Человек может сколько угодно проклинать свое детство, бесконечно упрекать родителей во всех своих несчастьях, слабостях и пороках, винить их в суровых жизненных испытаниях, но в конечном счете он сам несет ответственность за свою судьбу и становится таким, каким хотел стать.

Марк Леви, «Те слова, что мы не сказали друг другу»

      После того как Клод отвёл его на улицу Тиршап, Жеан заперся у себя, выходя только пообедать. На голову словно вывалили бочку снега. Какие три года? какие поместья? какой сюзерен? Это не для него! Он не сможет вести дела. Почему всё не может оставаться так, как есть?.. А если убежать? Собрать вещи в мешок и дать дёру из Парижа? Жеан оживился на доли секунды, а потом грустно усмехнулся: да, конечно… Без денег, без лошади — далеко он уйдёт! Да и что он будет делать в деревне или в другом городе? Ни ремесла, ни образования, ни связей. Сдохнет — и всё тут.

      Если раньше его посещали лишь воспоминания о былых кутежах с приятелями или о походах к девкам, то теперь их вытеснили запылённая спальня с его колыбелькой, комната Клода, больше похожая на келью в бедном монастыре, и памятник с большим крестом. От них хотелось сбежать под одеяло, накрыть голову подушкой и кричать, пока они не исчезнут. Но они не исчезали, а наоборот — появлялись с пугающей частотой.

      В конце концов Жеан проснулся с решимостью сходить туда ещё раз. Самостоятельно. В одиночку. Хоть ты наизнанку вывернись, а Клод прав в каждом слове, с первого и до последнего. В том, что Жеан забыл о родителях — людях, как он сказал, подаривших ему «самое ценное, что есть в этом мире». В том, что всего через три жалких года Жеан будет ответственен за всех тех людей. В том, что Жеан обязан стать «образованным добропорядочным человеком». Чёртово брюхо! Ну почему Клод постоянно оказывается прав?

      На улице стало ещё холоднее, и Жеан не знал, от чего по телу пробегает ледяная дрожь: от ветра или от мыслей о кладбище и старом тёмном доме. Из-за угла показались стены кладбища Невинных и церкви. Он приблизился к воротам, но войти не смог. Он обязательно придёт сюда в другой раз. И двинулся вперёд по улице Кузнецов. От одного вида улицы Тиршап стало не по себе. Куча домов, толпа людей — и все они будут под его ответственностью? По всему телу пробежала дрожь. Нет, ни за что! Ни за что! Он на ватных ногах попятился обратно — и что есть мо́чи побежал в дом. И до самого утра не выходил из комнаты, даже чтобы поесть. Еле заставил себя выпить стакан воды и всё.

      В следующий раз он отправился на улицу Тиршап ещё через несколько дней. Соседство с Крытым рынком не добавляло очарования, зато добавляло гомона, грязи и вони. И как можно было не заметить этого в прошлый раз?.. Но если вспомнить, что ещё ему тогда довелось увидеть и услышать… Жеан поморщился и медленно пошёл вперёд. Сколько тут домов? Один, два, три… десять, не считая их дома. Десять. Значит, минимум десять семей. А скорее всего больше. Он огляделся и передёрнул плечами: десять семей — это, самое малое, полсотни человек. Нет, больше… Вот же дьявол!

      У дома родителей Жеан остановился, прислонившись к стене. Три года. У него всего три года. Три года, чтобы стать «образованным добропорядочным человеком». Образованным — очень возможно, хоть и не через три года. Тем более, Клод ведь сказал, что он может «стать одним из самых уважаемых студентов и даже получать стипендию», — а не верить его словам причин нет ни одной. С добропорядочным куда сложнее. Хорошо, он перестанет ходить по кабакам и девкам, будет ходить в церковь, но… Но на этом и всё. А ведь… Жеан закашлялся. А ведь добропорядочные господа женаты. Мало того, что это ярмо на шею, так где ещё сыскать такую дуру? Да и не хочется дуру. А кто ещё согласится на такого красавца?

      Он, лениво оглядевшись, задержал взгляд на девушке в сопровождении пожилой дамы. Кажется, симпатичная, но с такого расстояния все красавицы. А вот что небогата — это уж точно. Впрочем, какая разница? От налетевшего порыва ветра он поёжился. И, обернувшись, увидел слева же, в конце улицы, возле лавки трёх беседовавших господ. Все как на подбор толстые и с оплывшими лицами. Жеан присмотрелся и уныло отметил, что всем около сорока. Неужели всего лет двадцать — и он тоже превратится в такого же? Даже Клод лучше выглядит, что удивительно, учитывая опыты и постоянный пост. Хотя, может, дело как раз в этом? Что ж, тогда в словах о воздержании есть резон.

      Из-за стояния на одном месте стало совсем холодно, да ещё и ноги затекли. Пора возвращаться. Жеан ещё раз обвёл глазами улицу и вдруг встретился взглядом с той самой девушкой. Они с пожилой дамой чинно следовали по улице; девушка улыбнулась ему самыми уголками губ, а он, хмуро усмехнувшись, повернулся на свет шрамом. Интересно, как громко она закричит? Или просто убежит? Но девушка только коротко ахнула и снова улыбнулась. Это что, насмешка? Нет… кажется. Вроде нет. Жеан с трудом отлепился от стены и побрёл вперёд не разбирая дороги, чуть не попав под лошадь, но даже не обратил на это внимания. Неужели ещё не всё кончено?..

      Он вернулся в дом в клуатре поздно, но Клода ещё не было. Воспоминание, как та девушка улыбнулась ему даже после того, как увидела его шрам, не оставляло. Может, почудилось? Но, вновь и вновь возвращаясь к этому воспоминанию, понимал, что нет, не почудилось, это произошло на самом деле. Перед глазами попеременно вставали два лица. Оба они принадлежали молодым красивым девушкам, только одна кричала от страха при виде его шрама, а вторая улыбалась. Жеан метался между ними, не зная, не понимая, кому верить. Хотелось второй, но сознание кричало, что права первая. Слишком живо он помнил её крик и ужас, исказивший её черты. Но ведь не может быть так, что вторая совершенно не права! Ох, если бы Клод был здесь, он бы всё растолковал!.. Он как-то говорил, что не так уж и страшен этот шрам, и что Жеан больше придумывает… Может, он прав? Он ведь всегда оказывается прав. К тому же… на улице никто не шарахался, не кричал — даже внимания не обращали. Жеан подошёл со свечой к окну и вгляделся в отражение. Да, наверное, Клод прав…

      На следующий день Жеан стоял перед зданием капитула и не решался сказать, чтобы о нём доложили архидьякону Жозасскому. Клод его прогонит — это как пить дать. Проповедь прочитает и прогонит. Но всё же Жеан собрался с духом и подошёл к секретарю. Тот окинул его недоверчивым взглядом, скрылся за дверью, а через несколько мгновений распахнул её, пропуская Жеана внутрь.

      Клод сидел за столом, погружённый в бумаги, и лишь спустя время поднял на брата взгляд.

      — Случилось что-нибудь срочное?

      — Нет, всё в порядке. Клод, я пришёл просить…

      — Чего же? — он вперился в Жеана тяжёлым взглядом — по спине пробежала дрожь.

      — Денег, — выпалил Жеан, до боли в пальцах сжав шапочку.

      — Зачем? Ты испытываешь в чём-то нужду?

      — Помнишь, мы ходили с тобой на кладбище и на улицу Тиршап? — Клод медленно кивнул, не сводя с него взгляда, и Жеан продолжил: — Так вот. Я много думал после того. О твоих словах. Я ходил туда и решил… Да, Клод, — он горделиво вскинул голову, — я решил, что должен жить сам. Поэтому мне и нужны деньги. Я хочу… хочу переехать в наш дом. И мне нужны деньги, чтобы привести его в порядок.

      — Призна́юсь, ты немало удивил меня, — сказал Клод после молчания. — Твоё желание похвально, однако… Жоаннес, к вашему несчастью, я обладаю прекрасной памятью и потому не забыл ни ваших кутежей, ни ваших распутств, ни вашей безответственности. Однажды я уже совершил ошибку, вы помните, два года тому назад, и позже сказал, что больше не допущу её.

      — Значит, даже эти месяцы не убедили тебя? — зло бросил Жеан. — Если бы я хотел, то уже давно бы пил вино в компании девок на улице Глатиньи или в Валь-д’Амуре, а не учил латынь и не читал Горация. Зачем тогда ты говорил мне всё это в тот день? Про свет и стипендию. Ты говоришь, что я буду нести ответственность за всех тех людей, а когда я сам хочу взять её, хотя бы за себя!.. Я знал, что зря иду сюда! — он бросился к двери, но голос брата остановил его:

      — Хорошо. Если ты твёрд в своём желании, если это не сиюминутная прихоть, не хитрость, если всё так, как ты говоришь… — Клод постучал пером по столу. — Хорошо. Тем более, что переехать туда сразу ты всё равно не сможешь. Если ты не переменишь своего решения за это время, я разрешу тебе переехать.