Элисон сильнее, чем она предполагала, чтобы пройти короткое расстояние до двери палаты за пару минут. Рейнольдс ее не торопит, она молчит и подает голос, только когда встречает медсестру, сухо объяснив ей, куда они направляются. В конце концов та приносит для Рене кресло-каталку, и Уокер неохотно соглашается сесть в него, чтобы добраться до Никки быстрее.

«Ты знаешь, какие лекарства они нам давали?»

— Я плохо в них разбираюсь, но, насколько мне известно, ничего особо страшного они ни тебе, ни мне не вкалывали, все препараты более-менее известные и распространенные. Дэн помогла бы тебе в этом вопросе больше меня.

«Дэн», раздается в голове Рене. «Мэтт, Аарон, Эндрю… во имя всех богов, пусть с ними все будет хорошо, пусть они тоже будут в порядке».

«Я не верю, что все так просто», говорит она, чуть повернув голову, чтобы убедиться, что Эли ее слушает. «Им понадобится что-то кроме денег, я уверена».

— Я не думаю, — скучающе отзывается та, обойдя Уокер и приоткрыв дверь в палату Хэммика. — Ты скоро все увидишь сама.

Никки не спит, но лежит с закрытыми глазами и кое-как приоткрывает один из них, среагировав на звук подъезжающего кресла-каталки. Все его лицо практически перемотано бинтами, как и руки, подвешенные с помощью специальных приспособлений. Рене кратко задумывается о том, что со стороны она тоже может выглядеть примерно так же плохо, но не позволяет выставить саму себя жертвой побольше; Эли подвозит ее ближе к койке, чтобы Уокер хорошо видела парня, и кратко говорит, что скоро вернется с чеком, оставив тех двоих наедине.

— Все очень плохо, а? — задает вопрос Хэммик, попытавшись усмехнуться и тут же сморщившись от боли. Рене качает головой, произнеся непослушными пальцами: «Чудо, что мы вообще выжили». — Прости, но мне крайне тяжело даже немного разлеплять веки, поэтому я не могу видеть, что ты говоришь. — Один глаз закрывается обратно, и Рене даже кажется, что Никки сразу засыпает, однако его рот чуть приоткрывается, вдыхает побольше воздуха и сипло произносит: — Они мне несколько швов на руки наложили, потому что при аварии их чем-то пережало. Забавно, да? У змеи — и сломаны руки. Ха-ха. Это очень смешно.

«Не смешно!» показывает Рене, зная, что тот все равно это не увидит.

— Эрику бы понравилась эта штука, — словно почувствовав настроение подруги, говорит Хэммик и хрипло кашляет. — Не понравилось бы, что руки сломаны. Он их особенно любил. Я…

Он снова кашляет, и Уокер понимает, что у него совсем пересохло горло. Взглядом отыскав графин с водой и преодолев себя, чтобы встать, она подносит его к губам Никки; тот вздрагивает от неожиданности, но делает несколько жадных глотков, чуть не подавившись жидкостью.

— Спасибо, — он звучит гораздо лучше, когда продолжает, — вот ты меня все ругала за использование МСС, а между прочим, это нам жизнь спасло. И не только. — Никки медлит и молчит некоторое время. Рене поворачивается к двери, когда Элисон очень тихо вновь заходит в палату, и потом смотрит на Хэммика в ожидании продолжения. — Я… я знал, что это плохая идея, но все же хотел попробовать, раз уж оказался в Италии. Я знаю, что Эрик искал меня после моей пропажи в Мексике. Помнишь, мои родители навещали меня пару раз у Дрейка? Они сказали, что он приехал к ним, что он искал меня повсюду, что он не поверил в их слова о конце наших отношений по моей воле. Он знал, какие у меня родители, чувствовал, что они со мной что-то сделали…

Никки переводит дыхание, и Элисон заканчивает за него:

— Он пытался найти Эрика в МСС. Его пост о пропаже оборотня-змея, что-нибудь такое. И нашел. Но не решился написать, да и время нас тогда поджимало. Прошло десять лет с момента их последней встречи…

— Время действительно поджимало, — соглашается Никки, — но дело не в этом… Когда я увидел дату последнего обновления поста — два года назад — я вдруг осознал, насколько большим промежутком времени являются десять лет для человека. — Он снова кашляет. — Буквально одна девятая всей жизни — и то, если повезет. Я решил… я тогда подумал, что цепляюсь за прошлое, которого уже не существует. Эрик двинулся дальше. Трудно его за это винить.

— Он все равно был бы рад узнать, что ты жив, — переводит Эли сбивчивые слова Уокер. — Конечно, тогда момент был не подходящий, но Рене думает, что тебе все же стоит ему написать. Когда поправишься, разумеется.

— Я не знаю, — тот звучит совсем обреченно и разбито, — похоже, я потерялся в сомнениях, а ведь в нашей компании это прерогатива Нила, а? — Попытка вновь усмехнуться заканчивается сухим кашлем. — Как и нежелание ворошить прошлое…

— Если ты сохранил пост или запомнил, где его искать, то после того, как мы закончим со всей неразберихой в наших жизнях, ты должен ему написать, — резюмирует Эли и добавляет от себя: — А дальше будь что будет. Иногда стоит пойти на риск, решиться, сделать что-то, выходящее из рамок, даже если ты не всегда уверен в том, что исход будет положительным. Иначе — зачем жить?

— Вау, — Хэммик подавляет смешок, — вот это речь, вот это я понимаю. По-моему, вампирский укус добавил тебе пафоса и сделал тебя менее вредной. Извини, Рене, — говорит он в пространство, но Уокер его не слушает. Ее глаза прикованы к лицу Эли, они выискивают на нем намек на то, что сейчас они думают об одной и той же вещи.

— Жаль, твой сарказм твои травмы не поубавили, — в том же тоне отвечает Рейнольдс, дернув уголками губ. Сердце Рене тут же наполняется чем-то теплым, но это чувство проходит, когда Эли достает из кармана сложенную в несколько раз бумажку и расправляет ее, после чего передает ее Уокер.

Та быстро пробегается взглядом по тексту и цифрам — благо все написано по-английски. При виде итога всех подсчетов у Уокер округляются глаза. Элисон понимающе кивает в ответ на ее реакцию, и Никки нетерпеливо восклицает:

— Ну что там? Что вы делаете?

Он пытается приоткрыть один глаз, но Рене поспешно реагирует и машет ладонью, прося его это не делать. «Это очень много», обращается она к Элисон. «Слишком. У нас не то что бы нет для этого денег — я не думаю, что мы вообще сможем найти такую сумму где угодно. Только если не решимся ограбить еще кого-то».

Вся эта больница, и до этого не казавшаяся особо безопасным местом, теперь совсем начинает превращаться в огромную клетку, из которой они просто не смогут выбраться. «Сбежать нам не позволят», размышляет Рене, «но что с нами сделают, если мы не сможем отдать им деньги? Сдадут полиции? Устроят самосуд? Если в этот Парк Монстров нельзя заходить людям, тут могут жить сотни сверхъестественных по своим придуманным правилам, черт знает, какое решение в отношении нас они могут принять…»

«Где мы возьмет эту сумму?» спрашивает Рене спустя паузу в надежде, что у Элисон есть какие-нибудь идеи.

— Все очень плохо, м? — невесело уточняет Никки, все еще не услышав какого-либо звука кроме своего тяжелого дыхания. — Эй? Вы еще тут?

— Деньги достать можно, — вдруг говорит Рейнольдс и мнется, говоря будто через силу. — Даже легальным образом. Но для этого…

— Ну? — нетерпеливо отзывается Хэммик.

— Нужно задействовать моих родителей.

«Оу». Больше Рене ничего не может сказать. О родителях Эли она знала крайне мало: много зарабатывают и оплачивают пребывание дочери в Лисьей Норе, навещают ее иногда, увозят на каникулы на море… Осознание всей глубины проблемы к ней приходит не сразу, но после того, как оно ее настигает, Рене чуть ли не вскакивает с кресла, почувствовав себя дурно, чтобы активно заговорить:

«Нельзя! Ты что? Нам нельзя вмешивать кого-либо из Лисьей Норы! Вообще никого! Это же просто всю спецоперацию нам завалит!» Глядя в спокойное лицо Элисон, Уокер тоже берет себя в руки, даже смутившись от того, что ее горячность в несколько раз превышает такое же чувство остальных. «Как ты себе это представляешь? Мы сбежали из Лисьей Норы, пока нас никто не видел, вероятно, подняли там переполох своим исчезновением, а теперь ты предлагаешь как ни в чем не бывало позвонить С-т-ю-а-р-т-у и попросить одолжить нам такую сумму?»

— Я бы не стала предлагать это, если бы смогла найти другое решение. Это во-первых. — Эли загибает пальцы, и Рене смотрит на ее руки, которые ни разу за этот день не сказали ни одного слова вместе с ее голосом. — Во-вторых, родители могут не привлекать Лисью Нору, но тут уж как пойдет. Я постараюсь убедить их не делать это, но не могу ничего обещать. У них может быть не совсем адекватная реакция, когда они увидят новую меня.

Элисон звучит резонно и вдумчиво — в ней опять просыпается нечто наполовину вампирское, спокойное и размеренное. «Это то, что нужно сейчас», нехотя признается себе Рене. «Не эмоции, а холодный расчет. Тебе бы тоже следовало думать головой, не отвлекаться на посторонние вещи».

«Дадим себе время подумать», все же неуверенно произносит она. «Пару дней. Потом попробуем снова вернуться к этому разговору».

Элисон кивает.

Ꝏ Ꝏ Ꝏ

Им позволяют остаться в «Гермесе» столько, сколько нужно. За это время Рене успевает обойти все здание больницы целиком — за его пределы выйти не разрешается, более того, ее постоянно сопровождает медсестра, которая выглядит скорее как надзирательница, чем та, кто беспокоится о ее здоровье. Выбраться отсюда в тайне точно не получится, это Уокер осознает хорошо, но придумать какой-нибудь план тоже не получается. Их ищут, наверное, по всей Италии — возможно, их даже уже смогли опознать. Стрелу ищут вместе с ними, и с единственной надеждой победить Морияма Уокер расстаться не готова. Им придется оплатить свое пребывание здесь, чтобы получить стрелу обратно и спасти Нила. Ради этого придется идти на уступки.

Через три дня Элисон все-таки просит у медсестры телефон, чтобы позвонить родителям. Рене сидит рядом, изредка подсказывая, что нужно сказать и как объяснить ситуацию, чтобы не поднимать лишнюю панику. Они приезжают еще через трое суток; в Гермес из пускают практически без проблем, и Рене дает Элисон время, чтобы поговорить с предками и обрисовать всю ситуацию, но потом присутствует почти на всех обсуждениях и неотступно держится рядом, готовясь в любой момент принять весь удар на себя. Выясняется, что их личности так и не установили и кража стрелы пока что осталась не раскрытой, поэтому родители Эли смогли оказаться в стране без каких-либо проблем.

— Но они в любой момент могут появиться, — напоминает Анастасия, не сводя глаз с дочери. Рене тоже смотрит на Эли, которая держится с достоинством, ни разу не сутулится за все время разговора и не показывает никаких эмоций. — В любой момент кто-то может догадаться, что это вы натворили здесь бед.

«Какой подбор слов», невесело думает Рене, просто кивнув. И Айзек, и Анастасия почему-то ее пугают — наверное, своим подходом к «сложившейся ситуации», как сам отец Эли решил это назвать. Им вообще плевать, что натворила их дочь и в какую авантюру она попала. Они вытащат ее из любой патовой ситуации — деньги у них имеются, влияние в Венгрии — тоже. «Это неправильно. Но удобно», соглашается Рене сама с собой. «За всю жизнь мы со всеми пациентами Дрейка совершали немало плохих поступков, и нам всегда хотелось бы, чтобы кто-то смог нас от них отмазать. Почему сейчас это ощущается как-то неправильно? Думай об Эндрю. О Ниле. О всех остальных. Ты делала все не ради себя, а ради них».

— Мы оплатим расходы Гермеса с некоторыми условиями, — продолжает Анастасия. — Разумеется, вы все должны вернуться в Лисью Нору и самостоятельно объяснить ее руководству, по какой причине вы вообще ее покинули. — Рене кратко протестующе выдыхает, но Анастасия непреклонно взмахивает ладонью. — Это не обсуждается. Тем более, учитывая новое состояние Эли, — она глядит на свою спокойную дочь и делает паузу, выдающую ее волнение, — ей необходимо пройти все обследования, которые покажут, что с ней сейчас происходит. Анализов, проведенных здесь, недостаточно. Эли, как и вы все, отправитесь обратно. Точка.

Рене пытается поймать взгляд Рейнольдс, но та будто специально никак не реагирует на ее попытки и смотрит в одну точку в пространстве. «Что насчет стрелы?» все-таки спрашивает Уокер в отчаянии. Айзек глядит на ее ладони с легким недоумением, потом чуть подается вперед, едва ли не привстав со стула, и уверенно говорит:

— Стрела, верно? Давненько не практиковался в амслене. Стрелу по-хорошему нужно вернуть на место.

— Мы не уйдем без стрелы, — лаконично отзывается Элисон. — Иначе все будет зря.

— Это очень древнее, ценное оружие, — проговаривает Анастасия, — и я не думаю, что ему позволят остаться в Лисьей Норе, потому что это неизбежно приведет к скандалу.

— Мы не уйдем без стрелы, — повторяет Эли с особым нажимом. Рене вдруг чувствует эту энергию, исходящую от девушки, нечто теплое, почти горячее, и вместе с тем умиротворенное. «Она применяет свой дар? Он еще работает, даже после всех метаморфоз?», думает Уокер, глядя на чету Рейнольдс. По их вполне обычному виду нельзя определить, насколько сильное влияние на них оказано, но что-то подсказывает ей, что дар Элисон работает — и Уокер не знает, стоит ли вмешаться, напомнить Рейнольдс, что она обещала себе никогда его не применять, попросить остановиться…

«Мы можем спросить у С-т-ю-а-р-т-а», говорит она неуверенно. Оба родителя тут же поворачиваются к ней, и кажется, что морок с них спадает, но не окончательно. «Он заправляет Лисьей Норой, он один из главных там, верно? Нужно спросить у него, позволит ли он этой стреле находиться на территории Норы».

Рене не уверена в своих словах, но более действенного плана она придумать не может. Им так или иначе придется оказаться в Лисьей Норе — а единственный, кого могут тронуть их просьбы, это тот, кто недавно потерял своего племянника, ради которого они и проделали весь этот путь.

— Она говорит, что мы должны поговорить со Стюартом, — переводит ее слова Элисон. — И он скажет, можем ли мы забрать стрелу. Я уверена, он нас выслушает.

— Хорошо, — помявшись, соглашается Айзек. — Это имеет смысл. Мы попробуем с ним связаться.

Рене вновь неуверенно глядит на Элисон, гадая, насколько сильным оказалось ее воздействие на родителей — и насколько сильно поменялась она сама. Ее взгляд Рейнольдс снова игнорирует, отвернувшись к родителям.

Ꝏ Ꝏ Ꝏ

— Вы понимаете, сколько законов нарушили? — с ходу уточняет Стюарт, присаживаясь на стул у койки Никки. Хэммик уже вполне себе принимает сидячее состояние — Элисон даже водила его на прогулку день назад, потому что у него появились на это силы, — но обе его руки все еще забинтованы, поэтому он кривится, когда пожимает плечами. Рейнольдс отвечает за него коротким кивком. — А сколько правил Лисьей Норы — понимаете?

«Да», кратко показывает Рене, пытаясь сохранять лицо, когда ее взгляд пересекается со взглядом Стюарта. Он очень зарос — щетина на его подбородке и шее вот-вот начнет превращаться в бороду, и Уокер сказала бы, что он выглядит почти как алкоголик в долгом запое, если бы не знала всю ситуацию. «Как он только держится еще?», неловко задумывается она, готовясь защищать себя и всех остальных.

— Значит, вы должны быть в курсе, сколько лет в людской тюрьме вам могут за все это дать?

— Вы нас не сдадите, — отрезает Элисон, — вы здесь не для этого.

— Сделайте свой тон помягче, леди, — осаждает ее Стюарт, нервно качнув головой. Его ступня подрагивает в воздухе, когда он откидывается на спинку стула и тяжело вздыхает. — Мне пришлось делать вид, что я нахожусь в этом Парке Монстров с дипломатической миссией. Благо вы выбрали нужную организацию, и в Гермесе не задают лишних вопросов, потому что интересуются только деньгами. Весьма большими, впрочем. Ваш ущерб Лисьей Норе тоже придется возместить, но об этом поговорим позже. Где все остальные? Эндрю, Аарон, Дэн, Мэтт?

«Мы точно не знаем».

— Ах, не знаете, — Стюарт кивает, — очень здорово. Раньше мы не знали, где находится только Нил, теперь мы не уверены насчет еще четырех сверхъестественных. Просто прекрасно. За пару месяцев мы всех воспитанников растеряем?

«Позволю заметить, что все, кроме Нила, не были уверены, что продержатся в Норе слишком долго», пробует сказать Рене. «И мне кажется, рано или поздно они бы все равно ушли, потому что не считали себя воспитанниками. Но сейчас они собирались вернуться — вместе с Нилом. Они ушли его искать».

— А вас с собой не взяли?

— У нас была другая миссия. Найти белое золото, — произносит Элисон. — И мы с ней справились. Мы добыли то, что поможет победить Морияма. Нам нужно только встретиться с остальными…

— Без вариантов, — отрезает Стюарт. — Вы все возвращаетесь в Лисью Нору и ждете, пока мы не уладим все вопросы вашего присутствия здесь и отсутствия там. И это будет последний раз, когда мы так сильно и упорно прикрываем ваши задницы, понятно?

«Он очень зол», обреченно понимает Рене, закусив губу. «Он еще сдерживает себя…»

«Мы хотели помочь».

— Вы не помогли. Ничуть. Только помешали. — Стюарт качает головой. — У нас был план, которому мы следовали, но теперь нам придется действовать более осторожно, потому что вы привлекли к нам лишнее внимание. Думаете, Морияма не в курсе, что Нила попытаются вызволить? Не в курсе, что вы за ним придете?

— А вы? — уточняет Элисон. — Они же в первую очередь будут рассчитывать на то, что к ним завалится СПСС с бесконечными проверками, во время которых снова ничего не найдут, что именно дядя Нила все это будет организовывать?

— У нас есть человек, который усыпляет их бдительность. Это не ваша забота.

— Прошел месяц, мистер Хэтворд, — довольно резко напоминает Эли. — И вы все еще не смогли его вытащить. Как думаете, вам понадобится еще один? Еще два? Три? Сколько времени пройдет до момента, когда вы окажетесь в Японии, чтобы хотя бы сделать попытку поговорить с ним?

— Я не желаю… — начинает Стюарт, но Рейнольдс так и не дает ему закончить:

— Вы прекрасно осознаете, что законными методами Нила оттуда не вытащить. Вы осознаете — просто не хотите в это верить. Мы же в полной мере это принимаем и пытаемся предпринять хоть что-то действенное в данной ситуации. Вы считаете, что Эндрю, Аарон, Мэтт и Дэн не справятся, но они и не такое переживали — и они окажутся в Японии раньше вас.

«Мы правда многое пережили», осторожно дополняет Рене. «То, что знаете вы, что знает Бетси — малая часть всего, что с нами происходило. Мы смотрим на мир иначе, чем вы. Мы видим его настоящее лицо, мы не боимся в него смотреть и мы готовы бросить ему вызов».

— Мы тоже беспокоимся за друзей, — дополняет до этого молчавший Никки. — Но верим в то, что мы еще сможем собраться все вместе… и в конце концов, да, мы понимали, на что шли и делали это ради дружбы. Опрометчиво ли? Возможно. По-другому мы не умеем.

«И даже не прибавил саркастическую шутку в конце», отмечает Рене удивленно, просто прикоснувшись к плечу Хэммика в качестве поддержки. Стюарт оглядывает их троих и медленно качает головой, однако вскоре перестает это делать; на его лице прослеживаются долгие размышления, обрамленные смутной тревогой. Элисон решается дожать до конца:

— Нилу нужна вся помощь, которую мы можем ему дать. Если вы поможете нам — мы вместе вытащим его оттуда. Только подумайте над этим. Морияма, разумеется, сильны, но мы можем задавить их количеством, эффект неожиданности тоже сыграет свою роль, в конце концов.

— Я не могу, — голос Стюарта меняется, — позволить вам идти на подобный риск. Не могу позволить вам умереть за Нила. Он бы это не хотел.

— Он пошел в лапы Морияма ради Эндрю, — напоминает Эли. — Ради всех нас. Мы лишь делаем то же самое для него. Вы можете не одобрять наши действия — но вы можете закрыть на них глаза и позволить нам закончить начатое. Пожалуйста.

— Пожалуйста, — почти одновременно с ней произносит Никки сипло. Некоторое время они сидят в тишине, и Рене кажется, что лишний вдох кого-либо из присутствующих сможет спугнуть что-то важное, сокровенное, нужное. Затем Стюарт поднимается на ноги и кратко заявляет:

— Мне нужно подумать.

«У нас есть шанс?» спрашивает Рене, когда Хэтворд выходит в коридор, от нервов покачиваясь из стороны в сторону. Элисон в глубокой задумчивости медленно кивает.

— Я думаю, он нас понимает, просто выбор между долгом и желанием спасти Нила как можно быстрее кажется слишком сложным. Остается надеется, что последнее все же перевесит. Наверное, перевесит. — В ее голосе скользит уверенность. Почему-то Рене не может ей поверить, хотя очень пытается.

Ꝏ Ꝏ Ꝏ

В Венгрию им приходится возвращаться особо изощренным способом; улететь вместе со Стюартом с его дипломатической визой просто не получается, да и чета Рейнольдс не может привлекать к себе лишнего внимания, точно так же как и все остальные с поддельными документами и стрелой не могут привлекать его к себе, поэтому родители Элисон помогают им добраться только до Бари и возвращаются обратно в римский аэропорт. Почти до конца оправившимся друзьям, которых сопровождает помощник Стюарта, следящий, чтобы они не предприняли попытку убежать, приходится делать маневр через Черногорию, до которой они добираются на пароме, Сербию и южную часть Венгрии. В основном они перемещаются на автобусах, где багаж практически не проверяют и билеты на которые оплачены четой Рейнольдс, и все их путешествие занимает около недели, не считая те дни, полные мучительных ожиданий в Гермесе. Рене рада, что в итоге они смогли выбраться из Италии, пусть и странные порядки местных, и поведение родителей Элисон ее не прекращает настораживать. «Просто так ни люди, ни сверхъестественные ничего не делают. Если от одних мы отделались деньгами, а другим деньги не нужны, то нужно что-то еще?» Она смотрит на Элисон, подставившую плечо для головы уставшего Никки, и в который раз размышляет о применении того самого дара. Ладони, до этого нервно держащие белую стрелу во внутреннем кармане куртки, близко к сердцу, сами неосторожно и даже поспешно спрашивают:

«Поговорим?»

Элисон замечает движение и аккуратно поворачивает голову так, чтобы не разбудить Никки. Уокер смотрит на бедного парня, надевшего перчатки, чтобы спрятать еще оставшиеся на руках бинты, и понимает, что возможно, сейчас не лучшее время для разговора. «Оно еще у нас будет?», задается она вопросом, рассматривая Элисон. Та смотрит в ответ — внимательно, но без видимого любопытства. Ее эмоции все еще скрыты за толстым-толстым льдом, когда она одними губами произносит: «Что случилось?»

«С нами все будет хорошо?» Рене даже становится немного стыдно за это ребячество, но она надеется, что оно сможет помочь той искорке в голубых глазах вспыхнуть вновь.

«Разумеется». Это вновь шепчут одни губы. Уокер долго смотрит на них, потом решается — пододвигается ближе, осторожно ползет рукой к руке Рейнольдс. Их пальцы соприкасаются, переплетаются — Эли позволяет это сделать, а Рене не может понять, чья кожа сейчас холоднее, ледянее, мертвее, потому что за этим легким морозом следует тепло от небольшого трения, физического контакта. Они обе это чувствуют.

«Я люблю тебя», говорит Рене тоже одними губами, попытавшись сказать это вслух. Горло сжимает спазм, не позволяя даже захрипеть, и к глазам невольно подступают слезы. Когда-нибудь она сможет сделать это. Не сразу, но у нее получится. Широкая, радостная и такая любимая улыбка Эли, озарившая ее лицо прежними живыми красками, ей в этом поможет.

Рене справится и не потеряет ни себя, ни Эли, ни кого-либо из друзей. Ей есть ради кого двигаться дальше и не раскисать.

«Я тоже тебя люблю».

И это согреет их обеих.

В Будапешт они наконец-то пребывают двадцатого января на еще одном автобусе, и на стоянке их уже поджидает Стюарт вместе с мрачным Кевином, который не говорит ни слова, лишь помогает забрать чемодан с вещами, поправляет огромный рюкзак за своей спиной и неотступно следует за троицей, будто бы следя, чтобы они не убежали. Рене чувствует, что в ее голове не укладывается тот факт, что они снова здесь — и снова окажутся в Лисьей Норе, где им явно дадут неплохую взбучку за все произошедшее. «В тюрьме я тоже бывала, недолго, но все же, в худшем случае — выживу», размышляет Рене, держа Эли за руку и периодически оглядываясь на Кевина. «Главное, взять всю вину на себя, если потребуется…»

— Дом, милый дом? — невесело усмехается Никки, глубоко вдохнув холодный воздух и посильнее укутавшись в теплую куртку, которую одолжил ему Стюарт. — Здесь все настолько сильно пахнет лисами, что я вот-вот чихну. При всем уважении.

— Не привыкайте к этому, — почему-то говорит Кевин за их спинами.

Фраза Рене очень не нравится, но дойти до ее сути она не успевает. Впереди показывается уже совсем знакомый мост, ведущий к острову посреди Дуная, и все мысли концентрируются на Лисьей Норе вместе с воспоминаниями о друзьях. «Двадцать пятое число уже близко», думает Уокер, поежившись. «Нужно будет позвонить Дэн и всем остальным… если они в порядке». Капля тревожности растекается где-то в груди, и Рене покрепче сжимает ладонь Эли в своей. Та отвечает на это тем же жестом, передав через это рукопожатие свою поддержку и напоминая, что не все потеряно. По мосту они идут в полнейшей тишине, и Рене замечает родителей Элисон, ожидающих свою дочь уже на территории Лисьей Норы. Стюарт позволяет Рейнольдс ускорить шаг, а Уокер освобождает свою руку, чуть нехотя, чтобы девушка смогла оказаться впереди всех и оказаться в объятьях родителей, когда защитный купол услужливо расступается перед ней и мягко закрывается обратно.

Где-то в душе от этой картины становится тепло. Рене видит, что Элисон действительно рада увидеть родных, она чувствует, почти так же, как прежде, а значит, чувствует и сама Уокер. Она хочет шагнуть в сторону купола, но Стюарт почему-то останавливается и жестом руки просит ее поступить так же. Никки едва не врезается ей в спину, когда вампирша тормозит и неловко замирает на месте. Пару моментов висит напряженная тишина, полная непонимания. Затем Хэтворд, будто напоследок все обдумав, говорит:

— Стрелу нельзя пронести на территорию Лисьей Норы.

Рене кажется, что ее сердце может сделать сальто в грудной клетке, однако Стюарт спешит развеять ее сомнения и добавить:

— Я думаю, вам стоит отнести ее куда следует. Вы нормально себя сейчас чувствуете? — Рене осторожно кивает. Никки точно так же осторожно говорит:

— Ладони еще побаливают, но уже нормально работают…

— Тогда вы определенно сможете справиться с тем, чтобы отнести стрелу туда, куда нужно, — с нажимом повторяет Стюарт, глядя вперед на защитный купол Норы. Крохотные ростки надежды просыпаются в Рене, которая все же делает шаг вперед, чтобы внимательно взглянуть в глаза Хэтворда. В них плещется бесконечная грусть и тревога, смешанная с нескончаемыми сомнениями, но вместе с этим его голос звучит твердо. — Кевин за вами проследит. Доставит, куда нужно, потом воссоединится со мной в Японии. Да, мы будем с ним на связи. Все вы будете на связи.

«Нам нужно будет позвонить Дэн двадцать пятого января» быстро, взволнованно говорит Уокер. Стюарт понимающе кивает.

— Позвоните. Вместе с Кевином. Расскажите им обо всем, что мы собираемся сделать, а нам передайте, что собираетесь сделать сами. Не СПСС. Мне. Или Бетси. Никому больше. Понятно?

«Спасибо». Рене нащупывает стрелу во внутреннем кармане куртки и впервые не знает, какие слова нужно подобрать. «Мы вас не подведем».

— Не подведите Нила, — отзывается Стюарт, вновь тоскливо глядя на Лисью Нору. — Что будет со мной — уже не важно без него. — Когда Рене тоже смотрит в сторону Элисон, Хэтворд кратко говорит то ли ей, то ли самому себе: — С нами все будет хорошо.

«Я не сомневаюсь», твердо заявляет Уокер. Потом, пересекшись взглядом с Никки и проведя немой диалог, она смотрит на Кевина и его большой рюкзак за спиной. Тот кивком головы указывает на берег.

— Идемте. Я вас проведу туда, куда нужно.

Рене приходится взять себя в руки, чтобы последовать за ним и больше не оборачиваться — ни на Стюарта, ни на Элисон. «А ведь мы даже нормально не попрощались», осознает она, и горечь затапливает ее сознание. «Она и не сразу поймет, что мы ушли без нее. Мы еще встретимся — но не очень скоро…»

— Слышал, что произошло с Эли, — глухо говорит Кевин, поправив рюкзак и везя за собой чемодан. Никки пытается помочь ему, но после одного холодного взгляда со стороны Дэя оставляет любые попытки и плетется рядом. — Ей лучше побыть в Лисьей Норе и не рисковать собой, пока врачи не изучат, кем она теперь стала. Стюарт расскажет ей о том, что я теперь провожаю вас к друзьям. Вся остальная Лисья Нора будет думать, что вы просто коллективно сбежали, потому что не прижились в этом месте, а Эли отправилась вас искать в одиночку и потерпела неудачу.

— И они в это поверят? — скептично хмыкает Хэммик.

— Нам удавалось водить за нос руководство Норы и СПСС насчет планов на Нила, — напоминает Дэй, даже не взглянув на Никки. — В этом случае в легенду поверить будет еще проще, потому что от правды она не так уж и далека.

— Кто еще знает о том, что происходит на самом деле?

— Бетси. Я. Стюарт. Остальные обладают только частичной информацией.

— А ты каким образом сюда затесался? — переводит Никки нетерпеливый вопрос от Рене. — Без обид, ты помог нам убежать и все такое, но что-то я… мы сомневаемся в твоих намерениях.

— И зря, — отрезает он. — Вам еще предстоит узнать, сколько всего мы сделали, чтобы помочь абсолютно всем, но как минимум вы должны быть благодарны за то, что финальное решение посвятить вас в наш план Стюарт принял благодаря мне. — Он выдерживает напряженную паузу и не без оттенка превосходства дополняет: — Мне придется посвятить вас в курс дела — но вам точно так же нужно будет посвятить во все меня. У нас должен быть договор: вы не скрываете информацию, которая может помочь нам и Нилу. Мы не скрываем от вас. Понятно?

«Он тоже был в Японии когда-то», вспоминает Рене. «Конечно, он хочет помочь. Мы можем ему верить…»

«Что с твоей сестренкой?» спрашивает она осторожно. Когда Никки озвучивает ее вопрос, Кевин бросает на вампиршу быстрый проницательный взгляд, после чего в своей лаконичной манере отвечает:

— За ней приглядывает хороший знакомый. Она в безопасности, это для меня главное. Как и то, что я собираюсь к ней вернуться после этого маленького путешествия. В этом мы с тобой сходимся, верно? Думаю, такая общая мотивация поможет нам ничего друг от друга не скрывать.

«Верно», соглашается Рене, ощутив привычное спокойствие. Дорога впереди все еще неизвестна и ее детали предстоит выяснить у Дэя, но теперь она точно перестала боятся. В спасении друзей она не одинока.

В жизни — тоже.

Значит, все получится.