Их мир изменился.

   Едва преподаватели Хексайда узнали, что сделал Белос, и что им грозит, приготовились к худшему, не в силах, увы, повлиять на его планы. Все до единого свалились наземь, едва магия начала покидать их тела, - и внезапно заклинание прервалось. Но речь пойдёт не об этом, а о том, что чувствовал герой этой истории, когда привычный для него мир начал меняться.

   Профессор мерзости не любил перемен и редко что менял в своей жизни, поскольку жизнь оказалась сурова к нему. Никогда не рискуя и не тревожа привычного хода вещей, он не стремился даже к самому необходимому. Так и не встретил свою любовь, не посетил интересные уголки Царства демонов – и прочее, и прочее. А ныне так и не принял тот факт, что Белос оказался человеком и предал их всех, попытавшись убить.

   Лояльный к правителю всю свою жизнь, профессор никак не мог в это поверить. Нет, он знал, что от людей одни беды, но не ожидал удара в спину и слепоты тех, кто когда-то выбрал Филиппа императором. Как же ему хотелось на ком-нибудь сорвать злость! На учениках он не посмел бы, а больше и не на ком. Удержав эмоции внутри, профессор долго не находил себе места, но вскоре вернулся к обязанностям и успокоился. Пока никто не знал, куда пропал император, кто остановил Иссушающее заклинание, и что будет дальше, Кипящие острова продолжили жить своей жизнью. Продолжил и профессор.

   Его любимая ученица Эмити Блайт, к счастью, осталась тут, в то время, как несколько учеников, включая ненавистную Уиллоу, куда-то сгинула. Профессора почти не интересовало, куда именно, но, по слухам, они взялись противостоять Белосу. Что тут скажешь – самоубийцы! Их родителям пора покупать гробы и ждать худшего, считал он.

   Жизнь вошла для профессора и остальных в прежнее русло, но прежней так и не стала, просто он этого пока не замечал. И вскоре, самым обычным днём, на самом обычном занятии, когда Эмити, как всегда, подошла к нему, чтобы ответить урок, метку ковена мерзости на руке профессора обожгло, как огнём. Сдержав крик, он едва не задрал себе рукав, но вовремя опомнился, чтобы не пугать учеников. И пока Эмити отвечала, стискивал челюсти – метку, да и руку, разрывало и жгло, словно клеймо поставили. В мыслях проносились всевозможные варианты происходящего, и профессор не слышал и почти не видел Эмити – глаза застила пелена от боли, что последовала вскоре, от руки перейдя к голове.

   - Всё, уйди, уйди отсюда! – сам того не желая, воскликнул профессор, взмахнув рукой. Удивлённая его поведением, Эмити вернулась за парту, и только тогда всё прекратилось.

   Переведя взгляд на ученицу, профессор не мог в это поверить и ошарашенно глядел то на неё, то на свою руку. Кажется, это…

   Подобного прежде не случалось, но разве так работает магия Титана, магия Распределения, которой когда-то наделили Распределяющую шляпу? Эта магия существует с древнейших времён, подбирая ведьмам и демонам пару, но никогда прежде не совершала скачков по возрасту, потому что это неправильно… Или это вовсе не метка под меткой обожгла его сейчас, а именно метка ковена? Или кожная болезнь, повторная попытка всех убить, или нечто иное? Профессор терялся в догадках и уже не мог успокоиться. К Эмити Блайт ничего, кроме гордости за успехи в учёбе, он не испытывал. И не знал, как быть. Если кто-то поймёт, что происходит, им обоим конец.

   Пока профессор искал решение, ему пришлось терпеть дискомфорт. Чтобы облегчить своё состояние, он вообще перестал её вызывать, и даже пересадил в дальний угол за последнюю парту, с грустью наблюдая недоумение во взгляде ученицы. Если б Эмити знала, из-за чего это всё, но открыть тайну – всё равно, что добровольно сесть за решётку. К несчастью, профессор не мог сделать вид, что Эмити тут нет, и дальше не проверять её знания, превратив из лучшей в худшую по успеваемости, поэтому встретился с теми, чьи услуги противоречат закону. Так ведь и сам он преступник из-за странного выбора древней магии, что ему терять?

   Подпольщики использовали опасные заклинания из запрещённых древних книг, что иногда выдавала библиотека ровно на час ограниченному кругу доверенных лиц, или тех, за кого поручились. Снимать копии запрещалось, а изучали их ради познавательных целей, или диссертаций. Спираченные заклинания приносили нелегалам стабильный доход, и даже императорская разведка не знала, сколько жителей Кипящих островов уже вернули себе дикую магию и скрывали это, рисуя на руке ложную метку каждый раз после душа.

   Явившись к ним, профессор объяснил свою проблему, но то ли они не расслышали, о какой метке речь, то ли не слушали вообще, - ведь к ним приходили исключительно за удалением метки ковена, а не той, что подбирала пару. Более того - из всего набора услуг такого заклинания не было – ни у них, ни в запрещённых книгах. И едва услышав желание клиента избавиться от метки, нелегалы сразу поняли, о чём речь.

   После их процедур, и процедур не из приятных, профессор вернулся домой. Ему обещали, что метка исчезнет на следующий день, ближе к полудню. Явившись на урок, учитель обнаружил, что Эмити сидит на прежнем месте. Мучимая догадками, отчего профессор стал таким странным, юная ведьма решила взбунтоваться. Мало того, что попытки вернуть её на дальнюю парту ничем не увенчались, так ещё и жжение вернулось, будто он и не ходил к тем подпольщикам.

   «Меня обманули!» - пронеслась в голове яростная мысль. Кажется, шарлатаны не знают, с кем связались. Да он сегодня же сдаст их властям, но прежде они отведают его праведный гнев!

   Не отвечая на расспросы Эмити и делая вид, что её тут нет, профессор с трудом дождался вечера, а когда постучался к нелегалам, то обнаружил, что они переехали неизвестно куда.

   Профессор не припоминал, когда ещё ему так не везло. Он мог бы немедленно броситься на поиски шарлатанов, и, насколько себя знал, перевернул бы вверх тормашками весь город, - но не стал этого делать. Его вниманием завладела рука, с которой почти исчезла метка ковена мерзости. Ко всему прочему, профессор ощутил нечто странное в себе. Странное, и вместе с тем смутно знакомое.

   «Что они сделали?» - вопрошал он, чувствуя, как чудовищная волна ужаса накрывает его.

   Метка исчезала, да не та. А в разум возвращались знания магии, прозванной дикой – все девять составляющих, что пятьдесят лет назад Белос разделил и раздал каждому по одной, запечатав остальные меткой выбранного типа и запретив использовать все типы разом. К профессору возвращалась та магия, которой он владел в детстве, до прихода к власти Белоса, и против воли которого даже сейчас не смел пойти.

   - Нет, нет, вернись! – кричал он на метку. – Я не дикий демон! Я не хочу в тюрьму!

   Внутри него, вопреки всему, простиралась свобода, сковать которую он был не в силах. И впервые смирился с ужасной участью, опустив руки, не став искать тех, кто сделал это с ним, перестав даже прогонять от себя Эмити. Каждое утро профессор наносил на руку метку, и не без дрожи выходил на улицу. Даже не пробовал вызвать один из чужих, восьми типов магии, потому что это неправильно, потому что кто-нибудь мог это увидеть. Мужественно терпел жжение и боль невидимой метки и день за днём задавал себе вопрос, долго ли так будет продолжаться, получит ли Эмити метку ковена, или император сгинул навсегда, институт ковенов перестанет существовать, и меток больше никто не получит? Разумеется, Эмити не должна узнать, кто её пара, и метку ковена, что активирует магию Распределения, получить не должна – по крайней мере, пока жив он. Это довольно жестоко, понимал профессор, но лучше пусть, как и он, всю жизнь одна, чем подчиняться сошедшей с ума магии Распределения. А в том, что магия эта испорчена, профессор не сомневался, иначе бы почувствовал жжение, впервые увидев Эмити Блайт.

   Иногда к нему в голову закрадывалась безумная мысль: связать себя узами с Эмити, поцеловав её. Сигналы от метки она не почувствует, зато он избавится от неприятных ощущений в её присутствии. Правда, сразу возникнет две других проблемы: как объяснить этот поцелуй, и сработает ли это. Он столько раз слышал, что поцелуй должен быть искренним. Для тех, кто ощутил сигнал метки, это не проблема, они влюблялись моментально, оба. А как быть ему?

   Профессор так и не решился на этот отчаянный шаг, поскольку не знал, как обмануть эту магию, сделать вид, что полюбил, а после – вылететь за это из Хексайда. Уж чем-чем, а пожертвовать работой он не смел. Но и терпеть дальше почти не осталось сил.

   Из-за своих переживаний он не замечал, с каким сочувствием и тревогой порой глядит на него Эмити. Она понимала: с профессором что-то не так, хотя внешне всё вроде в порядке. Привыкнув к жжению метки, профессор не мог скрыть того, что замечала она, поскольку никто, кроме Эмити, не наблюдал за ним так пристально, так внимательно. Зачем он пересаживал её за дальнюю парту, почему перестал спрашивать и делать вид, что её здесь нет? Эмити жаждала получить ответы на эти вопросы, но не смела ему дерзить, или как-то менять себя, уничтожая свою репутацию.

   В один из дней она, кажется, поняла, в чём тут секрет. В классе было жарко, и профессор позволил себе слегка закатать рукава, не заметив, что забыл утром нанести метку мерзости. Зато заметила Эмити. Когда он прошёл мимо, юная ведьма удостоверилась, что глаза её не обманывают.

   Но как связано исчезновение метки и неприязнь к ней? Если Эмити и задумалась об этом, то ненадолго. Гораздо сильней её встревожило то, что она увидела – точнее, не увидела.

   «Профессор владеет дикой магией? Он из Императорского ковена? Может, шпион, внедрённый в школу? Или бунтарь, как Ида Клоторн?» Когда Эмити, обдумав свои действия, решила, как поступить, и явилась к директору, то считала, что поступает правильно. Профессор ей нравился, и доносить на него она не хотела, но оставлять всех в неведении считала преступлением. Потому что так её воспитали. Дикие маги, кому бы они ни служили, не должны скрываться. Особенно сейчас, когда даже профессор мог оказаться как другом, так и врагом. И даже то, что она давно знала его, не играло никакой роли в эти опасные времена.

   Вечером директор Бамп собрал преподавателей на обыденное совещание, и ничто не предвещало беды для профессора. Часом ранее он заметил, что метки нет, и нарисовал её магией, но директор уже видел фотовоспоминание Эмити с его рукой. Профессор чувствовал тяжёлый взгляд директора, которого тот почти не сводил с него, и понимал, что добром это не кончится. Что именно знает о нём Бамп? Да практически всё, они же друзья со школьных времён. Правда, сейчас они не более, чем начальник и подчинённый. Субординацию директор строго соблюдал, не позволяя в стенах школы дружеские отношения даже с ним. Совещание закончилось, и профессор вместе со всеми двинулся к выходу – не спеша, чтобы не вызвать подозрений. Когда почти все покинули помещение, за спиной он услышал то, чего так боялся:

   - А тебя, Герми, я попрошу остаться.