Клод Фролло спал плохо.

      Сбежавшая цыганка являлась ему в самых противоречивых снах: он видел её то подле себя, за столом, водящей пальцем по книге и изредка поднимающей глаза, когда Клод будто случайно дотрагивался до неё. То она являлась сидящей посреди дороги на Реймс, в грязном оборванном платье, с растрёпанными волосами и тёмными кругами вокруг чёрных глаз, и главное — рядом с ней ни одной живой души, которая бы помогла ей. Эти беспорядочно сменявшие друг друга ночные видения то распаляли кровь, то словно окатывали ледяной водой. По утрам, твердя слова молитвы, он спрашивал себя: в чём его ошибка? Он оказался слишком или наоборот — недостаточно настойчив? Почему она сбежала? Неужели боялась его так же сильно, как этого гнусного капитана?

      Одно только он знал наверняка: побег накануне зимы почти точно означал погибель. Особенно для двух женщин, одна из которых полжизни провела в каменном мешке, а другая умела разве что петь и танцевать.

      Нагнать беглянок и силой вернуть в Париж? Соблазнительная мысль. Но по какому праву? Если Гудула и впрямь её мать… Это уже само по себе довольно странно, но ведь чего только не случается в этом мире! Так почему бы ей, ненавидящей цыган, а в особенности Эсмеральду, не оказаться именно её матерью? Он же, будучи одним из немногих священников, ревностно соблюдающих обеты, оказался в итоге влюблённым и страстно желающим женщину! — и какую женщину! О жестокая насмешка! Так вот, если это так, если Гудула и вправду её мать, то у неё гораздо больше прав на Эсмеральду. По правде говоря, у него их нет и не было совсем. А уж отнять у обеих право поступать так, как они считают нужным, не мог ни он, ни кто-либо ещё.

      Но что если всё это невидимая рука Богоматери, оберегающая от грехопадения? Он и так уже согрешил, возжелав женщину. Так может, это Провидение не позволяет совершить последний шаг в пропасть, откуда не будет обратного пути? Сто́ит ли тогда сопротивляться воле Бога ли, Рока ли? Но откуда священнику знать ответ на этот вопрос? И попытки найти в произошедшем след Божьей воли не приносили ожидаемого успокоения душе.

      Прошло всего два дня, как Эсмеральда покинула город, когда в двери кабинета архидьякона постучали. Оказалось, его вызывал епископ: король пожелал вскоре ненадолго вернуться в Париж.

      — А что у нас творится, Фролло? Эти цыгане, египтяне… — словом, весь этот сброд засорил улицы нашего славного города! Они заполонили всё. Шутка ли! Я не могу проехать до Дворца Правосудия, чтоб к моей карете не кинулись или их отродья, или они сами… Словом, нужно в самые короткие сроки очистить город. Не понимаю: куда смотрят начальники стражи? Тех, кого не перевешают, пусть выставят за городские ворота. Мало нам было наших нищих, так теперь улицы заполонила и эта саранча, — продолжал ворчать де Бомон. — Возьмите Лессера, Шатопера, Клемана… Впрочем, что я вас учу — вы и так их всех прекрасно знаете. И чего королю не сидится в Плесси-ле-Тур?..

      Фролло, до этого момента молча внимавший епископу, при упоминании фамилии капитана де Шатопера, невольно ухмыльнулся:

      — Я вас понял, Ваша Светлость. Но позвольте спросить: разве вам не известно о чудовищной выходке де Шатопера? Он, кажется, до сих пор ещё в тюрьме.

      — Ах да, де Шатопер... Я отправлю письмо мессиру Жерве. Сейчас не время для… К тому же, полагаю, капитан усвоил урок. Теперь идите, нужно торопиться: кто знает, когда королю взбредёт отправиться сюда?..

      Если последние два дня архидьякон проклинал и затворницу, и их с цыганкой решение покинуть Париж, то теперь всё круто поменялось. Теперь счастье, что Эсмеральда уже далеко отсюда. Одни фокусы её козы чего стоили. Конечно, для того же Шармолю важнее было то, что эта скотина весьма ловко пародировала его самого, но он скорее бы умер на месте, чем признал это. Никаких прямых, однозначных доказательств против Эсмеральды у него не было, а уж когда он заметил её регулярно выходящей по воскресеньям из собора после службы, то аргументов стало ещё меньше: чрезвычайный королевский прокурор духовного суда даже стал подозревать, что цыганка могла принять христианство и отвернуться от языческих верований.

      Увы, епископский дворец стоял слишком близко к собору, чтобы дорога, даже медленным шагом, позволила размышлениям продлиться дольше.

      Уже в кабинете Фролло вернулся к заданию епископа: если король и правда вскоре появится в столице, лучше не медлить. Иначе… Сразу головы, конечно, не полетят, но архидьякон и так достаточно известен, как чернокнижник: не стоит подкреплять это доказательствами, которые обнаружатся после официального обыска в его келье. Тогда не спасёт ни епископ, ни весьма своеобразное общение с Шармолю: тот достаточно разделял служебные и неформальные отношения, чтобы осудить даже близкого друга и учителя.

      Посыльный с приказами явиться капитанам городской стражи в собор отправлен. Пока же Фролло не терпелось вернуться к занятиям, тем более, что за прошедшие месяцы он значительно продвинулся в изучении трактата Роджера Бэкона. Соединение новых знаний с уже почерпнутыми ранее из трудов Фламеля, казалось, приближало на шаг ближе разгадке. Свет, что раньше лишь блекло мерцал где-то вдалеке, стал куда ярче. Но времени на опыты оставалось не очень много. К тому же хорошо бы ещё до ночи навестить Жеана. Наступала осень — скоро экзамены: нужно убедиться, что тот достаточно подготовился, и результаты не окажутся новой порцией позора на порядком полысевшую голову Клода.

      Прорваться через следующий этап — создание aqua vitae¹  — всё ещё не получалось. Пару раз почти удалось добиться светящейся жидкости, но дальше дело не шло; на время Фролло оставил опыты. Сейчас же, когда он частично изучил трактат Бэкона «О Философском камне», надежда вновь вспыхнула в глазах. Вновь загорелось пламя в очаге, вновь застывшую тишину нарушил шёпот произносимых заклинаний, вновь он погрузился в записи, бесчисленные свитки, тетради, фолианты… До тех пор, пока звон колоколов, возвещающий о начале вечерней службы, не прервал опыта.

      Примерно тогда же раздался робкий стук. Вдвойне раздражённый, Фролло рывком открыл дверь: стоявший за ней посыльный, запинаясь, доложил, что только около часа назад встретил капитанов и они подойдут к концу вечерней службы. Архидьякон успел только бросить в ответ сухое «Благодарю», а того уже и след простыл.

      В опустевшем зале его действительно ждали. Не желая тратить время на никому не нужные расшаркивания, Фролло начал разговор:

      — Господа, вы здесь по приказу Его Светлости епископа Парижского — Луи де Бомона. Вскоре все мы ожидаем прибытия в Париж Его Величества. Поэтому на вас и на отсутствующего здесь капитана де Шатопера возложена крайне важная миссия — очистить наш славный город от заполонившего его сброда. Самоуправство, беспорядочная резня и бойня запрещены под страхом отлучения от церкви и отстранения от службы. В первую очередь это коснётся вас. Донесите это до ваших солдат: их может постичь и более незавидная участь. Что же до преступников, то их передавайте судьям Пти-Шатле. Колдунами и ведьмами займётся духовный суд, — надеюсь, сие вам известно. Повторяю ещё раз, господа: самосуд запрещён. Гоните этот сброд отовсюду, где ему запрещено быть. Быть может, слухи пойдут впереди вас — тогда эта погань сама расползётся по своим вонючим норам или вовсе покинет Париж, и нам не придётся марать о них руки. Передайте изложенное мной капитану де Шатоперу: у меня нет времени рассказывать ему всё это отдельно.

      — Ваше Высокопреподобие, простите, но разве капитан де Шатопер не?..

      — Это действительно так. Срок его… отсутствия ещё не вышел, но поскольку чрезвычайно важно, чтобы предстоящий визит прошёл в безопасности для Его Величества, капитана отпустили раньше. Вполне возможно, что уже сегодня он покажется в казарме. На этом всё. Необходимо, чтобы уже с завтрашнего утра вы начали очищать город.

      Фролло не стал дожидаться, пока капитаны раскланяются, и, наскоро перекрестив их, направился в сторону Красных Врат.

      Жеан ждал в комнате на третьем этаже. Он самым нахальным образом развалился на стуле и дерзко поглядывал на вошедшего Клода.

      — Что, братец, пришли, наконец, проведать бедного сироту? А где же это прелестное создание, которое я на днях застал в вашей келье? Неужто не смогли удержать девушку?

      — Я уже говорил, чтоб ты не смел совать свой нос в дела, в которых ничего не смыслишь. Эта девушка — ведьма. И её счастье, что она пропала. Не хочешь ли спросить меня о своём дружке-капитане?

      — Неужели? Ведьма в вашей келье, братец? Как она сильна, должно быть, раз смогла проникнуть туда! Все ведь знают достопочтенного отца Клода как самого ревностного блюстителя всех церковных правил! Dom Claudius отказался той зимой впустить в клуатр принцессу! И вдруг ведьма проникает в его келью. Разумеется, для занятий религией. Или, может быть, наукой. Ну, предположим… А Шатопер… Ха, о дружке!.. — Жеан пытался казаться беззаботным, но и выражение лица, и тон голоса выдавали школяра с потрохами. — Ну, и что же ещё стряслось с доблестным капитаном де Шатопер?

      — Да, именно так. Эта ведьма сильнее прочих. Слава Богоматери, отныне мы избавлены от этой язычницы. А что до Шатопера — сегодня его должны выпустить. По приказу епископа. Я думал, ты обрадуешься.

      — В самом деле? Жаль, мне она показалась симпатичной. Подожди, что? После того, что он сделал со мной? Да вы шутите. Подумаешь, сболтнул глупость. Я был пьян: чего только ни скажешь пьяным.

      — Ты пытаешься оправдаться пьянством? Боюсь, это свидетельствует не в вашу пользу, Жеан. Но приступим, я ещё хочу поспать.

      Когда же импровизированный экзамен, оставивший противоречивые ощущения, окончился и Клод уже собрался уходить, Жеан вновь завёл разговор:

      — Клод, то, что ты сказал… Хуже меня младшего брата и не придумаешь, верно?

      — Я так не думаю сейчас и не думал никогда, хоть ты и доставлял массу неприятностей.

      — Ты простишь меня? Я много тебе сказал.

      — Да, много.

      — То, что ты рассказал мне тогда, — это всё правда? Это всё действительно так?

      — Ты подозреваешь меня во лжи? — на мгновение вскипел Клод, но усилием воли подавил эту вспышку гнева. — Да, всё, что я тебе рассказал, чистая правда. Как и твои слова про чёрный кокон. Надеюсь, это заставило тебя задуматься о своей жизни. Молись о своём спасении, Жеан. Молись так же, как я молюсь о нём. Я всё ещё верю, что твою душу ещё можно спасти. Впереди ещё несколько лет твоего обучения. Если докажешь в этом году, что способен вести разумную жизнь, а не только наполнять её вином и женщинами, сможешь жить сам, как и до этого.

      — Теперь всё это станет для меня куда дороже. Это ты не пугаешься меня: ты же всю мою жизнь опекаешь этого уродца — на его фоне любой будет красавцем. А вот те, кто давал мне в долг или разрешал платить позже, теперь будут не так благосклонны. Что ж... Найду себе какую-нибудь слепую из Двора Чудес и стану жить с ней! Ты не думал об этом для своего горбуна?

      — Это будешь решать не ты. Для начала тебе следует закончить факультет, а ты не слишком стараешься. О том, как и с кем ты будешь жить, мы поговорим позже.

      Эта фраза заставила Жеана застыть:

      — Прости, братец, — еле выговорил он, — кажется, я не расслышал тебя. Мне показалось, или ты и вправду сказал, что у тебя есть свой взгляд на это? Уже подобрал мне кого-то? Или я приму постриг? Учти, я не собираюсь на богословский факультет!

      — Мы поговорим об этом, когда придёт время. Спокойной ночи, Жеан.

      Прошёл всего один день с того момента, как распоряжение епископа было передано капитанам городской стражи. В то утро, едва только Фролло показался в центральном портале, как сразу же привлек внимание Клопена. Тот дождался, пока архидьякон спустится на площадь, и только тогда подошёл к нему.

      — А, господин архидьякон! Подайте нищему калеке!

      Фролло не удостоил его ответом.

      — Правду говорят мои уши, что Луи, наш епископ, вздумал переловить всех несчастных, что нашли свой приют на улицах этого славного города?

      — Не более, чем обычно.

      — А ещё, господин архидьякон, у меня такая беда: мои глаза не видят больше Эсмеральду. Вы, кажется, смыслите в лекарстве.

      — Она нашла свою мать, и они покинули Париж утром понедельника. Надеюсь, я исцелил ваши глаза?

      Король нищих замолк и отошёл в сторону к своему спутнику в причудливом головном уборе:

      — Матиас, разрази тебя гром! Говорил я тебе не давить на девчонку? Она сбежала! Гляди, что теперь творится: этот святоша ненавидит нас ещё сильнее, клянусь тебе брюхом дьявола! Жалкий ты пройдоха! Пуп Вельзевула! Она ещё не успела далеко уйти, а эти уже устроили облаву! Не надо было принуждать её отдаться ему!