Нахмурившись, Шлатт в очередной раз вздохнул, мысленно проклиная каждого, кто сидел за длинным столом в этом душном зале. Он битый час затирает этим людям о необходимости перестройки административного аппарата в этом чертовом городе, на что получает уж слишком ярое сопротивление — буквально каждый сидящий в зале воспринимает его идеи в штыки, при том по всей видимости попросту не желая расставаться со старым устоем. Консерваторы, ей богу… Почти все. Почти, кроме накрытой шапкой макушки, маячащей по правую руку. Безусловно, поддержка Квакити очень кстати, как минимум потому, что иначе бы фавн выглядел безумцем, кричащим бред посреди улицы. Как максимум, это просто приятно.

— Нынешняя система не лучше карточного домика, чёрт побери, — попытка не пытка, даже двадцатая по счёту, — она выглядит охренительно красиво, я не спорю, но на практике не сможет выдержать абсолютно ничего. Любая непредвиденная ситуация — и мы все будем носиться кругами как крысы в запертом, горящем амбаре!

— Эта система работала всё время до этого! — Шлатт не увидел того, кто так смело заявил подобное, да и не очень-то хотелось, — с чего вдруг вообще возникла необходимость сменить её?

— Это чудо, что вам не пришлось столкнуться с проблемой, перед которой все полетело бы в канаву вместе с городом, — искренне хотелось выругаться, но мужчина держал себя в руках, понимая, что сейчас его дряной язык уж точно не сыграет на руку, — система коммуникации на нуле, плана на экстренный случай нет и в помине, про средства обеспечения безопасности населения из разных районов города я вообще молчу. При всём моём уважении к “проверенной временем системе” — мы в дерьме, господа.

Отчаянно жестикулируя, Шлатт стучал ладонью по столу, стараясь хоть так донести до сборища идиотов, что сейчас сидело перед ним, важность своих слов. Но нет, вместо этого кто-то опять выкрикнул глупость, которую остальные особо умные индивиды ещё и поддержали, издав согласное мычание. На этом моменте и без того сдающие нервы мужчины глупо моргнули и отпустили поводок здравомыслия, удерживающий агрессивный поток ругательств и оскорблений в голове, поднимая руки и сдаваясь, мол, здесь уже ничего не поделать. Прошептав одними губами ряд оскорблений, президент медленно откинулся на стуле, а затем подобрал ноги, с силой цокая копытами по паркету, явно намереваясь встать, и зал, словно предчувствуя надвигающийся пиздец, в мгновение затих. И правильно — ещё бы секунда, и Шлатт наверняка перестал бы строить из себя собранного и ох какого вежливого лидера страны, но в итоге лишь замер на секунду, а затем с каменным лицом медленно втянул носом воздух.

— Мы не предлагаем сносить старую систему под ноль, — пожалуй, слишком спокойный голос Квакити занял собой пространство молчащего конференц-зала, — мы предлагаем подлатать дыры, о которых раньше беспокоиться не приходилось, но их наличие может доставить нам некоторые проблемы в случае чего.

Помолчав с пару секунд, люди, пускай неуверенно, но кивнули, и мексиканец, довольный своим маленьким вкладом, положил голову на сцепленные в замок руки, не прекращая водить вверх-вниз носком лакированного ботинка под столом, заставляя чужую штанину задираться аж до колена. Медленно, зарываясь в короткую шерсть подошвой, а затем осторожно спускаясь до копыта и приглаживая весь устроенный предыдущим движением беспорядок.

— Вот… Именно. Я предлагаю это не просто так — если не внести изменения, это аукнется нам в будущем, — Шлатт искренне старался звучать по-обычному, но вице-президент прекрасно видел, как сжимаются после каждого предложения слегка потрескавшиеся губы мужчины, — так…о чём я?

Сделав вид, что ничего не происходит, Квакити ухмыльнулся, игнорируя на секунду метнувшийся к своей персоне взгляд.

— Мы в дерьме, — медленно убрав ботинок от чужой ноги, мексиканец пожал плечами.

— Мы в дерьме, — слова эхом отразились от стен, при том, что мужчина перестал звучать угрожающе, лишь весьма более настойчиво.

При том, как подметил про себя президент, в дерьме таком глубоком, что утонуть не составит труда. В развернувшееся перед ним болото он шагнул сам, и с тех пор был вынужден терпеть так и липнущую к ногам трясину, как например пару секунд назад. Именно терпеть, потому что мозг упрямо не хотел как-либо реагировать на подобные выходки мексиканца вот уже который день — каждый раз, стоило Квакити внезапно выкинуть нечто такое, от чего в горле вставал ком, как фавн просто терял дар речи, правда, от возмущения или же от чего-то другого, он понять не мог. От вопросов же вице-президент просто отмахивался, переводил тему и в придачу посыпал разговор не особо удачными шутками. Да и… не он один, в общем-то. Но об этом мужчина старался не думать. Ну сделал глупость, ну да, чего бубнить-то? Не очень-то хотелось думать о том, что, в общем-то, не имело никакого смысла, тем более что думать о собственных косяках Шлатт не привык и не хотел. Чёрт знает, чем это кончится… Но одно дело, когда Квакити творит что хочет в более приватных местах, а другое — когда это происходит посреди вовсю идущей конференции, в зале, где находится еще минимум человек двадцать. Это банально небезопасно — не физически, скорее морально, потому что если не дай Бог хоть кто-нибудь из присуствующих увидит и поймет, что происходит, то и без того хреновой репутации новой власти Мэнберга придёт конец.

— Когда это тебя волновала репутация? — усмешка Квакити прямо говорила, что тому абсолютно фиолетово на распинания Шлатта.

Уж точно не для этого фавн просил его остаться после собрания на пару минут.

— Ты, блять, совсем не понимаешь, или просто играешь в идиота? — он с силой потер глаза, — двадцать человек… Если бы хоть кто-то из них увидел — ты хоть понимаешь, что именно они могли бы подумать?

— Пф! — парень закатил глаза, облокотившись на длинный стол, — не волнуйся, я более чем уверен, что это не пошло бы вразрез с тем, что ты сделал.

Слова мгновенно застряли в горле, и Шлатт так и остался стоять с приоткрытым ртом и подрагивающими ушами. Потому что какого хрена? Нет, как у Квакити вообще хватает наглости напоминать ему про что-либо в таком контексте, да еще и в таком насмешливом тоне, пока мужчина отчаянно пытается переварить текущую ситуацию?! И ведь сукин сын ещё нарочно медленно растягивает слова, словно зная, что глаза президента успели сползти на его губы, вторя очень некстати накатившим воспоминаниям. И разумеется, на этом мексиканец себя не останавливает. Пользуясь чужим замешательством, цепляет пальцами ярко-красный шёлковый галстук, позволяя тому показательно соскользнуть обратно под действием гравитации, а затем, качнувшись вперед, отходит от стола, не разрывая зрительного контакта.

— Увидимся в кафетерии, — бросает он через плечо, прежде чем скрыться за дверью и оставить фавна в одиночестве посреди пустого зала.

А тот, ещё с минуту продолжая смотреть на в дверь, с силой жмурится, отворачиваясь, и принимается примерно столько же времени разглядывать стильные подтяжки на собственных копытах, одновременно впиваясь зубами в щёку изнутри и мысленно матерясь похуже любого сапожника.

***

После того дня Квакити словно с катушек слетел. Бесспорно, его понятие “черты” в разговоре и без того было весьма размытым, но стоило ему переброситься парой-тройкой слов с президентом на следующий день после инцидента — и простыми шуточками ниже пояса парень ограничиваться перестал. Хотя… то взаимодействие и разговором-то назвать было нельзя. Совершенно точно нет. Шлатт просто не успел понять, в какой момент уютная тишина в комнате сменилась на не предвещающее ничего хорошего облачко пиздеца, щекотавшее затылок. Да и, откровенно говоря, ему было все равно. Не важно, какой ценой, но в тот момент вице-президент вновь облюбовал край его кровати, разместив руку на чужом хвосте, чему фавн был несказанно рад. Сон, как таковой, давался ему тяжело не только из-за стрессовой работы, и только мексиканец со своей привычкой лезть лапами куда не надо мог исправить ситуацию. Успевший отвыкнуть от всего этого за неделю, вечера которой приходилось справлять в одиночестве, Шлатт был на седьмом небе во всех смыслах. Лежать лицом в подушку и получать удовольствие было лучшим, что он мог сделать. И он делал это более чем хорошо, отодвинув на задний план все, кроме физических ощущений, обострившихся сильнее, чем раньше. Возможно, перерыв длиной в неделю сказался на нём больше, чем думал фавн.

— Зачем ты это сделал? — вопрос ненадолго повис в воздухе, прежде чем раствориться от давящей тишины, нарушаемой лишь прерывистым сопением.

Мужчина не сразу понял, что тот был задан ему, ибо мозг отключился примерно в тот момент, как в голову ударила волна от слишком резкого прикосновения к хвосту — а это случилось минут двадцать назад, не меньше. Но даже так, Шлатт неожиданно для себя почувствовал какую-то странную, личную необходимость ответить мексиканцу. Хотя, нет, не так — отвечать как положено он бы не стал ни за какие коврижки, но сейчас сочинить правдоподобную ложь президент был не в состоянии. А вот прямо отмахнуться — вполне.

— Понятия не имею, о чём ты, — не церемонясь и не отвлекая тем самым себя от ощущений, буркнул мужчина.

Чужая рука тихо дрогнула, всего на мгновение, а затем продолжила зарываться в шерсть на хвосте, надавливая на основание того чуть сильнее, чем раньше — Шлатт тут же сдавленно промычал что-то неразборчивое в подушку, сжатую в руках, не чувствуя, как атмосфера вокруг продолжает нагнетаться.

— Прекрасно понимаешь, — пальцы на секунду покинули дрожащий хвост, не спеша возвращаться.

— Да какая, к черту, разница?.. — недовольно прохрипел лишённый удовольствия фавн, прежде чем мгновенно прийти в себя не без чужой помощи.

Ладонь парня резко накрыла его хвост, с силой сжимая у основания — но не с осторожностью, как раньше, а с откровенной издёвкой, грубо, даже больно оттягивая отросток назад за шерсть. Не ожидавший такого Шлатт громко вскрикнул, одновременно понимая, что не может развернуться и спасти свою конечность — всё тело вдруг онемело, отказываясь двигаться. Квакити, словно зная это, смело нагнулся к обездвиженному президенту.

— Вчера, — напомнил он, переходя не на шёпот, а на настоящее шипение, — зачем ты… поцеловал меня?

Лёгкие словно парализовало. Заставить себя сделать рваный вдох получилось далеко не с первой попытки — любое движение, даже необходимое для поддержания жизни, давалось с трудом из-за напряжённых нервов, те словно бы боялись делать что-либо, грозясь порваться.

— Да что ты так взъелся… — на одном дыхании выпалил мужчина, вновь пытаясь сделать вдох, — тебе что, не понравилось?

Он не хотел возвращаться к этой теме. Не хотел от слова совсем, ведь тогда пришлось бы сперва самому себе ответить на вопрос, заданный Квакити, а фавн понятия не имел, что сказать. Говоря откровенно — он не знал, зачем поцеловал вице-президента, не знал и знать не хотел, но предпочитал мысленно сваливать всю вину на недосып. Люди делают много глупостей, дорвавшись до алкоголя, а он — не поспав несколько ночей подряд. Ну… Бывает, что тут сказать? Но мексиканец такой ответ не примет уж точно, как и любую попытку уйти от него.

— Отвечать вопросом на вопрос невежливо, Шлатт, — имя президента парень произносит в голос, и от этого оно кажется каким-то громким, от чего мужчина поспешно опускает уши.

А затем опять чуть ли не кричит — один из чужих пальцев, соскользнув ниже, скребёт кожу у основания хвоста ногтем. Картинка перед глазами начинает не просто плыть, а покрываться пятнами и вспышками, от чего голова идет кругом, и мужчина чувствует, что задыхается от невозможности втянуть легкими воздух. Каждая клеточка тела принимается болезненно покалывать, заходясь зудящими волнами от чужих прикосновений, что ударяют в голову слишком сильно и невыносимо ярко, поэтому, изо всех сил стараясь вернуть себе контроль над конечностями, фавн вжимается тазом в кровать, предпринимая попытку отодвинуться. Он был уверен — если это продолжится, он не выдержит. В голове и так уже все помутилось, но президент затылком чувствовал, что это еще не конец. Что может стать хуже. И что главное — сбежать он не сможет.

— Мать… твою… — хрипя, выдавил он, хватая ртом воздух, — какого хера ты…хах…творишь?

Но Квакити будто бы плевать хотел на его состояние. Рука на хвосте сжалась сильнее, выбивая из мужчины сдавленный скулёж.

— Зачем? –повторил свой вопрос мексиканец, и Шлатт вдруг понял, в какой заднице оказался.

У него была причина не подпускать кого-либо к себе сзади, но он все равно позволил парню приблизиться и делать то, что вздумается. Да, это решило его проблему с бессонницей, да, это было приятно, но застряв между этими двумя пунктами президент совсем забылся, и осознание всей ситуации нагрянуло лишь сейчас, когда от мучительного удовольствия уже кружилась голова. Он был беспомощен перед Квакити. И ему нравилось чувствовать себя так. От сладкой пытки, вызываемой блуждающими по хвосту руками, откровенно мутило, но фавн протестовал лишь в моральном плане — боль от грубых прикосновений мешалась с чертовски сильным кайфом, создавалось впечатление, что он принял что-то, вызывающее мгновенную зависимость, но плевать хотел на побочки и последствия. Нервы, сходящиеся чувствительным узлом чуть ниже талии сзади, зудели так сильно, что казалось ещё немного — и мозг просто взорвется. Но как бы долго не тянулись секунды, как бы не метался в попытках трезво думать и остановить происходящее Шлатт, рука на хвосте не останавливалась ни на мгновение, как и болезненно тянущая каждый сантиметр тела нега.

— Блять… — как бы приятно не было, все ощущения мешались и пульсировали слишком ярко, и мужчина не был уверен, что не словит инфаркт после такого, а поэтому начал сдавать назад, — прекрати…хватит.

Но к оттягивающим шерсть пальцам вдруг присоединяются еще пять, забираясь под белеющую рубашку. Коснувшись кожи где-то на уровне ребер, мексиканец резко впивается в нее ногтями, оставляя длинные, красноватые полосы вдоль позвоночника — и с губ фавна слетает не то стон, не то очередной скулёж, не то вообще блеяние, от которого тот мгновенно заливается краской.

Нет-нет-нет, он с детства не издавал таких звуков. Порода породой, но не для него. Где, мать вашу, его хвалёный самоконтроль?!

— Стой, хватит! — впервые за всё время он просит Квакити остановиться, но не потому, что ему неприятно, а потому что понимает, что больше не вынесет.

Голос откровенно дрожит, но Шлатт вдруг понимает — мексиканец не станет его слушать, как бы жалобно он не звучал. Он хочет услышать ответ на свой вопрос, и до тех пор пытка не закончится. По виску скатывается капля пота.

— Ты…гх… — у него нет иного выхода, слова с трудом выходят из горла, но невесть откуда взявшийся гнев придает им скорости, — ты кинул меня! Взял и съебался после—! Что я должен был подумать?!

— О… — тон голоса вице-президента слегка сменился, не предвещая ничего хорошего, — так значит в тот раз ты наехал на Фанди не из-за работы, я прав?

И верно. Мало им обсуждать одну и без того колкую тему, так парень ещё с улыбкой на лице подливает масла в разгорающийся огонь.

— При чем здесь он? — мужчина прозвучал слишком злобно даже для самого себя, за что немедленно поплатился, получив новый краснеющий росчерк на пояснице.

— Ты что, ревновал меня? — кипящая от ощущений кровь на мгновение застыла в жилах, и Квакити, будто почувствовав это, тихо усмехнулся.

— Нет… — по буквам произнёс президент, — нет, конечно, это глупо. Это бред. Нахер мне это сдало—?! — чужая рука вновь обвила хвост, и тело вновь сковало.

— Не ври мне, — были ли эти слова просьбой, или нет, но угрозы в голосе было вполне достаточно, чтобы Шлатт рефлекторно прижал уши к голове.

А затем, ухитрившись сделать вдох, выложил мексиканцу всё. Всё, о его руках, без которых сон перестал быть приятным времяпровождением, и превращался в тупую бессонницу, о том, как сильно хотел разбить голову Фанди о ближайшую стену в тот день, потому что закипевшая в мгновение ока кровь требовала этого, пульсируя в сжавшихся в кулаки руках, о том, что сам не знал, почему так взбесился, о том, что и правда хотел лишь понять, почему парень бросил его посреди поля, но в итоге перешёл черту. Всё, о том, что чувствовал, когда всё же сумел поймать Квакити у дверей своей квартиры.

Он сказал ему, что просто хотел этого.

И сейчас, перешагнув порог кафетерия, Шлатт почти жалел об этом, потому что занявший ему место за столиком вдали от основной массы людей вице-президент улыбнулся ему как-то странно. А впрочем, не важно. Главное сохранять спокойствие и не дать повториться ситуации в конференц-зале, потому что здесь столики вполне себе открыты для всеобщего обозрения.

— Твой кофе, — чашка с темнеющей жидкостью уже стояла напротив него, когда фавн сел за стол, — безалкогольный, на этот раз. Надеюсь, ты не слишком против.

— Зависит от того, насколько дерьмовым обещает быть день, — фыркнул мужчина, всё же беря напиток.

— До конца дня лишь бумажная волокита, насколько мне известно, — поспешил обрадовать его Квакити, откидываясь на стуле, — так что расслабься. Может, закончим сегодня пораньше — получишь свой любимый виски, но без кофе, м?

Шлатт нахмурился, но ничего не ответил и переместил взгляд на панорамные окна, отпивая кофе. Снаружи лился солнечный свет, яркими бликами отскакивая от пола и попадая точно в глаза, заставляя жмуриться. Будь мужчина обычным, среднестатистическим жителем этого проклятого города — сказал бы, что погода шикарная, но он таковым не был. Он был не лучше обычного офисного работника, запертого в душном, нагревающемся от солнца здании, а поэтому смело обзывал текущую погоду не самыми лестными прилагательными. И почему на улице творится подобное именно тогда, когда он находится на работе?

Скрипнувший стул привлек внимание фавна — Квакити, видимо отошедший куда-то, вернулся за столик с рожком мороженого в руке, приветливо улыбаясь посмотревшему в его сторону мужчине.

— Кстати говоря — Фанди просил передать, что вопрос с флагом требует твоего внимания, — голос вице-президента звучал беззаботно, но по лицу можно было понять, что он нарочно начал этот разговор, чтобы упомянуть лиса.

— А он не мог сообщить мне лично? — фавн слегка сморщил лицо, вызывая у собеседника ухмылку.

— Ты прекрасно понимаешь, что нет, — тот пожал плечами, — ты знатно припугнул его в тот раз, и до сих пор поглядываешь в его сторону не с самым добрым выражением лица.

Шлатт лишь нахмурился сильнее. Он все еще не знал, что именно, сказанное Фанди так рассмешило мексиканца в тот день, и от этого видеть рыжехвостого поблизости хотелось только меньше, поэтому он, вполне логично, старался отбить у того любую возможность и желание болтать с кем-либо на работе, особенно с Квакити. А парень, кажется, и не возражал. Получив, пускай и не совсем чёткий, но ответ на интересующий его вопрос, он с широкой ухмылкой на лице таскался за боссом хвостиком, более не пытаясь избавиться от его компании, и фавн был бы не против, если бы не одно “но”, ярким пятном ложащееся на нарисовавшуюся идиллию.

Подтаявшее на солнце мороженое заметно теряло форму, но парень в извечной шапке продолжал с выражением довольного кота пялиться на снующих туда-сюда людей, будто бы не замечая этого. Нет, нарочноне замечая, ибо не почувствовать, как холодящая ванильная струйка потекла по пальцам, он не мог. И Шлатт прекрасно понимал, что тот не задумал ничего хорошего, и поэтому молча наблюдал, как растаявшее лакомство стекает по чужим пальцам, форму которых он уже знал наизусть.

— Твое мороженое, — всё же напомнил он, когда капля уже угрожала сорваться и упасть на стол.

Он мог поклясться, что в черных глазах вице-президента промелькнула искорка довольства, когда тот обернулся к нему и довольно правдиво изобразил удивление. Но даже так — мужчина понятия не имел, что он задумал, а незнание подобных вещей он любил меньше всего, потому что в таких ситуациях сложно сохранять главенство.

— Упс, не думал, что оно так быстро начнет таять, — буркнул он, поспешно приподнимая руку поближе к лицу.

А затем, высунув язык куда больше, чем по идее надо было, нарочно-медленно провел им по пальцам, слизывая сладкую дорожку. Шлатт не удивился, но все же слегка напрягся, когда парень, не останавливаясь, накрыл завитый ванильный рожок губами, втягивая размякшее содержимое и буквально выпивая половину того, что было в свернутой вафле секундой ранее. Он едва слышно промычал что-то, когда ваниль сорвалась и потекла вниз по подбородку, но не стал пытаться стереть ее рукой, и только со слышимым выдохом приоткрыл рот, переводя взгляд на застывшего фавна. Но тот не заметил этого, зависнув на продолжающей стекать по чужим губам блеклой полосе.

— У тебя… — он сглотнул, заставляя себя отвести глаза на секунду, и зеркально указал на свой подбородок, — вот здесь.

Глупо моргнув, Квакити проследил за жестом собеседника и с тихим “оу” попытался стереть потекшее мороженое. Языком. У него была возможность сделать это рукой или в конце-концов взять салфетку, но нет. Нет. Он продолжил вести себя как последний… идиот — другие слова, пришедшие в рогатую голову мужчины были более грубыми, и пускай подходили больше, оскорблять вице-президента Шлатт не хотел. Но решившись наконец перебросить от чего-то сменившие оттенок глаза на мексиканца он резко передумал, немедленно прошипев несколько не особо лестных слов одними губами. Глаза Квакити казались абсолютно черными.

— Эм, — фавн настолько, сам того не замечая, увлекся происходящим, что не заметил, как кто-то, проходящий мимо столика, задержался, — вы…

Даже не отворачиваясь от Квакити и не мигая, президент понял и видел, кто решил рискнуть, прерывая его обеденный перерыв. И уж лучше бы этот кто-то свалил в закат прямо сейчас, иначе он за себя не отвечает.

— Вам бы комнату снять, что ли? — Шлатт не знал, взбесил ли его этот дурацкий британский акцент, или же сами слова.

— Иди на хер, Джордж, — процедил он сквозь зубы, — или тебе подсказать дорогу?

До возмущенно фыркнувшего британца президенту дела не было, а вот до того, как быстро мексиканец стер с лица мороженое… Даже слишком быстро, с силой натирая губы, да так, что теперь они заметно покраснели, словно бы—

А вот заканчивать мысль фавн благоразумно не стал.

И ведь это был далеко не первый раз, когда Квакити вытворял нечто подобное, с улыбкой наблюдая за тем, как президент старательно удерживает спокойное выражение лица, пытается вести себя как ни в чем ни бывало, несмотря на очевидную реакцию, вызванную столь откровенными действиями мексиканца. Парень отлично видел, как с виду совершенно отречённый от ситуации Шлатт впивается ногтями в свои же ладони, сжимает челюсти до скрипа зубов и смотрит на него, в то время как радужка его по-обыкновению карих глаз медленно, но верно краснеет, превращаясь в яркий ободок у горизонтальных, животных зрачков. Это одновременно пугало и завораживало. После того раза, когда эти глаза буквально прижали его к стенке, вице-президент не оставлял попыток увидеть их вновь, и стоит заметить — это у него почти получалось. Почти. Черт бы побрал это слово. Каждый раз, когда Квакити допускал мысль, что он подобрался достаточно близко к своей цели, в дело встревала поразительная выдержка президента — мексиканцу оставалось лишь молча беситься с того, что это терпение проявлялось не на напряженных конференциях, а там, где оно было явно лишним. Поэтому оставалось лишь не сбавлять темп и продолжать действовать на нервы, если парень всё ещё желал добиться реакции Шлатта. А он желал. Во всех смыслах.

И он, блять, раскрошит его хваленое терпение в щепки.

***

Горьковатый напиток с резким, слегка цитрусовым запахом в очередной раз огнем разлился по горлу, на мгновение заглушая происходящее вокруг, чему Шлатт, в общем-то, был рад, ибо однотонная клубная музыка уже начала его подбешивать. Прийти сюда он был не против — в конце концов выпить он всегда готов, тем более в рабочие часы, но увы и ах, веселиться на танцполе среди уже далеко не трезвых офисных планктонов не хотелось. Даже смешно… Идея отпраздновать идущие в гору дела принадлежала именно им, но кто сказал, что такой смелый с виду народец в костюмах будет уметь пить и наслаждаться свободным вечером, а не напиваться до потери памяти и жуткого похмелья на следующее утро? Мерно попивающий свой уже третий по счёту бокал коньяка, и при этом почти что трезвый, Шлатт лишь молча посмеивался над тем, как до абсурдного жалко выглядела вся эта картина — некоторые умудрялись терять голову после первого бокала, что смотрелось крайне забавно.

— Не клоуны, а целый цирк, — буркнул он, стоило очередному юнцу запутаться у себя в ногах и почти что шлепнуться лицом на пол, а затем неспешно отпил половину содержимого своего рокса, про себя отмечая, что его наконец-то начинает вести.

На периферии зрения мелькнуло нечто ровно такое же чёрно-белое, как и любая другая фигура, присутствующая в этом баре сейчас, но фавн с довольством отметил, что узнает её, и более того — рад видеть её среди этого сброда неумелых пьяниц. Слегка запрокинув голову, он неспешно пробежался глазами от не особо длинных, но довольно-таки элегантных ног, выше, минуя будто бы нарочно выгнутую спину, до выбивающихся из-под извечной шапки копны черных волос, прищуриваясь от слишком яркой неоновой подсветки барной стойки. Словно бы не замечая его присутствия, Квакити говорил что-то бармену, пытаясь перекричать бьющие по ушам басовые ноты, а затем, перехватив из рук того бутылку пива, развернулся и приветственно ухмыльнулся поймавшему его беглый взгляд президенту.

— Пиво? Серьёзно? — фавн не особо старался перекричать музыку, ровно, как и услышать ответ, — ты б ещё яблочный сок взял.

— Я бы хотел насладиться вечером, стоя на ногах, на не валяясь в углу, — Квакити, тем не менее, отлично расслышал его, поудобнее опираясь на стойку позади себя, — не все имеют ту же стойкость к алкоголю, что и ты.

— Я заметил, — мужчина фыркнул, поднеся к лицу бокал и с долей презрения наблюдая за трепыханиями людей на танцполе.

С новым глотком легкая слабость более ощутимо разлилась по конечностям, притупляя шум от заезженной музыки в ушах, Шлатт прикрыл глаза, пытаясь насладиться мнимым спокойствием, повисшим в воздухе вокруг. В последнее время ему редко удавалось побывать на подобных мероприятиях, по понятной причине, да и все более-менее свободные вечера были заняты куда более приятным времяпровождением. Что касается излюбленного алкоголя — на него фавн всегда находил минутку, что было не совсем правильно с точки зрения рабочего этикета.

И всё же этот вечер мало чем отличался от обыкновенной попойки на кухне. Разве что… возможно, на этот раз у него была подходящая для разговора компания.

Он неспеша повернул голову к молчащему вице-президенту, собираясь со всей серьёзностью ляпнуть что-то шутливое в отношении все больше страдающих от своего нетрезвого состояния офисных работников, что сейчас творили невесть что, но тут же подавился ещё не высказанными словами, ибо мать вашу… лучше бы Квакити и правда взял себе яблочный сок. Потому что пиво из бутылки не пьют так.Прохладное, стеклянное горлышко не создано для того, чтобы его облизывали словно какой-то леденец, хотя это слово не очень-то подходило под контекст — даже самый избалованный ребёнок не станет так играть с сахарной фигуркой животного. А вот кое-кто более взрослый, голодный до других сладостей жизни — вполне.

Обычно Шлатт встречал таких индивидов на трассе. И обычно такие встречи проходили прямо в салоне его автомобиля.

Вот только почему блять именно Квакити ведёт себя как подобные личности? И почему не со всеми подряд? Шлатту одному так повезло? Бред собачий… Не мог же один-единственный вечер перевернуть всё с ног на голову?

Топорщась из-под реально тёплой с виду шапки волосы лезли в глаза, но Квакити, судя по всему, было абсолютно плевать как на температуру головы в и без того душном зале, так и на ограниченный обзор, хотя последний пункт был кстати — ползающие по стенам лучи прожекторов то и дело неприятно слепили глаза. Шлатт испытал это на себе уже несколько раз, от чего создавалось впечатление, что он наступает на одни и те же грабли. И вот опять эти неоновые фонари заехали своим светом по привыкшим к полумраку глазам фавна. Тихо ругнувшись, он с шипением проморгался, по какой-то странной случайности отворачиваясь от танцпола именно в сторону доселе молчащего вице-президента — хотя, скорее всего он сделал это подсознательно, сочтя лицезрение выпивающего мексиканца куда более приятным, нежели картину того, что язык не поворачивается назвать танцами. Да, пожалуй. Пожалуй, смотреть на него было лучшей идеей. Пожалуй… Он был единственным, кто заслуживал внимания Шлатта.

— Э-эй! — ломающийся голос лиса, внезапно появившегося на горизонте, заставил Квакити повернуть голову в сторону звука, случайно сталкиваясь с от чего-то сменившими цвет глазами президента.

Доля секунды — а затем фавн быстро отворачивается, слишком резко опрокидывая в рот остатки коньяка, от чего грудь прошибает огнём, и президент бессильно морщится, ощущая, как от алкоголя стремительно меняется оттенок лица. Да, именно от алкоголя. Именно от него. Черные, словно две бездны, глаза Квакити тут вообще ни при чём.

— …так что нам в общем-то было бы неплохо по-быстрому решить этот вопрос, — явно подвыпивший Фанди отчаянно жестикулировал, кажется, обсуждая что-то по работе с мексиканцем.

Что именно, Шлатт понятия не имел, мозг отключился ещё в начале его монолога, примерно после слов «график» и «сроки» — дальше он просто наслаждался тем, как хорошо музыка в зале перебивала мямлящего лиса, чей голос откровенно раздражал, да еще и в такой близости. Вспоминать о работе не хотелось совершенно, но если еще пять минут назад фавн хотел просто насладиться свободным вечером в хорошей компании, то сейчас это желание сменилось на необходимость либо тупо напиться до беспамятства, либо… Нет, эмоции следует держать при себе, по крайней мере на людях.

— Шлатт? — названный недовольно фыркнул, кивая бармену и указывая на свой опустевший рокс.

Настроение портилось со скоростью роста геометрической прогрессии, возможно поэтому среди слегка плывущей от алкоголя переферии морда Фанди показалась настолько мозолящей глаза. Слишком рыжая, слишком яркая… слишком близко к Квакити. Опять.

— Да-да, мне поебать, — угрюмо буркнул он, не глядя хватая протянутый барменом бокал и тут же выпивая половину.

Уж лучше, чтобы голова болела от похмелья, а не от обдумывания глупых вещей. Уж лучше занять её мутной, пьяной пеленой, нежели поддаться внутреннему все громче рычащему свои хотелки “я” и повторить ошибки минувших вечеров. А если быть точнее, одного конкретного вечера.

— Мне кажется, нам стоит разобраться с хвостами до того, как они начнут доставлять проблемы, — скорее всего Шлатт уже поплыл, ибо слова наконец подавшего голос парня показались ему уж слишком приторно-сладкими.

Словно бы тот стебался. Нет, он определенно стебался, ибо возымел наглость приплетать в далеко не личный разговор подобные шутки. Замерев на мгновение, президент громко цокнул ногтем по стеклу бокала, медленно поднимая на собеседника вовсю горящие красным глаза.

— Да, стоит, — нарочно-медленно проговорил он, не обращая внимание на собственный тон голоса, ставший отдалённо-угрожающим, — только что-то руки не доходят.

Удар ниже пояса, но Квакити лишь довольно хмыкает в ответ, изображая согласие и совершенно пропуская мимо ушей очередной монолог Фанди, кажется, вообще не понявшего, что только что произошло. Фавн прав — горькое пиво совсем не лучше простого сока, но пускай алкоголя в крови почти нет, мексиканец чувствует, что пьянеет с каждой секундой всё больше. И виной тому не прохладная бутылка в руке, а буквально горящие глубоким алым глаза фавна напротив, не мигая смотрящие прямо на него уже чёрт-знает-какую секунду подряд. Этот взгляд обжигает внутренности похлеще какого-то там пива, но Квакити всё устраивает. Даже более того — он долго пытался вновь заставить мистера президента смотреть на него вот так, и от этого происходящее буквально сводило с ума. Он сходил с ума от того, насколько полный дикого раздражения и желания взгляд ему нравился. Но одновременно с этим мексиканец с силой сжимал горлышко бутылки, ибо каждая клеточка тела начинала всё сильнее кричать, требуя большего.

Но кто он такой, чтобы отказывать себе в таких мелочах, верно?

Поэтому, радуясь молчащему от эйфории чувству стыда, он тихо хмыкает и, не разрывая зрительный контакт, поднимает почти опустевшую бутылку пива ко рту, демонстративно и как можно более откровенно припадая к ней губами, нарочно позволяя паре капель выскользнуть и пробежать по подбородку. Совсем как тогда, в кафетерии, где, не смотря на все усилия Шлатта скрыть это, вице-президент отлично видел, на сколько хорошее представление устроил. Сейчас, был ли виной тому опустевший рокс с коньяком фавна или же нет, реакция была заметна даже лучше, как минимум по тому, как резко потемнели его глаза, принимая глубокий винный оттенок, и с какой силой мужчина сжал кулак свободной руки. Но на этом Квакити останавливаться не собирался, нет… Для полноты картины, осушив бутылку пива до конца, он отставил её в сторону, а затем, приоткрыв рот, нарочно-медленно облизал губы, слегка склоняя голову на бок.

Шлатт терпел. Но был на грани.

Ещё бутылка — бармен услужливо протянул ее Квакити, стоило тому подать незамысловатый знак рукой. Стоило поднести её к лицу — краем глаза парень заметил, как на мгновение ощетинился Шлатт, запоздало беря контроль над проявлением эмоций в руки.

— Эй, ты чего? — без должного внимания вице-президент этот маленький момент оставить не мог, — смотришь на моё пиво как баран на новые ворота.

Услышав подобную реплику, мужчина усмехнулся, но не без нотки откровенной злости. Но плевать на это, всё равно в их разговор никто не вслушивается — даже пытающийся завязать беседу ранее Фанди, путая буквы в словах, настойчиво объяснял что-то Джорджу, скучающе смотрящему куда-то в неизвестном направлении сквозь свои темные очки. И ведь ещё догадался нацепить их в ночной клуб…

— Если так хочешь заставить их открыться… — продолжал Квакити, совершенно не беспокоясь о возможных слушателях, — придется вставить кое-что.

Вот так просто, с места в каньон? Хотя к чёрту, их взаимодействие в последнее время и так находилось на текущем уровне — примерно чуть ниже пояса.

— Пока всё идет к тому, что я войду с ноги, — сдерживать уже некоторое время возникающие пошлые мысли более не было смысла, а разгулявшийся по венам алкоголь прекрасно развязывал язык.

— Неужели? — Шлатт хотел отпрянуть, когда собеседник внезапно приблизился к нему, но ватные конечности отказались двигаться, — а я то думал, ты собираешься долбиться о них пока есть силы…

Знакомые пальцы, ни капли не боясь сгущающейся вокруг атмосферы, коснулись левого уха, не спеша поглаживая его против шерсти и медленно добираясь до растрепавшихся волос.

— Рогами, разумеется, — рука Квакити переместилась на отнюдь не чувствительные выросты черепа, вызывая у президента легкое разочарование.

Рога не чувствуют ничего, это просто вырост ороговевших тканей. Рога не чувствуют еголадоней, в отличие от ушей и хвоста. Именно поэтому Шлатт хмурится и встряхивает головой, пытаясь заставить руку мексиканца упасть обратно на ухо — но та тут же отстраняется насовсем, перемещаясь на барную стойку в качестве опоры для тела хозяина.

Когда Квакити вновь подносит треклятую бутылку ко рту, президент уже не знает наверняка, почему всё, кроме фигуры в край обнаглевшего парня, так плывет перед глазами. Что-то сродни злости клокочет внутри все громче, отдаваясь эхом пульса в ушах и заглушая музыку, фавн едва сдерживается чтобы не… черт его знает, что сделать. Мозг просто не мог описать это желание словами, что, в общем-то пугало, но одновременно Шлатт хотел послать всё лесом и сорваться. Здесь и сейчас.

— Глотнёшь? — полупрозрачная коричневая бутылка в какой-то момент оказалась практически у него перед носом, мужчина дёрнул бровью, пробегая глазами от тонких пальцев, обхвативших горлышко, выше, до плеча.

Вице-президент ухмылялся пуще прежнего, словно происходящее доставляло ему какое-то странное удовольствие, словно вид выбитого из колеи Шлатта забавлял его. Стиснув зубы, фавн едва заметно ощетинился, чем вызвал легкий смешок со стороны Квакити, тот слегка отвернулся, но руку с пивом не убрал, а зря. Потому что эти проклятые руки сводят президента с ума уже которую неделю. Мексиканец тихо охнул и с вполне читаемым удивлением на лице повернул голову обратно, округлившимися глазами наблюдая, как перехвативший его запястье президент резко отнимает его пиво, с громким стуком ставя бутылку на барную стойку рядом, а затем, не мигая заглядываает парню прямо в глаза, медленно подносит руку к лицу... И Квакити чувствует, как по спине пробегает целый табун адских мустангов, потому что губы Шлатта, коснувшиеся тыльной стороны запястья, кажутся куда горячее обычного пламени.

— Хватит с тебя на сегодня пива, — его низкий голос бьет по покрасневшим ушам похлеще клубной музыки, заползая глубже и проводя невидимыми когтями по трепещущему от происходящего нутру.

У вице-президента перехватывает дыхание — достаточно надолго для того, чтобы от восторга, разлившегося внутри, он не смог ответить ровным счетом ничего, только приоткрыв рот проводить взглядом направившегося к выходу мужчину. Воздух со свистом наполняет легкие, стоит пучку коричнево-белой шерсти скрыться за дверью, и, выдавив едва нервный смешок, Квакити почти бежит к двери, даже не замечая что-то говорящего ему Джорджа. Поток холодного ночного воздуха бьет в красное то ли от алкоголя, то ли от эмоций лицо, но прохладнее от этого не становится ни на градус — наоборот, парень чувствует, что разгорается сильнее словно спичка. Дверь клуба захлопывается за спиной, а фигура впереди, словно ожидая этого звука, резко разворачивается, подхватывая мексиканца за талию и настойчиво нависая сверху, заставляя чуть ли не упасть назад.

Но Квакити отлично знает, что и без всего этого упал давным-давно.

***

Плюс выходных в том, что в твоём пробуждении не виноват противный будильник. Заспанный организм, восстановивший все свои силы после рабочей недели, просто не находит ничего лучше прерывания сна, более не имеющего смысла — подобное пробуждение приносит с собой как минимум удовлетворение начинающимся днём и иррациональное желание просто подольше понежиться в кровати, изредка потягиваясь. А как максимум — внезапную улыбку от звука скрипа матраса рядом. Внезапную и очень довольную, потому что не смотря на далеко не трезвый вечер, Шлатт прекрасно знает, кто заставляет его кровать скрипеть. Нехотя отвернув голову от подушки и приоткрыв глаза, он тут же замечает небольшое жёлтое пятно, лежащее на простынях перед самым носом. Стоит выдохнуть чуть сильнее, и перо невесомо отлетает прочь, падая куда-то на пол и теряясь в еще не одной дюжине себе подобных. Игнорируя неудобство из-за упирающихся в подушку рогов, мужчина перекатывается на другой бок и щурится из-за пробивающегося сквозь шторы солнечного света, но и не думает отвернуться. Отвернуться — значит пропустить всё самое интересное. А если учесть, что Квакити, обычно прячущий свои волосы под шапкой, сейчас пытается собрать их в хвост, сидя на краю кровати без какой-либо одежды… Пропустить такое просто кощунство. С другой стороны, всё самое интересное фавн уже видел. Ночью. Когда эти самые чёрные волосы разметались по кровати словно тёмное солнце. Тонкие пальцы парня пытаются подцепить резинку, не давая непослушным прядям вновь растрепаться, что выходит из рук вон плохо, да и незаметно приблизившийся сзади Шлатт окончательно прерывает все попытки, бесцеремонно уткнувшись носом в загривок и горячо выдыхая. Руки мужчины, не найдя себе применение лучше, осторожно ложатся на чужую талию, медленно сползая ниже по спине до тех пор, пока загорелая кожа мексиканца не сменяется пушистым перьевым покровом ярко-жёлтого цвета, преходящим в два небольших крыла. Шлатт, даже как-то стыдно признаться, не знал об их существовании до прошлой ночи, когда, решив помочь кое-кому стянуть надоевшие и откровенно мешающие в тот момент штаны, случайно запустил руку прямо в это желтеющее и невероятно мягкое нечто, заставив и без того извивающегося под ним парня вскрикнуть от неожиданности. Вскрикнуть, а потом застонать — почти так же, как, на сколько мог сказать фавн, стонал и он сам, когда вице-президент касался его хвоста.

Разумеется, в эту ночь руки Квакити побывали не только на его хвосте.

— И тебе доброе утро, — почти весело буркнул парень, вставая с кровати и принимаясь собирать с пола разбросанные вчера вещи.

Хотя, Шлатт бы предпочел, чтобы остаток дня мексиканец не надевал на себя ровным счетом ничего. Так он выглядит куда лучше.

— И это все? — поинтересовался президент, склоняя голову и выразительно смотря на собеседника.

Кажется, поняв намёк, Квакити ухмыляется и шагнув к мужчине, наклоняется к его лицу. Но стоит последнему в предвкушении прикрыть глаза, как парень тут же отстраняется, улыбаясь куда сильнее и наглее, радуясь своей маленькой шалости, которая, если судить по озадаченному и даже слегка обиженному выражению лица фавна, определённо удалась.

— Я буду ждать на кухне, — он намеревается уйти, но Шлатт внезапно хватает его за предплечье и тянет к себе, пользуясь получившимся замешательством.

Поцелуй выходит медленным, но от этого не менее дразнящим, в отместку фавн решает ещё и слегка прикусить чужую губу, прежде чем наконец отстраниться, но не отпустить неровно дышащего, но довольного вице-презента, вынужденного стоять в полусогнутой позе всё это время. Зато…в такой позе Шлатт может рассмотреть каждый темнеющий след на его шее, что определённо стоит самодовольной ухмылки, которая растягивается сильнее от мыслей о том, что Квакити стоило бы позаботиться о своём внешнем виде, прежде чем идти на улицу, по всем правилам приличия, но…он не станет этого делать. Фавн знает это наверняка. А это не может не радовать.

— Никогда не уходи просто так, — напоминает ему Шлатт, наконец разжимая пальцы.

И Квакити улыбается в ответ, хитро щурясь, потому что и так не собирался делать ничего подобного. Больше никогда.