Хао тащил приунывшего Йо сквозь замок. Белая плесень на его коже странно шевелилась, будто обладала собственной волей и медленно образовывала новую форму жизни. Она расширялась и рисковала залезть на руку Хао. Он видел это и тащил спотыкающегося Йо все быстрее и быстрее.
— Слушай, я сам п-п-пойти могу, — перепрыгивая через ступени, сказал Йо. — Правда!
— Ага, знаю я тебя. Ты сначала заблудишься, решишь спросить дорогу у какого-нибудь призрака, а с твоей удачей этим призраком окажется Люцифер.
— Ну и что?
— А то, что он тебя попробует сожрать, подавится, вы с ним подружитесь, и он пригласит тебя на именины.
— У Люцифера есть именины?
— Слушай, откуда я знаю? Я образно говорю! Главное, что ты пропадешь и меня пошлют тебя искать! И мне все равно придется тащить тебя в больничное крыло! Так что лучше сразу перейти к завершающей фазе твоего приключения.
Йо горестно вздохнул и признал правоту Хао. Они прошли мимо длинного коридора с невнушающими доверия рыцарскими доспехами, которые обычно оживали в ужастиках, и остановились возле двери.
— Ты стучишь, я говорю.
— Командир нашелся, — проворчал Йо, но несколько раз отчетливо постучал по старому рассохшемуся дереву.
Ничего не произошло. Йо постучал еще, прикладывая силу до боли в костяшках. Дверь скрипнула и приоткрылась сама.
Они переглянулись. Дверь, словно подумав, скрипнула снова, открываясь еще больше. Из больничного крыла подул холодный сквозняк и зашевелил мантии.
Йо сглотнул.
— Может оно само пройдет, как думаешь?
Хао выразительно посмотрел на белый остров плесени, который почти добрался до подбородка.
— Не пройдет. Пойдем!
Он решительно распахнул дверь окончательно и вошел внутрь. Они оказались в просторном темном помещении с кроватями и перегородками. У дальней стены стоял манекен в длинном больничном халате. Единственным источником света были раскачивающиеся под потолком каменные люстры с горящими свечами. Они издавали жуткий, холодящий душу скрип.
— Здесь мрачно… — начал Хао.
— …как на кладбище! — закончил Йо.
Они подскочили от внезапного грохота и оглянулись назад. За ними захлопнулась дверь.
— Так-так-так, кто зашел в мою обитель?
На них обернулся человек, такой костлявый, что сначала его приняли за манекен. Большой рот растянулся в маниакальной улыбке.
— Не бойтесь, дети!
Не дожидаясь, пока к нему подойдут, странный человек пошел на них с широко распростертыми руками.
— У него что, скальпель в руке? — опешил Йо.
— И фиолетовая помада. — Хао толкнул его в спину. — Давай, иди!
— Сам к нему иди!
— У меня, что ли, плесень растет?!
Тем временем человек остановился напротив них, продолжая широко улыбаться. Он переводил взгляд с одного на другого.
— Ну, дорогие, на что жалуетесь? Вы что, — он взмахнул скальпелем, как волшебной палочкой, — сиамские близнецы?
— Нет! — взвизгнули они хором и отцепились друг от друга.
— У меня вот, — Йо поспешно протянул руки вперед. — Там было неудачное зелье, пузырь и…
Человек снова взмахнул скальпелем, и Йо замолк. Странный доктор приложил ладонь ко лбу, взглянул на потолок и театрально закричал:
— Все-все-все! Не надо слов! Я вижу все сам! Элиза! Любовь моя!
Он снова взмахнул руками в сторону, и из той стены, на которую он указывал, выплыл призрак стройной медсестры. Она несла в руках поднос с колбами.
Доктор взял у нее поднос, неуловимым движением что-то открыл, смешал и налил обратно, и с видом фокусника подал Йо. Тот с сомнением посмотрел на склянку в своей руке, на призрачную медсестру, улыбающегося доктора, брата и снова на склянку. Попрощавшись с жизнью, он выпил.
Внезапно, было вкусно, кисло-сладко и тепло. Острова плесени в секунду накалились, а через секунду — пуф! — разлетелись белыми канарейками. Йо только одно перо и успел поймать.
— Спасибо! — искренне поблагодарил он. — Мистер… эээ…
Доктор тем временем с красивой нежностью держал медсестру за прозрачные пальцы и ответил, не отрываясь от ее глаз:
— Мое имя Фауст. Просто Фауст, я ведь скромный слуга медицины. Мы, лекари, рождены, чтобы дарить здоровье и любовь!
— И седые волосы, — пробормотал Хао под нос, когда они вышли оттуда. — Как его вообще держат в школе?!
Йо до сих пор крутил в руках тугое, еще помнящее биение быстрого птичьего сердца перо.
— Он влюбленный и счастливый.
— То есть совершенно чокнутый.