Солнце стоит в зените и нещадно печет. Мондштадт опустел и застыл, точно пустыня вечно зеленых полей и лугов. Гуляющий ветер вместо ожидаемой свежести несет за собой жар, раздирающий горло. Лекарство ставшее ядом.

Оазис спасения — большой дуб в долине ветров. В тени раскинувшихся крон можно спрятаться, найти покой в шелесте густой листвы, и отвлечение в холодных потоках залива.

У Венти свой покой и свое отвлечение.

— Ты так добра, уделяя мне внимание в свой выходной, — произносит он и припадает обратно к мягкой груди.

Вбирая в рот, Венти обводит языком твердую жемчужину соска, надавливая, теребя и посасывая, как дитя. Джинн вдыхает порывисто, однако ничего не произносит — лишь тепло улыбается и гладит по голове. Убирает темные пряди со вспотевшего лба, запутывается в них пальцами, не чувствуя шелковистость из-за плотных перчаток. Вторая же рука оголена, и возбужденный член Венти может прочувствовать сочетающуюся мягкость и грубость кожи.

Может у магистра Ордо Фавониуса не идеальные женские ручки, Венти получает удовольствие от плавных действий. Без спешки, без недовольства, Джинн сидит с закрытыми глазами, будто уснула, и скользит от кончика до основания, переминает между пальчиками, то сжимает, то разжимает, захватывая и отпуская. Никакого напряжения или пылкости. Никакого бешено стучащего в груди сердца. Никакой сносящей голову страсти, когда срываешь с себя одежду, желая почувствовать глубже, сильнее, стать одним целым, когда не способен оторваться, просто чтобы сделать глоток воздуха — готовый задохнуться, но не прекратить.

Под деревом, где когда-то вознеслась на небеса рыцарь-одуванчик, магистр и бард сидят как в застывшей пастельно-воздушной картине, замершие в моменте полной безмятежности.

Иногда Венти приходится проверять Джинн — кажется будто она заснула и двигает рукой по инерции. Это было бы забавно: партнерша заснула в обществе развязного бога песен. Джинн дала себя в его пользование – — по крайней мере грудь — и никак не реагирует на его попытки вовлечения. Пропавший с щек румянец воспринимается Венти практически как личное оскорбление.

И, наверно, можно было бы себе позволить безучастность, принять правило «лежи мирно и все сделают за тебя», точно клиент дешевого публичного дома. Однако, несмотря на негу, ослабевшие мышцы и разум, с оттенками проявляющегося наслаждения, смириться с этим для Венти все равно что пойти против своей природы.

— По-моему это неправильно, — он садится напротив Джинн. Бледно голубые глаза равнодушны, искорки непонимания даже не окрашивают их. — Я чувствую себя последним наглецом прервавшим отдых неутсано работающего магистра. Должно быть наоборот, тебе так не кажется, Джинн?

Дрема не сходит — магистр не замечает опасной игривости, только брови слегка хмурятся.

Ухмылка затрагивает губы Венти. И растягивается больше, когда Джинн резко сдвигает бедра, не успевает, и длинные пальцы давят на промежность.

— Прекрати, — просит Джинн, вспыхнув огнем до кончиков ушей.

— Не стоит.

— Думаю еще как стоит.

Джинн неудачно пытается отодвинутся, в итоге упираясь в твердую кору, царапающую кожу. Опрометчивый шаг — враг подвигается ближе, она полностью лишена путей побега. Она сильнее сжимает бедра, двигает ими по сторонам, и сминает траву в руках, пока Венти самодовольно улыбается и толком еще ничего не делает — просто поглаживает сквозь одежду.

— Ты все время работаешь и помогаешь горожанам. Чуть не заснула на аудиенции со своим Архонтом. Тебе определенно нужен отдых, Джинн, — его слова льются сладким искушающим бальзамом. — Позволь мне тебе помочь.

— Венти, прекрати, — шепчет Джинн. Кажется, она хочет, чтобы это звучало строго. — Я сама могу о себе позаботиться.

— Я в этом не сомневаюсь, — его голос сменяется, становится ласковым, сочувственным, почти что понимающим.

И все так же притворным — секунду назад отстранившись и пытаясь достать заточенную руку, он прижимает ее обратно к промежности, надавливая пальцами.

— Позволь мне помочь тебе, облегчить твою ношу как старому другу? Мы же друзья, Джинн? Ты доверишься мне? — его дыхание смешивается с ее, прерывистым, горячим. — Когда в последний раз ты полноценно придавалась удовольствию? Город не сможет без свалившегося от усталости магистра, которому срочно нужна передышка. Не справится без тебя, из-за того, что ты не позволяешь себе немного лишнего. Если тебе угодней, считай это моим вкладом в процветание региона.

Попытка выглядеть враждебно — этот хмурый взгляд, сдвинутые к переносице брови, поджатые губы — неплоха. Однако Венти жил не пару дней и даже не пару десятков и сотен — глупо даже стараться, потому что тело Джинн загорается возбуждением. Венти стоит просто зажать стоявший пиком сосок и потянуть, как вместо удара или мощного толчка, на который определенно способен рыцарь Ордо Фавноиус — Джинн дергается и хлопает ресницами, распахнув губы.

— Неужели тебе пару минут жалко? — открытая насмешка, после которой она может легко натянуть лиф и уйти, оставив жалкого бродяжку барда в одиночку заниматься онанизмом.

Джинн продолжает сжимать ногами его руку и цепляться за траву, краснея. Взгляд светло-голубых глаз чуть ли не молящий, но раз уж она не высказывает свои мольбы, Венти интерпретирует его по-своему.

Сопротивление еще не угасает, когда он пытается раздвинуть колени. Жалкое, показное сопротивление, добавь чуть больше силы и оно измельчает, превратится в тот же жалкий пепел.

Услащенное вознаграждение в виде поцелуев на шее, сменяющимися то, нежными, то пылкими, все то же стимулирование сосков ослабляют Джинн. Сердце бьется бешено и в такт к нему меняется и ее тело: кожа зудит до чужих прикосновений, пальцы ломит, сгибаются и поджимаются, а все внутри горит и стягивается в сладком ожидании.

Однако Венти не торопится. Его руки больше не спускаются ниже талии, он мучает Джинн, дает удовольствоваться исключительно близостью их бедер и его упирающими членом. Такие моменты стоит растягивать — медленно наслаждаться.

Магистр примкнет перед ним — с тех пор, как получила Глаз Бога, она связала с Барбатосом контракт, рушимый разве что смертью. Чего желает ее Архонт — то желанно и ей.

Вся ее защита лишь вопрос времени — недолгого времени. Джинн стянет с себя штаны добровольно и так же добровольно просяще посмотрит на него, направляя его в необходимом направлении. Возбужденная и разгоряченная — как много видели магистра таким?

Немного игры с клитором и Джинн невольно поддается и спиной упирается в ствол дерева. Все мышцы ее застывают, словно задетые разрядом тока, и расслабляются разносящимися уколами от начала ее естества. Постанывания и так тихие, заглушаются самой Джинн, приложившей ко рту ладонь. Такая скромность с дозволенностью действий немного забавляет Венти. И с тем возбуждает больше. Ему хочется увидеть еще больше этой сладкой смеси противоречия, насладиться видом предоставленным одну ему здесь и сейчас.

Половые губы Джинн в прозрачной смазке, и пальцы без труда проникают внутрь. Стенки влагалища приятно принимают, сжимают, не противостоят движениям. Джинн, черствая лишь снаружи, извивается под ним, прижимает ближе и все-так же пытается заглушить рвущиеся наружу стоны наслаждения. Хватка ее бедер вокруг его крепка, настолько, что не будь Венти одурманен задумался: не останутся ли синяки? Он практически не может пошевелиться, точно его схватила в кольцо огромная и сходящая с ума от голода змея, и только пальцы доставляющие удовольствие останавливают ее от того, чтобы окончательно задушить его. А если оно так и есть, Венти все равно.

Его член более твердый и напряженный; один вид развращенного страстью магистра, ее музыка удовольствия, тело сгорающее, подчиняющееся древним инстинктом сближения пьянят сильнее, чем все до этого.

Как когда-то Ваннесса вознеслась в Селстию, так и раскаленные похотью друг друга вознесутся вслед. Разве что не так буквально.

Горячий ветер плотно обволакивает, не дает простора и медленно душит, всеми проклинаемый.