Пускай мы в разных городах

Однажды я c дождем вернусь назад

Не пророни слезы, укройся от грозы

Марк сбрасывает.

Марк сейчас что ему сказал?

Ох ты ж господи блять. 

У Жени сердце колотится так, что воздух будто вышибает из легких.

Женя хочет взвыть и подолбиться головой о стену или что-то типа того.

Женя радуется: недомолвки исчезли. Он четко понимает, что правда, чувства возникли быстро и взаимно, Женя и правда особенный и все такое. Что-то внутри — неужели пресловутые бабочки? — легко-легко трепещет. Нежность, сдерживаемая мыслями о том, что они просто друзья и даже не особо близкие, высвобождается.

Женя любит Марка. Это взаимно.

А-ху-еть. 

Женя догадывался, но догадываться — это одно, а знать — это другое. И после всех этих сегодняшних-вчерашних рассуждений, как да что — особенно.

Женя откровенно счастлив.

Женя — злится.

Женя злится: это хуйня какая-то вот такое вбрасывать и исчезать. Марк не в сети, сообщения — а Женя пишет много — не читает, и звонки игнорирует. Женя хрустит костяшками пальцев и гипнотизирует переписку. Тихо как в гробу.

Женя хочет что-нибудь пиздануть или кинуть телефон в стенку. Взять себя в руки сложно, но нельзя разбудить родителей, а еще нельзя дать эмоциям взять верх над разумом. Он и так неадекватный слегка в последнее время.

Женя тревожится: черт его знает, до чего Марк там сейчас додумается, что натворит и вообще, мало ли что блять — он слишком непредсказуемый. Нелогичный. Слишком он ебучий Марк и уж точнее не скажешь. Пиздец.

Женя нервничает до трясучки еще и потому, что он не привык чувствовать сразу столько и так сильно. Женя хочет выговорить все, что думает, в голосовом, но в последний момент сам себя хватает за руку, пишет вместо этого короткое «все хорошо?» и гасит экран. Женя сжимает и разжимает руки и пытается прийти в себя. Просто делать глупости сгоряча, сложно потом с ними разбираться. Марк сейчас и так в хуевом состоянии, он зачем вообще звонил? Чтобы, видимо, ебу не дать один на один с собой. Злиться — это окей, но сейчас лучше перебеситься, поагрессировать в стенку вон, а его добивать не надо. Не надо. Кто-то же должен дружить с головой, в конце концов. Марк и так у него замученный. Хорошо бы покричать сейчас, но это он так весь дом разбудит. А жаль. Женю изнутри разрывает от того, что он сейчас ломкий и ласковый и сердитый и растерянный одновременно. Дрожащий, почти по-девичьи высокий голос все еще звучит эхом. Нет, он — дурачок, он не хотел его задеть, конечно. Надо как-то… надо справляться.

Женя откладывает раскалившийся телефон, вздыхает и медленно выдыхает сквозь сжатые зубы, поднимается и открывает окно. Ночь прохладная и тихая-тихая, пахнущая весной и чем-то кисло-сладким — не то цветением, не то помойкой, не то и тем, и другим сразу. Женя головой прижимается к раме и прикрывает глаза. Он считает до десяти и обратно и вспоминает, что Марк рассказывал, что надо, если нервничаешь, вдохнуть — сделать паузу — выдохнуть — сделать паузу. И дальше по кругу. У Жени от мыслей о Марке внутри все перепиздошивается, ноги отнимаются и все начинает плыть и плавиться, но он старательно дышит, удерживает себя в сознании и даже сохраняет подобие контроля. Как только получается немного войти в норму, он заставляет себя сосредоточиться только на звуках. Так надо, чтобы мозг не наебнулся от перегрузки. Ветер. Деревья. Соседи сверху. Машины и поезда. Стук собственного сердца.

Шквал эмоций постепенно начинает гаснуть. Женя не склонен к метафорам, но голова Марка — страна чудес, а голова Жени — ведущая в нее кроличья нора. С полками, где все расставлено в одному ему ведомом порядке — но именно что в порядке. Женя начинает закрывать мысли в банки, подписывать и рассовывать их по шкафам, ящикам и антресолям.

Что вот сейчас произошло? Как это понимать? Что это значит? Женя хмурится, но почти сразу же чувствует, что не может не улыбаться: так ведь и было, когда они только познакомились. Женя себе те же самые вопросы задавал. Странно это на самом деле. Они будто всегда были знакомы, теперь даже не восстанавливается реальность без Марка в голове. Господи, какой же Марк, какой же он… Женя вспоминает ощущение от холодной тонкой ладони в своей руке. Кто-то идет по тротуару, стуча каблуками, и Женя думает, что если это девушка, то она, наверное, с ума сойти какая бесстрашная, а еще возможно она идет со свидания. Откуда еще люди ходят в третьем часу ночи? Еще и на каблуках. От тихого ветра остывают пылающие щеки. Наверное, это очень правильно, что Марк сбросил, потому что Женя понимает, что ему сейчас нужно подумать и побыть с самим собой. Марку, наверное, тоже это нужно. Вот он бы наговорил ему всякой ерунды сейчас или еще что-то, а так ведь нельзя.

Главное ведь что? Марк сказал прямо, что он его любит. Что было до этого? Были разговоры, что может, что и получится, но такие скомканные и уходящие в шутки, что черт его разберет — может это просто было, чтобы не обидеть. Это ведь Марк. Он очень даже мог бы. Женя задумывается. Он не сказать, что сильно понимает, как работают отношения, но почему-то ему кажется, что если им клево вместе и все такое, то почему нет? И если они друг другу нравятся? Типа, у них же очень хорошо получается в дружбу. Нет, понятно что и из взаимной любви может выйти хуйня, но Женя же не замуж его зовет. И вообще, обо всем можно договариваться.

А чем вообще отношения от дружбы отличаются? Хорошо бы с Марком обсудить, он умный все-таки… он ставит на этикетке знак вопроса и убирает на полку «подумать позже».

Женя про отношения знает больше из дорам с аниме, а у Марка, судя по всему, опыт. Всякие обмолвки, недоговорки всплывают — опыт не самый приятный. Наверное, поэтому и осторожничает, оттягивает как может. Ну и что уж, считает себя хуйней, недостойной любви и всего прочего. Глупый он, глупый и хороший. Может, отношений на расстоянии боится? Может правда ему дать время? В голове, наконец, выстраивается картинка. Надо Марку написать, чтобы он не нервничал и, если ему кажется все еще, что это слишком быстро, то они могут пока продолжить вот как и теперь общаться, подождать, но чтобы между ними не было недомолвок: Женя тоже его любит и любит сильно.

Он открывает глаза и видит вдруг со странным удивлением, что луна-то полная. Вот совсем полная.

Херня выходит. Размен шила на мыло.

Так. Еще раз.

Женя садится на пол, думает с минуту и ложится, сцепив руки за головой. Остывшее дерево он чувствует каждой острой косточкой своего тела, ощущает его костяшками, пальцами касается собственных волос. Мягкие. Он понимает, что не может помнить это так четко, но подушечки словно хранят жестковатость длинной вьющейся челки, тепло лба и шероховатость щеки. Собственная кожа тоже другая. Тоже мягче. Это почему-то забавно. Женя вспоминает диалог из Принца-полукровки: «у Гермионы хорошая кожа». У Марка, наверное, нет, но Жене это не кажется проблемой или типа того. В свете фонаря и луны потолок белеет слегка призрачно. На балконе становится ощутимо прохладно — наверное, нервяк начинает отпускать. После той ночи на Ваське они поговорили и решили, что вроде друг другу нравятся, но нужно подождать и решить, вдруг это было мимолетное и вообще сейчас экзамены и прочая хуйня. Решили. Общались. Было клево. Клево, да. У Жени гормоны играют, он понимает это прекрасно, ему нравится залипать на фотку, где остро очерчены обнаженные ключицы. Женя — что уж там — со стыдом пару раз ловил себя на додумывании всякого. Ну и романтики хочется, ему до рези в сердце иногда тоскливо по той ночи, где он был в праве целовать Марка и в щеку, и в губы и в висок. И чтобы спокойно было. И Жене, и Марку, и Жене, что уж там, за Марка. Но это все было бы не то, если бы не было другого… сложно, сейчас голова заболит. И лезет еще в мысли всякое нехорошее. Про лица и головы.

Нет, сейчас он ни до чего хорошего не додумается.

Женя прикрывает глаза опять и чувствует, как немного уплывает. Надо бы пойти спать, если по-хорошему, иначе он завтра будет мало похож на человека. Что-то ему подсказывает, что вот на данном этапе легче не будет: в ушах опять звучит эхо неровных всхлипов в трубку. И нихрена в этом хорошего нет. И дать сейчас собственной крыше летать фанерой над Парижем он позволить не может — на подкорку въелась умная мысль, звучащая Лизкиным голосом: «надевайте маску сначала на себя, а потом на ребёнка». Да и вообще лучше ебу не давать — вредно для здоровья.

Женя на всякий случай смотрит на экран телефона, но там висит только пара уведов из тви и тгк, — это он с утра почекает. Марк молчит, и Женя искренне хочет верить, что он смог прийти в себя и его просто вырубило после истерики. Верится, правда, с большим трудом. На душе у Жени от этих мыслей неспокойно, опять поднимается всякая прибитая, как пыль дождем, дурь и почему-то вспоминаются мелкие татуировки на руках и едва заметные царапинки рядом. Женя вздыхает, но одергивает себя снова, как одергивал несколько раз на балконе. Если он сейчас по сути на ровном месте сам распсихуется, не выспится и будет весь день срываться на всех вокруг, никому легче не станет. И Марку в том числе. Женя на полку с напоминаниями ставит баночку тревожно-медовую — сформулировать, о чем именно хорошо бы поговорить с Марком, чтобы не стриггернуть и чтобы узнать, нужна ли ему какая-то помощь, потому что в том, что поговорить надо он убедился сегодня окончательно.

Женя ставит телефон на зарядку и тихо-тихо идет в ванную, умывается под слабой струей воды, смотрит на себя в зеркало — нет, спать, срочно, и так толком времени не осталось, а он похож на вампирюгу. И вряд ли на Паттинсона или Сомерхолдера, скорее на Дракулу из приебнутого старого мультика. Голову завтра надо будет помыть, иначе никакие десять способов сделать прическу шторы из взломанного тиктока не помогут.

В коридоре — он специально на секунду замирает, но нет, никого не разбудил, тишина, только папа храпит — и в темной комнате он двигается на ощупь, на тумбочке ощущает горячий телефон, светит им и невольно опять чекает уведы. Нет. Ничего нового, конечно. Уже много времени прошло, точно спит. Смешно и немного по-детски, сунув руки под подушку — Женя не может не бальзамировать в памяти ту ночь. Женя полуосознанно улыбается, вздыхает, проверяет три будильника (господи, от десятка марковских противных он чуть не ошалел, а если с ним жить, то так каждый день?) и падает на спину поверх одеяла.

Ощущения от дня странные, смутные, немного тревожные, но в целом позитивные. Прогноз на завтра обещает солнце с переменной облачностью. Сложно, нихрена непонятно, но разберутся как-нибудь, ведь любят же друг друга и вроде не безъязыкие и все такое. Женя закрывает глаза, уже чисто по-привычке тянет на себя уголок пледа с края кровати, чтобы не лезть под жаркое одеяло, снимать которое тупо лень, и почти сразу проваливается в сон.

Женя просыпается за минуту до будильника, пялится в потолок, растекаясь мыслями и, при первых же звуках, тычет наугад по телефону. Мозг от въевшейся мелодии начинает прогружаться, шестеренки заводятся и Женя почти с ощутимым скрипом садится. Тяжко. Нет, так это нельзя, конечно. Спать до двенадцати и ша. Голова почти похмельная. Женя напрягается. Сердце екает. Марк. Всплывает весь вчерашний разговор. Теперь уже более осознанно, отделив за время сна свое «он меня любит!» от «ебаный нахуй что происходит блять», он прогоняет все бывшее до спонтанного признания, морщится, трет переносицу и вздыхает. Чето хуета какая-то выходит по ощущениям и что делать — он в душе не ебет. Еще и биология сейчас, надо напрягаться, с биологией все не так радужно как с химией (или с Марком). Пососная ситуация, иначе и не скажешь. Так, надо собираться как-то. Безвыходных ситуаций не бывает, раньше смерти умирать нельзя, сейчас главное просто разобраться что к чему.

Он снимает телефон с зарядки, ещё не сфокусировавшись до конца тыкает на уведы из тг — рука вздрагивает. В груди и горле что-то ощетинивается иголками. Блять, ну Марк. В лице сжимается какая-то мышца. Женя остро осознает себя, сидящего на краю кровати, свои слишком длинные ноги и немного ноющие лопатки. Марка хочется прижать к себе, дать почувствовать землю под ногами, ткнуться носом в темечко и сказать, что все хорошо и ничего такого страшного не случилось. Дурак, ну господи, ну дурак, ну что вот он? Милый, откуда вот это все? Будто Женя ему что-то сделает плохое. Он несколько раз перечитывает нервное, дрожащее измученными опечатками сообщение и чувствует… чувствует. Больно. И вроде как все встает на свои места. Женя, конечно, догадывался, тут нельзя не догадаться, но что оно вот так? Нет, убирать такое в долгий ящик нельзя. У Жени все в груди будто тисками сжимается. И что с ним делать таким? Женя не специалист ни разу и как-то помочь толково — да как? Это можно с неумелости напричинять добра и себя загнать, и его добить. Он растерянно кусает губы и чуть сам не плачет от жалости и отсутствия хоть какого-то представления как себя в таких ситуациях вести. Это ведь даже не прогуглишь никак. Женя вспоминает, как ночью на ощупь искал дверь и тумбочку. Ощупью он тыкается и в клавиатуру.

«Марк»«Все хорошо»«Ничего страшного»«Все взаимно»господи, дурацкая какая и неуместная фраза — хоть удаляй, но как сказать-то? Как еще сказать? Как правильнее-то? «Не переживай только»«Пожалуйста»«Я тебя люблю»Вот так правильнее. «И не тороплю правда как тебе будет комфортно так и скажи»«только если хочешь чтобы нам было проще скажи как мне себя вести» «я не очень понимаю»«ты в этом не виноват вообще никто не виноват, просто чтобы лучше понимать, что делать, ладно? »«хочешь будем как раньше, хочешь еще как, ты только не думай что мне как-то плохо»«если что-то будет не так»«я скажу, обещаю, ладно?»«только говори пожалуйста»«и не переживай господи такой пиздец твориться крыша у кого угодно поехать может» «все можно решить все это решаемо»«я могу тебе сейчас как-то помочь?» «я не уверен что»«много могу дать или понимаю как то что то я не особо что то знаю»«но чем смогу тем смогу»«мне хотелось бы что-то сделать чтобы тебе легче было с этим справиться и все такое» «если что я не настаиваю на том чтобы решать все прям сразу»«только главное объясни мне что сможешь»«мне нужно что-то понимать но не волнуйся только пожалуйста Марк хороший не надо»«Марк»Женя сыплет сообщениями, повторяя самого себя и сбиваясь, Женя в конце просто отчаянно пишет какие-то глупости о том, почему именно он его любит, одним, бесконечным сообщением, что-то редачит, подтирает, смотрит в экран долго-долго.

был (а) в сети недавно. 

Женя лезет в вк, хотя для Марка это ну такой себе показатель.

был в сети вчера в 18.10 

Ну конечно.

Мысли у Жени мутные и тяжелые. Как сложно все, блять, как сложно. Почему вот все так? Не как у других людей. А как у других людей? Нормально? А нормально — это как? Женю раздражает ощущение каши в голове.

Марк не читает — ладно, черт с ним, у него сейчас вроде урок идет — Женя откладывает телефон и идет в ванную, буркнув маме что-то вроде «доброго утра». Спросонья вообще разговаривать с людьми не очень хочется, а тут еще такая кутерьма.

Жене нехорошо и тревожно, но думать он не может. В голове повесилась мышь.

Женя на автомате производит какие-то действия. Он чувствует себя сейчас заведенной машинкой или чем-то вроде. Женя никогда еще ни с чем таким не сталкивался. Женя, наверное, понимает, о чем пытался сказать Марк. Женя ощущает боль за человека, слишком быстро ставшего близким. Марк понимает, видимо, что его состояние не может не влиять на его взаимоотношения с людьми.

Цветок на плитке напротив глаз выглядит каким-то осуждающим.

Женя чувствует под ногами прохладу белого акрила и тепло воды на коже. По спине бегут мурашки. Что не так? Женя растерян. Он снова движется в потемках. Что ненормального в том, что Женя может за него переживать? Чего он так боится? Женя ненавидит эту дезориентированность. У Жени все крепнет чувство, что за него пытаются решить — из лучших побуждений — что ему стоит делать. Марк будто еще себе в голову вбил, что чувствовать себя плохо — это что-то хуевое, потому что другие будут волноваться и он в этом виноват. Хорошо. Ладно. Наверное он понимает. Он понимает, что это такое: сказать маме одно, а сделать все по-своему. Другое дело, что Женя понимает, что она не может не беспокоиться и это нормально. Это скорее здорово, что есть кто-то, кому не похуй, жив ты там или нет, как у тебя дела в школе и носишь ли ты перчатки. Другое дело, что мама иногда заботу причиняет, но Женя ведь так не будет… блять, ну что не так-то с этим? Что такого-то? Ну есть у него беды с башкой, ну тревожный он до пизды, но он ведь не насильник и не абьюзер. Не будь у него ноги, то что с того? Это ведь тоже бы накладывало какой-то отпечаток на отношения. Но это ж не значит, что от него как от чумного шарахаться надо.

Женю вдруг оглушает уже откровенно тарабанящий в дверь Игорь, которому сейчас, оказывается, выходить надо. Точно, бля, ему же к первому. Блять, неловко.

— Ну ты там утонул или что? Утопись позже, мне в ванную надо.

Женя заканчивает свою медитацию на цветок на кафеле и вырубает воду.

— Да щас я, не ори!

Еще на минуту он зависает перед зеркалом, благодарит природу за то, что он по крайней мере генетическую лотерею выиграл и даже сонное ебало в общем и целом выглядит сносно и даже с определенного ракурса красиво. Еще бы волосы сами собой нормально ложились и вообще заебись было бы. Женя зевает, одевается и, поддавшись тревоге, идет сначала в комнату за телефоном, хотя и чувствует, что придется по этому поводу повыслушивать. Марк все еще никуда не заходил даже. Ладно. Женя бездумно листает переписку и пытается хоть немного собраться с мыслями. Не выходит. Женя понимает, что если бы он выспался, то было бы намного проще разгребать это все, но сейчас его рубит и он чувствует, как засыпает на секунду, когда моргает. Пиздец. Он касается пальцами футболки на груди. Сердце стучит болезненно и встревоженно. Почему-то ему очень не нравится молчание Марка, наверное, потому что с самого момента их расставания на Московском вокзале переписка не прекращалась. Женя вставал с сообщениями Марка, с ними учился, писал ему на переменах, рассказывал о чем-то пока разбирал сумку, слушал смешливо-картавые войсы когда мыл посуду, они часами говорили по вечерам. Марк стал частью его нормальной жизни. Марк как будто всегда просто был. И ощущение, что он может куда-то молча деться, Жене не нравится. Женя не любит недомолвки и любит Марка.

Женя вдруг ловит себя на мысли, что Марк мог… да нет, это бред.

С утра не ответить — это ок, проспал, торопился, тут триггерная тема. Хуево конечно, но что тут сделаешь. Женя не понимает, ему нужно злиться и волноваться. Женя не понимает, что делать, у Жени слишком много вопросов. Надо подождать, понятно, что надо подождать, но чего? Жене хочется сесть и все себе выписать, рассортировать события, выстроить логичную и понятную картину мира. У Жени в оппозицию Марку рацио как будто еще сильнее обостряется и гиперболизируется в последнее время.

Женя будто стоит на середине натянутого между крышами каната и не может ни двинуться вперед ни пойти назад, потому что не знает, что из этого безопаснее и что вернее. Женя очень не хочет разъебаться в лепешку об асфальт.

Женя плетется на кухню, трясет головой и сам себе под нос бормочет: «разгрузи голову». Если не получается разобраться в чем-то здесь и сейчас лучше оставить неотфильтрованные мысли о том, что есть на данный момент. Сейчас есть волнение за Марка, завтрак, биология первым уроком и непонимание, что за поеботня происходит и что с ней надо делать. Последнее — слишком широко. Надо отбросить. Он даже сформулировать толком не может, значит, надо будет разбираться, но уже в трезвом уме и здравой памяти. Да блять, что тут думать, ему просто не хватает информации, он не понимает, что делать, он не понимает, кто он Марку, он не понимает, как себя вести с ним, что с ним происходит, ни-ху-я.

Женя зло тыкает вилкой в омлет, никак не может навести порядок в своей башке, бесится и краем уха слушает маму, которая тоже уже выходит. Посуду помыть, ковры пропылесосить, дурака не валять…

— Мам, а ты уже сильно торопишься? — Женя перебивает ее на середине фразы и сам себе удивляется.

— Ну как тебе сказать… а чего ты хотел-то? — она перестает копаться в бумажках на подоконнике и оглядывается на него. Неудивительно, что генетическую лотерею он выиграл. Мама красивая и как это сказать? Жене один раз сказали, что у него лицо располагающее к себе. Вот это в маму, наверное. Она смотрит на него ласково и выжидающе, и Женя сходу выпаливает первое пришедшее в голову.

— Мам, а если ты любишь… нет, не так, если человек говорит, что боится сделать… другому человеку больно, потому что ему, этому первому человеку плохо, и он боится, что второй человек будет переживать и ему тоже будет плохо, то это что такое?

Мама зависает, видимо, пытаясь распутать сложный клубок из человеков и страхов, моргает пару раз и пожимает плечами, легко улыбнувшись.

— Так, а если я тебя правильно поняла, то это значит, что первый человек очень дорожит вторым, а второй, если думает об этом, очень дорожит первым. Вот и все. А что, что-то случилось?

Жене хочется взвыть. У мамы все выходит как-то очень просто. Он сам не понимает, на что он надеялся, но это-то и так было ясно, это он понимал и без мамы. А чего он не понимал? Женя подлавливает себя на том, что даже вопрос нормально сформулировать не может. Точнее может, но не может.

— Нет, не в этом дело. Ну вот представь, что допустим парень общается с девушкой, он ей нравится и она ему нравится, — Маша. Женя про себя эту мифическую деву называет Машей, — и они знают об этом. Но у девушки есть какая-то проблема, ну болезнь какая-то или типа того, и она думает, что она из-за этого не может встречаться с этим парнем, потому что боится, что он будет волноваться и захочет ей помочь. А он не понимает, почему она этого боится. И хочет помочь, но не знает как, а она даже не говорит, что у нее болит. И вот эта девушка признается парню в любви, бросает трубку, пишет сообщение, что вот, у нее есть какая-то болезнь, поэтому она не хочет портить жизнь этому парню. И не отвечает на сообщения. И что делать парню?.. это так, ну, знаешь, чисто абстрактно. Гипотетически.

Наверное, у гипотетической Маши длинные вьющиеся волосы и вызывающий макияж, наверное, она точно так же подводит глаза, как их подводит лучшая подруга Марка, наверное, она носит майки на бретельках без лифа и в ушах у нее сверкают крупные сережки. Женя и сам не знает, зачем ее придумывает. Может быть, для правдоподобности, а может быть от нехуй делать.

Мама находит нужные документы и треплет его по голове.

— Ну ты и вопросы задаешь, интересный такой… так и не сообразишь. Ну если парню это жизнь не портит, то так это девушке и сказать, а дальше уж разберутся как-нибудь. Но это я так тебе не отвечу, конечно, это разбираться надо, а я вообще опаздываю уже.

Женя опять натыкается на неприступную стену из маминой простоты. Мифическая Маша заливисто смеется, откинув кудрявую голову, и говорит: «ну как же не портит? Вот ты даже сейчас переживаешь, нервничаешь, а мог бы спокойно себе учиться и вечерами в ГТА гонять. Портит! Еще как портит!»

Женя ластится маме под руку и грустно вздыхает. Мама обещает, что если его еще будет что-то тревожить, они обязательно поговорят вечером. Становится все равно немножко полегче, но мама уходит, Игорь — тоже, и Женя в одиночестве остается на кухне гипнотизировать посуду в раковине. Марк молчит. Ладно, бить тревогу еще рано, он вообще на пустом месте нервничает. Нет, не то что на пустом совсем, будь это кто другой, было бы спокойнее, конечно. Женя трет губкой сковородку и вдруг вспоминает разговор, заботливо подчищенный памятью.

В комнате было темно, горел только экран телефона, хотя видео у них было выключено — связь почему-то хуевило. Они говорили про учебу, про поступление, про армию, про страх, стыд и ощущение тупика. Откровенно говорили. Поэтому, наверное, Женя и забыл. Женя старается беречь свое сердце и гонит подальше мерзотные переживания. Марк, кажется, нет. Марк тогда замолчал ненадолго. Женя слышал, как шуршит одеяло и как немного загнанно дышит Марк.

— Если меня призовут, я повешусь. Это и то будет лучше. Я серьезно.

Женя тогда так и не придумал, что ему ответить. Сказал, что не призовут и свел тему. Блять.

К горлу подкатывает тошнота, и он крепко сжимает губы.

Нет, то сообщение не похоже на предсмертную записку. Он вот даже приехать собирался. Бред какой-то. Точно бред.

Жене неожиданно становится интересна природа любви к длинным рукавам.

Так. Стоять. Спокойно. Это называется накручивать. Он так черт еще знает до чего додумается, ну его нахер. Это можно крышей двинуться. Женя видел руки Марка много раз, он такой хуйней не стадает. Шутки про суицид и реальные мысли о самовыпиле это разные вещи. У фразы «я повешусь» особый контекст, это по сути своего рода дезертирство, а не решение вздернуться из-за парня какого-то.

Женя в кой-то веке включает звук на уведах и собирается и доходит до школы достаточно спокойно, со своими обыденными мыслями о том, что странно ощущать, что эти ритуалы скоро закончатся, что будет что-то новое, что надо все привести в систему перед экзаменами, что на бюджет почти железно, что с Марком скоро получится встретиться, что было бы клево найти что-то, что можно было бы ему подарить или типа того — просто так, чтобы, может, понял, как он дорог. Женя волочится по знакомой до боли дороге почти не глядя по сторонам. Женя думает о том, что дорога знакома до боли. Женя вспоминает большую красную книжку «Крылатые слова в стихах и картинках». Там бультерьер в стишке укусил Колю и стал Коле до боли знакомым. На том же развороте был еще стишок про длинный язык и ворованную малину.

Женя ненавидит сидеть в конце класса, на галерке отвлекает все и какая-то особенно нерабочая атмосфера царит, но сидит он там почти всю свою школьную жизнь, потому что высокий и потому что зрение хорошее. Женя даже как-то в шутку спорил с Марком, которого упорно с последней парты возвращали вперед, но вывод был один: это как с прямыми и кудрявыми волосами. Если прямые — хочешь кудряшки, и наоборот. Хотя Женя вот кудряшки никогда не хотел, и Марк сказал, что правильно не хотел.

— Расчесываешь — плохо, вообще не трогаешь — еще хуже, и все время какая-то прическа «я упала с самосвала, тормозила головой».

Хотя волосы Марка Жене нравятся. Очень.

И в последнее время сидеть за пятой партой ему нравится тоже. Сегодня — особенно. Он честно заполняет табличку про виды сукцессии, но дергается каждый раз, когда загорается экран телефона и тянется посмотреть, не объявился ли Марк хоть где-то. Нет. Все еще тишина.

Настя косится странно, но не спрашивает (да и не должна, собственно).

Андрей оказывается чуть внимательнее, но в чужую душу не лезет — потому что в свою никого не пускает — и только говорит ему в кабинете русского, осторожно присев на соседнюю парту:

— Не высыпаюсь в последнее время пиздец.

Женя вздрагивает от неожиданности, смахивает открытое яркое окно инсты Марка и тупо листает туда сюда меню несколько секунд. Бормочет слегка невнятно:

— Угу, да. Ну в смысле этого. Я тоже.

Телефон Женя убирает, но разговор все равно затухает. Андрей смотрит в окно и Женя опять ловит себя на странном тоскливом чувстве: скоро это все закончится. Золотой от солнца класс, бюст Маяковского на столе у Анны Вениаминовны, ветка березы, стучащаяся в окно — все это скоро перестанет быть частью обыденности. У Андрея волосы тоже отдают золотом. Становится совсем печально: а если перестанут общаться после школы? Все-такие одиннадцать лет общаются, может, не самые близкие, а все же он как-то привык? Да, привык. Может быть, Жене и не было бы так грустно, если бы он не болтался в смутной тревоге с утра. Любые негативные мысли цепояются к сдавливающему грудь неутихающему набату: «что с Марком?» — все остальные вопросы заглушаются этим. Звон пока не выходит на первый план, он гудит где-то в затылке, но Женя чувствует, как с каждой минутой становится сложнее дышать.

— Жалко уходить немного.

Андрей на это вздыхает и как-то стушевывается.

— Ага, с одной стороны — жалко, а с другой — скорей бы эта поебень кончилась. Не могу уже.

Вот и правда. Скорей бы эта поебень кончилась. Женя роняет голову на грудь и молчит.

Андрей, кажется, хочет сказать что-то еще, но дверь открывается, одноклассники разбивают тепло застывшего воздуха и Женя садится в свой угол в дальнем конце класса.

Без десяти одиннадцать.

У Марка тоже уже прошло два урока, начался третий. Женя не понимает, ему злиться или волноваться. Может, он просто боится разговаривать по-человечески? Ну ахуеть какое умное решение — бегать от проблем, а не решать их. С другой стороны, Марк в таком состоянии, что это вполне объяснимо. Блять. Женя опускает голову на руки. Херово все это выходит. Может, Женя и правда не готов тогда к этим отношениям, может, Марк прав? Или Марк вот эту хуйню устраивает, чтобы доказать свою правоту. Но тогда действительно, нахер оно надо. Но чето нихуя это правдивым не кажется.

Это же блядский Марк, он никогда, даже ради того, чтобы доказать, какой он хуевый, не стал бы осознанно так издеваться над Женей. Не столько даже от своих бед с башкой, сколько от природной человечности и выработанной воспитанности. Это же он только так, с первого взгляда шелопутный, так-то он образованный, интеллигентный и все такое: Женя слышал, как он в одном рилсе разговаривает с музейной служащей. Женя даже сам так не умеет.

— Убери свои локти с моей части парты!

Настя смотрит на него немного возмущенно. Бля, а че, уже урок? Ну да, уже урок. Женя послушно убирает локти и растерянно и немного сонно хлопает глазами. Господи, это какой-то кошмар. Сосредоточиться все сложнее, взгляд то и дело мечется к экрану телефона. У Жени болит сердце. Ну вот что он там? Понятно что не со зла, но Женя не может не разрываться между страхом и раздражением. Женя уже успокоиться не может.

Даже рационализация не помогает.

— … тогда Невский проспект пуст; плотные содержатели магазинов и их комми еще спят в своих голландских рубашках, — у Анны Вениаминовны размеренный, правильно поставленный, но уже немного старческий голос. Женя поднимает на нее глаза и как в тумане смотрит на ее суховатое лицо, собранные в тугой пучок седые волосы, серое платье и сморщенные руки.

— Женя, на мне текст не написан, смотри в тетрадку, пожалуйста… или мылят свою благородную щеку и пьют кофий.

До него не сразу доходит, что речь о нем.

Женя вздрагивает и опускает взгляд на поехвашую куда-то по диагонали строчку, сильно выбивающуюся из ровных округлых рядков.

Настя рядом хихикает.

— У тебя что, появился кто-то?

Женя замазывает съехавшее предложение и пишет пока дальше, чтобы дать высохнуть и не развозить грязь. У Жени рука вздрагивает и чиркает ручкой, окончательно испортив страницу. Блять. Ему хочется просто выдрать лист в психе.

— С чего ты это взяла?

— Ты ж теперь от переписки не отлипаешь, психованный пиздец еще, что, симпатичная такая что ли?

Она совсем ебу дала или что? Женя смотрит на Настю шокированно и возмущенно.

— Кто — симпатичная?

— Ну твоя…

Спасает его Анна Вениаминовна. Она стучит ручкой по столу и смотрит через весь класс из-под квадратных очков прямо на них:

— Женя, ты прекратишь сегодня отвлекаться? Давай, соберись, не так много осталось.

Женя и рад бы, но стреляющая в него глазами Настя окончательно выводит его из равновесия, и до конца урока он сидит совсем как на иголках, потому что не может теперь полезть спокойно почекать, не объявился ли Марк, не онлайн ли, не пишет ли, а может только нервно коситься на телефон, лежащий на парте вверх экраном. Но летят только уведы из тви не от «99 — педиковатый вандал», а от каких-то других людей, резко ставших бесячими.

На перемене он сбегает в туалет и нервно шерстит все соцсети Марка. Заходит на аккаунты к Артуру, к Саше и к Ане. Находит Алену, чекает и ее. Нет. Нихрена. И у Жени Медведевой — тоже. Женя не понимает, радоваться этому или нет. Ладно, по крайней мере, все не так плохо, как могло бы быть. Никаких помним, любим, скорбим и все такое. У Жени дрожат руки уже от напряжения. Нельзя так, нельзя, нельзя. Жене обидно, и он думает о том, что как только Марк ответит, он будет решать, нужно это ему или к хуям, к хуям, к хуям такой пиздец.

Женя умывается и вроде бы становится легче. Он считает до десяти и проговаривает себе, что ничего страшного не случилось. Марк либо пытается прийти в себя (Жень, вспомни, ты сам откладывал телефон, чтобы успокоиться!) — тогда просто надо сказать ему, что о таком надо предупреждать, либо Женя ошибается на его счет и Марк мудло последнее, либо что-то третье случилось, о чем Женя не знает. Но любые ситуации решаемы, а Марк взрослый мальчик и справится сам и без Жени. Ему не пять лет, он не обязан все время быть на связи, он живой человек со своими проблемами. Все. Вот и все. Сколько раз сам Женя уходил в игнор всех на свете? То-то и оно. Да, ситуации другими были, но бля. Все бывает. Все нормально. Да, не самый подходящий момент, да, это довольно хуево со стороны Марка, но психовать смысла нет. Раньше времени, по крайней мере, точно. Это не сделает лучше никому. Женя вдыхает, выдыхает, прислоняется лбом к стеклу, наплевав на пялящихся на него пацанов-шестиклашек, и вроде бы приходит в себя.

Литературу Женя высиживает даже достаточно спокойно. Ну, относительно. Может любопытная Варвара Настя рядом усмиряет, может — еще что, но он даже не на каждое уведомление дергается, просто поглядывает периодически. Ну и мантра: будешь больше нервничать — будешь больше нервничать — вроде помогает. Каждый раз подкатывает к горлу панику он душит на корню и вслушивается в спокойный голос Анны Вениаминовны. Вот, стишки всякие, про погоду, про природу.

— Красною кистью

Рябина зажглась.

Падали листья,

Я родилась, — Марина Ивановна Цветаева появилась на свет в сентябре одна тысяча восемьсот девяносто второго года…

Марк родился в начале сентября. Интересно, любит ли он Цветаеву? Он говорил, что любит начало двадцатого века, но выборочно. Говорил ли он про Цветаеву? Женя пытается вспомнить, но не может, только опять спотыкается — «как он там?» Заставить себя не волноваться сложно. Почти невозможно. Женя думает о красивом-красивом Марке в широкой серой толстовке, хитро смотрящем на него через экран ноутбука. Жене очень хочется верить, что все решится как-то само и к лучшему. Что Марк в порядке. Что Марк не мудак. Что все еще хорошо будет. Женя цепляется за стихи и видит в них что-то свое. Кого-то. Марка, у которого темнеет за плечами Исаакий и у которого холодные губы.

— Имя твое — ах, нельзя! —

Имя твое — поцелуй в глаза,

В нежную стужу недвижных век.

Имя твое — поцелуй в снег.

Женя никогда не понимал поэзии, но сейчас, наверное, начинает, потому что он наконец улавливает, что скрывается за метафорами и эпитетами, бывшими для него темным лесом. Женя чувствует, хотя в имени Маркбукв и меньше на одну, чем в стихотворении. Почему-то особенно его растревоживает строчка про поцелуй в глаза. Женя не очень понимает, почему, но она будит нежный порыв: обнять Марка, притянуть к себе, зарыться пальцами в волосы — и никуда-никуда не отпускать. Чтобы знать, что он жив и цел. Но это глупо, конечно, очень-очень глупо. И нереалистично. Женя невольно тыкает пальцем на экран телефона, сердце екает, но нет. Все пусто. Тихо.

Женя глубоко уходит в свои мысли, старается думать о хорошем. Женя вспоминает любимые фички, Женя думает о том, что альбом скоро. Что дома ждет недосмотренная дорама и начатая анима. Нельзя нагнетать и придумывать себе страшного, пока ничего не известно. Это нелогично и бессмысленно.

–…повесилась в Елабуге в одна тысяча девятьсот…

Женю передергивает. Сука. Черт. Он же знал, но забыл.

По вискам ударяет чем-то тяжелым.

«Я повешусь. Я серьезно»

У Жени почему-то перед глазами встает тупейший мем с котенком-висельником в дверном проеме.

блятьблятьблять. 

Становится откровенно хуево, потому что становится страшно. Потому что его будто ознобом бьет от одной только возможности допущения. Это ненормально. Нет. Так ведь не может быть. Вчера Марк плакал, смеялся и признался в любви. Женя понимает вдруг, что точно живой он был только вчера. Женю передергивает. Нет. Господи, бред какой. Какой бред. Нет. Так не бывает. Это точно додумки.

Женю опять начинает подташнивать от тревоги.

Женя жмурится и считает до десяти и обратно.

Три, два, один, ноль. Вдох-пауза-выдох-пауза.

Нельзя думать о том, чего нет наверняка. Не надо дать себе загнаться. Не надо сходить с ума. Надо держать себя в руках.

Женя уговаривает себя и убеждает. Женя кое-как вытаскивает себя, но в этот раз сложнее и мучительнее, чем до этого. Ему плохо и некомфортно, и урок он досиживат с трудом. Долго восстанавливает дыхание и только усилием воли удерживает себя плюс-минус в реальности.

На перемене он обнаруживает сам себя с отвратным гугл запросом:

алтуфьево самоубийства 17 мая 

Женя в панике закрывает поисковик. Харе нагнетать. Стоп. Баста.

Он уходит в дальний конец коридора и стоит среди цветов у окна прислушиваясь только к себе. Он слушает свое сердцебиение, считает пульс, дышит по кругу или как это там называется. Женя заставляет себя вымести из головы все мысли не о данном конкретном моменте. Он смотрит на улицу, разглядывает соседний дом, одежду прохожих, тротуар и проезжую часть. Слушает школьный гул, смех и крики, старается не метаться от мысли к мысли, а задержаться и не дать себе провалиться в панику. На душе все равно пакостно, но Женя себя старательно успокаивает, жалеет и сам себе говорит, что скоро все выяснится, все по сути нормально и сейчас он делает хуже самому себе. А так ведь нельзя, самого себя изводить нельзя. Женя восстанавливает утреннее ощущение легкой маминой ладони в волосах. На какое-то время становится легче; но — только на время.

В душном маленьком классе его снова начинает крыть. Воздуха мало, еще и общестоведка вещает что-то блевотно-патриотичное, такое, от чего у него в голове как заведенное крутится тихое «я повешусь». На улице темнеет и начинают собираться тучи. От этого еще ебанее. Почему именно вешаться? Вешаться. Странное и глупое повседневное слово. Вешаться может пиджак на плечики. Женя никогда не видел висельников. Говорят, у них вывалившийся синий язык и деформированные глазницы. Говорят, они должны быть все опухшие и отекшие. Блять, откуда он это вообще знает? Нахуя он это знает? Зачем он представить это пытается? Жене кажется, что его сейчас вывернет.

Женя представляет.

Он давится воздухом и, прихватив телефон, выходит из класса в коридор.

Женя минут пять сидит на полу в мужском туалете обняв себя за колени.

Дышит.

Ищет внутри себя — хочется ли плакать? Нет, плакать не хочется.

Хочется пить.

В горле — сухо, во рту — горько, будто и правда сейчас вырвет.

Женя спускается на этаж ниже и — слава богу — еще от лестницы видит, что в кулере есть вода и в упаковке, брошенной сверху, еще остались стаканчики.

На судьбу погибающих от пластика черепашек, которых обычно жалко, ему сейчас слегка наплевать. Самому бы ебу не дать — и то хорошо.

И чтобы Марк был живым, по крайней мере. 

На остальное, в целом, все равно, потому что больше Жени ни на что не хватит. Ни на какие глобальные сопереживания большим трагедиям. Сохранить сейчас свое — а дальше и черепашки, и все остальные. Все.

Женя хлещет воду так, будто бежал километровку.

Сердце колотится тоже где-то в ушах.

Нет, он на такой стресс не подписывался. Это пиздец — иначе и не скажешь. Главное, чтобы Марк был живой, а там Женя ему все выскажет. Обязательно.

Женя не выдерживает и пытается дозвониться Марку.

Вызываемый абонент не отвечает. Оставьте сообщение после сигнала. 

Блять. Блять. Пиздец. Что с ним?

Женя надеется, что Марк просто мудак, Женя надеется, что Марк тупо не хочет разговаривать.

Да что угодно.

Женя не может себе представить жизнь где нет живого Марка.

Женя сжимает стаканчик и выбрасывает в ведро. И не будет представлять. Теперь точно — все. Просто ждать.

На ОБЖ Женя в каком-то приступе отчаяния пишет вк Саше Трусовой — она одна из компании Марка в сети.

«Привет, я знаю, вы дружите с Марком, мы с нимтоже, пожалуйста, скажи, ты не знаешь, все ли хорошо?»Блять, это так тупо. Это такой идиотизм. Бред. Блять, ужасно. Женя хочет удалить, но Саша почти в тот же момент начинает печатать. Блять.

«это я так понимаю у тебя надо спрашивать»

«что случилось» 

«нет» 

«я не знаю что с ним» 

«но я сомневаюсь» 

«что все хорошо» 

«и если это из-за теья»

«а этоиз-за тебя»

«блять»

«ненавижу мужчин»

Женю начинает потряхивать. Даже Настя спрашивает, все ли в порядке. Женя молчит и пялится в экран, надеясь не разрыдаться. Потому что он не виноват, нет, он не сделал ничего плохого, совсем, нет, и Марк точно в порядке, и…

«Женя, все в порядке, пожалуйста, не переживай!»

Чего???

«Это Алёна.»

А.

Ебать. Откуда нахуй? Ладно.

Хорошо.

«Если что, я уже написала его маме. Я думаю, все хорошо. 

Я понимаю, что такие моменты заставляют тревожиться, 

но я уверена, что ничего непоправимого не случилось. Извини 

Сашу, она тоже сейчас нервничает. Я не сомневаюсь, что ты 

не виноват, просто у Марка уже был дурной опыт, который закончился

примерно такой же ситуацией как сейчас. Она просто проецирует, 

но сейчас точно другая ситуация. Все в порядке. Постарайся не надумывать.

Если что, я тебе напишу!»

«Спасибо!»

На большее Жени просто тупо не хватает. Он не переваривает информацию, его колотит, он ахуевает. Пиздец. Блять, легко сказать — не надумывай. Он уже надумал. Дохуя всего. Жене почему-то хочется рассмеяться, но он все же удерживается. Блять, какой же нахуй сюр. Пиздец. Одна подружка Марка его захуесосила. Другая успокоила. Они тоже не ебут, что с Марком. Они тоже думали о том, что он может просто вздернуться — и все. Блять, блять. Блять. Женя жумрится и опять ищет ощущение маминой руки в волосах. Сосредотачивается на нем как может.

— Жень, тебе плохо? — в Настином голосе — искреннее беспокойство.

— Да, наверное. Да.

Немного отпускает. Женя продолжает самого себя успокаивать и убаюкивать. Он опять сосредотачивается на дыхании. Настя трогает его за плечо. Он открывает глаза и немного криво улыбается.

— Терпимо. Ничего. Перенервничал.

Она сочувственно гладит его по спине и бестактных вопросов не задает. Это помогает.

— У тебя воды нет?

— Есть, — Настя лезет в сумку, а Женя косится на телефон.

Нет. Ни от Марка, ни от девочек — ничего.

Он нервно пьет, снова ощущая похмельную сухость, облизывает растрескавшиеся губы и благодарит Настю.

— Ты до конца урока-то досидишь?

— Да, нормально, уже нормально. Просто что-то… не знаю. Накрыло.

Женя сидит еще несколько минут прикрыв глаза, восстанавливает дыхание и вроде если не приходит в норму, то, по крайней мере, из состояния «блять пиздец» выходит. Он несколько раз перечитывает сообщение Алены и кое-как снова себя собирает в личность. Алена звучит разумно и спокойно, и эта разумность и спокойность возвращает собственную логичность. Тревога, правда, никуда не уходит, но блять, все лучше этих пары минут ужаса.

Женя вдруг понимает. 

Пиздец.

За окном громыхает и начинается ливень.

У Жени сердце пропускает удар.

Это что, Марк так живет всегда? То, что он тревожный пиздец, Женя понял давно.

То, как это, Женя понял только сейчас.

Пиздец, пиздец, пиздец. Это ведь можно свихнуться. Женя вот почти уже. Ебаный ты нахуй.

После урока Андрей тоже спрашивает, нормально ли он. На лицо, видимо, совсем херово. Но говорить ни с кем особо не хочется, Женя слишком держится за себя самого. Других пускать не очень нужно.

Женя что-то мычит, благодарит и вырывается на улицу. Воздух. Ливень. Он моментально промокает до нитки, но это даже лучше. Вода — вода помогает. Естественная среда и все такое. Эмбриональное состояние и чувство безопасности.

Жене все еще нехорошо, но дышится немного легче. Женя заставляет себя думать о словах Алены. Женя не пускает себя мыслями в страшную картинку синюшного трупа.

Он в каком-то полуадекватном состоянии, в расстегнутой куртке и в школьных, сменных кроссовках идет сквозь дворы под дождем к дому, уже ни о чем не думая и просто надеясь на лучшее. Жене холодно, но это тоже к лучшему.

Главное не перемерзнуть тут, хотя идти от школы до дома — ну минут пять. А дождь отрезвляет.

Дурь вышибает всякую из башки.

В кроссовках хлюпает, и Женя чуть ускоряется. Не лето, все-таки еще, не лето.

Звук противный.

Уведомления телеграмма.

Несколько.

Личные сообщения, а не тгк.

Пальцы дрожат и экран виснет, все расплывается, но Женя все же тыкает на увед, особо ни на что не надеясь. За весь день ведь не объявился, нигде, нигде, а сейчас — почти четыре часа.

Марк.

Женю бросает в жар и коленки у него подкашиваются. Слава богу. Живой.

«блять»

«господи»

«Женечкп»

«прсти» 

«сейчас»

Записывает голосовое сообщение...