Она улыбалась, но сейчас ее улыбка царевичу совсем не нравилась.

Несмотря на то, что на первый взгляд Елена казалась угрожающей, ее нельзя было упрекнуть в угрюмости. Ее губы часто растягивались в довольной кошачьей усмешке, когда всем приходилось по вкусу вставленное ею в разговор меткое замечание. Она ухмылялась, снисходительно глядя на кричащего оппонента, ещё больше злящегося оттого, что его тон не имеет на неё никакого влияния. На ее лице появлялось радостное, притворно-виноватое выражение, когда она получала дорогие подарки. Ее вряд ли можно было назвать красивой в самом общем понимании этого слова, но любая улыбка делала Елену очаровательной. Любая, кроме этой.

Она все твердила одни и те же слова: «Это неправда, этого не могло случиться, только не со мной». Ее рот растянулся в нервной гримасе, а глаза были широко распахнуты, будто от страха. Елена в отчаянии прижала обе руки к груди, будто старалась сдержать нестерпимую боль в сердце, которого у неё не было, и теперь уже быть не могло. Василий всё ждал, когда она наконец заплачет, но с того самого момента, как они сели в поезд, этого не происходило. Как только за ними закрылась дверь купе, до этого абсолютно спокойная и уравновешенная Елена приняла совершенно безумный облик, чем ввергала царевича то ли в ужас, то ли в отчаяние.

На этот раз у него не было оправдания. Она должна была стать его искуплением, так он думал. Он надеялся, что избавится от разъедающей его изнутри вины за смерть матери и брата, если поможет ей, но он снова не справился. И если в первый раз он действительно был слишком мал и глуп, чтобы его действия могли что-то изменить, то сейчас он точно был виноват. Он дал Елене обещание, но не сдержал его. «Нужно жалеть живых, а не мёртвых? - пронеслось у него в голове. - Ты как всегда был прав, Паша. Проблема только в том, что жалеть я умею только себя».

Размеренный стук колёс поезда нарушало только бормотание и сбивчивое дыхание Елены. Василий безвольно сполз с полки на пол. Девушка, сидевшая напротив на мгновение замолчала. Ее взгляд упал на лицо царевича, и в глазах снова появилась осмысленность. Она наклонилась к нему, упершись локтями в колени.

- Скажи что это все просто дурной сон, - тихо, почти шепотом сказала Елена, глядя Василию прямо в глаза.

Он готов был поклясться, что на несколько секунд забыл как дышать. Он опустил глаза и сразу же почувствовал, как по щекам из-под очков стекают горячие слезы. Схватив ее изуродованную ожогом правую руку, он прижался губами к костяшкам пальцев. Всё также держа ее за руку, он сидел на коленях рядом с ней, не переставая шептать, обращаясь скорее к себе самому: «Прости меня... прости, если сможешь».