парадокс Ферми

    Субару вдыхает воздух полной грудью, закрыв глаза.

      Ночь в Лугунике пахнет свежестью, прохладой и чем-то неуловимо сладким, эфемерным, и это ощущается почти знакомо — до той степени, когда кажется: зажмуришь глаза сильно-сильно и просочишься сквозь неосязаемую плёнку измерений, оказавшись не здесь, а там — у открытого окна небольшой, но уютной спальни, полной вещей, скопленных за всю семнадцатилетнюю жизнь тут, важных и переставших быть важными — ставших только занимающими место, но неотрывными от сердца.

      (Теперь они все — переставшие быть важными, думает Субару, и в груди от этого у него ноет, выкручивая рёбра. Что сейчас делают родители с его комнатой? Закрыли в неё дверь, оставили нетронутой, покрывающейся пылью — словно снегом, под которым всё замерзает в пространстве и времени — мысль внезапная, — в надежде, что однажды их сын вернётся домой? Что будет с ней через десять лет? Двадцать? Тридцать? Пятьдесят? Будут ли его родители жить там всегда — в доме, в одночасье опустевшем на одного человека? Статистика — он читал её где-то — большинство пар распадаются после потери ребенка — станут ли они в ней ещё одной циферкой, долей процента? Что будет, если они переедут — что будет, если — когда — они умрут? (его горло сжимается, словно его сдавливают твёрдой рукой) Что будет тогда — придёт ли кто-то, никогда не знавший ни Наоко, ни Кеничи Нацуки, ни уж тем более их сына Субару — и соберёт все его — их, быть может, — вещи в чёрный пакет и вынесет на свалку, как ненужный мусор, которым они и будут?)

      Субару с силой втягивает в себя воздух, чувствуя, как глаза под плотно закрытыми веками начинает щипать.

      Ему надо не думать об этом — он знает. И всё же.

      Он откидывает на спину чересчур сильно, стукаясь затылком о край черепицы, и протирает глаза с такой силой, словно пытается вдавить их внутрь черепушки — так, что когда он их распахивает чрезмерно широко и выпучивая, перед ним скачут только яркие размазанные пятна, заслоняющие собой вид на небо.

      И это почти неплохо, проскальзывает у него в голове, когда он наконец промаргивается — потому что чёрное небо, раскинувшее бескрайне над его головой, смотрит на него в ответ безразлично звёздами не просто холодными и недостижимо далёкими — чужими, и это всякий раз наполняет его грудь необъяснимой, пустой тоской больше слов и всего его тела.

      Дверца ведущего на крышу потайного люка скрипит давно не смазанными петлями, вторгаясь в ночь — в шум ветра и шелест леса и уханье совы и пофыркивание-похрапывание драконов в стойле и стрёкот сверчков и безответную пустоту неба — и Субару скашивает глаза как раз вовремя, чтобы увидеть изящно выпрыгнувшую изнутри Эмилию и Юлиуса, менее изящно пытающегося вылезти так, чтобы не оставить на острых краях один из своих плащей, и это зрелище веселит Субару настолько, что чёрная дыра в его груди немного сжимается и выцветает, как неудачно постиранная майка.

      — Субару, вот ты где! — Эмилия пересекает крышу шагами быстрыми и лёгкими, и её белое платье развевается лёгким летним ветром, и на мгновение она напоминает Субару ночного мотылька, залетевшего в комнату на свет лампы. Она садится на корточки рядом с ним — серебряные пряди скользят по её открытым плечам, — и её лицо приобретает задумчивое выражение. Она смотрит на него, задирает голову кверху, бросая взгляд на небо, затем снова смотрит на него обеспокоенно и озадаченно: — Что ты здесь делаешь?

      Субару пялится на неё во все глаза, завороженный. Он вспоминает, что от него ждут ответа только тогда, когда выражение лица Эмилии становится всё более и более тревожащимся, и, прокашлявшись в кулак, чтобы скрыть смущение, театрально взмахивает рукой:

      — Эхем. Ну, э. Лежу, — он делает паузу, чувствуя возрастающую неловкость, и старательно выискивает слова, не выдающие его настроения. — Гм. Рам сдала меня?

      — Мхм-м, — Эмилия постукивает пальцем по молочно-белой щеке. — Она о-очень беспокоилась, что ты можешь оступиться, упасть и повредить себе что-нибудь.

      Субару фыркает:

      — Чёрта с два она беспокоилась!

      Эмилия очаровательно хихикает, приложив ладошку ко рту:

      — Она беспокоилась, — качает она головой. — Просто… в своём духе.

      Субару цыкает, закатив глаза, но не возражает.

      — Диваны в поместье не настолько плохи, если тебе интересно моё мнение, — вмешивается в разговор Юлиус, вставший чуть позади. Он отряхивает плечо, где на белоснежной ткани виднеется грязный отпечаток прямой линией, и Субару не может удержаться от гадливой улыбки. — Почему именно здесь?

      Субару — внутри него моментом всколыхивается напряжение, но, прежде чем он успевает его осознать и прочувствовать, приходят слова, привычно-колкие и шутливые, почти рефлексом, — фыркает, напуская на себя снисходительный вид:

      — Тебе не понять, — он вздыхает драматически, прикладывая руку к груди. — Иногда, понимаешь, мужчине нужно полежать где-нибудь в одиночестве, посмотреть на звёзды и подумать об ответе на главный вопрос жизни, вселенной и всего такого.

      Эмилия — она выглядит искренне заинтересованной, и в груди расцветает облегчение, — приподнимает брови:

      — И что это за ответ?

      — Сорок два, — отвечает Субару с предельно честным лицом и хихикает, наблюдая за тем, как недоумённо вытягиваются лица Эмилии и Юлиуса и как они переглядываются между собой.

      — Почему сорок два? — Эмилия озадаченно морщит лоб.

      — Э-э, — Субару осознает, что на самом деле, не помнит, почему, и поспешно отмахивается: — Э, это такая шутка.

      — Должен сказать, у тебя иногда очень, гм, причудливое чувство юмора, — замечает Юлиус, приподняв тонкие брови.

      — Ха! Кто бы говорил, — Субару корчит ему рожу. Эмилия, глядя на него, хихикает — Юлиус смотрит на неё неодобрительно, и Субару не удерживается от того, чтобы ещё и показать ему язык, и Эмилия смеётся ещё громче.

      — Не переживай, Субару, — она, отсмеявшись, шепчет ему заговорщически-одобрительно, — Я думаю, у тебя смешные шутки, даже если немно-ого дурацкие.

      Субару прижимает одну руку в груди, смахивая другой притворную слезу и говорит в ответ тоже шёпотом, не забывая бросать на Юлиуса торжествующие взгляды:

      — Я всегда знал, что могу на тебя положиться, Эмилия-тан!

      Юлиус закатывает глаза.

      — Конечно, можешь, — кивает Эмилия с серьёзным, торжественным видом. Она смотрит на него пристально и с любопытством — её глаза искрятся, словно аметисты, на которые направили луч солнца, или, может, луны, — и спрашивает уже обычным голосом: — Так всё-таки зачем ты здесь? Только честно.

      Субару чувствует, как улыбка на его лице против воли становится блеклее. Он прокашливается.

      — Я не думаю, что сидение ночью на крыше будет иметь положительный эффект на здоровье, — встревает Юлиус, и Субару кидает на него свой лучший испепеляющий взгляд. Он вздыхает: — Молчу, ладно.

      Эмилия всё ещё смотрит на него выжидательно, однако, так что Субару не остаётся ничего другого, кроме как ответить.

      — Ну, — он с кряхтеньем возвращается на локтях в сидячее положение и неловко потирает шею, — я… не знаю, наверное. В смысле, я правда пришёл сюда посмотреть на звёзды. Захотелось. Сложно объяснить.

      Эмилия снова задирает голову к небу, и Юлиус, как замечает Субару краем глаза, тоже бросает туда взгляд.

      — Зачем? — она снова смотрит на него, выглядя озадаченно.

      — Э-э, — тянет Субару, — ну как «зачем»? В смысле, c'mon, это же должно быть чем-то, э, превосходящим время и пространство, разве нет? Прогулки под луной, свидания под звёздами, общечеловеческая тяга к необъятному космосу?

      Эмилия наклоняет голов набок и беззвучно шевелит губами, точно распробывая слово.

      — И космос — это?.. — она смотрит на него, как прилежная ученица, и что ещё хуже, так же на него смотрит Юлиус.

      Субару прочищает горло — в его голове проносятся звёзды, планеты и галактики, кометы и метеороиды-метеориты-метеоры, сверхновые и красные карлики, чёрные дыры и теория большого сжатия, — открывает рот, чтобы объяснить, но останавливается — звуки замирают у него посреди горла.

      (Он помнит — разговор, произошедший однажды, но стёртый из существования.)

      (Он помнит — восприятие мира, отличающееся от его так, как отличается квадрат от синего.)

      (Как можно объяснить всё это — неосмыслимое человеческим мозгом расстояние и время и то как всё началось с ничего и закончится ничем и никто из ныне живущих этого не увидит но мысль об этом всё равно сосуще-пугающая и мы все так малы и ничтожны в этих масштабах — и не свести с ума?)

      — Э-это сложно объяснить, вообще-то, кхем, — неловко выдавливает из себя Субару.

      Эмилия разочарованно вздыхает:

      — Ты всегда говоришь столько непонятных вещей и почти никогда не объясняешь, — она очаровательно дуется, — Это попросту нечестно, знаешь.

      Она потирает щёку пальцем и говорит уже тише, отводя взгляд куда-то в сторону:

      — И я никогда не была на сви-да-ании, — она произносит «свидание», чрезмерно растягивая гласные, — под звёздами.

      Субару морщит лоб.

      — Что, я ни разу тебя не водил?

      — Ая-яй, Субару, — хмыкает Юлиус. — Твои качества кавалера оставляют желать лучшего.

      — Ха-а? — Субару на мгновение теряется в возмущении. — А, а, а твои-то что? У меня нет патента на свидания под звездами, ты тоже мог сводить нас!

      Юлиус строит лицо оскорблённой невинности:

      — Я не знаю, что такое патент, но из твоих слов у меня создаётся впечатление, что такие свидания, — в его произношении гласные, напротив, чересчур сглатываются, — это часть твоей культуры.

      Субару корчит рожу.

      — Да ла-адно, никогда не поверю. Свидание под звёздами — это самое простое, что только может быть. Красивые виды, красивое небо, чувственный разговор — легкодостижимая романтика! — он скалится. — Просто скажи, что никогда в жизни не бывал на свиданиях до нас.

      — О? А ты, в противоположность, значит, известный похититель сердец? — Юлиус вскидывает брови.

      — …Катись.

      — Вообще-то, — в их перепалку вмешивается Эмилия, и её лицо выглядит так, словно изнутри её головы его подсветило лампочкой, — мы можем устроить сви-да-ание прямо здесь.

      Субару уставляется на неё, глупо хлопая глазами.

      — А?

      — Ну, — лицо Эмилии излучает чистый энтузиазм, — звёздное небо есть, и тут красивый вид на сад, и мы все здесь! Почему бы нам не сходить на свидание? И ты сможешь объяснить, почему тебе так нравится ко-осмос!

      — Э…

      — Субару, — Эмилия пышет упорством неуправляемого бульдозера и выглядит — сама серьёзность; она берёт его руку в свою, а другой подманивает Юлиуса, обернувшись, и берёт и его руку тоже, — Юлиус. Вы пойдёте со мной на свидание?

      Субару чувствует, как его лицо горит огнём и плавится, словно сейчас он растечётся в лужу прямо на крыше.

      — Эмилия-та-а-ан, — стонет он, прижимая руку к лицу.

      — Да, Субару?

      — Быть самой лучшей девушкой в мире должно быть незаконно, ты знаешь, — мямлит он из-под прижатой ладони. — А. Э. Да. Я согласен. О боже, это звучит, как… неважно. Пойдём. Хотя по сути мы не идём никуда, но… ты поняла. Да. Ага.

      Брови Эмилии поднимаются вверх.

      — Замечательно. Юлиус? — она оборачивается и смотрит на него требовательно-выжидательно.

      — Кхм, — Юлиус выглядит растерянным и немного смущённым, и его щёки розовеют забавно-нелепо и чёрт-подери-мило, хотя ему, определённо, удаётся справляться с этим лучше, чем Субару, — что ж, как я могу отказать такой очаровательной девушке? Конечно, да.

      — Отлично! — глаза Эмилии сияют, а щёки только сейчас начинают краснеть, как спелые вишни — она прикладывает руку ко рту и делает глубокий вдох, и затем с преувеличенно сосредоточенным видом устраивается поудобнее, усевшись на собственные ноги и одернув подол платья. — Юлиус, ам-м, тебе т-тоже стоит сесть, н-наверное…

      — Да, сядь уже, — Субару с силой втягивает воздух через нос и, восстановив самоконтроль, призывно хлопает ладонью по месту рядом с собой. — Кто-нибудь может подумать, что мы установили на крыше горгулью.

      Эмилия смотрит на него весело, чуть выпятив нижнюю губу в притворном расстройстве:

      — Это ещё одно слово, которое ты не собираешься объяснять?

      — Нет, почему, — хмыкает Субару. Он поднимает палец поучительно: — Горгулья — это элемент архитектуры, созданный для украшения зданий и отводы воды — последняя часть важна, потому что их часто путают с химерами, которые существуют только для украшения. И у тех, и у других, однако! Есть общая основная черта, и ей является то, — он делает страшное лицо, — что они должны быть очень, очень, очень уродливые.

      Юлиус хмыкает. Он обходит их с Эмилией двумя широкими шагами и, наклонившись над плечом Субару, шепчет ему прямо в ухо, обдавая жарким дыханием:

      — Но ты же не думаешь, что я очень, очень, очень уродливый, — и с невозмутимым видом садится, одёрнув плащи и скрестив ноги, пока Субару задыхается от прилива эмоций.

      — …Я тебя ненавижу, — бормочет, выдавливая звуки из горла, Субару себе под нос.

      — И он ещё читает мне наставления про романтику, — качает головой Юлиус с улыбкой, от которой у Субару сводит зубы и хочется и орать, и столкнуть его с крыши, и поцеловать яростно и жадно, сминая эту подтрунивающую наглость в уголках губ с чувством победителя.

      Вместо этого он, однако, сделав глубокий — намеренно и демонстративно — вдох и сжав переносицу, поворачивается к Эмилии и цедит:

      — Эмилия-тан, можешь, пожалуйста, передать Юлиусу, чтобы он заткнулся?

      Эмилия закатывает глаза, улыбаясь уголками губ, но послушно вытягивает вперёд шею и бросает на Юлиуса заговорщический, всепонимающий взгляд:

      — Юлиус, пожалуйста, не дразни Субару. Я хочу послушать про ко-осмос.

      Юлиус с притворно задумчивым лицом отводит от лица упавшую на щёку прядь и накручивает её на палец.

      — Хм-м, — он бросает на Субару взгляд из-под длинных ресниц. — Я приложу все усилия.

      Субару смеривает его презрительным взглядом, но быстро сдаётся — не в последнюю очередь из-за того, что Эмилия слегка — почти что нежно — пихает его локтем. Он сопит, втягивая в себя воздух, и скрещивает руки на груди.

      — Окей, значит, космос, — повторяет он больше себе под нос и чтобы собраться с с мыслями и запрокидывает голову наверх. Звёзды всё ещё там — далёкие и незнакомые, шевелящаяся червём дыра в его груди всё ещё здесь, оказывается, тоже.

      Субару помнит, как его отец показал ему — в лет шесть, наверное, — как найти на небе Полярную звезду — как его захлестнуло тогда приливом восторга и трепета, как ему казалось, что его посвятили в некое таинство; ему бы хотелось, наверное, передать этот опыт кому-то ещё — увидеть, быть может, как искрятся глаза Эмилии-тан, повторяющей за ним с увлечённостью, и как Юлиус задаёт вопросы с чрезмерным энтузиазмом и, осознав, смущённо кашляет в кулак — но.

      — Это сложно объяснить, — повторяет Субару бездумно, пытаясь рассортировать в голове мешанину мыслей. Он тыкает вверх пальцем. — М, как принято считать, как это всё устроено?

      (Он мысленно готовит себя к любому ответу, включая варианты про, скажем, небесную твердь.)

      — Что, звёзды? — приподнимает бровь Юлиус. Он рассеянно зарывается рукой в волосы. — Я, признаться, не слишком-то слежу за открытиями в этой науке, но из того, что я знаю, считается, что звёзды являются кристаллическими образованиями, излучающими стихию света, которые вращаются по траектории неба.Там, откуда ты, имеется другая теория?

      — Геоцентрическая система, значит, — бормочет Субару себе под нос. — Не так уж и плохо.

      — Что, прости?

      — Теория, что вращаются именно звёзды вокруг, — поясняет Субару. — Так она называется там, где я жил. Ещё есть другая, м-м, теория, — он подбирает слова аккуратно, — про то, что вращаемся именно, ну. Мы.

      С губ Юлиуса слетает непонимающий смешок:

      — Мы?

      — Ну, Земля. Э-э-э, — Юлиус смотрит на него озадаченно. — Место, где мы находимся. Не в смысле поместье, а, типа, вообще всё. Вся территория до Великого Водопада, и, э-э-э, за ним тоже, вроде как.

      — Э-э…

      — Но, Субару, — Эмилия хмурит брови, — мы не вращаемся.

      — Ну, э-э, это вроде как очень медленное вращение…

      — Звучит немного глупо, разве нет? — Юлиус приподнимает брови, и в уголках его рта прячется улыбка. — Мы очевидно можем увидеть, что звёзды движутся и мы определенно не видим, как вращаемся мы, так к чему это усложнение? Не следует искать более запутанную версию там, где простая прекрасно всё объясняет — кажется, ты сам рассказывал о таком принципе, разве нет?

      Субару открывает рот и — закрывает, не найдя возражений.

      (Смешно как: вспоминать теперь о всех тех историях о перемещениях в другие миры, где главный герой телепортируется и сразу же продвигает технический прогресс на столетья вперёд; на деле, чем больше времени проводишь в шкуре такого героя, тем больше и мучительней понимаешь, что и без того скудные от не самой лучшей посещаемости школьные знания чудовищно поверхностны и толку от них — только разве что прослыть чокнутым, верящим в теории заговора.)

      — Рассказывал, — вздыхает он, признавая поражение. Он чешет кончик носа и смеётся неловко: — Ну, это всего лишь одна из теорий. Время рассудит, всё такое, знаешь?

      — Пожалуй, да, — немного поколебавшись, пожимает плечами Юлиус. Его губы изгибаются в меланхолической улыбке. — Хотя не уверен, что мы это застанем.

      — Ну да, научный прогресс у вас здесь движется довольно медленно, — хмыкает невесело Субару себе под нос. Он предполагает: может быть, так на развитие человечества влияет магия.

      Улыбка — снисходительная и грустная — проскальзывает по его лицу. Он думает о людях, тысячелетиями собиравшими астрономические знания по крупицам, а затем — о той своей мысли, что этот мир может быть версией его мира, но в далёком будущем, где что-то случилось — и вся работа этих людей была стёрта, вычеркнута из истории, и все знания оказались потеряны, и где-то там, может быть, в миллионах световых лет парят остатки запущенных когда-то этими людьми спутников.

      — М, я могу дожить? — Эмилия замечает осторожно, и Субару чувствует себя так, словно его пнули по почкам с разбега.

      (Это отзвуки разговора — того, который возникал между ними иногда и от которого они уклонялись всякий раз неловко и нелепо, никогда не находя правильных слов.)

      Юлиус тоже выглядит так, словно у него заныли все зубы разом:

      — Признаюсь честно, мне не нравится, что подразумевают эти слова.

      — Мне тоже, — Эмилия соглашается легко, но в её голосе слышится непривычная, странная серьёзность — не взрослой женщины, но существа, находящегося за пределами человеческих возможностей — и может быть, не до конца их осознающего. Её лицо вдруг — словно контрастом — озаряется почти детской улыбкой чистой надежды: — Может быть, к этому времени найдётся способ передать вам, кто всё-таки был прав.

      Субару прислоняет руку к лицу, запрокинув голову назад. Сквозь щели пальцев он видит звёзды и ему внезапно хочется орать.

      — Это очень… мило, Эмилия-тан, — выдавливает он из себя, — но давайте не будем говорить тут ещё и о смерти, умоляю, а?

      — Прости, — через паузу отзывается Эмилия.

      — Прости, — повторяет Юлиус эхом. — Возможно, звёзды имеют на меня более, гм, более эмоционально влияющий эффект, чем задумано.

      Субару с силой проводит ладонью по лицу и делает глубокий вдох.

      — Ладно, — он говорит через паузу решительно и бодро, заставляя Эмилию и Юлиуса встрепенуться. — В любом случае… вне зависимости от того, что вокруг чего вращается, я все ёще не рассказал, что такое ко-осмос, так? — он бросает весёлый взгляд на Эмилию, которая смотрит на него так, будто хочет что-то спросить — но не решается. Её взгляд становится осторожно заинтересованным.

      — Да? — она спрашивает-подтверждает аккуратно, наклонив голову, словно птичка, будто боясь спугнуть.

      Субару расправляет затёкшие от сидения плечи. Он откидывается назад сильнее, опираясь руками о всё ещё хранящую тепло дня черепицу.

      — Ну так вот, вне зависимости от вращения чего угодно, космосом у нас называется, ну, — он кивает на небо, — всё. Это место, Солнце, Луна, звёзды и, — делает паузу, проглатывая слова, — всё остальное. Большая система.

      — Насколько большая? — живо интересуется Эмилия, хотя у Субару проскакивает подозрение, что это меньше интерес и больше облегчение, что он в порядке.

      — М-м, — Субару хмыкает себе под нос, — я даже и не знаю, как объяснить, — он прищуривается, всматриваясь в небо, и выбирает самую яркую звезду из видимых. Кто знает — может, тысячелетия назад это и была Полярная Звёзда.

      — Видите вон ту звезду? — он показывает на неё пальцем.

      — М? — Эмилия придвигается к нему ближе, прижимаясь плечом, чтобы разглядеть лучше.

      — Ну, я не могу сказать точно, — он ухмыляется криво уголком губ, — но может быть так, что нас до неё разделяет расстояние, м, в четыре сотни лет.

      — Откуда ты знаешь? — спрашивает Юлиус, бросая на него любопытный взгляд.

      — А, да просто пример, — Субару пожимает плечом чересчур небрежно. — Вроде как просто, ну, такие вот масштабы. У нас, знаешь, — он поспешно продолжает, замечая в глазах Юлиуса присматривающийся прищур, — есть такое понятие — «световой год». Это расстояние, которое проходит луч света за год.

      — Луч света? — Юлиус приподнимает брови озадаченно.

      — Ага. Не знаю, как здесь — магия может, не знаю, изменить эти расчёты или типа того — но у нас скорость света считается самой быстрой. Типа, самой быстрой. Вот когда ты берёшь лагмит и комната сразу становится светлой, ну, сразу же? Потому что свет движется так быстро, что ты не успеваешь это увидеть. Но в космосе… — он вздыхает, — в космосе расстояния такие большие, что луч света может лететь и лететь… и всё равно пройдут годы, прежде чем он чего-то достигнет. Многие и многие годы.

      — Многие годы… — Эмилия задирает голову к небу. — Я помню, когда я была малышкой, тётушка Фортуна рассказывала мне на ночь легенду про дракона, укравшего с неба самую яркую звезду. Я любила её слушать, — она наклоняет голову набок, и Субару видит, как в её лиловой радужке плавают отражения звёзд. — Я думаю, если он летел столько лет только для этого, значит, ему было это действительно важно.

      — Ну, это, кхм, всего лишь легенда, — Субару неловко пожимает плечом, улыбаясь криво и нелепо. — У нас, может, даже есть какая-нибудь похожая. У нас много легенд про звёзды, — он втягивает в себя воздух с присвистом, — хотя многие из них здесь уже, м, не имеют такого… смысла, что ли.

      — Ты про… созвездия, так? — Юлиус бросает на него уточняющий взгляд. — Ты рассказывал. Находить в звёздах узоры и сочинять про них истории… интересная идея. Очень… человеческая, наверное.

      Субару ухмыляется криво и кисло:

      — Да, — он запрокидывает голову и моргает — часто-часто. — Вроде того.

      Юлиус поджимает губы, а затем снова поднимает голову к небу, всматриваясь в него так, словно пытаясь найти там созвездия, о виде которых он не имеет ни малейшей идеи. В ночной тьме его профиль кажется мраморной статуей.

      — На твоей родине действительно считали звёзды такими важными? — он заговаривает снова и тихо. — Ты, похоже, знаешь о них многое. И все эти истории и легенды… — он рассеянно пропускает пряди волос между пальцев. — Чем больше я узнаю, тем больше мне кажется, что это удивительное место.

      Субару кусает внутреннюю сторону губы.

      — Вам бы там понравилось.

      — Ты скучаешь? — спрашивает Эмилия, заглядывая ему в лицо.

      Субару молчит несколько секунд.

      — Да.

      Молчание воцаряется между ними — горькое и тягучее, сгущающееся в ночном воздухе. Эмилия и Юлиус — Субару не смотрит на них, но чувствует кожей — смотрят на него, желая что-то сказать — но не решаются.

      — Знаете, что самое смешное? — Субару прерывает тишину сам и резко, и его голос против воли отчего-то звучит сдавленным и жалким. — Иногда я думаю… Звёзды, ну, у меня дома… на родине, всегда были вроде как, ну, символом надежды? Чего-то большего. Чего-то великого. Недостижимыми для человечества — и поэтому, э, главной целью для достижения, хех. Но сейчас, когда я здесь, я иногда ловлю себя на мысли, что понимаю, что… — он кусает губу с силой, — насколько звёзды ещё и про одиночество. Не моё, в смысле, а, ну. Общечеловеческое. Экзистенциально.

      Он взмахивает руками бесцельно в воздухе, пытаясь выразить невыразимое, а затем хлопает себя по лицу — больно — и оттягивает кожу.

      — А-а-а, — стонет он, мотая головой, — боже, как это тупо-о-о. Забудьте. Забудьте, реально.

      Эмилия бережно касается его локтя.

      — Субару, ты о чём? — она заглядывает ему в глаза, и в её лице отражается тревога.

      Субару смотрит на неё в ответ сквозь щели между пальцев. Он делает глубокий, сопящий вдох.

      — Ну, в общем… — мямлит он. Слова застревают у него в горле, и он роняет руки на колени и откидывает назад голову — из его рта вырывается полустон-полукряхтение, похожее на скрип старого стула.

      — Я не знаю, как это объяснить, — повторяет он снова с тяжёлым вздохом. Его взгляд бесцельно скользит по чужому звёздному небу, а затем падает — сперва на Эмилию, после на Юлиуса. Он облизывает пересохшие губы и смотрит исподлобья.

      — Вы когда-нибудь думали о том, что находится за Великим Водопадом?

      — Э-э, — Юлиус смотрит на него осторожно и озадаченно. — Да, конечно? Это весьма интригующая тема, поскольку каких-либо достоверных свидетельств не существует, что, гм, оставляет простор воображению, — речь его становится чересчур быстрая и с нотками неуместного энтузиазма, и, перебивая сам себя, он откашливается в кулак. — Кхм, из-за этого, например, существует немало детских сказок про это — я читал некоторые из них… — он замирает с полуоткрытым ртом, уставив глаза в одну точку, словно его мозг завис — попытка отыскать в памяти стёртый из неё элемент.

      — Джошуа, да? — тихо подсказывает Эмилия.

      Юлиус вздрагивает, выходя из ступора, и резким движением зарывается рукой в волосы, растрёпывая их. Его обычно безупречная улыбка выходит немного кривой.

      — Полагаю, да, — он заправляет волосы за ухо и облизывает верхнюю губу кончиком языка. — Извиняюсь.

      Эмилия улыбается ему поддерживающе и сочувственно. Она затем легонько встряхивает головой и снова возвращает взгляд к Субару.

      — Ну, — она говорит чрезмерно бодро, стараясь вернуть разговор в прежнее русло и спасти Юлиуса от написанного на его лице чувства неловкости, — такие сказки и впрямь есть. Мне нравилась в детстве та, где драконы сперва жили среди нас и умели превращаться в людей. Но когда люди об этом узнали, они начали охотиться на них — но так как они были всего лишь людьми, они не могли вычислить мудрых драконов, и лишь ловили и терзали других людей. И тогда, чтобы прекратить это, драконам пришлось уйти за Водопад, — она постукивает пальцем по нижней губе. — Ты когда-нибудь замечал, что сказки из детства становятся печальнее, когда ты взрослее?

      — Мне начинает казаться, что это была плохая идея, — бормочет Субару себе под нос.

      Эмилия смеётся серебряным колокольчиком — слитая с весельем печаль:

      — Прости. Но… я правда о-очень люблю думать о том, что лежит за Водопадом. Мне интересно, кто там живёт, как они живут… что они думают о нас, может быть. Ведают ли они о нас, хотят ли они нас найти, или, может, мы и впрямь когда-то их чем-то обидели... Я бы хотела когда-нибудь узнать ответы на эти вопросы.

      Субару криво улыбается:

      — Ага, — он набирает воздух в грудь. — А теперь представьте, что там ничего нет.

      Эмилия недоуменно замирает:

      — А?

      — Ну, — Субару неопределенно взмахивает рукой, — представь, что там скажем, огромный океан. То есть, э, — он поправляется — горькая ухмылка в уголках губ — глядя на озадаченные лица, — очень много воды. Просто… очень много воды. И всё. Бесконечная вода, бесконечное небо и ни одного живого существа.

      — Минуточку, — из Юлиуса вырывается усмешка, которая, однако, чувствуется не весёлой, а скорее нервной; в его глазах отражается озадаченность, смешанная с беспокойством, — но нам известно по меньшей по мере о некоторых…

      — Рейд, — прерывает, как рубит, его Субару на полуслове. — И Флюгель. И, — имя царапает его горло, — Шаула. Великий мудрец, всё такое, а? На самом деле всё было не так, как пишут, не знаю, в ваших учебниках истории, так откуда ты знаешь, что тут не то же самое? Какой-то один умник решил навешать лапшу на уши девушке, чтобы заманить её на свиданку, пошли слухи, история распространилась, и бум! — он ударяет кулаком о ладонь, а затем разводит руки в стороны, шевеля пальцами, в порыве разгорячённости изображая так взрыв. — Бла-бла, герои рассказывают о том, что пришли с той стороны, чтобы увеличить свою славу, одержимые исследованием учёные подтягивают в качестве доказательств о существовании жизни там всё что угодно, местные шутники откалывают приколы, которые принимают за истину, со временем это всё обрастает мхом и блеском легенды, и вот мы уже имеем красивую картинку, сложенную ни на чём, кроме как на удачно прижившейся лжи — разве такого быть не может? Это тоже вероятность, и… — он взмахивает рукой, пытаясь подобрать слово.

      Эмилия и Юлиус обмениваются взглядами. Они выглядят встревоженными — и немного потерянными, как дети, оставленные в очереди на кассе заместо матери.

      — Но, Субару, — Эмилия говорит осторожно и с волнением, и её-то прерывание его речи больше похоже не на срывание двери с петель ударом ноги, но на аккуратный стук в неё, — ты ведь сам из-за Великого Водопада.

      — …Вроде того, — соглашается Субару через паузу, — но я имею в виду… Я ведь здесь не так давно, так? Подумайте об этом так, как будто вы меня не знаете. Просто представьте этот небольшой клочок земли — и всё это… — он взмахивает рукой, словно пытаясь охватить необъятное, — огромное расстояние вокруг, и на нём всем мы — единственные живые существа, и больше нет никого, и мы такие… ничтожные в масштабах всего, и всё, что у нас есть, не значит в этих масштабах ничего, и… — он спотыкается, путаясь в словах и нераздираемом комке эмоций, вставшем в горле.

      — Разве не… — он смотрит на Эмилию и Юлиуса по очереди, бегая взглядом по их лицам в поисках понимания, и голос его становится неожиданно хриплым и сдавленно тихим, — одиноко?

      Где-то вдали ухает сова. Сердце Субару гулко бьётся о рёбра, отдаваясь кровотоком в ушах.

      Эмилия и Юлиус переглядываются снова — и в этот раз в их глазах промелькивает почти паника.

      (Это действительно могла быть плохая идея, думает Субару отстранённо.)

      — Что ж, это, гм, — Юлиус зарывается рукой в волосы, откидывая назад упавшие на лоб пряди, — весьма, хах, озадачивающая теория. Несколько, м… — он мнётся, поджимая губы в тонкую нить, — ужасающая.

      — Да уж, это точно, — поддакивает Эмилия со смехом, в котором явно слышится нервозность. — Это немного… стра-ашная мысль, не находишь? В смысле, если бы я точно не знала, что ты из-за Великого Водопада, это было бы, ух… — она смотрит на Субару с выжиданием и надеждой — мольбой даже, может быть.

      Субару растягивает губы в улыбке:

      — Ага, — он неловко смеётся, — это было бы ух. Это всего лишь мысленный опыт, помнишь?

      Эмилия смеётся в ответ, и напряжение в её глазах ослабевает.

      — Да-а, — она накручивает на палец прядь волос, шаря взглядом по крыше, и всем своим видом выражает желание уйти от темы, — О, так, э-э, как с этим, э, опытом связаны звёзды, Субару? — он заглядывает ему в глаза с интересом.

      — Э-э, — Субару прочищает горло, сбитый со всех мыслей разом. — Кхм. Ну, э, — он смотрит на Эмилию беспомощно, и та даёт ему подбадривающий взгляд, что, говоря честно, сейчас помогает мало. — Ну, звёзды… Они то же самое, что тут то, что за Великим Водопадом. На моей родине, в смысле. — Он взмахивает руками бесцельно. — У нас есть такая… идея, что там, — он кивает на звёздное небо, — тоже должны жить… существа.

      Юлиус приподнимает брови:

      — Что, именно на звёздах?

      Субару неловко дёргает плечом:

      — М-м, зависит? — он чешет нос, а затем описывает рукой полукруг в воздухе. — Это просто… очень большая идея, знаешь. Много идей по этому поводу. Типа, куча учёных это исследуют, и про это пишут книги и… всё такое, и у нас есть свидетельства что они были, типа, здесь, в смысле, на моей родине…

      — Подожди, ты же говорил только что, что звёзды находятся на очень большом расстоянии, — Юлиус морщит лоб.

      — Считается, что они очень технологически продвинуты. Летают на летающих тарелках и всё такое.

      — Тарелках?

      — И оставляют круги на полях, — кивает Субару с серьёзным видом, а затем фыркает, — Нет, ну вообще, это не такие тарелки, они, типа… просто так называются, потому что круглые.

      — А круги зачем? — Эмилия таращится на него забавно-удивлённо, и её глаза сами похожи на тарелки, и Субару не удерживается от хихиканья.

      — Понятия не имею. Но вообще, — тон Субару становится извиняющимся, потому что Эмилия обиженно поджимает губы, — это всё так, предположения. Они, как бы… недостаточно достоверные, чтобы сказать точно, и это, ну, немного похоже, на то что здесь… было бы, если бы меня тут не было, — он предупредительно добавляет. — Есть свидетельства людей, которые что-то да видели, есть вот эти… круги, есть ещё куча всякого, но ничего из этого не подтверждено, так что, — он пожимает плечами, а затем хмыкает. — Есть люди, которые говорят, что они их похитили.

      — Зачем? — Юлиус настораживается.

      Субару смеётся в голос.

      — Я оставлю это при себе, думаю, — он прячет улыбку в ладони.

      — Ты снова это делаешь, — надувается Эмилия.

       Субару извиняющеся поднимает руки, показывая, что сдаётся:

      — Прости, этот мир к такому точно не готов, — он чешет нос, — Ну и я, э, отклонился от мысли.

      Эмилия хмурится.

      — Ла-адно, — она не звучит полностью убеждённой, но слушает дальше.

      — Так вот, короче, — Субару прочищает горло, — сводится всё к тому, что у нас истории, что они есть, и что они приходили к нам, но может быть, что это всё выдумки, и это всё просто чья-то удачно сложившаяся шутка, и на самом деле… там никого нет, и мы просто болтаемся в миллиардах световых лет пустоты совсем одни. Мы не знаем. Но просто… — он хмыкает, — это такая большая идея. Даже немного одержимость, знаете? Столько разных теорий о том, какими могли бы быть эти… существа. Некоторые думает, что мы могли бы дружить, но некоторые думает, что они бы хотели нас захватить или вроде того… очень многие думают, что они хотели бы нас захватить, это такая, э-э, очень популярная идея, ну, в историях. Но мы всё равно продолжаем их искать, несмотря на это, потому что, ну, — его губы складываются в усмешку, — нам, наверное, просто надо найти доказательства того, что мы не одни, — он поднимает взгляд на небо, — во всём этом.

      Он потирает шею и тихо смеётся:

      — Немного жалко звучит, наверное, а? Одиночество и назойливость. Неудивительно, что я такой, если это то, на чём я вырос.

      — Вовсе нет, — возражает Юлиус. Он скользит взглядом по небу, рассеянно касаясь кончиков волос. — То, что ты рассказываешь, звучит… немыслимо, но в то же время… захватывающе? — он пожимает плечом и усмехается, а затем серьёзнеет. — Опасное сочетание, знаешь ли. Многих людей губили такие истории.

      Он заправляет прядь волос за ухо и добавляет:

      — Я думаю, если бы я жил там, где ты, я бы тоже хотел их найти.

      — Хах, — только и выдаёт Субару — не насмешливо, но удивлённо; затем он дёргает плечом с нарочито безразличным хмыканьем. — Ну, мы так и не можем этого сделать. Много-много лет.

      Он взъерошивает волосы, прослеживая полосу звёзд на небе — слишком изгибистую и тонкую, чтобы быть Млечным Путём, хотя кто знает.

      — Есть даже такая теория, — он морщит лоб, вспоминая название, — парадокс Ферми. Парадокс — это, э, противоречие. Типа, рассуждая логически, вероятность того, что… существа со звёзд есть, очень высокая, но при этом мы их до сих пор не встретили — и в этом и есть парадокс. И… существует просто куча вариантов ответа на этот парадокс — что, может, они не настолько технологически развиты, или мы не настолько технологически развиты, или они специально не контактируют с нами, или то, что все цивилизации уничтожаются со временем по разным причинам, — Субару останавливается на мгновение, думая — а может; а затем усмехается горько, отбрасывая эту мысль в сторону — какая уже разница. — Моя любимая о том, что связываться с другими цивилизациями опасно, так как все пытаются друг друга уничтожить, поэтому все они скрывают своё существование — ну а мы, как идиоты, лезем с рупором, получается, — он поводит плечами дёргано. — Потому что мы, как вид, наверное, так чокнуто одиноки, что мы пытаемся то убедить себя, что мы обречены на вечное одиночество, то отчаянно цепляемся за каждую возможность доказать, что это не так, и это просто… не знаю. Я просто сейчас… понимаю это, что ли.

      Последние слова срываются с его губ тихо, почти неразборчиво, и Субару прерывисто вздыхает. Он чувствует себя внезапно очень, очень уставшим — как будто слова, хлынувшие из него потоком, были водой, крутившей его шестерёнки, а теперь механизм встал на месте.

      Субару откидывается назад безвольно, ожидая, что в его спину сейчас воткнутся края черепицы, но вместо этого встречает опору — руку, поддержавшую его за плечи, твёрдую и шуршащую, и другую руку, ухватившую его ниже, на уровне грудной клетки, тёплую и более тонкую.

      Две пары глаз — янтарь и аметист — изучают его лицо с одинаковым беспокойством, и Субару издаёт прерывистый вздох.

      — Звучит как бред, да? Вы, наверное, думаете, что я уже успел упасть с крыши и удариться головой или типа того.

      Юлиус хмурит брови:

      — Я не думаю, что ты бредишь, Субару. Не скажу, что всегда понимаю, о чём ты говоришь, но, тем не менее… — на его губах появляется усмешка, — опыт показывает, что твои слова часто на самом деле имеют смысл, даже если это понятно не сразу. Что до того, что ты говоришь сейчас… Признаю, что не всё из этого легко осознать, но я полагаю… — он наклоняет голову задумчиво, — я понимаю суть того, о чём ты говоришь. И думаю, понимаю, — на лице его появляется печаль лёгкая и ностальгическая, как осенний ветер, — почему ты понимаешь это.

      — Он прав, Субару, — Эмилия осторожно кладёт голову ему на плечо, утыкаясь в кость острым подбородком. — Мы не думаем, что ты бредишь. И мне кажется… — она сводит брови к переносице, морща нос, — я тоже понимаю, о чём ты.

      Субару возвращается в ровное сидячее положение, но руки, онако, продолжают покоится на его плечах. Он подозрительно скашивает глаза сперва на Эмилию, после на Юлиуса:

      — Да?

      — Да, — подтверждает Юлиус, улыбаясь краешком рта. Он рассеянно разглаживает складки на рубашке Субару; в одной из них прячется принесённый ветром сухой лист, и он достаёт его аккуратно и крошит пальцами. — Да, наверное. Одиночество, которое настолько больше тебя и далеко за пределами твоего влияния... Не имеет значения, насколько упорны твои старания, потому что тебя беспрерывно преследует ощущение, что твоих усилий никогда не будет достаточно, что они ничего не значат - потому как ты ничего не значишь… потому что, как оказывается, ты и твои действия в масштабах не значили ничего, и если бы тебя попросту не существовало, мир бы изменился не слишком… и ты хочешь то доказать себе свою неправоту, то думаешь, что стоит это принять и больше не стараться, бросить всё и сдаться, уйти в затворничество, не общаясь ни с кем более ведь — ведь зачем, раз твоя жизнь имела не больше влияния, чем камешек на обочине дороги? — он хмыкает. — И становится это всё более и более нелепым, чем дольше об этом размышляешь. У меня есть некоторый опыт, не думаешь? Не такой, как твой, но всё же.

      Субару вдыхает — судорожно, с присвистом.

      — Да, навроде того, — Эмилия говорит тихо и задумчиво, и глаза её направлены вдаль и словно сквозь время. — Когда я… В первое время, когда я только прибыла в столицу, мне казалось иногда, что я была одна против всего мира. Для людей я была ведьминым отродьем, для эльфов… — по её лицу скользит улыбка, несущая в себе и грусть, и веселье. Она шмыгает носом и моргает часто. — Тогда я ещё даже не знала, остались ли эльфы где-то ещё — я тогда считала, что заморозила всех эльфов до единого и осталась одна-одинёшенька, представляешь? Мне время от времени казалось, что никто не сможет меня понять — и что никто не захочет. И… мне сложно было позволить себе поверить, — она бросает на Субару взгляд осторожный, но озорной, — что кто-то в самом деле захотел.

      Субару смотрит беспомощно на её лицо — нежную улыбку и тёплый взгляд, ямочки на щеках и пушистые ресницы — и не может найти в себе слов.

      — Простите, — он выдавливает из себя наконец сдавленно и жалко.

      — За что? — Эмилия моргает удивлённо.

      — Ты пригласила меня на свидание, и вы хотели весело провести со мной время и послушать что-нибудь интересное, а я просто свёл это всё к себе и своему тупому нытью, и теперь я ещё и напомнил вам о всём… этом и… просто всё испортил, как всегда, потому что я просто… каждый раз думаю, что смирился, или что я справлюсь, или что мне лучше, и всегда оказывается, что на самом деле нет, и… — он выпаливает это всё на одном дыхании, захлёбываясь воздухом, и нелепо обрывает себя, дёргая плечом. — Простите.

      — Субару, — вздыхает Юлиус с легко читающимся укором, и сердце Субару падает куда-то в желудок.

      — Прости, — он повторяет снова, сжимаясь.

      Юлиус вздыхает ещё раз, тяжелее, и вместо слов притягивает его голову к себе и прижимается губами к виску.

      — Знаешь, — он говорит через паузу ему в волосы, — иногда я думаю, что ты очень умён, даже если скрываешь это, гм, значительную часть времени, а через пять минут думаю, что ты глупейший человек из всех, кого я знаю.

      Субару скашивает на него глаза:

      — Прости? — он предлагает неуверенно.

      Юлиус небольно щёлкает его по лбу.

      — Перестань извиняться.

      — Прости, — машинально отвечает Субару. Юлиус вздыхает снова и совсем уж театрально, и Субару, с силой протерев глаза, против воли хихикает. — Упс.

      — Субару-Субару, — Эмилия обнимает его сильнее, прижимая к себе, и касается своей щекой, нежно-мягкой и тёплой, его щеки — притирается, — мы пришли сюда, потому что хотели, чтобы тебе было не одиноко. Я пригласила тебя на свидание, потому что хотела, чтобы тебе не было одиноко, — она заглядывает ему в глаза и смотрит пристально и пронзительно, с печалью и понимающей теплотой. — Тебе не нравится одиночество, Субару.

      Субару смущённо бегает глазами по окружению, не зная, куда скрыться от её взгляда, который, кажется, видит его насквозь. Его щёки горят, словно их обожгло огнём — или, может быть, льдом температуры абсолютного нуля.

      — Ну, теперь мы все чувствуем одиночество, но уже в масштабах космоса, нет? — бормочет он себе под нос и намеренно неразборчиво, отводя взгляд. — По-моему, проблема стала больше.

      — Ну почему же, — возражает Юлиус, рассеянно убирая со лба Субару упавшие пряди. — Мы теперь чувствуем одиночество на троих, — он закладывает короткую прядку за ухо Субару, — что значит, на каждого из нас приходится меньшее количество, — и смотрит на него ласково и со смеющимися искорками в глазах.

      Из Субару вырывается смешок:

      — Типа, втроём против всего мира?

      — Почему против? — недоумённо спрашивает Эмилия.

      — Э, так говорят?

      — Но я не против всего мира, — Эмилия задумчиво постукивает пальцем по нижней губе, слегка её оттягивая. — Я за мир, где никому не приходиться чувствовать себя одиноко, — она наклоняет голову набок и улыбается Субару весело, подмигивая. — Наверное, для такого мира мы найдём твоих существ со звёзд.

      Субару заставляет себя улыбнуться через силу. Его захлёстывает сокрушительной волной эмоций, которую он даже не может разобрать на составляющие — он словно чувствует и сразу, выкручивающую печаль и разрывающую любовь, и он втягивает в себя воздух с силой.

      — Ну, тогда «втроём за лучший мир», наверное? — предлагает он со смехом, и голос его звучит сдавленно, и Субару зажмуривает глаза и сжимает их сильно до цветных пятен, чувствуя, как их под веками нестерпимо щиплет.

      — Эй, я что-то не то сказала? — Эмилия звучит встревоженно.

      — Нет, — Субару мотает головой, вдыхая воздух прерывисто, — нет, всё в порядке. Просто… — его голос становится высоким и дрожащим, — я так сильно вас люблю, знаете?

      Руки, обнимающие его со спины, сжимаются сильнее — так, что ему кажется, что сейчас у него затрещат рёбра. Он чувствует нежные прикосновения губ — к виску и к щеке.

      — Мы знаем, — тихо говорит Юлиус, и его голос дрогает.

      — Мы тоже, — добавляет Эмилия, и в её голосе тоже слышен надрыв.

      По щекам Субару всё-таки катятся слёзы, и он стирает их кулаками с силой. Он делает серию глубоких вдохов.

      — З-знаете что, — выдавливает он из глотки. — Мы можем просто… посидеть и посмотреть на звёзды? Молча, — он смеётся хрипло. — М-мне кажется, если я продолжу говорить о космосе, это будет н-не очень хорошо ни для кого из нас.

      — М? Да, почему нет.

      — Конечно, как скажешь.

      Субару фыркает дрожаще, вытирая глаза:

      — П-помните, я как-то рассказывал о том, что у нас есть традиция загадывать желание на падающую звезду? Может, мы сможем увидеть одну и загадать лучший мир, а? — он смеётся хрипло.

      — Было бы неплохо, — улыбается Эмилия, и Субару замечает, как на её ресницах жемчугом поблескивают слёзы. Она смахивает их быстрым изящным жестом.

      Субару улыбается подбадривающе ей в ответ. Он облизывает губы затем, чувствуя заполнившую пространство неловкую паузу, и вертит головой, оглядываясь.

      — М, мы можем лечь?

      Юлиус вскидывает брови:

      — Что, прямо на крышу?

      — Эй, так будет лучший вид, — смеётся Субару и скалится ему в лицо: — Не волнуйся, твой плащ всё равно придётся стирать, — он с наглым лицом тычет в тёмную полосу на белоснежно-белой ткани плеча.

      — Ты… — Юлиус цыкает. Субару в ответ лишь фыркает и, выпутавшись из их объятий и проскользнув между, первым ложится на крышу и приглашающе и с вызовом дёргает бровями.

      Юлиус и Эмилия переглядываются.

      — Вообще выглядит весело, — Эмилия смешно морщит нос и, недолго думая, плюхается рядом. Спустя секунду она осторожно касается затылка ладонью. — Ай.

      — Осторожней, Эмилия-тан, — вздыхает Субару поучительно, словно сам не стукнулся точно также не так давно. Он бросает вопросительный — с наглостью — взгляд на Юлиуса.

      Юлиус в ответ только вздыхает — и осторожно, расстелив свой плащ, укладывается рядом. Субару на это хихикает — но тем не менее, не преминув воспользоваться возможностью, кладёт голову ему плечо. Юлиус на это издаёт тихий смешок, а Эмилия прижимается к Субару теснее.

      Субару с улыбкой на губах переводит взгляд с одной на другого — а затем в небо.

      Звёзды — конечно же — всё ещё там, всё такие же незнакомые и далёкие. Он смотрит на них, перебегает взглядом с одной на другую: над ним светят звёзды яркие и тусклые, большие и маленькие, находящиеся одни в отдалении от всех — быть может, Субару думает мимолётно, когда-то они были в созвездиях — одиноко ли им сейчас? — и толпящиеся в группах, которым никто не давал названий — а эти, быть может, были одиноки веками — глупые мысли. Ему приходит понимание, яркое и тянущее, что среди всей эти бесчисленной россыпи, может быть, есть звёзды, на орбите которых может вращаться планета с неземной жизнью — и звёзды, взорвавшиеся сотни лет назад, но кажущиеся на небосводе невредимыми из-за неосмыслимых расстояний; и он не замечает сам, как начинает всматриваться в них так пристально, что ему кажется, будто его рассудок окунается в чёрную безбрежную пустоту неисчислимых километров ничего, что в глазах, и без того отяжелённых веками, начинает резать от того, что он забывает моргать. Он смотрит и ищет — не зная даже, как искать.

      Мысль вдруг появляется в его голове, внезапная, неприглашённая и сюрреалистичная, пробуждающая его от полусонности тихой тёплой ночи, и он содрогается от неё внутренне. Он пытается от неё избавиться, запихнуть в потаённый чулан подсознания — туда, откуда она будет выходить лишь по особенно тяжёлым ночам, — но она возвращается упорно, оседая в его рту, одерживая демоном его язык.

      Субару облизывает губы и проклинает себя мысленно.

      — Эй, Эмилия-тан?

      — М? — Эмилия поворачивает к нему голову; её глаза искрятся и Субару думает: ему стоит сказать «ничего, забудь» и заткнуться.

      Но он открывает рот: что-то в нём, отчаянное, по-младенчески плачущее, точно вытягивает из него слова.

      — У меня… есть желание, — он говорит быстро, выпаливая и презирая себя за это, — но оно, в общем, вроде как, наверное, э-э, грустное.

      — Я думаю, в этот вечер уже можно быть немного грустными, — отзывается Эмилия со слабой улыбкой, от которой Субару хочется вывернуть себе грудную клетку наизнанку. — В чём дело?

      Субару чувствует, как пересыхает его язык.

      — Я хотел, — слова застревал в его горле, — я хочу, чтобы…

      Эмилия смотрит на него вопросительно, с выжиданием. Он набирает в грудь воздуха.

      — Однажды, — он выдыхает судорожно, — однажды, возможно, настанет время, когда этот мир найдёт путь, каким можно добраться до звёзд, — он улыбается и с горечью, и с весельем разом, — и может быть, ты будешь одной из тех, кто этот путь проложит. Как королева — и как кто-то в стремлении к лучшему миру. И когда это случится, — он делает паузу, сглатывая, — ты, может, захочешь передать послание существам на звёздах — рассказать им о своём — о вашем — существовании. И я хотел бы, чтобы в этом послании ты и упомянула моё имя. И его, — он кивает в сторону Юлиуса — тот смотрит на него шокированно, — наверное, тоже, чтобы было честно.

      Глаза Эмилия широко распахиваются.

      — Субару…

      — Я понимаю, что это звучит нагло и эгоистично, — тараторит Субару поспешно, — но просто… Это что-то очень подходящее: стать частью шанса закончить это… самое большое в мире одиночество… или, ну, навсегда остаться парить в нём до окончания веков. Подходящая точка в истории, знаешь, — он смеётся, и ему в самом деле почти смешно. — Опять же, меня назвали в честь скопления звёзд в созвездии, которое, ну, уже не существует, так что я вроде как был связан со звёздами с самого рождения, но просить тебя назвать в честь меня какие-нибудь звёзды уж точно слишком амбициозно, так что. вот такое вот завершение цикла. Если сможешь?

      Эмилия таращится на него — пристально-пристально, моргая часто.

      — Я… — слова застревают в её горле.

      — Я не могу пообещать ничего однозначного взамен, правда, — торопливо добавляет Субару; его речь несётся, как потерявший управление поезд. — Но если вдруг… если вдруг когда-нибудь я найду путь за… Великие Водопады… и вы не сможете пойти туда со мной… — он улыбается криво и вытирает глаза рукавом, — я обещаю, я найду способ сделать так, чтобы ваши имена стали там чем-то важным.

      Из его глаз, несмотря на все усилия, опять катятся слёзы. Он утирает их снова и снова, и его кожа лица словно горит.

      — Я, — голос Юлиуса — неожиданно охриплый — вклинивается в разговор, — не могу позволить себе остаться исключённым из подобных обещаний, раз там звучит моё имя. Эмилия, — он поворачивается к ним, приложив руку к груди, и выглядит он одновременно в такой позе и нелепо, и решительно, и в глазах у него стоит странный мокрый блеск, — я не могу принуждать тебя к такому обещанию, но если ты согласишься, у тебя есть моё слово, что на своём рыцарском пути и пути восстановления моего имени я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь вашим именам получить свои заслуженные места в истории, Что, — он поджимает губы в ниточку и в его глазах появляется горечь, — не настолько грандиозно, полагаю, но это то, что я могу предложить.

      — Юлиус, — произносит Эмилия почти что одними губами. — Субару.

      Субару кажется — его сердце сейчас превратится в чёрную дыру, засосав в себя всего его.

      — Ты можешь не… — он начинает прерывисто, пытаясь — безуспешнобезуспешнобезуспешнобесполезный — вернуть слова назад, отмотать время, смешная шутка, но.

      — Я обещаю.

      — …Что? — Субару осознаёт не сразу.

      — Я обещаю, — Эмилия смахивает с глаз слёзы и улыбается — широко-широко, — что я сделаю всё, что в моих силах, и обязательно исполню твоё желание, — она смеётся. — Если и есть какой-то смысл в долгой жизни, то разве он не должен быть таким?

      Субару сжимает руку в кулак так, что ногти больно впиваются в кожу.

      — Я… — его горло сжимается. Он делает прерывистый вдох, чувствуя, как слёзы неостановимо бегут по коже.

      — Спасибо, — он поворачивается к Юлиусу. — Спасибо

      Рука Эмилии проходит нежно по его щеке, стирая мокрые полосы. Юлиус, помедлив, делает тоже самое. Усилия их тратятся даром — от этого у него по щекам лишь катятся новые слёзы.

      — Я всё испортил опять? — хрипло шепчет Субару, улыбаясь.

      — Субару, — предупредительно вздыхает Юлиус и демонстрирует пальцы, поставленные в позицию для щелка, стоит Субару только приоткрыть рот.

      Эмилия же улыбается ему:

      — Ни в коем случае.

      Субару сглатывает шумно.

      — Я…

      Нежные пальцы Эмилии переплетаются с его, сжимая его руку осторожно, но крепко. Субару замирает — а затем сам находит руку Юлиуса и сжимает его холодные тонкие пальцы.

      — Следи за звёздами, Субару, — шепчет ему Эмилия. — Давай загадаем хорошее желание, — она моргает часто и улыбается очень-очень тепло, — которое сбудется, пока мы все вместе.

      Субару не находит слов, чтобы ответить — лишь втягивает воздух носом и кивает. Он переводит взгляд к небу, к россыпи звёзд — и находит в себе силы улыбнуться и им тоже.

      И ему кажется: они в ответ как будто стали немного приветливее — как будто ожидая.

      Субару не замечает, когда его глаза начинают смыкаются — но через полусон ему то ли снится, то ли в самом деле удаётся заметить: яркое сияние, расчёркивающее небо, Юлиуса осторожно стучащего его по плечу, и Эмилию, пихающую его в бок и шепчущую ему на ухо что-то радостно.

      Он не может вспомнить, что загадал, проваливаясь в сон, но мысль об этом — тёплая, радостная и полная любви.