Королевский Круг Саора собрался в Зале Совета в назначенное время — за час до захода Сэрбэл. Идеально гладкие, матовые, серебристые стены зала, прорезанные множеством узких высоких окон, хранили заключённые объёмные изображения двадцати шести королей Саора, от Лагира до Аргена. Вернее, двадцати пяти, поскольку на том месте, где должен был быть запечатлён преемник Дэкэрда Строгого, осталось пустое пятно стены. Проклятый потомками безымянный король утратил право и на любую другую память о себе. Если когда-нибудь кто-то и поддавался малодушным порывам, то ему было достаточно увидеть эту пустоту, чтобы побороть сомнения.

Гэсса явилась первой, рассеянно оглядела зал, опустилась в роскошное кресло с эмблемой Тери. Почти сразу за ней появился Расх, новый принц Корха, статный, бледный, беловолосый юноша с такими же прозрачными, цвета хрусталя глазами, как и у его двоюродной сестры, — наследство Ийлэн, их бабки. Поклонившись принцессе, он отошёл к окну и уставился вниз, нервно барабаня костяшками пальцев по ажурной решётке. Бесшумно возник Дэш, протопал, тяжело волоча хвост, к своему месту. Лейгни и Эдра явились вместе, ведя оживлённый мысленный разговор. Спалк влетел с балкона. Ветер, поднятый его огромными крыльями, разметал принцессе Осха старательно уложенную сложную причёску, за что в другое время хоренг схлопотал бы сердитое замечание. Сегодня Лейгни ограничилась тем, что безучастно подколола золотые пряди и выслушала скомканные извинения.

Орикен, принц Пенша, не спеша поднялся по лестнице, в дверях столкнувшись с Илесом, учтиво поклонился и вежливо пропустил сершана вперёд. Тот почтительно раскланялся с присутствующими, удобно устроился в кресле, степенно сложил на животе длинные руки и погрузился в раздумья, прикрыв выпуклые карие глаза. Орикен с приветливым выражением худого, вытянутого лица направился к Расху и заговорил с ним. Оба были новички в Круге, но если Расх всё ещё чувствовал себя несколько неуверенно, то Орикен уже отлично освоился. Дэрэк пришёл встрёпанный, в отвратительном настроении, хмуро поздоровался с теми, с кем не виделся днём, и лишь при взгляде на Эдру его лицо несколько смягчилось. Последним как вихрь ворвался Орнг, резко затормозил, сложил крылья и камнем упал в кресло, сухо кивнув собравшимся.

Джэд появился минута в минуту, с последним закатным лучом. Прошёл своей стремительной летящей походкой к месту. Тщетно Дэриэн искал в нём признаки волнения, досады, протеста. Король был спокоен — наверно, спокойнее всех в этом зале. Своей сдержанностью он давал им понять: независимо от того, что занимало их мысли, они не должны отвлекаться от ранее намеченных вопросов. В подтверждение сразу после приветствий он попросил Дэша рассказать Кругу о событиях в Шэньри, считая их самыми важными в том длинном перечне дел, которые им следовало обсудить.

Тихэни поднялся, нечаянно задев сидевших рядом Илеса и Эдру, и, смущённо кашлянув, начал говорить. Дэрэк смотрел на неуклюжую фигуру Советника, на его коротенькие, слабые руки — и не слышал слов. В голове назойливо и противно крутилось: почему я молчу? Почему сижу и выслушиваю о каких-то странностях в чужом мире, когда мой мир, мой Саор поражён в самое сердце? Что станет с ним и, главное, что станет с Дэйкеном?! Король Грихэн, передав ожерелье своему сыну Ксеригу, ещё долгие годы оставался при нём Советником, но по отношению к Синеглазому подобная участь кажется насмешкой, почти издевательством. Да и захочет ли сын Мэйлин терпеть рядом того, кто столько лет занимал его место? Вдруг он вообще не пожелает, чтобы Джэд принимал хоть какое-то участие в жизни Саора, вышлет его на один из безлюдных островов и запретит даже показываться в Орже? Дэйкен с его гордостью ведь может и подчиниться! Вот о чём стоило бы подумать, а не о всяких там несуразностях в мире с красивым названием «Шэньри»!

Горечь обиды захлестнула юношу, и он очнулся только тогда, когда сидящий рядом Орикен, легонько толкнув его, шепнул:

— Отсутствуешь, Дэр?

Виновато вздрогнув, принц сделал усилие, заставив себя вслушаться в рассказ Дэша, постепенно понимая его смысл и значение. Как потом сетования Орикена на неурожай и многое, многое другое. Хотел он того или нет, но от него, как от каждого из одиннадцати, зависели судьбы Наблюдателей в Шэньри и семей в Аске, и он не мог позволить себе небрежения или невнимательности.

Лишь когда всё остальное было решено, а в прорезях окон золотился диск Тэор, догонявший старшую сестру, Синеглазый произнёс, обращаясь ко всем сразу и ни к кому в отдельности:

— У нас остался последний вопрос.

Повисла напряжённая, гнетущая, неловкая тишина, заполнившая собой всё пространство Зала Совета. Стало слышно, как горячо и шумно дышит Спалк и трепещут от малейшего ветерка крылья Эдры. Никто не отваживался нарушить молчание, спросив хотя бы для виду — какой именно вопрос…

— Ну же, — повысил голос Джэд, — с Полуденного часа прошло достаточно времени, чтобы вы все так или иначе узнали о признании Тэйлана. Вести докатились до Тая и Лэнтри, и я не поверю, что кто-то из вас не пришёл к определённому решению. Моя точка зрения вам также известна, но, если хотите, могу повторить: у нас есть законный, пусть и неведомый пока Саору король, которого я намерен отыскать, вернув ему положенные права.

Из клюва Орнга вырвался приглушённый звук — не то всхлип, не то стон. Крылья тонха судорожно дёрнулись, царапнув пол, но он овладел собой.

— Почему вы молчите? — вспыхнул Дэйкен. — Дэрэк, Гэсса, Эдра, вы согласны со мной?!

Дэриэн ожёг его таким пронзительным взглядом, что был красноречивее всяких слов. «Связать бы тебя да не пускать никуда», — без труда читалось на выразительном лице.

Наставница поднялась, решительная и прямая:

— Здесь нет ни одного согласного с тобой, Синеглазый! Но что мы можем возразить? Мы скованы цепью прочнее любого заклятия, звенья которой — честь, долг и взаимоуважение. По сути, ни у тебя, ни у нас нет и не будет выбора. Мне больно от несправедливости судьбы! Но разве могу я потребовать, чтобы мой король, Правитель Саора, поступил противно его долгу, чести и совести?!

— Поверь, Синеглазый, — тихо сказала Гэсса, — если бы у нас была хоть одна вероятность из тысячи переубедить тебя, мы бы ей воспользовались. Но нрав твой нам известен. Даже ребёнком ты умел настоять на том, что считал правильным. Я лишь надеюсь, что и сейчас, как во всём остальном, ты не ошибаешься… Да, я, как и все мы, не желаю иного Правителя. Но мы не станем удерживать тебя силой или властью Круга. Делай то, что считаешь правильным. Мы твёрдо знаем: ты никогда не позволишь распоряжаться Саором человеку, того недостойному!

— Спасибо, принцесса, — очень серьёзно и искренне ответил Дэйкен. — Мне было бы нелегко уходить против вашей воли.

Он оглядел их по очереди, словно призывая к вниманию:

— Даю вам слово: если это будет зависеть только от меня, ожерелье королей никогда не перейдёт к тому, кто может причинить Саору хоть малейший вред. Но не отвергайте заранее того, кто и так был обделён. Посмотрите на принца Соледжа: не так давно вы не желали признавать и его — и кто сейчас скажет, что не ошибся? Первенец Аргена может оказаться куда лучше того, что вы о нём думаете. В нём кровь двадцати шести королей — разве этого мало, чтобы оказаться достойным Правителем?

— Ты — наш король, Синеглазый! — пылко возразил Орнг. — И не знаю, как другие, а я никогда не приму иного!

— И окажешь мне дурную услугу! — нахмурился Джэд. — Саором править непросто: для новичка в нём это почти непосильная задача. Если все, подобно тебе, отвернутся от него, что ему останется — замкнуться и ожесточиться? Совершать промах за промахом, приводя Саор в упадок? Этого ты хочешь добиться? Нет, Орнг! Если ты настроен так непримиримо — отступи в сторону, освободи место тем, кто поможет новому королю освоиться в его королевстве. Я сам когда-то нуждался в советах и поддержке тех, что были опытнее и мудрее, потому могу представить себе, каково придётся другому, если вы встретите его словно врага.

— Ты?! — натянуто рассмеялся Орнг. — Да ты отроду ни в ком не нуждался! Что мы могли дать тебе — великому магу, ученику Хранителя! Для тебя всегда любые чувства были помехой! Подобно Тору, ты безжалостно отметаешь всё, что мешает вашим понятиям о высшем долге и предназначении! Он нас бросил ради чего-то, недоступного нам, простым смертным, а теперь и ты — и тоже из-за того, что кажется тебе дороже нашей дружбы и верности!

Голос тонха вибрировал и срывался. Дэрэк изумлённо посмотрел на него. Он знал, что Орнг предан королю, но впервые осознал — насколько.

— Орнг, остынь, — негромко произнёс Синеглазый, — ты же не к звёздам меня провожаешь. От того, что я расстанусь с парой безделушек, которые и так меня всегда раздражали, ничто в Саоре не изменится.

— Ты не покинешь нас?

Джэд улыбнулся:

— Какие громкие слова. Покину! Да куда я денусь? Так, погуляем с Дэрэком пару дней и вернёмся.

— Когда вы намерены отправиться? — осторожно поинтересовался Дэш.

— Завтра с восходом. Дэрэк, ты не против? Не думаю, что буду отсутствовать долго, но на всякий случай оставляю полномочия Принцессе Тери. До моего возвращения решающее слово будет за ней.

— Хорошо, — безрадостно кивнула Гэсса. — Это всё? — спросила она чуть погодя.

— Да.

— Ты ничего не скажешь на прощание? — тихо вымолвила принцесса.

— Я же не прощаюсь, — засмеялся Дэйкен.

— И всё же, — почему-то настаивала та.

Синеглазый пристально и, как показалось Дэрэку, тревожно взглянул на неё, затем коротко указал вверх.

— Только это.

Высоко в открытых сводах потолка красовались золотые луны Саора, Сард и Тэор. Миг — и они совпали, слились в единое целое, и имена их соединились, составив вместе самое дорогое для каждого из них.

***

Гэсса простилась с Эдрой и осталась в одиночестве. Огни, зажжённые членами Круга, меркли один за другим. В зале воцарилась чуткая, настороженная тишина. Лунный свет вливался в окна, просачивался сквозь стены, стекая на пол потоками золота. Слияние. Принцесса уже и не помнит, когда они засиживались столь долго. Ей тоже пора, но Гэсса медлит.

Орж притих до утра. Поднявшийся ночной ветер колышет последний волшебный огонёк. Конечно, он его не задует, но она, словно маленькая девочка, шепчет заклятие, и свет разгорается сильнее. В нём искрящимися брызгами расцвечиваются переливы мозаик на полу и украшенные блестящими камнями подлокотники кресел. В изголовьях чётко выделяются эмблемы пяти владений Саора.

Лорби — символ Осха, края величественных равнинных озёр.

Эленир, песчаный тростник — символ дюн Корха.

Резная ветка кенчи — густые привольные леса Пенша.

Соледж выбрал приземистый шекр, растущий только на вершинах гор, и не ошибся: горы окружают его со всех сторон. Хребты Эриэжа, Риэнара, Олерьи и Сиайя превращают его в чашу с мерцающими голубыми краями.

Взгляд Гэссы с любовью задержался на цветке сошта — эмблеме Тери. Там, где скалы защищают от холодных северных ветров хоть пядь земли, сошт пускает глубокие корни между камнями и прорастает назло ветрам. Сошт — сильный и бесстрашный. Цветы его сравнительно мелки и бледны — и всё же прекрасны. Недаром сошт издревле сажают вблизи всех домов и дворцов, предпочитая другим цветам, более пышным и ярким. Аромат сошта плывёт над Саором из края в край, но родина его — Тери, её Тери. Венки из цветущего сошта по традиции, заведённой королевой Аскаль, украшают невест. Совсем недавно принцесса надела такие венки на льняные волосы Дейзи и медные — Эльгер …

Гэрэх, что зовут деревом вдов, тоже растёт лишь в Тери — по странной случайности или прихоти Создателя? Гладкие, лишённые листьев, всегда как бы поникшие, совершенно чёрные ветки сплетены в колючее кружево и только раз в году покрываются редкими чёрными же цветами. Гэрэх — дерево скорби: по легенде оно появилось там, где Элахир, первая из матерей Саора, навсегда простилась с королём Лагиром, своим супругом. Тем самым Лагиром, что видел рождение и становление мира, что первым надел королевское ожерелье и разделил Саор на пять владений, передав их первым Правителям, чьи имена теперь известны всем: Сания, Оинт, Верн, Лани, Исида. По просьбе Лагира Тор выковал Цепи и наложил на них заклятия. Во время его правления Хранитель ходил среди жителей Саора словно простой смертный и даже принимал участие в совете Круга — первого Круга из шести человек. Не было в помине ни тонхов, ни хоренгов, ни сершанов, лэктэрхов и тихэни. Да и людей было не более сотни на весь огромный новозданный мир. Даже Орж, что кажется вечным и неизменным, построил лишь спустя полтора века Алхэн, сын Лагира и Элахир. Он же и увековечил на стене Зала Совета облик Первого короля.

Вот он — избранный Создателем, голубоглазый и золотоволосый, торжествующий, жизнерадостный, стремительный, весь на подъёме, на взлёте, в предвкушении чудесного, прекрасного, великого. Ещё нет той суровой сдержанности, что отмечает лик любого из королей Саора, начиная с Алхэна. Ведь законов из тысячи — всего два, и оба подсказаны Хранителем. Любой житель королевства свободен во всём, что не причиняет вреда остальным, и любое волшебство дозволено, пока оно не противоречит первому закону. Первые Законы Лагира.

Гэсса печально улыбнулась. Сколько же должно было пройти лет и смениться королей, чтобы Законы Саора стали тем, чем сейчас! Все они перед ней — двадцать два короля и четыре королевы. Лагир, Алхэн, Ксэнир, Гэдэя, Аргэх, Тодэрг, Маржэн, Аскаль, Хэриг, уравнявший в правах всех разумных в Саоре, Дэкэрд… Пятно пустоты — Безымянный, пятно позора на всех них. Тосен — красивый самовлюблённый брюнет. Олах и Сарх, что получил гордое прозвище Законодатель. Больше, чем Сарх, никто, пожалуй, не сделал для Саора… не считая Джэда. Но Синеглазый правит всего восемь лет: Сарх был у власти полтора века. Как и Дэйкен, воспитанник Тора, но притом любимец отца, баловень судьбы. Сарх казался недостижимым — пока не появился Синеглазый.

Гэсса сделала с десяток шагов и очутилась перед портретом Сарха. Из множества изображений легендарного короля это ей нравилось больше всего. Здесь великий Правитель Саора представал совсем юным, почти ровесником Джэда. Он и власть получил столь же рано, год в год с Дэйкеном. Гэсса придирчиво взглянула в лицо Сарха. Суров, серьёзен, хорош собой, в глазах — сила, отвага, ум. Выдающийся король, чистая, прямая, честно прожитая жизнь. И необъяснимая тайна для всех, кто хоть немного задумывался о Торе, о его поступках и целях, о скрытом в них смысле.

Принцесса ещё раз оглядела волевое, уверенное лицо, и вопрос «почему?» чуть было не сорвался с её губ. Почему не Сарх — уравновешенный, послушный, рассудительный и приятный в общении? Почему не он, а Джэд — бешеный, колючий, непредсказуемый? Синеглазый только кажется спокойным — Сарх действительно был всегда спокоен. Дэйкен постоянно сдерживает себя — Сарху это не требовалось. Терпение, учтивость, обходительность были заложены в нём природой. Ему не приходилось, подобно Джэду, укрощать, обуздывать свои порывы — и всё же не его, а Синеглазого выбрал Тор. Так что же ценит, что считает главным Хранитель — беспристрастный, требовательный, неподкупный?

Что мы вообще знаем о Торе? — мелькнуло у Гэссы, и мысль эта почему-то была ей неприятна. Она мотнула головой, отгоняя её, и тень скользнула по стенам зала и ликам королей.

Она перевела взгляд. Скар, сын Законодателя. Внешне — почти копия своего отца, но на этом их сходство и заканчивается. Хороший был король, да до отца ему — как бабочке до лэктэрха: тоже крылата, да размером не вышла. А Скай и вовсе не похожа на знаменитого деда — разве что уголками чётко очерченного рта. Королева Скай — воплощённые нежность и милосердие. При ней уже не создавали Законов, лишь изредка подправляли старые. Правнучка же Сарха, Эларэл, окончательно запретила что-либо менять. Правда, семь лет спустя сама же и отменила свой приказ, но всё равно ни один король после Эларэл не прикасался к сложившимся Законам Саора. Дэкшен и Адисг, Грихэн и Ксериг, Олькен, Аржэн, Аскор, Эскен, Арген и сам Джэд не принимали законов — они их хранили. И среди тысячи этих законов был и такой, что позволял носить ожерелье королей только первому из всех детей короля. Никогда до сего дня Гэсса не ставила под сомнение мудрость властелинов прошлого. Сейчас она впервые задумалась: так ли совершенны их Законы, как принято считать? И правы ли они, сохраняя их восемь веков без изменений?

Принцесса замерла в мягком полумраке зала, освещённого одним её огоньком, и всматривалась в лица ушедших королей. Ей вдруг представилось, что она находится не просто перед вереницей портретов. Все они ожили и испытующе глядели на неё, словно чего-то ждали. Гэсса не смогла бы объяснить, откуда взялось это ощущение, но чувство близости к разгадке чего-то очень важного, возможно самого значимого для неё, не проходило.

Ночь, волшебством Слияния превратившая опустевший зал в загадочное, доселе неведомое ей место, будто догадывалась о наваждении, овладевшем принцессой, и пыталась помочь ей ручьями золотого лунного света, направляя шёпот ветра. Но как бы ни велико было желание Гэссы разобрать то, что пыталась подсказать ей ночь, тайный язык её речей так и остался непонятым принцессой.

Гэсса встряхнулась, скидывая оцепенение, решительно погасила огонёк и мысленно произнесла заклятие перемещения — три коротких слова. И в тот миг, когда она выговаривала последнее из них, ей показалось, что на древнем троне королей Саора сидит, склонив голову, человек в чёрном плаще, и чёткая тень от его фигуры тянется к её ногам.

***

Уже под утро, обняв мужа, Эльгер вдруг прижалась к нему всем телом и заплакала — поступок, совсем не свойственный мужественной и сильной королеве. Успокаивая её, Джэд гладил медные волосы, целовал тревожное лицо:

— Что, ну что с тобой, родная?

— Не уходи, Синеглазый! — взмолилась та, обвив его руками. — Пожалуйста, не уходи!

— Не волнуйся, Эльги. Мне часто приходится уходить в иные миры. Представь, что и сейчас мы с Дэрэком, например, навестим Наблюдателя. Стоит ли из-за этого лить слёзы?

— Сердце моё неспокойно… Послушай меня, Синеглазый! Отдай корону, раз не можешь иначе. Но не ищи наследника сам. Пошли Вестников, как положено.

— Вестники в первую очередь начнут выискивать в новом короле недостатки. И поскольку, очень постаравшись, дурное можно найти в любом человеке — представляешь, с каким докладом они явятся? Все и так предубеждены сверх всякой меры. Сорк даже заикнулся о Поединке! Вряд ли они примут мой отказ, Эльги. А у истинного Правителя Саора, кем бы он ни был, нет шансов выстоять в Поединке против мага, обученного Тором…

— Тор! — перебила его Эльгер. — Тор никогда не упоминал об этом ребёнке — значит, он считал правильным то, что именно ты правишь Саором! Об этом ты не подумал?

— Думал, Эльги. Только Тор всегда старательно избегал говорить со мной обо мне самом — словно испытывал меня. Порой мне кажется, что, оставаясь незримым, испытывает до сих пор… До поединка с Лекстом он ни разу не обмолвился о силе, которой я наделён. Проверял ли он меня, Лекста, а может, Правителей? Не знаю. Два года он позволял мне верить, что ты мертва! У меня была возможность тогда спросить его — почему?! — но было не до того, а потом он ушёл… Нет, Эльги, я не стану ссылаться на молчание Хранителя как на основание для собственного превосходства. Он сам заставлял меня поступать независимо от него и его знания. Если первенец жив — мало уступить ему положенное по праву место. Я должен попросить прощения за те восемь лет, что невольно отнял.

— Просить прощения?! Ты ни в чём не виноват, Синеглазый! Если тут и есть чья-то вина, то только Аргена, а никак не твоя!

— Я — сын Аргена, Эльги, хоть Саор и вспоминает об этом только при официальных обращениях… Его вина лежит на мне. Пусть я мало чем обязан человеку, имя которого вынужден произносить вслед за своим, кому как не мне положено исправлять то, что он натворил?

— Родителей не выбирают… нам с тобой просто не повезло.

— Да, родная. Но лучше б Арген был безумен! Это я хотя бы понял! Твой отец стремился к власти и убивал, но он поступал так с теми, кого считал врагами… А мой оскорбил и унизил любящую его женщину! Прогнал, даже не выслушал… В голове не укладывается!

— Он же не знал, Синеглазый…

— Не знал или не хотел знать?! — Джэд рывком вскинул голову, отчего густые пряди волос отлетели назад, хлестнув по спине.

— Тише, тише… успокойся.

— Что помешало ему — далеко не глупому человеку! — спросить себя: почему она пришла? Только веский повод может заставить отвергнутого и опозоренного человека подавить гордость и искать встречи… я бы не смог.

— Даже имея причину?

— Даже имея миллион причин…

— Ох, Джэд… Недаром Дэрэк называет тебя самым гордым человеком в Саоре.

— Мой Дэрэк, — улыбнулся Синеглазый.

Эльгер нежно провела по растрёпанным чёрным волосам:

— Твой. А ты — его. Он никогда не позволит об этом забыть.

— Надеюсь, — забеспокоился Дэйкен, — ты-то не станешь приставать ко мне с вопросом, почему я беру его с собой? Меня уже все сегодня замучили — зачем я взял самого слабого и беспомощного, когда мог выбрать сильнейшего из магов?!

Королева рассмеялась от души:

— Так ответил бы им честно: это не я беру, это он меня не отпускает одного! Хотела бы я посмотреть на то, что заставит Дэрэка разлучиться с тобой!

— Сила не всегда означает магию, Эльги.

— Знаю. Магии тебе достаточно своей. А вот кому ещё придёт в голову защищать тебя — хотя бы от себя самого? Дэрэк — твой лучший спутник… не только в пути, Джэд.

Он страстно обнял её и поцеловал:

— Родная… Ты самая чуткая, великодушная и прекрасная женщина на свете.

— Я просто слишком сильно люблю тебя.

Она вдруг тихонько вздохнула:

— И всё же, будь поосторожнее, Синеглазый. Душа моя, как пойманная птица, тоскливо мечется и не хочет униматься. Сколько не уговаривай, бьётся всё пуще… Я боюсь так, как никогда не беспокоилась раньше, хотя ты постоянно уходишь в иные миры, куда более опасные, нежели Земля, где ты вырос.

Джэд привлёк её к себе:

— Не мучь себя. Ты же знаешь: из любой дали, через все препятствия, я всегда буду стремиться к тебе, любимая.

— Да, мой синеглазый король, — ответила та, успокаиваясь и не замечая, как странно изменилось выражение лица Дэйкена.