Дима сидел на парковке и давился слезами. Он спрятался под заснеженным кустом и плакал, стараясь не издавать ни звука, чтобы его не дай Бог не нашли прохожие. Плакал над тем, что наговорила мама, над своим поступком, над разрушенными хрупкими отношениями с Сахаровым.  

Над собой. 

Над тем каким жалким он был. Педераст. Так она назвала его. И поделом ему. Не надо было огорчать родителей. Надо было молчать. Стиснув зубы завести отношения с девочкой, жениться на ней, завести ребенка. Родители ведь столько говорили про внуков... 

— Покурим? — прозвучало совсем рядом. 

И когда Дима поднял глаза от своих коленей, он увидел знакомые ботинки. Кирилл Олегович... Он поднял глаза выше и заглянул в его лицо. Разочарованное. 

— Простите меня... — мальчишка заныл, неспособный разговаривать нормально. — Простите что я... Что я!.. Что я врал ва-ам! 

Дима разревелся в голос, уткнулся в свои колени обратно и плюхнулся в снег на задницу. Плевать было на холод. Ему было стыдно. Стыдно за то, кем он оказался на самом деле. Пидором и лжецом. 

— Я все и так знал, Дим, — психолог сел рядом с ним. — Неужели ты думаешь, что я не связался с психологом из твоей прежней школы? 

Он положил свои теплые ладони на его голову и взбаламутил прическу. 

— Простудишься, шкет. Пошли в школу... 

— Да как вы могли так общаться со мной! — Дима вспылил. Оттолкнул его руки и пошатнулся, врезавшись спиной в куст и обрушив на себя хлопья снега. — Как можете сейчас общаться со мной?! 

Кирилл Олегович сидел рядом с ним на корточках и как мог спокойно терпел очередную истерику. 

— Вы все знали! Теперь все слышали! Я сам сказал! Так хватит притворяться что все нормально и оставьте меня в покое!.. 

— Дима! — прикрикнул он, останавливая подростковый поток слов. — Я не притворяюсь! Все нормально! 

Кирилл Олегович потянул его за руку и попытался поднять, но школьник просто рухнул в снег и зарылся в него с головой, разревевшись еще громче. Он ожидал что мужчина оставит его, плюнет и уйдет, но тот вновь опустился рядом... Поднял его за плечи и обнял его. 

— Дим, пошли в школу. Ты простынешь так, идем. Поговорим обо всем, я тебе все объясню, помогу. Не закрывайся от меня. 

Его голос был таким... понимающим. Дима поднял на него свои заплаканные глаза и не мог поверить в то, что слышит. 

Не ушел. 

Не ушел даже когда он сам прогнал его. Остался. Тоже не оделся, выйдя на улицу. Тоже расстроен. Неужели он и правда понимал его? 

— Есть закурить? — мальчишка дрожащими руками протер лицо и сел на снегу. Психолог протянул ему сигарету и даже прикурил. 

Кирилл Олегович тоже закурил и сразу же богато затянулся, поморщившись, когда выдыхал дым через нос. 

— Простату простудишь, будешь под себя полжизни ссаться, — сказал он, когда Дима так и остался сидеть, чтобы покурить. 

— Простите что мама вас назвала так... — мальчишка поднялся, хотя ноги его едва держали. 

— Если бы мне нужны были извинения за это, я бы побежал за твоей матерью, а не за тобой, — хмуро ответил психолог. — Меня больше беспокоят ее слова до этого... Ты все еще не хочешь, чтобы я обратился в опеку? 

— Не хочу в интернат, — Дима поежился. 

На его плечи почти сразу лег пиджак, который Кирилл Олегович снял с себя. Сохранивший тепло его тела он моментально согрел мальчишку. 

— Если они продолжат эту хуйню с психиатром и Суворовским училищем, я обращусь, Дим. Тебя уничтожит и то и другое, и я не могу этого допустить, — тяжело выдохнул психолог, выбрасывая и затаптывая свой бычок. 

Дима тоже докурил к этому моменту. Ему нечего было ответить. Хотел ли Кирилл Олегович ему лучшего? Наверняка хотел. Он единственный и понимал, как ему будет лучше. Но стали бы родители его слушать? Да еще и после того, что выкинула мама? Это вряд ли. 

Возвращаться в школу было неуютно. Все смотрели на него. Даже под строгим взглядом Сахарова они все равно смотрели и перешептывались. И, о ужас, среди них был Козелов. И взгляд у него был злющий. Прямо как у того, прежнего Кости. Дима знал все что будет происходить дальше, и теперь ему отчаянно хотелось в петлю, но никак не в кабинет психологии. 

— Выбора у нас не осталось, — деловито заговорил Кирилл Олегович, как только за ними закрылась дверь. — Слух о тебе разнесется по школе очень быстро. Завтра проснешься местной звездой. И это внимание тебе не понравится. 

— Я уже проходил через это, можете не рассказывать, — Дима обреченно рухнул на свое место. Штаны, рубашка, пиджак — все это было мокрым и холодным от снега. 

— О, нет, ты недооцениваешь Козлова, — психолог тоже сел на свое место и стал что-то щелкать в компьютере. — Я буду забирать тебя с уроков. Буду увозить домой после занятий. И чтобы даже не думал садиться с ним за одну парту, понял? 

— Что вы имеете в виду? — Дима насторожился. 

— Он наверняка рассказывал тебе о драке со старшеклассником в прошлом году. Мальчик был бисексуален и об этом узнали одноклассники. Такая новость быстро разнеслась по школе. Козелов, козел, бросился на него с ножом. Пятнадцать швов наложили. Дим, это очень серьезно, — Сахаров был озабочен. Настолько, что даже надел очки и вновь стал выглядеть как звезда Голливуда. 

— Мы же в одном классе учимся... 

— Я в курсе. Поэтому я тебе строго-настрого запрещаю с ним общаться. Даже подходить близко. Я не могу быть с тобой рядом на переменах. Постарайся всегда быть под присмотром преподавателей. А если он позовет тебя «поговорить», отказывайся наотрез. Понял? 

— Понял... 

— Умничка. 

Сахаров затих на несколько секунд, а потом откинулся на стуле и вздохнул, запрокинув голову. Он отъехал на нем от стола и так и остался лежать, нервно кусая губы и перебирая в воздухе пальцами. 

— Тебе будет тяжело, Дим, — заговорил он, глядя в потолок. — Очень тяжело. Так же, как и в прежней школе. Но я не хочу, чтобы ты переводился. 

Психолог выпрямился и посмотрел на притихшего школьника. 

— Здесь у тебя есть я. Там... Не знаю. Может не повезти с психологом. Думаю, в наших силах чтобы ты доучился девять классов и ушел в училище или колледж. Там будет легче, поверь. Студенты терпимее относятся друг к другу. 

— Я хотел доучиться с вами до одиннадцатого класса, — Дима обреченно положил голову на парту. 

— Я тоже этого хотел. Но Козелов не даст тебе спокойно дышать здесь. Да и вся школа, включая учителей. Это слишком яркое пятно на их репутации. 

— Я не понимаю, я плохой или нет? — мальчишка шмыгнул носом, но плакать ему больше не хотелось. Хотелось, чтобы это все оказалось страшным сном. 

— Для идиотов — плохой. Для нормальных людей — обычный. Дим, выбирай направление куда пойдешь учиться и будем тебя готовить. Ты не можешь оставаться в школе на десятый и одиннадцатый классы, — стул Кирилла Олеговича скрипнул, и через несколько секунд он оказался рядом, на соседнем месте. 

— Вы все знали обо мне. Вам было не противно звать меня домой? Знакомить с мамой? Кормить? 

— Твоя ориентация не определяет тебя как человека. То, кто тебе нравится, касается только тебя и никого больше. Ты не болен. Ты не «неправильный». Ты такой какой есть. И я помогу тебе выстоять эту битву... 

Мальчишка поднял голову. Психолог сидел рядом с ним и поставил свою руку на парту — опер локоть на стол и раскрыл ладонь. 

— ...против всех, — сказал он и сжал-разжал пальцы, предлагая школьнику вложить в них свои. 

Дима колебался, но он все же принял его рукопожатие. Такое горячее, крепкое, уверенное. И в глазах Кирилла Олеговича была только уверенность, и ни капельки страха. Он верил в него. 

И мальчишка ответил ему: 

— Против всех.