Каждый вечер Клод, как и прежде, поднимался к Эсмеральде. Она только улыбалась, говорила с ним о книгах или какой-нибудь ерунде, но ни словом, ни взглядом, ни жестом, ни тоном голоса не упоминала произошедшее. От этого становилось только хуже. Лучше бы она отказывалась его видеть, кричала, плакала — да что угодно! Но она лишь переводила разговор на другую тему, прежде чем он успевал сказать хоть что-то.

      Почти каждый вечер он позволял себе целовать её, сознавая, что этим обрекает себя на новые бессонные ночи или сны. Что из этого хуже — трудно сказать. Но не видеть её, не касаться, не говорить с ней — ещё мучительнее. Всё летело в Тартарары, едва он входил в её комнату. Все попытки усмирить плоть оказывались тщетными.

      Клод обхватил голову и упал на стол. Он священник. Ему запрещено. Довольно того, что он смеет целовать её. Дальше зайти нельзя. Он не имеет права! И… она. После того, что ей пришлось пережить — нельзя больше даже думать об этом. Неужели мало того, что она хочет остаться с ним?

      Мало. Проклятье! Прижать бы её к себе, коснуться её обнажённого тела… Иной раз казалось, что он стоит на краю обрыва, и достаточно сдвинуться на дюйм, чтобы сорваться. Оттуда не будет пути назад ни для него, ни для неё. Он должен удержаться. Плевать на свою душу — он давно запятнал её мыслями, снами, поцелуями. Но нельзя жертвовать ею ради удовлетворения низменной похоти!

      В кабинет постучали; Клод поднял голову и обернулся к двери. Ни звука, но он знал, что это она. Несколько глубоких вдохов, но всё бессмысленно.

      — Входи.

      Господь, помоги! Это слишком… слишком сильное искушение. Всё это.

      — Я только хотела спросить, здоровы ли вы. Вы давно не навещали меня. Я волновалась.

      — Да, всё хорошо, — Клод прижал руку к горлу. — Очень много работы. С тобой всё в порядке?

      Она кивнула и села на сундук.

      Как глупо — полагать, что несколько дней без неё что-то изменят. Если несколько месяцев вдали друг от друга и то, что случилось с ней в Реймсе, оказались бессильны… Клод подошёл к ней и поцеловал, притянув к себе. Эсмеральда едва ощутимо касалась его плеч. Он слышал лишь её дыхание, чувствовал тепло её тела, её губы на своих. И так резко отстранился, что она едва не упала.

      — Уходи, прошу, — проговорил он, отвернувшись. — Ради себя, Эсмеральда, ради своей бессмертной души. Ради меня, в конце концов. Уходи!

      Когда он наконец обернулся, её уже не было. Клод не глядя схватил что-то со стола и швырнул на пол — чернила разлились по доскам, забрызгав всё вокруг. Нужно было сказать ей уйти сразу же, не доводя до… этого. Предстояла очередная безумная ночь. Сколько уже эти видения не дают уснуть?..

      Спина болела так, будто жгли углями. Но даже эта боль не заглушила постыдные сладострастные картины. Голова пылала. Всё смешалось, точно в калейдоскопе: не то от усталости, не то от… Наконец под утро он уснул и проспал до самого обеда. Остаток дня прошёл в работе: хоть ненадолго получилось отвлечься. Увы, едва он переступил порог дома, мысли нахлынули с новой силой. Борьба с искушением пойти к ней с каждой минутой становилась всё сложнее.

      Так прошла ещё неделя или больше — Клод не знал. Дни превратились в однообразную бессмысленную битву, в которой он каждый раз оказывался проигравшим, едва закрывал глаза. Прикрываться попытками спасти свою душу глупо — даже цинично. Единственная причина не сорваться и не претворить все греховные помыслы в жизнь — желание уберечь её. Только поэтому и нужно довольствоваться тем, что имеет. И даже не думать о большем.

      И потому, что, как ни пытайся извернуться, это не для него. У него другая судьба. У него уже есть и госпожа, и любовница. Его жизнь принадлежит им: он повенчан с Церковью, а его душа отдана Науке. Он не может. Не имеет права. Это удел других — не его. Он не мужчина — он монах. А она — просто ещё одно дитя Церкви. Ещё одно дитя Господа, которому он принёс нерушимые обеты.

      Наконец появилась правдоподобная причина сидеть в кабинете до глубокой ночи или ночевать в башенной келье — новое заседание духовного суда. Нужно прочитать все материалы, освежить знания… Единственным желанием стал сон, но если позволить себе отдохнуть как следует, вернутся и мысли, и видения. После суда Клод шёл в дом слишком быстро для священника. Плевать на всё. Пусть завтра она вновь будет плясать на страницах молитвенника, но ему нужно отдохнуть. Больше так существовать невозможно. Он вошёл в дом и застыл на пороге. Эсмеральда сидела перед тлеющим очагом, и, когда Клод захлопнул дверь, обернулась на него.

      — Я ждала вас. Вы так много дней меня не навещали. И почти не бываете дома. — Эсмеральда шагнула навстречу, обхватив себя руками: — Я в чём-то провинилась? Это из-за того вечера, когда ваш брат вернул мне платок? Вы злитесь на меня?

      — Нет, — Клод приложил руку ко лбу и сел в кресло. — За что мне злиться на тебя? Ты ни в чём не виновата. И никто не виноват. У меня было много работы, только и всего.

      — Но раньше вы всегда приходили по вечерам.

      — Хорошо, — ответил он после долгого молчания. — Хорошо, я приду завтра.

      Уже позже, стоя на коленях перед Богоматерью, он молил не оставить его завтра. Дать сил не сорваться. А лёжа в кровати даже не пытался бороться со сладострастными картинами. Он слишком устал для этого, да. Но и не хотел. Воспоминания — единственное место, где он может увидеть её такой. Значит, пусть так, даже если шаг завтра утром вновь будет подобно подвигу.

      Весь следующий день он просидел в кабинете капитула. Но все попытки сосредоточиться на делах провалились. Думать о чём-то кроме предстоящей встречи оказалось выше его сил. Она сама пришла к нему. Дважды. Дважды спросила, почему он не навещает её. Ни разу не испугалась, когда он целовал её. Сказала, что не боится его. Назвала его по имени при Жеане. И коснулась. Проклятье!

      Часы пробили шесть раз. Клод медленно направился в дом. Нужно покончить с этим раз и навсегда. Подписать окончательный приговор даже надежде на спокойное существование. Это не имеет значения, ведь его спокойному существованию конец пришёл ещё жарким августом 1481 года. Фролло горько усмехнулся и вошёл. На первом этаже никого; он поднялся к себе в спальню, скинул плащ и рухнул на колени перед Богоматерью, прося защиты. Слова вылетали изо рта, но в груди копошилось приторное ощущение лжи. Наспех закончил молитву и поднялся. Для кого это? Господа не обманешь. Себя не обманешь. Он ведь давно не верит, что молитва поможет: ничто — ни молитва, ни пост, ни работа, ни наука, ни попытки укротить плоть — не помогло за эти два с лишним года.

      Быть может, то — гордыня? Смертный грех, пытающийся убедить его, что он лучше прочих, сильнее, что он сможет удержаться. Ведь если признать, что он такой же человек, как и другие — не лучше и не хуже, — всё стало бы куда легче. Он приложил руку ко лбу и на несколько мгновений прикрыл глаза. Казалось, по венам вместо крови течёт расплавленный металл. Клод поднялся на третий этаж. Из комнаты Эсмеральды не доносилось ни звука; он постучал, и дверь почти сразу распахнулась.

      — Вы всё-таки пришли, — улыбнулась Эсмеральда.

      — Я ведь обещал. Как ты себя чувствуешь?

      — Всё хорошо, — она состроила излюбленную гримаску. — Вам не нужно так беспокоиться об этом. Я ведь давно уже здорова, а если что-то будет не так, я скажу вам.

      — Надеюсь, что это и в самом деле так. Помни, что…

      — Я помню. Скажите, почему вы так долго не приходили? — Клод хотел было ответить, но она заговорила раньше: — Нет-нет, вы скажете, что работали, но… но ведь это не правда. Так почему?

      Он, нахмурившись, отошёл к окну. Что сказать?.. Эсмеральда вдруг дотронулась до его плеча.

      — Потому что это слишком опасно. Для тебя. И… я не могу, не имею права…

      — Вы ещё… меня?..

      — Люблю ли я тебя? — он резко обернулся на неё. — Да. Я люблю тебя, Эсмеральда. Люблю всеми силами своей души. — Он схватил её за плечи и тут же отпустил: — Поэтому мне лучше уйти.

      — И даже не… не поцелуете меня? — Клод не сдвинулся. — Пожалуйста, — прошептала она.

      Проклятье! Он дёргано расстегнул крючки ворота. Бесполезно: воздуха по-прежнему не хватало. Нет. Он не может. Не имеет права. Ему нельзя. Это шаг в бездну. Прыжок с обрыва. Так нельзя. Это запрещено. Это для других — не для него. Это будет конец для неё. Так нельзя.

      — Спокойной ночи, Эсмеральда. Да хра…

      — Клод! — всхлипнула она, схватив его за руку. — Пожалуйста. Или скажи, что ты больше не любишь меня, что я надоела тебе, прогони меня. Я не могу так больше!

      — Это убьёт тебя, разве ты не понимаешь?

      — Нет, меня убьёт, если ты уйдёшь сейчас.

      Sub tuum praesidium confugimus, sancta Dei Genetrix!

      Nostras deprecationes ne despicias in necessitatibus…¹

      Эсмеральда отпустила его руку, еле слышно всхлипнув. Нет, это слишком!

      Sed a periculis cunctis libera nos semper, Virgo gloriosa et benedicta.

      Domina nostra, mediatrix nostra, advocata nostra…²

      Всё одно: перед глазами она. То в рубашке с порванными рукавами, то лежащая на кровати, то пляшущая на площади.

      — Спокойной ночи, — прошептала Эсмеральда.

      Клод развернулся: она стояла низко опустив голову и вцепившись в столбик кровати.

      …меня убьёт, если ты уйдёшь сейчас…

      — Хорошо, я останусь, — проговорил он, шагнув к ней, и прошептал: — Господь, помоги…

      Эсмеральда медленно обернулась. По её щекам бежали слёзы, а сама она, казалось, вот-вот упадёт — но вдруг кинулась к нему, обняв. Даже сквозь несколько слоёв плотной ткани Клод чувствовал её тепло. Нет ли лихорадки? Он осторожно притянул её к себе; постепенно её дыхание выровнялось, она подняла голову и одними губами сказала:

      — Пожалуйста.

      Он прижался к её губам; только бы этот миг никогда не заканчивался! Она льнула к нему, едва касаясь его плеч. Нужно это прекратить. Ещё немного — и станет слишком поздно. Наконец он нашёл силы отстраниться от неё. Эсмеральда стыдливо опустила голову и прошептала:

      — Я… л-люб… люблю… — Клод боялся вздохнуть, тупо глядя вперёд. — Вас. Простите, я знаю, знаю, так нельзя, но… Я столько думала, и… Я ничего не могу с этим поделать!

      Это всё — не реальность. Это — его мечты. Это — сон. Клод приложил руку ко лбу. Этого не может быть на самом деле. Но… она здесь, рядом, и он слишком отчётливо помнит этот поцелуй…

      — Я не должна была, простите меня, — она убрала руки; Клод, тут же придя в себя, опустился перед ней на колени и уткнулся головой в её живот.

      — Нет, не извиняйся! Тебе не за что просить прощения. Это… — он обхватил её за талию. — Я сделаю тебя счастливой, любовь моя. Верь мне. И… не бойся, я не трону тебя.

      Она робко провела кончиками пальцев по его голове, улыбнувшись. Клод, встав, вновь поцеловал её. Его руки скользили по её спине, а когда опустились на бёдра, он одёрнул их, будто обжёгся.

      — Проклятье! Прости, я… — Эсмеральда коснулась его губ. — Позволь мне уйти, — прохрипел Клод. — Я не хочу причинить тебе боль. Но я могу не сдержаться. Эсмеральда, пожалуйста.

      — Вы не причините. Ведь вы любите меня, а… а я… вас. Не уходите.

      Он вновь мысленно затвердил слова молитвы — но тщетно! Коснулся губами её щеки — она вздрогнула, но не отстранилась. И шумно вздохнула, когда он оставил поцелуй на её шее.

      — Ты действительно не боишься?.. — Она кивнула. — Это слишком, Эсмеральда... — Клод сжал её талию, уткнувшись носом ей в плечо. Это не может быть на самом деле. Но… она не дрожит, не гонит его — напротив, просит остаться. Нет, это просто слишком реальный сон! Он едва касаясь провёл по её груди, опустил руку на талию. Эсмеральда покраснела, но улыбнулась. Клод впился в её губы, и она обвила его шею, приподнявшись. — Ты уверена? Эсмеральда, я не… не смогу остановиться…

      Она вновь кивнула.

      — Я… л-люблю вас. Я так поздно это поняла! Я не должна была убегать тогда и… Я искала вас в Реймсе, но мне сказали, вы уже уехали. О, я была такая глупая! — она спрятала лицо на его груди, заходясь рыданиями.

      — Тише, не надо, — Клод гладил её по спине, прижимая к себе всё сильнее. — Всё позади. Ты здесь, со… со мной — и это главное. Остальное не имеет значения. Не думай больше о прошлом.

      Ему казалось, будто он чувствует биение её сердца. Она слишком близко… Он вновь коснулся губами её шеи, ключиц, не отпуская рук. А Эсмеральда чуть крепче обняла его, притягивая ещё ближе. Аромат её кожи, смешавшийся с ароматом мыла, дурманил голову.

      — Скажи… сейчас… если мне… уйти… — выговорил он, оторвавшись.

      — Скажите, что… любите… меня. Пожалуйста, — она на мгновение подняла на него глаза и смущённо улыбнулась, услышав ответ.

      Он осторожно расшнуровал её платье; Эсмеральда, вздрогнув, вцепилась в его руку. Проклятье! Не нужно было… Будет только хуже. Если бы прислушался к голосу разума и ушёл… Но она вдруг коснулась его губ — мысли разом испарились. Он, не разрывая поцелуя, стянул с неё платье и рванул сутану. Слишком жарко, слишком мало воздуха, слишком мало… её.

      Пояс вскоре улетел на пол, сутана — следом. Клод, торопливо расстегнув котту³, сбросил её, подхватил Эсмеральду и отнёс на кровать. Но, едва дотронувшись до её плеча, почувствовал, что она вся будто одеревенела. Она невидящим взглядом смотрела перед собой. Проклятый ублюдок! Господь милосердный, что же это чудовище сотворило с нею?.. Клод взял её руку и поднёс её к губам. Быть может, это знак?.. И накрыл Эсмеральду одеялом:

      — Тебе нужно отдохнуть.

      — Нет! — она села в постели, схватив его за руку. — Не уходите!

      Ещё один долгий поцелуй; она льнула к Клоду, сдавленно выдохнув, когда он сжал её грудь. Потом откинулась на подушку, а он развязал узелки на её подвязках и снял с неё шоссы⁴. Она тут же подтянула ноги к животу и положила руку на плечо Клода:

      — Пообещай…те, что никогда не оставите меня.

      — Я не смогу даже подумать об этом, Эсмеральда. — Он накрыл её губы, чувствуя её руки на шее; скользил по её телу, всё ещё не в силах осознать, что всё это — не плод его горячечных снов. — Однажды жарким августовским днём я услышал звуки бубна. И увидел из окна кельи цыганку, плясавшую на соборной площади, — шептал он между поцелуями. — Я подумал, что она слишком красива для простой женщины из крови и плоти. — От его внимания не ускользнуло, как Эсмеральда напряглась при этих словах. — Так я думаю и теперь. Только теперь ты стала ещё прекраснее.

      Проклятая рубашка только мешала; Клод снял её и шоссы. Эсмеральда ахнув отвернулась, но он развернул её к себе и прижался к её губам. Каждое робкое прикосновение её прохладных пальчиков отзывалось ударами молний. Он потянулся к подолу её рубашки — Эсмеральда вцепилась в его руку, глядя в одну точку перед собой. Проклятье! Клод легко поцеловал её в висок и хрипло сказал:

      — Не нужно, если тебе страшно или…

      — Нет, нет, — она помотала головой, — просто… я сама. И… вам правда не противно?

      Вместо ответа он осы́пал поцелуями её щёки, шею, грудь… Эсмеральда судорожно вздохнула, комкая рубашку, — и в мгновение оказалась обнажённой. От одного взгляда на неё перед глазами всё поплыло. Хотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться, что это не сон. Она слишком совершенна, чтобы быть человеком. Он смог только выдохнуть её имя, и Эсмеральда улыбнулась, прикрыв глаза.

      Мир за пределами комнаты перестал существовать. Клод беспорядочно хватал её тело, скользя по нему, сжимая его, покрывая его поцелуями. Этого не может быть на самом деле. Это только мираж… Но последние крохи сомнения улетели с её тихим вздохом. Сквозь пелену восторга, накрывшую с головой, он всё же почувствовал, как она постепенно расслаблялась.

      Как хотелось овладеть ею прямо сейчас! И как сложно удерживаться. Но он не может так поступить. Нет. Нет, нет, нет… Клод склонился над ней в долгом поцелуе, притянув к себе.

      — Клод, я боюсь, — прошептала Эсмеральда. — Мне будет очень больно, да?

      — Нет, не… быть может, самую малость…

      Хорошо бы знать ответ! Но откуда ему взяться?

      Он медленно опустил руки к её бёдрам, одной скользнул по внутренней его стороне — Эсмеральда напряглась всем телом. Шёлк её кожи сводил с ума. Между её ног так влажно. Это ведь хорошо?.. Попробовал вытащить руку из её сжатых ножек — до его слуха донёсся сдавленный стон.

      — Я причинил тебе боль?

      Эсмеральда помотала головой. Клод коснулся губами её живота и вновь провёл рукой в том же месте. Она тяжело дышала, закрыв глаза. Ей в самом деле это приятно? И… что делать дальше? Проклятье! Должен ведь быть какой-то способ, чтобы она перестала бояться! От мелькнувшей мысли он было отмахнулся, но она вернулась.

      Ты и без того уже преступил обет. Неужели эта малость — более страшный грех?!

      — Если ты позволишь… — начал было Клод, но Эсмеральда прервала его коротким кивком. — Только прошу, не молчи, если тебе будет… не хорошо. Я… постараюсь остановиться.

      Он ввёл палец, прижавшись к её губам. Она тихонько простонала, и Клод облегчённо выдохнул.

      — Скажи… ещё… Пожалуйста, — прошептала Эсмеральда и выгнулась, улыбнувшись, в ответ на признание и ещё один палец внутри себя.

      Ведь это хорошо, что она такая… горячая и… мокрая? Так и должно быть? Он двигал рукой плавно, аккуратно, опасаясь сделать хоть одно резкое или грубое движение, словно канатоходец над пропастью с кипящей лавой. И, переведя взгляд вниз, увидел, что она чуть развела ноги.

      — Клод… я тоже… л-люблю тебя, — она, вмиг покраснев, отвернулась.

      Напряжение в паху стало невыносимым. Но теперь уже, должно быть, можно. Клод убрал пальцы, и она тяжело выдохнула. Брэ⁵ улетели в сторону. Он вернулся к Эсмеральде и, едва коснувшись, ощутил, как она дрожит. Но под поцелуями, которыми он покрывал её шею, плечи, грудь, постепенно расслаблялась. И лишь тихо вскрикнула, когда он наконец вошёл в неё.

      На несколько мгновений он забыл, как дышать; в глазах потемнело. Проклятье! Это слишком… Хотелось двигаться так быстро, как только сможет, но вместо этого он раз за разом медленно погружался в неё. Сквозь туман в голове всё же удавалось различить её тяжёлое дыхание и сдавленные стоны. Эсмеральда обвивала его шею, задевая грудью; от этих почти случайных прикосновений воздуха не хватало ещё сильнее.

      — Люблю… тебя… Слышишь?.. Люблю… — хрипло выдыхал Клод между толчками.

      Разрядка наступила неожиданно. Он с рыком уткнулся Эсмеральде в плечо, притянув её к себе.

      — И я… тебя… люблю, — она робко прижалась к нему, когда он рухнул рядом.