Долгие годы Вейлон пребывал в неизвестности. Он заявил о пропаже Лизы прежде, чем дети, отосланные к ее же родителям в тот роковой день, успели вернуться. На кухне не было ни следа крови. Найденный при обыске серебряный нож не содержал на себе отпечатков пальцев.

Одним утром, загрузив рабочий компьютер, Вейлон обнаружил в коде новый комментарий. Вечером он направился в бар напротив работы.

Постель была холодна, но кровь в нем вскипала, выплескиваясь в жадные губы, оставаясь каплями на острых клыках. Прохладные ладони ласкали его страстно и ревностно, и он подставлялся каждой из ладоней, без слов пытаясь сказать, что всем достанется поровну. Укусы были болезненными, а вампирская кровь обжигала горло хлеще выдержанного виски.

Бережность сменялась настойчивой грубостью. Он путался в длинных волосах, прикасаясь к мраморным грудям любимых женщин, со всем размахом осознавая собственную хрупкость. Вейлон добровольно погружался в толщу накрывающей его волны, отдавался ее воле, неуверенный, что сможет всплыть вновь, но его раз за разом выносило на берег и он – снова учился дышать.

Он неподвижно лежал, жадно хватая ртом воздух, иссушенный, выпитый, опьяненный давно забытым чувством гиповолемии, так истязавшего его в прошлом. Над ним склонялись два силуэта, чьи лики было не различить в контражуре, и приглушенный свет отельного номера слепил его так, что приходилось прикрывать веки. Никто из них не мог насытиться этой встречей; каждый отныне жил ее ожиданием.

Они виделись примерно раз в месяц – не чаще. Лиза никогда не говорила о сыновьях, которых Вейлон теперь воспитывал в одиночестве. Никогда не говорила о том, что Вейлон позволил обратить ее – тот боялся спрашивать. Она изменилась; она не принадлежала ему, как раньше. Между собой, он был уверен, Мария и Лиза обсуждали его и все произошедшее до того, как последней суждено было переродиться. Его жена теперь была партнершей его любовницы – звучало странно, но у Вейлона не было выбора, кроме как смириться, и это вышло у него на удивление легко. Он доверял каждой из них, он доверял их друг другу.

Расставание с матерью далось мальчиком нелегко – Вейлон чувствовал себя изменником теперь, когда знал, что она существует в ином обличье, когда мог видеть ее и говорить с ней. Но он никогда не смог бы рассказать им всю правду, да и незачем это было. Вейлон тихо и спокойно, как всегда о том мечтал, наблюдал, как его дети взрослеют, как у них появляются свои вкусы и стремления, и чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Он старался не думать о том, насколько одиноким почувствует себя после того, как они покинут родительское гнездо.

Пару раз сыновья осторожно интересовались, хочет ли он вступить с кем-нибудь в романтические отношения снова. Они не могли не заметить синяков на его шее и того, что иной ночью он не возвращался домой (впрочем, всегда предупреждая об этом по телефону). Выяснив, что они не считают, будто он предает память о Лизе, он так и не смог дать им внятного ответа. У него уже были две любимые женщины, и он понятия не имел, что может ждать его в будущем.

Когда они занимались любовью, никто не оставался в стороне. Первой начинала Лиза – ее ногти так и остались короткими, потому она вела в прелюдии, проталкивая в него холодные, но ласковые пальцы. Когда ощущение растяжения становилось привычным, Вейлон часто лежал, вжимаясь лицом в ее колени, пока Мария насаживала его на фаллоимитатор. Обеим теперь была чужда телесная страсть – но они наслаждались живостью, заключенной в нем, и открытостью, которую он мог позволить себе в их руках.

По утрам, на заре, он закуривал в окно гостиничного номера, смотрел, как скользят лучи солнца по крышам домов, по зеркальным стеклам офисных зданий, и с горьковато-сладким чувством в груди думал о том, что настало – только его время.

26.10.2019-26.10.2021