Всё тайное становится явным

Ланзо пощурился, когда луч утопающего за крышами солнца ярко отскочил от соседних окон. Рыжий немец без удовольствия отметил, что время близилось к ночи. Обернувшись, зло свёл темные брови к переносице: ужин остывал. «Он обещал сегодня прийти домой!» — Ланзо прикрыл чугунную сковороду крышкой, накинув полотенце, чтобы хоть как-то удержать тепло еды. Готовил он не бог весть как, но жаренная картошка с русскими «шкварками» у него выходила неплохо. Вкусно даже. От того ещё злее было на душе немца: он же тоже устает!

      Конечно, частные уроки дочери княгини не так физически выматывают, как смена на литейном заводе, но всё же! Его русский друг уже неделю предавался запоям с сомнительной компанией. «Большевики», слово-то ещё какое. Ланзо краем уха слышал о их деятельности: типичная политическая свора, которая о делах государственных только по своему уму судит. Не нравились они аристократическому потомку немецкой родословной. А вот Мирослав, который всю жизнь ведомый и тащимый, охотно уши развешивал. «Кретин», — коротко и лаконично охарактеризовал его личность Ланзо, стягивая рубашку. Он ненадолго взглянул в зеркало, покрытое кляксами потёртости. Удивлённо пригладил рыжие пряди, которые кончиками уже доходили до крестца. Ему казалось, ещё вчера был тощим и нескладным отроком, а вот уже и ноги, и руки крепкие, лицо не такое трогательно милое. Очень сложно обращать внимание на течение времени, когда ты бессмертный. Но сейчас Ланзо поймал себя на том, что достиг того возраста, когда не зазорно даму под венец звать. Только он и не целовался ни разу, да и прекрасные красавицы его не волновали. «Во всём я чудной, нелепый», — с грустью подумалось ему. Оставшись в исподнем, с досадной отметил, что не растёт благородная мужская поросль. Вот Мирослав уже порой медведя напоминал. Или чёрного несносного барана.

      «Эка у меня борода отросла! Всем женихам жених!», — любил он нахваливать себя по утрам. Ланзо тактично молчал, зная, что у того болезненное отношение к своей внешности. Пускай хвалится, если так душе радостнее будет. Хотя Ланзо и без лукавства думал: красив. В нём каким-то образом сочетались восточная буйность, европейская ладность и славянское очарование. Зависть порой одолевала более блеклого немца. Он выглядел как кто угодно, но не прекрасный аристократ. Рыжий, курносый. Глаза тёмные какие-то, вечно влажные, как у оленя. Не мудрено, что на заводе мужики его постоянно донимали. Ещё и прозвище ему дурацкое Мир дал: Барсик. Как ни силился, Ланзо его отучить не мог. Хоть тресни — «Барсик» и «Барсик»! Как он только этого несносного недоросля терпит?

      Наверное, потому что при всех его недостатках, он единственный, кто понимал Ланзо. Поддерживал, утешал, смешил и радовал, когда хотелось разразиться горючими слезами. Да и обычно вид больше делал, что зловредный. На деле — такое доброе сердце ещё по свету поискать нужно.

      «Но честное слово! — Ланзо закутался в колючее одеяло до самого носа. — Кретин каких ещё поискать!».

      Юноша спал беспокойно: чернь внутри него вдруг особенно взбесилась. Зубы сладко сводило от желания, смутное тепло набегало на низ живота. Горело охотой, но не кровавой. Иной, горячей и волнительной. Какой-то образ так и маячил перед взором и при виде него зверь кротко замирал, урча, как волк, вгрызающийся в свежую тушу. Хотя в квартире было вечно холодно (близ Невы сильно веяло сыростью), Ланзо было жарко и душно.

— Заболел что ли? — донеслось эхом, смешанным с дурным и резким запахом алкоголя.

      Ланзо разомкнул веки: чужие карие глаза были непочтительно близко. Немец еле удержался, чтобы не стукнуть беса блудного.

— Где тебя черти носили? — немец повёл плечами, холод лизнул влажную кожу.

— Да, ка'к бы, это, — Мир пытался говорить внятно, но язык у того будто хотел узелком завязаться. — А! Барсюнь, под’вёл тебя. Прости дурака.

      Одно и то же, раз за разом, под густыми каштановыми кудрями надолго никакая мудрость не задерживалась. Ланзо скосил взгляд на тяжёлые часы на тумбе: второй час ночи.

— Не прощу, — Ланзо одернул одеяло вверх.

— Да ну Ба-а-ась, — жалостливо протянул Мир. — Ну что ты у меня кис’йный такой?

      Немец нахмурился до болезненной морщинки на переносице. Совсем охамел, стоило бы его проучить. Но спать хотелось ужасно, поэтому свою злость Ланзо решил приберечь на утро:

— Ложись спать уже.

Мирослав что-то довольно промурчал, заваливаясь прямо на друга. Тот такого уже терпеть не мог:

— Ты совсем оборзел?! — он толкнул уже задремавшего друга. — В одежде, ещё и меня придавил!

— М-м-м, — сонно ответил тот, потеревшись жесткой щетиной о голую шею рыжего. — Ты такой теп'ленький, как печ’ка.

Ланзо замер, слушая как неприлично громко застучало сердце. Что на него нашло?

— Ба-а-ась, — вдруг довольно проворковал Мирослав. — Хочешь пока’жу какому непотребству меня Григоренко научил?

      Не успел немец сказать жёсткое и отрезвляющее «нет», как, не дождавшись ответа, Мир прижался губами к его шее. Видимо, алкоголь напрочь отбил здравомыслие и в без того дурной голове. Ланзо поперхнулся воздухом. Сухие губы Мира обожгли светлую кожу болючей лаской. Доля мгновения, а для немца будто тысяча галактик схлопнулась. Нахал с громким чмоком оторвался, весело рапортовав:

— Вот, у тебя теперь «цвет’ок любви»! Об’авид’ются вокруг, будут думать, что ты тот ещё Каз’нова.

      Ланзо заторможенно прижал руку к шее: небольшой участок пылал от чужого рта. Конечно, Мир и раньше неоднозначно дурил: то в парный танец втягивал, то обнимет как-нибудь по-особому. Но немцу всё это казалось таким легкомысленным приступом блажи довольно раскрепощенного товарища. Здесь же, ощутил необычное и ввергающее в шок желание попросить… Продолжить.

      Мирослав наконец-то завалился с другой стороны жёсткой кровати и уснул, исчерпав лимит придури. Храп тут же наполнил комнату.

      А вот Ланзо сон не шел. Он лежал на спине, комкая в ладонях колючее одеяло. Зверь внутри ощутимо болезненно просился наружу. Мышцы каменели, тело прошибало холодным потом. Смутные желания шелковой вуалью набегали на сознание, медом скатываясь по спине, ниже и ниже. Ланзо сжал ноги, закусил губу: он читал ранее книги, в которых упоминалась сомнительная нежность меж мужчин. Но неохотно вычитывал эти темы, стремясь скорее вернуться к сюжету. Теперь же ему хотелось вспомнить, осознать, переосмыслить каждую строку, чтобы найти ответы для себя.

Насколько ещё можно быть неуместным в этой жизни?

      Ланзо скосил взгляд на лицо Мира. Казалось, при всей его легкомысленности и необремененности тяжёлыми думами, спать он должен с самым невинным и глупым лицом в мире. Однако, стоило тому погрузиться в сон — лицо тяжелело. Появлялась морщинка между широких бровей, мрачная тень ложилась под глазами. Старел будто лет на сто, не меньше. Немец перевернулся на бок так, что между их носами было расстояние едва больше сантиметра. Ланзо скользнул взглядом по густой курчавой гриве, к коротким ресницам, ниже. Губы Мирослава выталкивали гортанный, резкий храп. Ланзо подумал, что, если накрыть своими губами его, этот ужасный звук хоть ненадолго затихнет.

      Немец резко сел. Лицо запылало, в груди сердце будто взбесилось и хотело вырваться наружу. Ему нужно срочно дать скверне выйти. Иначе он натворит дел, которые невозможно будет исправить.

      Соскользнув с жёсткой, пружинистой кровати, Ланзо направился к небольшой печке. Присев, подцепил пальцами за железной «лапкой» деревяшку стены, открыл небольшую выемку. Это был их общий с Миром тайник, куда они скрупулёзно откладывали заработанное.

      «На землю, дом сами построим!» — с горящими глазами, предложил Мир. Ланзо понравилась эта идея. Где-нибудь рядом с густым лиственным лесом, чтобы речка или озерцо рядышком. Чистый воздух, тишина, огородник можно свой разбить… С другом. Рядышком.

      «Вдвое верну», — подумал Ланзо беря немного купюр. Он всегда возвращал. Не в первый раз прибегал к таким мерам и слово своё всегда держал. По-другому и не мог с их мечтой.

      Накинув шерстяной бушлат, поспешил скрыться в ночь. Не заметив, что за его действиями внимательно следят светло-карие глаза.

***

      Ланзо глубоко вздохнул свежий ночной воздух. Ароматы улицы наполнили нос: мокрая мостовая, молодая листва с парковых деревьев и каменисто-водорослевое нутро реки Мойки. Где-то одиноко процокала ездовая упряжь. Ланзо шёл вдоль кованных, витых линий ограды, поглядывая внутрь: фонари едва светили в Летнем саде, среди густых стен кустарников и на широких прогулочных дорожках не виднелось ни души. Мраком была окутана и часовня вдалеке, вокруг дворца изредка проходили стражники, покачивая фонарями в руке. Немец уверенно шёл к будочнику, дремавшего на своём месте, надвинув фуражку на нос:

— Здравствуйте, Сергей Владимирович, — покашляв в начале, обратился к нему Ланзо.

      Мужчина всхрапнул, встрепенулся, моргнул пару раз, прежде чем обратить взгляд на ночного визитера:

— А, ваше немецкое благородие, — пробубнил в густые усы он. — Давненько не наведывались.

— Да, с прошлой весны, — Ланзо улыбнулся, осторожно протягивая купюры. — Могу ли я, ознакомиться с достоянием государя Петра в этот час?

      Будочник, не озираясь, не тушуясь, принял купюры, хмыкнув в ус:

— Без озорничества, ваше благородие.

— Неприменно.

      Мужчина потянулся и выйдя из будки, набрал побольше воздуха в грудь. Громко коротко пару раз свистнул и замер. Спустя мгновение, ему ответили так же. Будочник кивнул, охая перебирая связку ключей на поясе:

— Сад в вашем распоряжении. Но у вас не более часа, затем придёт садовник.

— Благодарю сердечно.

      Ланзо скользнул за ворота.

      Мирослав наблюдал за этим действом из-за угла. Его давно тревожило, что порой друг брал деньги из тайника и скрывался где-то в ночи. Думал обо всём: от игорного дома до опиатов. Но дело оказалось ещё таинственнее. Мир огляделся: исходя из увиденного, будочник вряд ли его пустит. Скорей всего вход с другой стороны тоже заперт, а со стороны дворца лучше не идти. Мир посмотрел на прутья, прикидывая сможет ли тихо перемахнуть. В его жизни препятствия были и посолиднее, но хмельной дух ещё не выветрился окончательно из бессмертного организма. Ещё раз глянув на будочника (точнее на его ноги, видневшиеся из будки), плюнул себе на ладони и взял немного места для разбега.

      Прыжок. Руки легко уцепились за верхнюю часть. Одна нога, вторая. Замерев ненадолго в позе притаившегося ястреба, прислушался. Тихо. Спрыгнув, тут же перекатился за куст. Ночную тишину города ничего не потревожило.

      Мир шагал тихо, но быстро. Ланзо не было видно. Миновав прудик, первую развилку, замер у бюста греческой женщины. Осмотрелся, в слабом свете фонарей и переплетений теней статуй и парковых деревьев — Ланзо будто испарился. Почесав курчавую макушку, Мирослав двинулся по аллее вперёд. Не мог же он и правда испариться?

      Наконец, в одном из закутков парка он увидел знакомую рыжеволосую фигуру. Мир хотел было его окликнуть, но проглотил звук: Ланзо заканчивал оголятся, отстегнув подвязку носка и стянув предмет следом. Русский смотрел на друга, не зная, смеяться или смущённо куда-то удрать в тень. В голове слова пытались собраться в мысль, но получалась лишь сумбурная околесица.

      Ланзо присел на карточки, упершись руками в траву. Его спина сильно выгнулась, как от точного и сильного удара под дых. Мирослав ускорил шаг, если сдерживаясь, чтобы не закричать его имя.

      Замер, едва выдохнув: «Ланзо…».

      Юношу трясло, ноги и руки разъезжались в стороны. Мышцы на аккуратном теле забугрились, разрастаясь в невероятные размеры. Мощные лапы располосовали землю, пасть полная клыков запрокинулась к небу, разбрызгав белесую слюну.

      Мир остолбенел, не веря своим глазам. Вместо его доброго друга, теперь появилась монструозная гончая. Может даже из Преисподней.

      Зверь тяжело мотнул головой, прижав уши и хвост. Махнул рукой-лапой будто отгоняя мошку.

      Резко повернул морду. У Мира дыхание пропало — глаза без белка впились взглядом в его сторону.

      Пёс-человек наклонил голову, собачий нос повело в сторону. Он выпрямился: Миру пришлось запрокинуть голову, чтобы не упустить внимательный звериный взгляд.

— Ланзо? — едва слышно прошептал Мир.

      Тот замер, но короткий рыжий хвост заходил из стороны в сторону.

      Мирослав нервно усмехнулся, запустив пятерню в волосы.

      Пёс-человек сделал шаг к нему, русский невольно отпрянул. Зверь замер, прижал уши к знакомым рыжим волосам.

— Не бойся, — успокаивающе прошептал Мир, делая шаг навстречу. — Иди сюда.

      Мирослав испытывал мальчишеский интерес: чувство самосохранения выло где-то на подкорке. Это все ещё был Ланзо. Его друг. И пусть оброс короткой рыжей шерстью и возвысился на добрые три аршина.

Ланзо присел перед ним так, что морда была у лица Мира. Глаза по-человечески внимательно смотрели на друга. Мирослав протянул ладонь, стараясь без резких движений. Острые рыжие уши встали вертикально, ноздри на влажном носе расширились. Ланзо тяжело фыркнул, толкнувшись лбом в открытую ладонь.

— Вот это ты дружище… — Мирослав усмехнулся, не в силах подобрать что-то осознанное к этим словам.

      Пёс-человек вновь выпрямился, подняв морду к небу: пористые облака затянули звёзды, но он будто чувствовал, где луна. Ланзо издал короткий вой, и сорвался с места.

— Э, ядрит твою?! — Мир завертелся на месте.

      Выругавшись, хотел промчаться следом за уменьшающейся рыжей точкой, но понял, что это бесполезно. Бессмертные бегают быстро, но недостаточно для этого зверя. Мир с досадной отметил, что рыжая бестия уже вообще скрылась из поля зрения. Скосив взгляд, он подумал: одежда тут. Друг уходил не первый раз и всегда возвращался одетым. Значит вернется. Надо только подождать. Присев в траву, Мир вслушался в звуки ночи: тихо. Будто такая здоровенная туша (атлетичная, что спорить, но здоровенная) ничего не весила. Да и чем он занимался в саду? Охотиться тут не на кого. Хотя, Мирослав припоминал, как порой свору охотничьих собак выпускали из псарни и те, перевозбужденные срывались в бег. И вся эта шерстистая масса бежала по одному маршруту, чётко по территории. Мир задумчиво огладил усы: вопросов к другу у него будет очень и очень много.

***

      Когда Мирослав начал беспокойно прикидывать, как найти здоровенную образину и не поставить весь Петербург на уши, герой его мыслей соизволил появиться. Ланзо лихо перебирал лапами в какой-то невероятной животной грации. Мир был готов поклясться, что морда у того святилась от счастья. Не дойдя пары шагов, зверь замер, смешно усевшись на пятую точку. Лапы задние раскинул, язык вывалил. Прям как царские борзые, которых в детстве третировал Мирослав.

— Ты это… — Мир составил сложную фигуру в воздухе руками. — Обратно, не? Не хочешь?

      Зверь звучно чихнул, рукой-лапой почесав себя за ухом. Рассеяно осматривал местность, постукивая хвостом. Мир странно себя чувствовал: вроде друг, а вроде как собака себя ведёт. В буквальном смысле.

— Ланзо! — Мир щёлкнул языком, привлекая его внимание.

      Ланзо продолжал деловито смотреть куда-то в сторону, лишь одно ухо повернулось на звук.

— Прекрати паясничать! — Мир сделал шаг к нему.

      Тихое рычание отрезвило. Да и вид зубов размером с кортик не внушал смелости.

— Ладно тебе, — Мирослав протянул руку.

      Ланзо будто нехотя подставил голову. Коротко заворчал, закрыв глаза. Мир удивлённо прочесал пальцами от носа к затылку: бархатная шерсть и знакомая шелковистость рыжих прядей. Странное сочетание. Он повел руку за ухо, слегка почесав. Ланзо довольно застучал хвостом, выгибая шею. Мирослав не удержался от смеха. Уж больно уморительная картина: друг часто был серьёзнее попа на поминках! А тут такой дурашливый. Зверь отпрянул, отряхнулся. Широко зевнув, присел на четвереньки.

      Мир даже моргнуть не успел, как перед ним вновь был Ланзо. Человеческий. Юношу потряхивало, и выглядел он дезориентировано. Осев боком, прижал ладонь к губам, словно сейчас стошнит.

— Ты в порядке? — Мир присел на колено рядом с ним, положив руку на плечо.

      Ланзо отшатнулся, с ужасом смотря в лицо друга. Его лицо стало ещё бледнее, глаза помутнели:

— Т… Видел? — голос осип, упал.

      Рыжему юноше стало невыносимо страшно. Секрет! Его секрет, который он хранил столько лет был раскрыт. Что же теперь? Отвернётся от него? Сдаст людям, бросит, растоптав их совместную мечту?

      «Чудовище» — приговоров детских голосов гремело в голове.

— Да, — Мир хмыкнул. — Вот это фокусы однако!

      Ланзо непонимающе моргнул. Его друг выглядел… спокойным? Будто Ланзо показал ему очередное сложное танцевальное движение, а не обратился в монстра. Может Мир был всё ещё в состоянии шока от увиденного? Сейчас сделает два глубоких вдоха и его лицо перекосит от ужаса и отвращения.

— Одевайся, — Мирослав добродушно накинул бушлат тому на плечи. — Замёрзнешь же, Барсик.

      Немец опустил взгляд. Нагой. Его волновало, что он голый и может заболеть, а не то, что одним укусом может оторвать голову от шеи. Слабость аристократического тела, а не острые как кинжал зубы. Близкий друг… а не чудовище.

— Ты… Не боишься? — рыжий сжал ткань на груди, во все глаза смотря на друга.

— Ну труханул малость, — честно признался Мир. — Но потом как-то отлегло. Теперь думаю, что ты невероятен! Откуда у тебя такие силы?

— С… Рождения. Я таким родился.

      Ланзо не верил своим ушам. Хотя должен был верить в Мира.

      Мирослав довольно присвистнул, весело улыбаясь:

— Э, так и покусать можешь за грехи мои?

      Ланзо сжался, губы дрогнули. Мирослав чутко уловил, что ляпнул глупость. Как обычно.

— Я шучу, — он мягко потрепал плечо. — Что ты? Не знаешь меня, дурного?

— Знаю, — немец шмыгнул носом, быстро смахнув ладонью невидимую паутинку с лица. — Знаю, просто… Я так боюсь этой скверны.

— Скверны? — Мирослав удивлённо хлопнул себя по коленям. — По-моему, это дар!

— Дар? — Ланзо снова шмыгнул носом, яростно сведя брови к переносице. — Дар волком выть на луну и искать крови?

      Оптимизм Мира как ветром сдуло. Пожевав нижнюю губу, он осторожно произнёс:

— Ты же никого…

— Нет, — Ланзо сморгнул предательски набежавшие слезы. — Пока нет.

      Мирослав осторожно сел рядом. Подумав, приобнял Ланзо, прижав к себе:

— Ты никого и не обидишь. Я тебя знаю. Любым.

      Ланзо слушал, как мерно бьётся сердце товарища. Ровно, мягко. Он не врал. Правда, верил в него, даже узнав страшную тайну.

— Давай, — Мир потрепал его волосы. — А то увидят такую чудную картину, полвека в ссылке носы морозить будем. Тебе то хорошо, мех на жопе есть!

— У тебя тоже, — Ланзо фыркнул. — И без обращений.

— Ну, знаешь ли!

      Ланзо смеялся. Громко и бесстрашно. С души будто валун свалился, когда всё тайное стало явным.

      Пускай и не до конца.