Мистер Голд глубоко вдохнул и прикрыл глаза, в которых немилосердно жгло. В груди что-то тяжело сжималось, мешая воздуху нормально проникать в легкие, и оттого голова слегка кружилась.
Его нечасто звали на «семейные советы», которые, честно говоря, было бы правильнее назвать военными. Клан Белоснежки предпочитал рассчитывать на собственные силы, обращаясь к Румпельштильцхену лишь тогда, когда дело заходило в тупик, и становилось ясно, что без магической поддержки не обойтись. Гордость советовала Голду послать лицемерную семейку, вспоминающую о родственных связях лишь тогда, когда это было нужно им, ко всем чертям – но на этих «семейных советах» бывал и Бей.
После смерти Коры и исцеления Голда его отношения с сыном не развивались никак. Бей не вставал в позу напрямую, однако по возможности избегал контактов. У него всегда находились отговорки, чтобы не принимать приглашения на ужин, или дела, чтобы не встречаться в каком-либо ином месте.
Единственным способом увидеть сына – не мельком и не тайком – было прийти на эти проклятые «семейные советы».
Так сложилось и на этот раз. Голд сидел чуть в стороне, на диване – за маленьким столом в тесной квартирке Мэри Маргарет всем не хватало места – когда дверь распахнулась, и на пороге возник Крюк.
Первой среагировала Эмма – даже быстрее своего отца она вскочила на ноги, уронив стул и одновременно выхватывая пистолет.
- Спокойнее, Свон, спокойнее!
Крюк поднял вверх руки и постарался улыбнуться как можно любезнее.
- Я буду спокойна, когда запру за тобой решетку! – пистолета Эмма не опустила, но все-таки остановилась, видя, что противник тоже не двигается.
Крюк закатил глаза.
- К чему лишняя суета? И ты, и я прекрасно знаем, что надолго она меня не удержит. Знаешь, я тут для того, чтобы сказать всего два слова… Может, дашь пройти?
Все это время Голд молчал, неподвижно сидя на диване, и лишь его руки с силой сжимали рукоятку трости. Когда в воздухе прозвучало и повисло «всего два слова», что-то нехорошее повернулось внутри, какое-то темное и очень гадкое предчувствие охватило его.
- Говори там, где стоишь, - отрезала Эмма, вовсе не собираясь пускать пирата в свой дом.
«Стоит ли сотрясать и загрязнять воздух?..» – хотел было вставить свою реплику мистер Голд, но почему-то промолчал. В последнее время он почти постоянно ощущал некую опустошенность и усталость – все было не так, ничто не приносило ни радости, ни удовлетворения. Надежды на обретение хоть какого-то счастья таяли с каждым днем, и от них уже почти ничего не осталось.
Крюк вскинул правую руку, встряхивая ее так, что рукав съехал к локтю, обнажая татуировку.
- Однажды ты спросила меня, - начал пират с мрачной усмешкой, - кто такая Мила. И сегодня я пришел дать тебе ответ.
Тишина повисла почти звенящая. Мэри Маргарет и Дэвид не понимали, о чем идет речь, и потому лишь удивленно переглянулись. Эмма недоуменно вскинула бровь. Это был мимолетный, сиюминутный интерес, и она не видела причин, почему бы пирату приспичило объясняться с нею.
Однако уже в следующее мгновение она осознала: Крюк смотрел не на нее, а чуть левее. Эмма не стала оборачиваться – она не собиралась отводить ни взгляда, ни пистолета от своей цели. Впрочем, она и так знала, что по сторону от нее сидит Нил.
Будто в унисон с его мыслями, Крюк продолжил:
- Нил… Вернее, Белфайер… Ты ведь помнишь, кто такая Мила?
- Так звали мою мать, - Эмма слишком хорошо знала Нила и не могла не ощущать, какое напряжение проскользнуло во внешне спокойном голосе. – Она умерла… давно.
Голду казалось, что он наблюдает всю эту картину со стороны. Или это еще один кошмар – из тех, что в последнее время так часто его мучают? Ибо, как в кошмаре, он сейчас не мог ни пошевелиться, ни сказать хоть слово.
- Давно… да, - медленно кивнул Крюк. – И все же, думаю, не столь давно, как ты считаешь. Ты похож на нее, Бей. Ты сильный, ты смелый, ты азартный. Ты умеешь любить и рисковать. Ты сын своей матери – и я должен был узнать тебя гораздо раньше, еще там, в Нэверленде. Но увы, я слишком плохо разбираюсь в детях, а потом было уже поздно. А ты, ты не помнишь меня? Не помнишь, где увидел меня впервые?
Нил покачал головой.
- Я помню нашу встречу в Нэверленде…
- Нет, раньше, раньше! – Крюк повысил голос, и было заметно, что он волнуется. – Ваша деревенька, трактир… Ты совсем маленький… Ты пришел со своим отцом – и там была она…
Голд вздрогнул, когда Нил обернулся к нему. Такие знакомые и родные глаза смотрели с чуть подозрительным прищуром.
- Ты и здесь солгал мне? Мама не умерла? Она просто…
Горло сжал болезненный спазм, однако каким-то неимоверным усилием воли Голд заставил себя сесть как можно прямее и вытолкнуть ответ:
- Просто сбежала с первым попавшимся пиратом? Ты думаешь, это возможно – объяснить шестилетнему малышу, что его матери посторонний мужчина оказался дороже, чем собственный ребенок?
- Не ребенок! – яростно вмешался Крюк. – Она вспоминала его – она всегда помнила о нем! Это от тебя она сбежала – и только от тебя! И за это ты убил ее!
- Она умерла в тот день, когда бросила Бея… - внутренне сжавшись, ответил Голд; его глаза лихорадочно сияли, и он не в силах был отвести взгляда от лица сына.
- Она умерла в тот день, когда ты вырвал ее сердце!
Голд медленно открыл глаза. Ничего не изменилось. Страшное воспоминание не потухло.
Крюк бросил свою припасенную бомбу – и вскоре всем стало не до него. Голд пытался найти слова – ведь ему было, что сказать – но Бей не желал слушать. И слова гасли, не успев сорваться с губ.
В какой-то момент Голд поднялся – как во сне, едва удержав равновесие, когда мир перед его глазами качнулся. Он пересек комнату, и в наступившей внезапно тишине особенно отчетливо, будто удары молота по наковальне, прозвучал перестук его трости.
Крюк не сделал попытки ему помешать – даже слегка сдвинулся с прохода, освобождая дорогу.
Что за судьба у него такая, раз этот пират вечно отбирает все самое дорогое? Милу, Белль, Бея… Почему он не избавился от него, когда представился случай?
Ах да, жалость…
Унизительное чувство – унизительное для всех сторон. Почему у Белль хватало доброты даже на такую мразь, а у Лейси не хватает доброты даже для него?
Голд тяжелым взглядом оглядел свой в очередной раз порушенный магазин. Он пришел сюда сразу от святого семейства, забрался внутрь как зверь, прячущийся в свою нору, чтобы зализать раны. Он разгромил все, что мог, и сейчас его окружали лишь осколки, обломки и ошметки – все то же, что оставалось в его собственной душе.
Завтра он восстановит это все: магия отлично чинит любые предметы – в отличие от сердца и души. Завтра – но не сегодня. Сегодня Голд слишком устал и слишком измотан морально, чтобы его рука поднялась хоть на что-то созидательное.
Узкая одинокая кровать в задней комнате ждала его, однако Голд опасался, что не сможет уснуть. В голове мучительно пульсировало, и перед глазами то и дело всплывало кровавое марево. Избиение ни в чем не повинных витрин опустошило его, высосало силы – но не принесло успокоения разуму.
Не стоило ли поехать домой? На часах шел третий час ночи, но Лейси никогда не ложилась рано. Она наверняка еще не спит… если, конечно, успела вернуться с одной из своих ночных вылазок.
Голд не был слепым и прекрасно знал, что для Лейси его слишком мало. Как бы она ни поощряла в нем темные чувства, он все же не мог быть с нею достаточно резок и жесток. И потому самонадеянная девица не могла отказать себе в удовольствии подразнить монстра. Она раз за разом вызывала его ревность, буквально вырывала из него ярость и злость – и наслаждалась, купаясь в этом темном огне.
Это было не то, в чем он нуждался. Однако Лейси оставалась единственной, кто добровольно находился рядом с ним – и Голд не мог этого не ценить. Он то и дело ощущал, как его руки начинают дрожать от почти физической муки – желания дотронуться хоть до кого-нибудь. Ему нужна была ласка, нужен был нежный шепот. Он хотел целовать – хоть страстно, хоть целомудренно – но целовать, ради всего святого!
Голд охватил себя руками, не осознавая, что его трясет. Он сойдет с ума, если проведет эту ночь в одиночестве. Он должен вернуться домой. Лейси не отвернется от него, даже если он ей прямо с порога перескажет историю про Милу. Нет, ее голубые глаза лишь широко распахнутся, маленький розовый язычок оближет губы, а высокая крепкая грудь начнет вздыматься чаще. Лейси всегда возбуждали такие рассказы, после них ее шаловливые ручки начинали решительно стаскивать с него плотный пиджак, тянуть за галстук… Как-то раз она чуть не задушила его этим слишком резким движением.
Лейси не будет его укорять, не будет обвинять. Она примет его и будет любить.
Свет в гостиной горел, и Голд облегченно перевел дыхание. Лейси ненавидела, когда ее будили: если уж она легла, то проснуться должна была исключительно сама, и обычно это бывало где-то после часа дня. Но раз свет из окон лился в сад, значит, она еще ждала его… если, конечно, занятие какими-нибудь своими делами можно считать ожиданием. Впрочем, Голд за долгие годы своей жизни отлично поднаторел в искусстве самообмана и умело применял приобретенные навыки, спасая от отчаянья оставшиеся клочки своей души.
Лейси лежала на диване с модным журналом, почти разоренной коробкой бельгийского шоколада и полупустой бутылкой шампанского. Она даже не подняла головы, когда он вошел, хотя не могла не слышать, как гулко удары трости отдаются по паркету.
- Лейси… - начал мистер Голд и запнулся.
Нельзя сказать, чтобы у девушки на диване был домашний вид: блестящее платье, туфли на длиннющих шпильках и боевой макияж давали понять, что она вернулась с очередной вечеринки совсем недавно. Она диссонировала со старинной гостиной так же, как компьютер с его кабинетом. И все-таки было в этой картине что-то мирное, тихое – и Голду совершенно не хотелось пересказывать Лейси события сегодняшнего вечера. Ему не нужна сейчас ночь страсти – просто немного ласковых и нежных объятий. Теплых. Понимающих.
Голд пересек комнату и присел на диван рядом с девушкой. Его бедро коснулось ее локтя, и Лейси, поморщившись, слегка отодвинулась.
- Милая… - после неловкой паузы снова попытался завести разговор мистер Голд.
Лейси наконец соизволила поднять на него взгляд.
- Я сегодня не могу, понимаешь?
- Что? – сморгнул маг.
Лейси возвела очи горе.
- Я сегодня не могу, - медленно, старательно проговаривая слова, повторила она. – Такой вечер псу под хвост!
Голд ощутил, как к его лицу приливает краска – легкая, но все же обжигающая.
- Милая, я не… - он поднял руку, чтобы положить ее девушке на плечо, но встретившись с нею взглядом, медленно опустил обратно. – Я просто хочу побыть с тобой.
- Я читаю, - Лейси снова повернулась к своему журналу и демонстративно перелистнула пару страниц. – Я же люблю читать, помнишь?
Мистер Голд проглотил шпильку. Не раз и не два, аккуратно, осторожно он пытался навести Лейси на воспоминания о прошлой жизни – но, видимо, недостаточно аккуратно и осторожно. Лейси могла лишиться доброты Белль, но не ее ума, и проницательность никуда не делась.
- Дорогая, пожалуйста… - он ненавидел говорить с нею подобным умоляющим тоном, но сейчас у него не оставалось сил ни на что другое. – Пожалуйста, мне очень нужно побыть с тобою…
- Не сегодня, пожалуйста, - талантливо имитируя его интонации, ответила Лейси.
- Это был кошмарный вечер…
- О, вечер был отличный, пока не пришли они – и ты!
- Пожалуйста, я просто посижу здесь… - Голд не выдержал и мягко погладил девушку по спине.
Лейси напряглась и дернулась, сбрасывая руку. Закинув в рот последнюю конфету и запив ее остатками шампанского, она захлопнула журнал и скатилась с дивана.
- Ну и сиди, - пожав плечами, бросила Лейси. – А я тогда пойду к себе.
И прежде, чем Голд успел что-либо добавить, решительно направилась к выходу.
В воздухе все еще висел запах ее духов, сладкий и возбуждающий одновременно. Ему никогда не нравился этот аромат – он считал его слишком тяжелым для такой нежной девушки – но Лейси не волновало его мнение. Через несколько секунд до его слуха после дробного перебоя каблучков финальным аккордом донесся приглушенный расстоянием звук захлопнувшейся двери.
В доме внезапно стало тихо – настолько поразительно тихо, что в ушах даже зазвенело.
Когда-то очень давно Кора вырвала из собственной груди свое сердце – чтобы не любить и не испытывать боли. Казалось, сейчас самое время поступить точно так же, ибо его сердце отзывалось в груди тяжелыми и гулкими ударами. Пока не поздно, пока оно еще бьется – надорвавшись, но не разорвавшись – его надо вынуть.
Но он не посмеет. И не потому, что скрывать одновременно и кинжал, и сердце – это чересчур уж хлопотно.
Нет, ему просто слишком страшно взглянуть на свое сердце. За долгую жизнь Румпельштильцхен видел множество сердец – чистых и не очень, разных размеров, форм и оттенков. И боялся того, что может вынырнуть из его собственной груди.
Мистер Голд медленно встал, не обращая внимания на плывущую перед глазами комнату. Неторопливо прошел до входной двери и лишь на мгновение застыл на пороге. Лейси нигде не наблюдалось, она давно упорхнула – да он и не пытался разглядеть ее.
Он спустился с высокого крыльца, тяжело налегая на трость – почему-то именно сейчас казалось очень глупым упасть и свернуть себе шею. Открыл гараж, сел в свой кадиллак и завел мотор.
Не спеша вырулил на дорогу. Пересек Сторибрук. Прибавив скорость, направил автомобиль прочь из города.
Перед глазами мелькнуло голубоватое искрящееся сияние – и в следующее мгновение кадиллак с размаху влетел в древесный ствол.