…и Зеленая Оленьеголовая Богиня — Хранительница

Богатства, держащая в руке урну…

Бардо Переживания Реальности

Она свернулась калачиком на заднем сиденье своей покоцанной тачки. Поджала ноги, чтобы укрыться с головой под курткой Джеки. Он вел машину — Ви открыла глаза и видела его силуэт, вычерненный бьющим в окно закатом. Машина мягко покачивалась на дороге Пустошей, полная горячего воздуха, металлического запаха застоявшегося на солнце автомобиля, и Ви сонно куталась в куртку Джеки, пытаясь утонуть в этом аромате, сама едва ли понимая, почему ей так невесело.

Она слышала, по радио играет супер-ретро. Сначала Джими Хендрикс, потом что-то из ее плейлиста: дуэт, мурлыкающий “...я не делала вещи мудрее, чем открыть тебе свое сердце”, затем — “Never Fade Away” SAMURAI.

— Джек? — Голос хриплый со сна, она пытается поднять голову, но та свинцовая. Говорила тетка Дакота, не спи на закате — плохая примета. А на деле просто быстрейший способ заработать мигрень. — Куда мы едем?

Реальность начинает пузыриться, точно глазные импланты неисправны. Точно кто-то встряхивает весь мир.

— Куда захочешь, chica.

И она едва не отвечает. Но начинает думать, куда же по-настоящему хочет поехать, и тут видит перед собой, на экране позади пассажирского сиденья, белесую низкополигональную морду Деламейна.

— Маршрут был построен заранее и не может быть изменен.

Крепкая загорелая рука Джеки на подголовнике соседнего кресла. Он поворачивается, обращаясь к Ви, и она видит, что по лицу у него размазана кровь.

Ви рывком просыпается. Она — на диване Джеки в его гараже, и кто-то стучит прорезиненными каблуками на пороге. Ви приподнимается на локте. Мисти. Ты запоминаешь звук шагов всех, кто с тобой давно, и всех, кто тебе близок — не важно, в каком качестве.

■ ■ ■

Когда Мисти укладывала ее в кровать, разбитую незавершенной смертью и тем, что последовало сразу после, Ви почувствовала, что должна это сказать.

— Слушай, насчет Джеки, мы… — Она поняла, что не может. Не потому, что еще очень слаба, но у нее не хватало духу. Теперь, кроме нее, некому было хранить эту тайну. Она могла решать, что с ней делать. Но она не знала, как ею распорядиться. — Мне очень жаль, что так вышло.

— Да. — блекло отозвалась Мисти.

— Ты справишься?

— Жизнь продолжается, — ответила Мисти не слишком уверенно.

Ви вздохнула, точно собралась нырять. И она действительно намеревалась — в очень, очень грязные воды.

— Слушай, я и Джек… такое дело…

— Я знаю. — Мисти отвела глаза. Не то что бы она была в курсе до мелочей, но догадывалась, что рано или поздно услышит признание примерно в таких словах. — Но это не имеет значения.

Больше не имеет или никогда не имело — осталось невысказанным. Ви ощущала, что должна что-то еще сказать, но язык не слушался. Она пыталась держать открытыми глаза, хотя, казалось, каждое веко весит тонну. Мисти ласково потрепала ее по предплечью, и эта забота разбивала Ви сердце.

■ ■ ■

This is how a good girl turns into a sinner

Making of an angel becoming the villain

This is when your rom-com turns into a thriller

Everything I wanna do is unthinkable

Cloudy June – Unthinkable

Мама Уэллс отдала Ви ключ от “арча” Джеки — не лично, оставив коробку под дверью. У Ви не было даже шанса отказаться. В коробке лежали и другие вещи. Что-то, что она забыла в квартире Уэллсов, спешно съезжая, чтобы не жрать чужие харчи слишком долго. И чтобы мама Уэллс не утвердилась в мысли, что Ви ее будущая невестка. Слишком часто та видела смутный флирт между сыном и его новой подружкой, делала выводы — раньше, чем они сами осмелились придать этому какое-то значение.

Дорогой сердцу хлам заполнял коробку доверху. Какие-то безделушки, которые имели значение только для них с Джеки. Выменянные, купленные после долгого торга, умыкнутые исподтишка… Ви перебирала их и не знала, что с ними делать. Она хотела бы сохранить их, как следует пережить свое горе, но ее собственная критическая ситуация не давала ей времени на это.

И оттого было как-то особенно мерзко.

Ви думала, не вернуть ли что-то из вещей Джеки матери, хотя бы ради повода заглянуть в “Койот”, но когда — сделав это — увидела лицо миссис Уэллс, тотчас раскаялась. Столько боли было в ее взгляде. Ви распахнула дверь и успела увидеть призрак надежды в глазах мамы Уэллс — который тотчас растаял.

— Когда я услышала звук мотоцикла, на милисекунду мне показалось, что это Джеки. А потом я вспомнила. — Мама Уэллс покачала головой. Они с Ви стояли у одной из колонн неподалеку от барной стойки. — Прости, не хочу на тебя это все вываливать, но мне бы хотя бы похоронить его по-человечески… Я не могу даже устроить офренду.

— Почему?

Мама Уэллс уставилась на Ви с плохо скрываемым раздражением. И тотчас усилием воли прогнала это выражение с лица.

— Так не делается. Говорят, что похороны — они для живых, что остаются, а не для тех, кто умер. И все же…

— Мы можем устроить вечер памяти. Это будет не то же самое, но все-таки… — Ви подумала, не разыграть ли индейскую карту и здесь, только в другом аспекте. — Дедушка говорил, что когда мы вспоминаем тех, кто ушел от нас, без грусти, они обретают покой.

— Ну, пока что этого я обещать не могу. Грусть — не грязь на полу, так просто не вытрешь. — Мама Уэллс задумалась, однако Ви предчувствовала, что идея той пришлась по нраву. — Так и быть. Вечер памяти. Пусть он будет немного похож на офренду: сходи в гараж Джеки, возьми что-нибудь из его вещей. Вот ключ.

Ви смутно понимала, для чего это: символический подарок на прощание с дорогим мертвецом. Неужто Мама Уэллс полагала, что Ви нечего отдать? После той-то коробки, что выгребла из квартиры? Нет, конечно нет — просто деликатно спроваживала гостью вон.

В сумраке бара латунный ключ матово блеснул, опускаясь в смуглую девичью ладонь.

Этот ключ стал первым из множества на связке, но Ви тогда еще не знала, что это за момент. Она просто чувствовала, что дьявольски устала, Джонни с его показным нигилизмом ее утомил, а колено снова ноет на погоду. Она взяла ключ и вышла из “Койота” через черный ход.

Увидев у гаража Мисти, Ви чуть было не повернула назад. Но время юлить прошло. И в какой-то мере Ви ждала мелочных разборок между ними, девушками. Это возвратило бы ей ощущение нормальной жизни. Привычной жизни. Когда важно, кто с кем спит. Когда не существует совершенных трагедий, перед которыми бледнеют все обиды.

Но Мисти в такие игры не играла. Для нее мир переменился навеки.

В гараже так отчаянно пахло присутствием Джеки, что Ви отвернулась и замерла, пытаясь справиться с чувствами. Ей было больно не меньше, чем Мисти, вот только у нее, маленькой глупой колибри, не было душевных сил принять реальность. До конца, до глубины сердца и разума принять.

Ви прошла вглубь гаража, скользя пальцами по смутно узнаваемым предметам: книги, коробка с инструментами. Воспоминания оживали от ее прикосновения, такие неясные, еще не впечатавшиеся в нее за несколько раз, что она была тут прежде.

Они с Джеки несколько вечеров вместе корпели над улучшением его “арча”, и в качестве благодарности хозяин позволил Ви с ним пофотографироваться. И теперь байк оставался ей. Она могла отказаться, конечно, но зачем? Кому тот еще мог быть нужен? Не Мисти же. Продавать такого красавца было бы жалко. И потом, много ли у Ви осталось от Джеки? Она не собиралась разбрасываться, в особенности, столь классными вещами.

Ви попыталась сымитировать изумление и сделать вид, что она тут впервые. Но получилось хреново и, смутившись, она перестала. Да ладно, все уже знали. И это действительно перестало иметь значение.

Она взяла ключ от внутренней комнаты гаража, не изображая, будто не знала, где тот обычно лежит, и позвала Мисти с собой. Той нужно было кое-что увидеть, обязательно. Ви предвидела, что и ее отчаянная “джековость” комнатенки ударит под дых, как без этого. Но разделить это чувство на двоих было бы честно. Сделало бы все чуточку проще. Они стояли в шаге друг от друга, и Ви смотрела на бутылку текилы, зная, что за ее спиной Мисти смотрит на мандалу тем же взглядом. Много в гараже было особенных вещей, и половина из них относилась к одной из девушек, а другая — ровно половина — к другой.

Ох, милый Джек, вечно он мечтал получить все и сразу, ничего не теряя, подумала Ви. Она никогда не претендовала на то, чтобы быть первой и тем более, единственной. Она полагала себя грешком, интрижкой на стороне. Но если у нее иногда было несколько равно дорогих людей, возможно, Джеки тоже был на это способен — поделить сердце надвое. Джеки хотел, чтобы Ви больше походила на Мисти, а Мисти — на Ви. Он не хотел выбирать между ними. По крайней мере, это с ним осталось до конца — они обе. Оставались они и теперь.

— Джеки говорил, что это его талисман. — Сказала Мисти, проследив за взглядом Ви. — Он и не собирался эту текилу открывать.

Собирался. Ви он говорил, что когда они разбогатеют и он сможет купить вторую бутыль, эту они разопьют. Он не уточнил, в какой компании. Тогда Ви ожгло ревностью, но она решила не переспрашивать — ей казалось, скоро она это выяснит.

Ви продолжала прогуливаться пальцами по предметам, что подошли бы для вечера памяти Джеки. Она выбрала книгу, но думала и о бутылке текилы тоже. Но та… та ждала компании, а Хэмингуэя, которого Джеки советовал всем, кто был с ним хоть немного знаком, так никто кроме него и не удосужился прочитать. Это была не просто его любимая книга — это было нечто по-настоящему личное.

Проулок был залит ослепительным золотистым светом полудня, и Ви подумала: нечестно. Не могла она в такой ласковый день, редкостно погожий, думать о смерти. Но она должна была, такова уж была ее обязанность.

Ей следовало позвать Мисти с собой, но язык не повернулся. Не сейчас, во всяком случае. Ви собиралась сделать что-то, при чем Мисти не стоило присутствовать, ради их обеих.

Она, в сущности, неплохая девчонка, подумала Ви, шагая назад, в бар. Даже очень прикольная во многом. Теперь, когда им стало нечего — некого — делить, Ви могла смотреть на Мисти без предвзятости ревности.

Но у Мисти с Джеки было столько всего особенного… как у любой официально встречавшейся пары. Ви же урвала столь немногое… и то — отравленное чувством вины. Она собиралась подойти потом к маме Уэллс и поговорить с ней, мягко намекая, что та была несправедлива не к той девушке. Но сейчас, имея пять минут на один поступок — она хотела, чтобы это было только между нею… и тем, что у нее осталось от Джеки.

Она чувствовала себя “сучкой-разлучницей”, из тех, что в конце фильма оказываются в мусорном контейнере с кожурой от гнилого банана на голове. Что ж, на свалке она уже полежала свое. И потом, не ревнуют мёртвых к умирающим. 

— Значит, ты сдалась?

Джонни. Ну конечно. Мысли от него не спрячешь, во всяком случае, когда таблетки начинают терять действие.

Джонни стоял, привалясь к стене плечом, неуместно шикарный на фоне выщербленного теплобетона. Ви сомневалась, что именно так Сильверхенд выглядел, умирая, скорее, так всегда представлял сам себя — потому и пребывал теперь в этом виде.

— Если ты думаешь, что мне по кайфу, когда перед глазами пробегает вереница воспоминаний о посредственном сексе с каким-то мужиком, то ты ошибаешься.

— Он был не посредственный. Что ты вообще понимаешь.

— Поверь мне, если б пришлось спать с чуваком, я бы такого не выбрал.

Хам ебаный, подумала Ви, но вслух сказала:

— Что б ты сдох, мудила. — Что было ненамного пристойнее.

— Сдох уже, не забывай.

Ви отвернулась, но Джонни все равно стоял перед нею. Точно бельмо на глазу — бесполезно отводить взгляд.

— Ну давай, — огрызнулась Ви. — забирай мое тело. Тебе очень понравится, здоровяк: будешь маленькой щуплой индианкой с коленкой, которую даже рипер не вернул в первоначальное состояние. Через месяц взвоешь, как она ноет на погоду. — Она прищелкнула пальцами. — О. И месячные. Ты просто обалдеешь, как это ощущается.

Но она не могла скрыть от него, что не вполне искренна. Боялась ли она смерти? За столько лет, пожалуй, привыкла к мысли, что конец всегда где-то рядом. Но теперь ей до воя не хотелось терять воспоминания. Что у нее осталось хорошего кроме них? И разменивать их на злобные картинки из памяти Джонни ей совсем не улыбалось.

— Если б я мог выбирать, я бы тебя не выбрал. Поискал бы кого пофигуристей, чтобы нормальные мужики липли.

Ви показала ему средний палец. Или Джонни показал ей. Таблетки в ее крови растворялись, и она с трудом понимала, что делает искренне сама, а что он. Но, по крайней мере, ее задумка исходила из ее собственной памяти и собственного сердца, совершенно точно не имея никакого отношения к Джонни.

В баре уже передвинули столы, расставили стулья. Мама Уэллс поставила на почетное место фотографию Джеки — за неимением лучшего. Начинали подтягиваться люди. Не завсегдатаи — те, кому было, что сказать напоследок старому другу. И только музыка звучала такая же, как прежде в баре, неуместная теперь. Но никто не придавал значения. Люди подходили к маме Уэллс, выражали соболезнования. Ви села на барный стул, уставилась на стойку меж ладоней: чтобы не видеть Джеки на фото. Чтобы хоть несколько минут, что у нее оставались, подумать о другом. Напрасная надежда.

Она чувствовала, что Джеки все это время был прав. Она хотела сохранить воспоминания… О нем, как минимум. Вернуться к корням. Выходцы из Баккеров ее видеть не захотят, раз уж каждый ей это в лицо сказал: сваливать из клана не дело. Даже если клан делает хорошую мину при плохой игре. И сам показывает пузо группировке помощнее. Но она ценила то, что было у них всех в лучшие дни, и недоумевала, как могла воображать иное. Родителям она звонила по праздникам, но не ездила домой вот уже восемь лет.

И все же, корни она не обрубила. И вот они, когда дождь невзгод размыл землю, стали видны.

Она не делала это намеренно, но как-то так действительно получалось, что Ви стригла волосы, когда ее жизнь менялась. В армии, затем — когда ушла к кочевникам и полагала, что длинные волосы незачем носить, когда в них постоянно пыль и песок, а вымываешь ты их шлангом. Но потом они — естественно, сами собой — отросли ниже плеч.

Однако теперь она делала это осознанно. Не так у нее было все же много волос, чтобы собрать в хвост и оттяпать красивое шелковое полотно прядей. При том теперь ей хотелось попрощаться именно так: отрезать косу, чтобы почтить память дорогого человека.

Перо, после всех перипетий, несколько полысело, хотя Ви отчистила его от грязи. Белое оно стало, как и было изначально, но выглядело все равно жалко и истерзанно. Что ж, под стать хозяйке. Она пришла с ним в косичке, спускавшейся на левую ключицу, и лезвия ножниц развела на три дюйма над лентой.

— Это индейская… штука, — выдавила она смущенно, поймав недоуменный взгляд мамы Уэллс. Но Джеки бы понравилось. И сама она чувствовала, что сделала нечто правильное.

Лезвия ножниц щелкнули, перо и примотанная к нему прядь ее плохо прокрашенных синим черных волос скользнула по груди вниз, на раскрытый разворот книги Хэмингуэя. Это стоило больше, чем все слова, что Ви сказала, что она могла сказать.

А потом она моргнула, и реальность проступила перед нею хромированным поддоном раковины. Холодная вода лилась ей на затылок. Ви вынырнула из-под струи и отжала волосы, пытаясь не намочить футболку.

— Это ты влез?

Она видела в отражении зеркала Джонни, но не была уверена, где он в точности — за ее спиной или только на зеркальной поверхности.

— Да нет, ты сама неприлично нажралась.

— Я сделала что-то тупое?

— Собиралась лечь на пол и зарыдать, но как-то сдержалась. Нет, ты еще хотела найти караоке и орать песни, которые даже в мое время считались старыми, как говно мамонта. Потом запуталась в этих желаниях, ушла реветь в сортир — и вот мы здесь.

И на том спасибо.

— Не пойму, чего ты так убиваешься. Все в этом мире заменяемо, мужики тоже. Тем более, такая штамповка.

— Ты слишком насмешлив для человека, который собирался взорвать “Арасака-тауэр” ради девушки. А? Может, в любовь ты не веришь, но что-то такое было… — Ви выпрямилась, оттолкнувшись от раковины. — Такие как ты, обычно говорят “я не верю в чувства, только в крепкий перепих”. Так вот повторюсь: ты в мужиках не разбираешься.

Она не сказала вслух, но, возможно, внутри головы Джонни эту ее мысль слышал. Когда-то Ви нравились фантастические книги, потом эта любовь расширилась до сериалов и брейндансов. Как-то она вывихнула щиколотку и месяц была вынуждена проторчать дома, развлекая себя, чем придется. Да, фантастикой. И к концу больничного этот жанр стал ее невероятно раздражать. “Ты просто не знаешь, кому сочувствовать, потому что не понимаешь, кто настоящий”. Да, так. Именно. Сценаристы так старались удивить зрителя, что как только Ви начала понимать, по какой схеме строится сюжет, ей стало трудно сопереживать героям. Как ты можешь сказать, что это не сон, верно? Как ты можешь быть уверена, что это не иллюзия, в которую запихнули главного героя, не плод его безумного разума? Блин, да ты не могла быть уверена, что сам центральный персонаж — действительно герой, а не просто протагонист.

И вот теперь Ви чувствовала то же самое, просто проживая свою жизнь.

■ ■ ■

It's the smartest thing I ever did

Opening my heart to let you in 

You taught me that despite the evidence

I'm still worth a damn, you'd still take the risk

Oh, stay with me, don't ever leave

[JJ Wilde & Billy Raffoul – Colours]

Не считая того вечера, она больше не пила. Ни с горя, ни с радости. Последней что-то никак не было, а с первым она всегда справлялась иначе. В Пустошах самогон ты первым делом заливаешь в бак, только потом, если останется — в себя. И вообще — не езди бухой за рулем. Не было у Ви навыка глушить печаль алкоголем. Только деятельностью, не важно, разумной или нет. Осознанной или не очень.

Чаще всего это означало бои. Публика ее не слишком любила: то, что Ви творила на ринге, не было зрелищно. Она приходила, как на завод, оттарабанивала норму — ударов по чьей-то морде — забирала деньги и сваливала.

Снов у нее больше не было. Все, что осталось — воспоминания, точно записанные на пленку, проигрывающиеся по кругу. И только иногда ночная дрема сшивала чудовище Франкенштейна из ее памяти и начинающей ее одолевать личности Джонни.

Джонни угрожал, Джонни ластился, Джонни хныкал. Ви ему не верила ни в одном из случаев и, в отличие от Мисти, не была даже уверена, что этот отпечаток конченого человека можно назвать душой. Призраки, как известно, остаются на земле, пока у них есть незавершенные дела. В таком случае, думала она, глядя на голую себя в зеркало, я и есть привидение.

Она просыпалась в своей отвратительно пустой постели, еще несколько секунд оставаясь в машине, с холодной рукой Джеки в своей, пока его глаза еще не потухли, пока взгляд еще скользит по ее лицу… Пока она еще шепчет “Заживет, только шрамы останутся — еще одни среди прочих.” Пока она еще верит в то, что говорит.

А потом на нее накатывает память о том, что случилось следом.

Она не была в окрестностях. Не избегала, просто так получалось. Но нужно было деньги заколачивать, и после боя в Глене Ви заскочила поводить жалом возле Падре, не наклюнется ли какая работенка, и вот оказалась здесь. Снова в гараже Джеки, скорчившаяся на его диване.

Ей снилось, что они танцуют, как было однажды, в “Койоте”. Измученная сотней ремиксов и аранжировок How Deep Is Your Love “Bee Gees”, несомненно, оказавшаяся в плейлисте не без участия самого Джеки, погрузила танцпол в утомленный медляк.

Она закинула руки ему на шею, прижавшись щекой к груди: и стук его сердца звучал для нее громче, чем музыка.

— Мне так тебя не хватает.

— Мне тоже, chica. Очень не хватает тебя.

В ее памяти его голос остался идеально чистым, точно записанным на диктофон. Тепло его тела и запах… Сказал бы он то же ей на самом деле? Говорил иногда, если она пропадала на пару-тройку дней, даже не посылая ему смс, закрутившись с делами.

Это не значило, что она хоть на это время могла выкинуть его из головы.

Музыка размазалась до стука крови в ушах. Остался только запах, только тепло Джеки.

— Как бы я хотела, чтобы этот момент длился, и длился, и длился.

— Я тоже, Валела. Я тоже.

Where I was broken, you made a home in

Where I had nothing, you gave it all

Where I was hardened, you grew a garden

Your love, it hollers down my halls

Она вздрогнула и открыла глаза от того, каким диссонансом прозвучал совсем иной голос:

— Валела, ха? Настоящее имя? Настоящее настоящего?

— Ты уже и в сны мои лезешь, засранец!

Ви села на диване, не вполне еще понимая, проснулась или нет. Джонни почти нависал над нею, забравшись на подлокотник.

— Был бы у меня выбор — не стал бы. Ты просто необъятный склад хуйни, о которой я не хочу иметь ни малейшего понятия. Но ты же в мою память ходишь как до ветру — думаешь, не задолбало?

Ви, чтобы не разводить бесконечный срач с перекидыванием мяча “а ты тоже, а ты первый начал”, помахала рукой там, где находился Джонни, как будто так могла развеять его, словно призрака. Но нет. Только в руке было странное ощущение — как бы разом чего-то и ничего. Так в детстве чувствуешь что-то похожее при игре в “ненастоящий мячик”, когда друг давит на твои ладони, которые ты пытаешься свести, а потом резко отпускает.

Сцена в клубе так и стояла у Ви перед глазами, и тут она вспомнила: не в “Койоте” то было. В другом клубе, куда Джеки ее водил, чтобы порадовать: там супер-ретро катали на постоянной основе. Трудно было сказать, нравится ли ему самому такая музыка, но он охотно прыгал вместе с Ви под альбом Temples замшелого 2017 года. Ви напряглась, пытаясь вспомнить, как назывался тот клуб… “Нгаяблинг”? Да, кажется, “Нгаяблинг”. И отчего-то это было важно… но вот тут память Ви замолкала.

— Чем больше ты думаешь о нем, тем меньше хочешь бороться за жизнь. Черт, даже я это чувствую, девочка.

— Я тебе не девочка.

— Ладно. Буду звать тебя Валелой. — Джонни ухмыльнулся и показал Ви “пальцы-пистолеты”. — И самое классное — ты мне не запретишь.

■ ■ ■

Если бы Ви могла сделать вид, что ее нет, она бы попыталась. Но куда деться из гаража? Не за диван же прыгнуть. И потом, ее присутствие уже заметили. Послышался голос Мисти.

— Миссис Уэллс?

— Это я, Ви. Сижу тут. — Отозвалась Ви (и проверила, не зареванное ли у нее лицо. Спросонья могло быть).

Мисти встала в дверном проеме, и Ви поманила ее к себе.

— Я уже ухожу, если что.

— Брось, оставайся. — Мисти не обманывалась, воображая, что между ними двумя не осталось напряженности. В некотором роде, ее стало только больше. — Знаешь, вот мы говорили про Таро, и, хм, у меня не такая колода…

Мисти моргнула, зажмуриваясь, сцепила пальцы.

— Но думала о том, что на старых, например, на “марсельском таро”, там на карте “Влюбленные” изображено трое. Мужчина и две женщины — невинная и страстная.

Ви не нужно было растолковывать намек.

— Я та, что шлюхастее, вестимо.

— Брось, я такого не говорила.

Мисти села на то место, на котором только что был Джонни. Обладай он физическим телом, она придавила бы его — если такая тоненькая девушка способна хоть с кем-то сделать подобное.

— Я тебе говорю. — Ви взмахнула рукой. — Кому, как не мне самой, судить.

Они сидели, касаясь друг друга коленками. Как сестры, готовые делиться секретами, важными, только пока ты учишься в средней школе.

Глупо было попытаться поделить: кого Джеки любил больше, Ви или Мисти? Соблазнительно было бы воображать, что Ви была “по-настоящему”, а Мисти — нет. Ви знала, что это не так. Джеки искренне души не чаял в Мисти. Он бы за нее умер… и, в какой-то мере, так и вышло. Наполовину. Наполовину, не считая факта, что операция пошла по пизде из-за придури Ёринобу, Джеки поймал пулю за Ви.

— Мама Уэллс еще ничего не говорила, но гараж… не может он просто так стоять. Она прагматичная женщина, продаст или будет его сдавать. Но в таком состоянии тут все надолго не останется.

— Возьмем каждая, кому что нравится. Это будет честно. — Мисти усмехнулась. — Пиво твое. Я не любительница.

— Хорошо. Тогда и ремень тоже мой. — Ви видела его на столе за плечом Мисти. — Маме Уэллс такая память ни к чему, а тебе, полагаю, тем более. А мне не вредно вспоминать, что прошлое важно любое. Ужасное в том числе.

Рука Мисти потрепала Ви по щеке. Там, где только что в ее сне была ладонь Джеки, но движением совсем иным. Смущенным, хоть и искренним, и немного неловким.

— Мы справимся. Мы девочки сильные, можем двинуться дальше по жизни, даже через настоящие трагедии.

— Да. Ты права. Но так трудно… когда ты ни с кем не связана.

Ви заплела новую косичку из другой пряди, перекинула на грудь. Но второго пера у нее не было, и больше некому его было ей принести.

I don't need to make amends

But I'm done going undercover

I just want to find a friend

I don't need another lover

One day the world may end

But there's still plenty to discover

Till then I'll just pretend

I don't need another lover

[Portugal. The Man - So Young]