Кан Тэхёну нравится Чхве Бомгю, и это точно. Ёнджун пару недель назад на такое заявление из уст друга только устало улыбнулся.

В этом был весь Тэхён: прямой как рельса и честный как идиот. Но идиотом он не был, просто не видел смысла скрывать важные для себя вещи от близких людей, к которым и относил Ёнджуна.

Вот и сейчас Джун был полностью уверен, что если Тэхён так на него смотрит, то стоит ждать серьезного разговора с признаниями. Ожидания Ёнджуна оправдались на следующей же перемене.

— Ёнджун, какого чёрта? — Тэхён даже не поменялся в лице, произнося эту фразу, будто спрашивал у друга: "Как выспался?".

— И тебе доброе утро, Тэхён.

— Никакого доброго утра, пока ты не ответишь, почему Бомгю убежал от меня, как только узнал, что ты мой друг.

Ёнджун, мягко говоря, опешил. Он никогда не становился предметом чьих-то сплетен, ни с кем не враждовал. Его, если так посмотреть, можно было назвать сущим ангелом. Но с Бомгю дела обстояли несколько сложнее. Не столько из-за самого Бомгю, сколько из-за лучшего друга Бомгю.

Эта история была не очень длинной, но очень непонятной. Тэхён тогда ещё учился в другой школе, а сам Ёнджун только-только осознал свою влюбленность в парня из параллельного класса.

Тем парнем был Чхве Субин. Высокий, красивый, милый, дружелюбный, популярный, ответственный, забавный - этот парень сводил с ума всех, и Ёнджуна в частности. Но точно также все знали, что Чхве Субин был совсем не заинтересован в отношениях, что только добавляло ему баллов крутости. Подумать только, непреступный и отстранённый красавчик с добрым сердцем. У Ёнджуна не было и шанса остаться с не разбитым сердцем.

В сердечных муках Джун провёл месяц, после чего случилось невероятное: их с Субином заперли в кладовой. Это совпадение было таким глупым и неуместным, что Ёнджун сначала подумал, что это сон. Но тихо выругивающийся Субин, старательно стучащий в дверь, кажется, о подобном не задумывался.

Тогда они поговорили в первый раз. В основном, перетирали косточки учителям и одноклассникам, жаловались на невнимательный школьный персонал, по ошибке заперший их там, и шутили. В какой-то момент слова закончились, и наступила неловкая тишина, в которой Ёнджун чувствовал себя ещё хуже, чем просто в запертой, пыльной и невероятно узкой коморке.

Джуну казалось, что вот он, шанс, который нельзя пропустить, просто забившись в уголок, и он решил продолжить разговор с помощью самой последней, самой секретной сплетни, которую только знал.

— А ты знал, что в нашей школе аж двое с ханахаки? — старший аккуратно поглядывал на Субина и пытался понять по лицу, интересно ли ему, а может он терпеть не может такие темы, а может просто не хочет продолжать разговор.

Но аналитик из Ёнджуна всегда был отвратительный, вот и сейчас разобрать хоть что-то  в мрачной кладовке у него не получилось, поэтому он продолжил.

— Мой знакомый сказал, что видел две папки с такой пометкой в учительской, когда его отчитывали, — Субин молчал, а Ёнджуну, если честно, становилось страшно, — но он не знает, кто это. Даже в каком классе не смог разглядеть.

— Мгм.

Кажется, это был провал, и теперь Субин считал его сплетником, не умеющим держать язык за зубами. Но их всё ещё никто не собирался освобождать, так что Ёнджун решил попытаться реабилитироваться.

— Не представляю, каково жить с этим. Ни счастья, ни печали, ни удивления нельзя испытывать, никаких эмоций, — Субин всё ещё молчал, но теперь поднял на старшего взгляд, и Ёнджун едва сдерживал улыбку, считая этот взгляд своей маленькой победой, — а жить с человеком с ханахаки, наверное, ещё хуже. Следить за каждым своим действием, за всеми словами. Какая ответственность, а? Я бы так не смог.

— Но тебе и не придётся, — тихий голос Субина завораживал, и Ёнджуну казалось, что он слышит его слова прямо мыслями, а не ушами, — такие люди как ты пугают тех, кто... болеет.

— Чем это я пугаю?

— Ты яркий, интересный. Даже слишком. Человек с ханахаки просто побоиться сближаться с тобой из-за высоко риска.

— Ну, это здорово... — здорово не было, Ёнджуну в тот момент показалось, что лучше бы он продолжал молчать.

За дверью послышался голос. Позже Джун узнал, что это Бомгю начал искать Субина, когда тот не пришёл в гости после уборки класса. Выходя из кладовой, Субин усиленно избегал взгляда Ёнджуна, которому хотелось схватить младшего за руку и тут же признаться в любви до того, как это странная недосказанность совсем уничтожит все его шансы на взаимность.

Так они и расстались в тот день, и больше не разговаривали. Ёнджун надеялся, что после этого случая его влюблённость постепенно спадёт на нет, но вышло совсем наоборот. Теперь Субин приковывал к себе вообще всё его внимание своими изменениями. Младший угасал с каждым днём, и Ёнджун, кажется, гас вместе с ним.

А потом появился Кай. Весь из себя солнышко, лапочка и щеночек. На год младше, но намного уверенней, и пока Ёнджун варился в своих чувствах к Субину, Кай вновь и вновь предпринимал попытки завоевать сердце старшего.

Всё пришло к тому, что Кай вытащил Хёна за школу, чтобы признаться в любви. Разговор был очень неловким, и Ёнджун очень старался не обидеть малыша (вообще-то уже его самого переросшего), изрза чего и согласился на один единственный поцелуй.

Как оказалось, очень невовремя. Он успел заметить, как искривилось в разочаровании лицо Субина, и едва выдавил из себя извинение перед его другом.

После этого всё стало только хуже. Кай замкнулся и больше не разговаривал с Ёнджуном, Субин ещё сильней осунулся и побледнел, а Бомгю то и дело бросал на него злобные взгляды.

Ёнджун не понимал, почему он чувствует себя виноватым перед всеми ними: с Каем он груб не был, Субин сам игнорировал его существование, а с Бомгю он даже не был знаком. Так почему он вдруг оказался козлом отпущения?

Тэхён перевёлся уже после, и объяснять ему всё это было бы невероятно муторно. Поэтому Ёнджун решил сократить всё до лаконичного "без понятия". Но почувствовав на себе настойчиво-вопросительный взгляд Тэхёна добавил.

— Видимо, я обидел лучшего друга твоего Бомгю, в которого сам был влюблён. В друга, не в Бомгю.

— Видимо?

— Видимо.