За окном кареты медленно проплывал обагрённый восходящим солнцем пейзаж. Эсмеральда ёрзала на месте, то и дело выглядывала в окно, пока Париж не превратился наконец в крохотное пятнышко. Тогда из её груди вырвался тихий вздох, и она по примеру Фролло откинулась к спинке.

      — Куда мы едем? Мы ведь выехали через ворота Сен-Оноре… Что там за монастырь?

      Клод оторвался от сосредоточенного созерцания угла:

      — Наберись терпения. Завтра ты всё узнаешь.

      Эсмеральда насупилась и отвернулась к окну.

      Спустя какое-то время её сморила дремота, а Фролло решил попробовать почитать. Но книга на каждой кочке так и норовила выскочить из рук. Тогда он забросил её обратно под сиденье и, приоткрыв штору, посмотрел на небо. Пусть оно поможет: эта девочка не заслужила такой судьбы. И не заметил, как вновь принялся твердить одну за другой молитвы.

      Прошло немного времени, прежде чем Эсмеральда проснулась. Клод, негодуя и усмехаясь, наблюдал, как она давит желание вновь заговорить, пытается заставить себя сидеть смирно и шептать молитвы, то и дело отвлекаясь. Но надолго её не хватило; она разочарованно вздохнула и сложила руки на груди. Тогда стало ясно, что придётся брать ситуацию в свои руки, иначе — не дай Бог — ей станет хуже. Лекарства и инструменты, конечно, с собой, но всё же хотелось обойтись без этого.

      — Расскажи об Андалусии, — он постарался произнести как можно мягче, чтобы это звучало просьбой, а не приказом — как обычно.

      Эсмеральда удивлённо взглянула на него и, пожав плечами, погрузилась в воспоминания.

      Запоздало посетила мысль, что именно об этом её спрашивал Квазимодо. Отверженный людьми — всеми, кроме приёмного отца, — он оказался проницательней его, священника. Проницательней пастыря душ человеческих, в течение полутора десятка лет выслушивавшего людские излияния. Но сказанного не воротишь. К тому же, с каждой минутой повествование становилось всё полнее и красочнее, превращалось из обрывков в полотно.

      В один момент карета особенно резко покачнулась и остановилась; Эсмеральда замолчала. Фролло подал ей плащ, приказал закутаться в него поплотнее. В ответ на недоуменный взгляд пояснил:

      — Нельзя, чтобы меня видели в обществе женщины. Не показывайся никому и молчи. Если понадобится, я представлю тебя послушником. Так твоё молчание не вызовет подозрений. Теперь — идём.

      Постоялый двор гудел и кипел. Стоял полдень; солнце висело прямо над головой, нещадно опаляя всё живое. Тут же подбежали конюхи, освобождая лошадей от упряжи. Фролло принял бесстрастный вид и прошёл в главное здание; несколько раз обернулся — убедиться, что Эсмеральда следует за ним.

      Почти все столы оказались заняты. Навстречу вышел хозяин двора и, узнав, кто перед ним, подобострастно раскланялся и проводил за лучший стол. Почти сразу принесли вино, кружки… Ещё через несколько минут подали жаркое, гороховое пюре на молоке и грушевый пирог. Эсмеральда едва не накинулась на еду, но осеклась в последний момент и зачерпнула лишь пару ложек пюре да крохотный кусочек пирога.

      — Ешь, — тихо велел Клод, подвигая к ней блюдо жаркого, — ты ещё не до конца здорова.

      — Но ведь в монастыре… — зашептала она.

      — Предоставь это мне. А пока — ешь.

      Она покорно положила себе ложку жаркого, но под строгим взглядом Фролло добавила ещё. И ещё… — тот не сводил с неё глаз. Сам же обошёлся несколькими ложками пюре.

      Вскоре обед кончился, и они вышли на улицу; свежие лошади нетерпеливо постукивали копытами. На прощание хозяин ещё раз раскланялся, но архидьякон ответил лишь сухим кивком.

      Уже в пути, когда шум от рессор заглушал звуки снаружи, Эсмеральда заговорила:

      — Этот человек, который вышел к нам в трактире и потом ещё проводить, он так говорил с вами!.. И кланялся. А… вам всё равно?

      Фролло удивлённо взглянул на неё:

      — Разумеется, он вёл себя именно так. Вряд ли дело лишь в том, что местные приходы подчиняются мне. Думаю, у него есть личная просьба. Я не первый год лицезрею эти учтивости, чтобы восторгаться ими, — хмыкнул он.

      — И тот монастырь, куда вы меня везёте, тоже подчиняется вам?

      — Да, — процедил Клод сквозь зубы.

      — Там красиво? Чем занимаются монахини? Я читала, что в обителях сервиток занимаются лекарством. Только вот я не понимаю в травах. В детстве меня пытались научить, но ничего не вышло. Не то что с танцами или песнями, — Эсмеральда горько вздохнула, помолчала и продолжила: — А в монастырях ведь поют, правда? Я тоже могла бы петь там.

      — Да, конечно поют… Гимны и молитвы. Не знаю, понравится ли тебе.

      — Я слышала, как их поют в соборе. Это было так красиво! Я тоже хочу так петь!.. Так чем занимаются в том монастыре?

      — Они… живут закрыто, уединённо. Почти всё время проводят в молчании или молитвах.

      — Значит, я смогу последовать примеру матушки, только ещё лучше, — просветлела Эсмеральда.

      Раздосадованный, Клод отвернулся к окну, чтобы не позволить злости вылиться наружу. Ещё одна попытка переубедить провалилась. Разумеется, планов это не изменит, но разочаруйся она хоть на один гран¹ — пережила бы новости куда легче.

      В карете было душно и жарко; Эсмеральда, задремавшая ненадолго, недовольно зажмурилась и, окончательно проснувшись, приоткрыла штору. Но лучше не сделалось — день тихий, почти безветренный. За окном проплывали всё те же сельские виды: поля, поля, поля… Изредка на горизонте показывались тёмно-зелёные пятнышки лесов. Она откинулась к стенке и принялась молиться. Клод наблюдал за ней, за каждым движением. В какой-то момент показалось, что она слишком уж раскраснелась; тогда он постучал кучеру, и карета остановилась.

      — Почему мы встали? — встрепенулась Эсмеральда, озираясь по сторонам. — Что случилось?

      — Нужно передохнуть, подышать свежим воздухом. Идём, — Клод вышел и помог Эсмеральде спуститься.

      Она восхищённо вздохнула, прошла вперёд, а он медленно последовал за ней, погружённый в размышления.

      Стало быть, за последние месяцы эта история с приходом в Жанври совершенно вылетела из головы. Радовало лишь то, что он сам разберётся в произошедшем, а значит — не придётся больше переживать по этому поводу.

      Но что делать в это время с Эсмеральдой? Её стремление уйти в монастырь, бесформенная одежда, попытки привить себе покорность и молчаливость не смогли обмануть: она так и осталась порывистой, вспыхивающей от новых мыслей точно порох от искры. Кто знает, что придёт ей в голову, когда узнает обо всём? Не сажать же её под замок, точно преступницу!..

      Послышавшийся напев вывел из раздумий. Клод поднял глаза от земли и увидел Эсмеральду, бредущую к нему по полю с букетиком цветов. Её образ показался столь странным, что он даже не сразу понял, как стоит реагировать. Но улыбка появилась сама собой, едва он взглянул на её лицо.

      — Здесь так красиво, — прошептала она.

      — Ты права, — он почти дотронулся до неё, но вовремя одёрнул себя. — Всё же нам пора. Нужно успеть до наступления темноты.

      Эсмеральда кивнула и остановила Клода на полушаге прикосновением к его руке:

      — Спасибо вам. Я обязана вам жизнью и… вы столько делаете для меня, хоть я этого не заслуживаю.

      — Тебе известно, почему я это делаю, — он заметил, как её щёки вспыхнули. — К тому же, я священник — я не могу пройти мимо того, кто нуждается в помощи.

      — Вы могли отправить меня в аббатство Сен-Дени, но не сделали этого. За это я особенно благодарна.

      До Орсе ни один не проронил ни звука, даже молились молча. Когда дорога стала ровнее, Клод вновь протянул Эсмеральде плащ и повторил наказ, данный в обед на постоялом дворе.

      Карета остановилась; слуга открыл дверь, взял необходимые вещи и попросил следовать за ним. Для них приготовили соседние комнаты. А после того, как гости расположатся и отдохнут, кюре ждёт их на ужин. Однако пришлось распорядиться, чтобы послушнику подали еду в покои ввиду не слишком хорошего самочувствия.

      В скромной обстановке Фролло почувствовал себя спокойно: почти как дома. Пусть и несколько теснее. Не роскошь епископского дворца, от которой всякий раз режет глаза, — и на том спасибо.

      Хватило осмотреть убранство и лишь на мгновение зацепиться взглядом за кровать, чтобы кровь забурлила в венах. Неужели и здесь эта пытка продолжится? Нет, здесь нельзя позволять себе думать о таком. Но как же это сложно! Это было сложно и в Париже, когда она жила на соседнем этаже, — здесь же она всего лишь за стеной. И предвкушает жизнь в монастыре. Проклятье!..

      Как прошёл ужин, Клод не запомнил, да и не особо жаждал. Кюре — почтительный, но не раболепный — не докучал разговорами, а еда… весьма сносная. По пути в комнату на мгновение показалось, будто накатила усталость, но увы. Даже сутки в дороге не измотали настолько, чтоб воображение не рисовало картины, где он и Эсмеральда…

      Утро наступило так же неожиданно, как оборвалась ночь. Рассвет нескоро, горизонт ещё тёмный, без капли красного. Когда же небо начало́ розоветь, Клод помог Эсмеральде забраться в карету, и они продолжили путь.

      Всю дорогу Эсмеральда порывалась заговорить, но так и не решилась. Лишь когда солнце почти добралось до зенита, задала всё тот же вопрос, услышала всё тот же ответ, нахмурилась и молча откинулась к стенке. А Клод с жаром зашептал одну за другой молитвы.

      Вскоре карета остановилась подле такого же скромного дома, как тот, где они ночевали в Орсэ. Клод спустился и велел Эсмеральде ждать его, а сам отправился в кабинет кюре — ни к чему, чтобы кто-то слышал их разговор. Да и выяснить дорогу до того чудного домика тоже лучше наедине.

      Рваные движения и беспрестанно бегающие по кабинету глазки выдавали кюре с потрохами. Должно быть, дело и впрямь обстоит скверно, раз он так волнуется. По приезде в Париж нужно непременно навестить викариев, а пока две недели им предстоит жить в тягостном ожидании возвращения архидьякона Жозасского. Что ж, тем сильнее проникнутся будущим внушением и, как знать, не будут в дальнейшем так безответственно выполнять поручения. Жаль, предыдущий удалился в монастырь. Займись он этим приходом, Фролло не пришлось бы торчать сейчас здесь.

      Наконец архидьякон велел кюре позвать слугу, чтобы отнести документы. Этот же слуга, повинуясь приказу, стал провожатым. Сундучок с бумагами разместили в карете и тронулись в путь.

      — Так что это за монастырь? — спросила Эсмеральда между выглядываниями в окно. — Здесь так красиво, спасибо! Я буду счастлива прожить здесь всю жизнь.

      Но Клод оставил вопрос без ответа. Прошло совсем немного времени, прежде чем снова остановились. Он спустился на землю и подал Эсмеральде руку, но та забилась в угол:

      — Куда вы меня привезли? Это же не монастырь. Где мы?

      — Не монастырь, ты права. Туда ты не попадёшь. И тем более не с моей помощью. А теперь вылезай, не стоит привлекать к себе внимание. Тем более, внимание слуг.

      — Я не пойду! Нет! Вы меня обманули! — разрыдалась она, вжавшись в стену кареты.

      — Да, и замаливаю этот грех, — Клод забрался внутрь. — Ты должна довериться мне, как делала прежде. Скажи, разве я не стараюсь помочь тебе всё время после возвращения в Париж? Может, я сделал что-то тебе во вред, если ты сомневаешься в моих деяниях? — Она помотала головой. — Эсмеральда, пойми, я не мог поступить иначе. У меня не осталось иного выбора. Здесь все считают тебя моей кузиной, которая не может выздороветь из-за погоды в Париже. Идём — или появятся ненужные разговоры.

      — Как вы могли… Я ведь поверила вам!..

      — Господин архидьякон, всё в порядке? — у дверцы показалось обеспокоенное лицо слуги.

      — Да, просто небольшая усталость. Ничего серьёзного. Перенесите пока вещи в дом. Мы сейчас будем. — Слуга, поклонившись, исчез, а Клод обернулся к Эсмеральде: — Идём. Выскажешь мне всё в доме. Если захочешь, конечно. Лошадям нужно отдохнуть и поесть.

      Она вытерла глаза и щёки и коротко кивнула вместо ответа.

      «Дева Мария, благодарю тебя!» — мысленно возликовал Клод, вновь спускаясь. Поймал Эсмеральду и, по-прежнему поддерживая под руку, проводил в дом. В коридоре слуга, раскланявшись, рассказал, что сюда каждый день будет приходить женщина, чтобы хлопотать по хозяйству. Фролло только и успел бросить в ответ «Благодарю», а того уже и след простыл.

      На втором этаже, как обычно, спальни и кабинет. Ещё пара комнат и кладовки — на третьем. Хорошо, не придётся в случае чего бежать наверх. Да и Эсмеральда ещё не совсем оправилась: чем меньше подниматься, тем лучше. Но от взгляда не укрылось, как она вздрогнула, когда узнала, что их спальни по соседству. Что же ещё нужно сделать, чтоб она перестала его бояться?

      — Этот дом… Он кажется большим. И неуютным, — проговорила она, озираясь по сторонам, и обхватила себя руками.

      — Думаю, только кажется. Он такой же, как мой. Может быть, даже чуть меньше. Разложи пока вещи, осмотрись, а мне нужно заняться делами. Встретимся за ужином.

      Даже тени улыбки не промелькнуло на её лице, и Клод поспешил отвернуться, стиснув от злости зубы.

      Бумаги поглотили его внимание на несколько часов, пока не отметил, что без свечи читать больше невозможно. Тогда только и вспомнил об ужине и о том, что Эсмеральда сидит в комнате совсем одна. Что поделать, если такова цена этого путешествия?

      В столовой ждал накрытый стол с дымящейся супницей и блюдом жаркого. Но служанки нигде не видно: уж не привидение ли она?

      Он постучал в комнату Эсмеральды; через несколько мгновений дверь распахнулась. На Эсмеральде всё тот же балахон. Клод недовольно взглянул на неё.

      — Другого нет. Только… цыганские платья. А их я не надену.

      — Придётся. Взгляни: твоя одежда в дорожной пыли и даже есть пятна. Завтра служанка её постирает. Переодевайся, я буду ждать тебя за дверью.

      — Нет! Я не могу! Это не я. Это больше не я, — она рухнула на пол, и Клод подскочил к ней:

      — Глупости. Это ты. Это ты танцевала тогда на площади у собора, это тебя я прогонял, это за тобой я последовал в то ужасное место. Это к тебе я приехал зимой в Реймс. Хотел… не знаю, чего. Впрочем, какая теперь разница. Всё позади. И тот солдафон, и Реймс — всё! А ты — здесь. Вспомни, как я разозлился, когда ты заявилась на службу в этом тряпье, — оба улыбнулись и, встретившись взглядами, тут же отвели глаза. — А теперь я прошу тебя надеть его, — Клод сжал её руку и поднялся на ноги: — Я буду ждать тебя за дверью. Поторопись, не то еда остынет.

      Эсмеральда вышла через несколько минут: всё в том же балахоне, но подпоясанном цветастой шалью. Всё лучше, чем ничего. Клод улыбнулся и, держа её за руку, спустился на первый этаж.

      Все её попытки съесть лишь несколько крошек он тут же пресекал, вызывая недовольные вздохи. Неважно: так или иначе, но она будет сыта. Не хватало ещё, чтобы свалилась без чувств от голода. И без того проблем хватает.

      — Завтра рано утром мы идём гулять. Кажется, неподалёку в лесу есть красивая полянка.

      — А если я не хочу? — ровным голосом спросила Эсмеральда, глядя ему в глаза. Клод только улыбнулся:

      — Рано утром, запомнила? И не забудь надеть плащ: может быть прохладно.

      Она с вызовом взглянула на него, коротко кивнула и вернулась к еде.

      — Вы сказали, тут я смогу выговорить вам всё, — Эсмеральда прервала наконец недолгое молчание. Клод перевёл на неё напряжённый взгляд. — Так вот… Вы меня обманули. Но… я не понимаю: почему? зачем? Я думала, вам понравилось моё желание. А вы…

      — Оно бы мне понравилось, исходи оно от сердца. Но тебя гнало не сердце, а лишь мысли, что так до́лжно поступить. Знаешь, — он вздохнул и отодвинул тарелку, — наверное, я слишком долго ношу сан, потому что отличаю, когда такое желание продиктовано истинной верой, а когда — другими соображениями. Я знаю, сколько священников строго соблюдают целибат, и поверь, их не большинство. Именно потому, что многие идут к Господу не по велению сердца. И калечат души, обрекая их на вечные муки в геенне огненной. Кроме того… Ты меньше многих других годишься на роль монахини. Ты не стала бы счастливой в монастыре. А это вовсе не то, чего я желаю тебе. Надеюсь, теперь понятно, почему я не обрадовался той новости.

      Эсмеральда замерла и, кажется, даже забыла, как дышать. Клод поднялся со стула, подошёл к ней и, сжав её плечи, осмелился коснуться губами макушки:

      — Ты будешь счастлива. Верь мне.