Все начиналось, как в сказках. Это был ничем непримечательный летний день. Чем именно он был непримечательный Сахароза ответить не смогла. Каждый день, каждой недели, каждого года она проводила в лаборатории, и время года с погодой были важны исключительно для ее подопытных — растений. Подчеркнуть она могла только невыносимую жару, не дающую полноценно сосредоточиться на работе. Как зов на ее мольбу о прохладе, окна распахнулись и ветер ворвался в помещение. Сахароза облегченно вздохнула и, оторвавшись от записей, подошла к окну и посмотрела вслед потоку. На долину Звездопадов.

Разумеется, как и любая героиня она не обратила на это внимание. Любая прохлада в пекло будет благословением. Ее сознание просто слегка помутилось.

Через время ветер опять потревожил ее. Ласково прошептал ей «иди за мной», что полный абсурд, ветер это поток воздуха, а воздух не одушевленный предмет, чтобы разговаривать. Тем не менее ей отчего-то хотелось его послушать, а обычно дремлющие инстинкты поддерживали ее. Случайность, в которую ей хочется поверить. Она ждала третьего раза, потому что если случайности имеют коэффициент три, то это уже не совпадение — это судьба.

Долго ждать не пришлось. Сахароза оставила лабораторию пустой.

В полдень жизнь города была неполноценной. За прилавками стояли продавцы, стражи города на своих местах, иссыхающие от жары. По улицам прогуливались в основном дети. Это дало росток сомнения. Может ли она вот так вот безответственно бросать работу?

Очередное дуновение, толкнувшее в спину.

Мастер Альбедо и Тиммей постоянно говорят, что ей стоит отдохнуть. Кажется, время пришло.

Тем не менее терзания продолжались всю дорогу. В чем причина? Почему ее так тянет в долину, когда все там давно исследовано? Может она намудрила себе? Или сошла с ума от экспериментов? Несмотря на это, Сахароза продолжала следовать за зовом ветра.

Озеро Звездопадов. Места замечательней представить было невозможно. И дело было не только в прозрачной глади воды (даже если она нагрелась и не была освежающей) и вовсе не из-за пейзажа — точно такого же, как и во всей долине. Сахарозе нравилось это место, его сказочность, — дело было в стихах и легендах об упавших звездах. И все же, зачем она здесь?

Его выделяла белая кожа на сочной зеленой траве. Мистичная белая лань, что лишь раз попадется на глаза избранным и уносится в сумрачный лес. Однако он — в теле парня — развалился в тени, отбрасываемой статуей Анемо Архонта. Нежился на отдаленном островке, никем не потревоженный.

— Ну же, иди сюда, — капризно потребовал он. Голос обволакивал, как ветер, и был близким-близким — расстояния в несколько метров и не существовало.

Сахароза поспешно отвернулась. Рассматривала голого мужчину! Ей стоило продолжать исследование и ведение записей, сейчас бы не сгорала со стыда, желая разве что под землю провалиться.

— И-извините, я… Я не хотела…

От неловкости начала лепетать она извинения. И быстро запнулась.

Он, приподнявшись на локтях, смотрел на нее со снисходительной улыбкой.

Заинтересованность и нежный трепет захватили сознание. И дежавю. Эти зеленые глаза ей были знакомы, она видела их сотни, нет, наверно, тысячи раз. Родные и одновременно совершенно незнакомые своей игривостью и мягким понуждением.

Он призвал ее сюда, и это Сахароза совершенно не могла понять, что было несвойственно опытному алхимику. Однако даже в этой абсурдной ситуации до кое-чего она вполне догадывалась — уходить нельзя. Нельзя оставлять вопросы без ответов, когда они так близко.

Вода, как и предполагалась, была как парное молоко, отчего вылезать не хотелось — снаружи холоднее, хотя минутами ранее пот покрывал все тело, а дышать было нечем. Мурашки пробежали по телу при новом дуновении, но внутренний жар перекрыл все.

Он лежал закинув руки за голову, не стесняясь голого тела, в отличии от Сахарозы. Ему было нечего стесняться: подтянутое тело, с неприметными линиями упругих мышц, длинными прямыми ногами, без изъянов.

— Извините, — снова пролепетала Сахароза от его лукавой усмешки.

— Я еще ни от кого не слышал столько извинений, — звонкий смех развевался, распространяясь на луга и холмы долины. — Я рад, что ты решила составить мне компанию.

Ушки покрепче прижались к голове, руки прикрывали грудь. Она не смогла бы оголиться даже перед человеком, знакомым на протяжении всей сознательной жизни — ни сделала бы это ни при каких обстоятельствах, особенно с ее-то непропорциональным телом, где сочеталась чрезмерно широкие бедра и толстые ноги с узким верхом. И все же, на ней остались только промокшие трусики и очки. Точно как дикий хиличурл.

— Прекрати смущаться. Твое тело естественно и прекрасно, — его взгляд гулял по ней, прошелся по изящным ножкам, по изгибу талии, по тонкой шейке. — Милые ушки.

Разумеется, Сахароза не смогла отказать ему проверить пушистость ее ушек. Она уже позволила себе достаточно, и это казалось невинным. Он тоже решил не останавливаться. И она поддалась его уговорам перестать скрывать грудь. Красивую, округлую, с нежным розовым цветом вставших сосков. Так же невинно он сказал, что ему было бы интересно испробовать их мягкость и упругость. Говорил обольстительно, манящие, чарующие.

Как любительнице сказок и легенд Сахарозе стоило бы разгадать в нем хитрое древнее божество, соблазняющее на грех.

Но она не заметила. Это было ее божество.

Сахароза не осознавала, как оказалась лежащей на траве, зажимающей его — незнакомого знакомца — член меж грудей. Идеально укладывающийся в ложбинке член пульсировал, пробуждал в Сахарозе стыд, сильнее, чем когда-либо до этого, с щепоткой исследовательского интереса и чего-то первобытного, грязного настолько, что таким не казалось, что так затягивало. Кожей она чувствовала его жар, его твердость, как ее грудь укладывается вокруг него, обволакивая нежно, но ощутимо, как трутся затвердевшие соски, разнося приятные волны вдоль тела, и как она задыхается от волнения, чувственности и осознания происходящего.

Он, как и до этого, лежал с закрытыми глазами, закинув руки за голову, расслаблено, беспечно, словно ничего не происходило. В какой-то степени это тревожило тонкую натуру Сахарозы, с другой она радовалась, что он предоставляет все ей. Именно она контролировала скольжения и силу интенсивности — медленно, сильнее сжимая, чтобы максимально прочувствовать, ощутить его прямой, будто списанный с картинок фаллос. Радовалась, что от него укрылось, как заворожено она наблюдает за головкой то появляющейся, то исчезающей между грудей.

Сахароза облизала губы. Странное желание наполнить рот, узнать вкус, наполнило ее. Оно отдавалось ожиданием прикосновений к коже, затянуло узелок томления внизу живота. Бедра непроизвольно сжались, дыхание участилось и грудь стала вздыматься, придавая больше напряжения. Сахароза вновь проглотила слюну.

Если ей позволили такое, так почему бы?..

Тонике обсохшие губы коснулись головки легко, почти неощутимо. Темные брови слегка сдвинулись к переносице. Сахароза надавила на груди посильнее, фиксируя, притянулась ближе, оставляя чувственный поцелуй на члене. Затем еще один, и еще. Его мышцы пресса зримо напряглись, когда ее губы обхватили головку. Несмело ее язык тронул углубление уретры. Капелька спермы напомнила мускат. Язык замер надавил и медленно заскользил по гладкой твердой плоти, остановившись на уздечке, надавливая, обводя.

Он тяжело вдохнул. Ему нравилось. Сахароза повторила снова, получив в награду тягучее мычание. Еще раз облизав, оторвалась с пошлым причмокиванием.

Сахарозе хотелось доставить удовольствие ему, хотелось услышать его стоны и громкое сбитое дыхание, хотелось чтобы он опять коснулся и почесал ее ушки. Теперь ей было яснее, что делать. По возможности она двигала грудями, задевая твердыми налитыми сосками, и припадала к члену ртом, даже если могла наполнить его только немного. Это разгоняло по крови сладкий наркотик, томящий, покалывающий и доставляющий наслаждение. Смущение отошло, его вытеснила тяга, голод и желание, о котором Сахароза не подозревала. То, что было мерзким и пошлым, заводило. Стенки влагалища сжимались с каждым действием, она сама чуть ли не постанывала от удовольствия, прикрыв глаза.

Разделяла эти чувства она не одна. Отплачивали за ее работу и приверженность. Его туловище изгибнулось, ноги согнулись в коленях, с двух сторон давя на ее плечи, и Сахарозе ничего делать больше не пришлось, кроме как удерживать зафиксированное положение груди: пульсирующий член сам скользил по нежной впадине, ударяясь бедрами.

С протяжным стоном горячая сперма излилась на зажмурившуюся Сахарозу.

На удивление Сахароза не испытывала омерзения или стыда. Наоборот эндорфины ударили в голову и ее вскружило необычайная извращенная радость и восторг, как после хорошо проведенного эксперимента. Перевалившись на спину Сахароза разглядывала голубое безоблачное небо. Произошедшее казалось естественным, словно так и должно было случиться, именно это и должно было произойти, все логично. Но страсть не заглушала ее полностью — она стеснялась удовлетворять саму себя при нем или попросить о чем-то в этом ключе.

— Я тебя всю запачкал, — Сахароза обратно заняла сидячее положение, стараясь отодвинуться от надвигающего его.

— Н-ничего, это н-нормально, абсолютно нормально. Вы не-не могли проконтролировать…

Сахароза замерла, точно статуя, краснея до кончиков ушей. Ему ничего не стоило придвинуться ближе и поцеловать ее грязные губы. Его глаза были полны мальчишечьего озорства, а поцелуй почти что целомудренной благодарности.

Наверно, так все и должно было закончиться. Необычная встреча с необычным незнакомцем, забравшим то, что требовал.

— Тебя надо почистить, — заявил он.

Шок перебивал все возражения. Не веря в происходящее Сахароза пустым взглядом уставилась перед собой, пока его язык шарил по ее шее и груди, стирая «жемчужное ожерелье». Она вновь начала мямлить — как кто-то вроде нее мог быть достоин подобной милости? — тем не менее не пыталась убежать. Просьбы перестать и жалкие убеждения «не стоит» были так же не выслушаны.

Кто она, чтобы ее слушали? Да и хотела ли этого?

Дуновения ветерка по влажным дорожкам вызвало табун мурашек, и тихий вскрик вырвался из горла. Он усмехнулся. Его руки мяли мягкую грудь минутами ранее мастурбирующими ему, исследовал их не менее ответственно, чем Сахароза его. И также легко играл с ней, без труда заставляя дергаться и вновь сбивать дыхание.

— Соленая, — игриво промурчал он, укладывая Сахарозу обратно на траву.

Определенно Сахарозе стоило остановить его. Внутренний стыд даже придавал храбрости, но он спускался все ниже, все крепче целовал, все смелее покусывал, и чувства обостренные наслаждением вновь перекрывали голос разума.

И вправду, кто она что бы возражать ему?