Rescue me from the demons in my mind.
Rescue me from the lovers in my life.
Rescue me from the demons in my mind.
Rescue me, rescue me, rescue me.
(с) 30 Seconds to Mars - Rescue Me[1]
Минула еще пара-тройка недель моей жизни в приюте. Эрвина не было несколько дней — он уехал по делам в другой город. По каким таким делам, мне, конечно же, никто не сказал — перед отъездом он только мельком обмолвился, что это по просьбе епископа, и попросил не выводить из себя отца Найла, что я благополучно проигнорировал.
Все эти дни я неприкаянной душой слонялся по церковному приходу. Без Эрвина это место казалось мне совсем чужим и враждебным. Я чувствовал себя совсем одиноким. Хотя я и раньше был сам по себе, но за время жизни в приюте я привык к Эрвину, привязался к нему, и вновь оставшись предоставленным самому себе, я как никогда остро ощутил это чувство. Пару раз я захаживал к Линн, чтобы хоть немного отвлечься, пока Эрвин был в отъезде, но чаще я ловил себя на том, что бессознательно смотрю в окно, будто надеясь там кого-то увидеть.
Меня пугало то, что я с каждым днем все сильнее и сильнее привязывался к нему. Я всю жизнь был лишен человеческого тепла и нормального общения, и внезапно получив его, мне не хотелось это больше терять. Моя паранойя постоянно подкидывала мысли о том, чтобы я не тешил себя иллюзиями, что, как только я покину приют, Эрвин сразу же обо мне забудет и найдется другой такой Леви, на которого он переключит внимание. От этой мысли мне делалось особенно дурно, а в отсутствие Эрвина я уже успел довести себя чуть ли не до отчаяния.
С другой стороны, я постоянно задавался вопросом, почему Эрвин так со мной носится? В смысле — остальным священникам было по большей части плевать на своих воспитанников, главное, чтобы вели себя хорошо, а так никто им особого внимания не уделял. Эрвин же из кожи вон лез, чтобы я хорошо себя чувствовал в церкви, общался со мной, проявлял заботу. Интересно ли ему самому было со мной? Или он это делал только из жалости ко мне?
Я сидел за партой, глядя с тоской в окно — погода на улице была под стать моему настроению: холодный ветер срывал остатки листьев на деревьях, небо было затянуто тяжелыми серыми тучами, которые, казалось, давили на голову. Время только перевалило за полдень, но ощущение было такое, что уже наступили сумерки.
Мне абсолютно ничего не хотелось делать, а монотонный голос отца Найла так вообще вгонял в сон.
«Может, подоставать его для разнообразия? — лениво подумал я. — Хотя Эрвин просил не делать этого в его отсутствие...»
В этот самый момент отец Найл — высокий тощий священник с вытянутым лицом, черной козлиной бородкой и маленькими карими глазами, смотревшими на всех с презрением, — который больше напоминал вурдалака, нежели живого человека, рассказывал нам очередную библейскую ересь.
— Когда в седьмой раз священники трубили трубами, Иисус сказал народу: воскликните, ибо Господь предал вам город! — бубнил он, расхаживая с книгой между воспитанниками, которые со скучающим видом сидели за своими партами. — Народ воскликнул, и затрубили трубами. Как скоро услышал народ голос трубы, воскликнул народ громким голосом, и обрушилась стена города до своего основания, и народ пошёл в город, каждый с своей стороны, и взяли город. [2]
— Вы хотите сказать, что высокие каменные стены рухнули от того, что кто-то дунул в трубы? — оживился я, пытаясь отогнать от себя мысли об Эрвине — настроение было настолько отвратительным, что мне казалось, я сойду с ума, если хоть как-то эмоционально не разгружусь, и сам Бог подкинул мне хорошую тему, чтобы вывести эту плешивую крысу из себя. — Если кто и дунул, так это тот, кто написал этот бред!
Все внимание в классе мигом переключилось на меня.
— А тебе никто слова не давал, щенок! — прорычал священник, вперив в меня свой злобный взгляд. За то время, что я здесь живу, отец Найл по-настоящему успел возненавидеть меня, но, так как я был под ответственностью Эрвина, он ничего не мог со мной сделать.
Если раньше я просто прикапывался к Богу, пытаясь очернить его, то теперь, вдобавок ко всему, прибавилась моя лютая неприязнь к этому человеку.
Из всех священников худшим был именно отец Найл — злобный, мелочный и до одури фанатичный, он постоянно вымещал свой негатив на воспитанниках приюта. Особенно сильно доставалось тем нескольким ребятам, которые были под его надзором — бедняги ходили вечно нервными, озираясь по сторонам.
Воспитанники делились на небольшие группы по несколько человек, за каждую из них был ответственен определенный священник. Мне повезло больше остальных, так как я у Эрвина был единственным.
Линн говорила, что Эрвин напрочь отказывался брать группы, хотя другие священники и были недовольны этим фактом — меня и еще одного паренька, задолго до моего появления, он взял под свою опеку только по просьбе друга. Видимо, этим самым другом был тот полицейский, капитан участка, куда меня привезли после задержания. К тому же Эрвин был правой рукой епископа Пиксиса, у него и без воспитанников хватало работы.
— Так я только спрашиваю, — пожал плечами я. — Разве это не ваша обязанность как преподавателя и священника отвечать на вопросы о Библии?
— Отвечать на вопросы, а не на провокации маленького отброса! — гаркнул он.
— Ну вот, уже оскорбления пошли... — пробурчал я. — Другие священники себе этого, вообще-то, не позволяют...
— Да как ты смеешь, щенок!
— Смею! — воскликнул я дерзко. — Почему-то отец Эрвин ни разу не обозвал меня отбросом, несмотря на все мои вопросы.
У священника был такой вид, будто я дал ему пощечину. Я наблюдал, как его глаза налились кровью от злости, а лицо буквально пошло пятнами, что еще больше делало его похожим на зомби.
— Да будет тебе известно, что Иисус Навин был прекрасным военачальником, — произнес он, изо всех сил стараясь держать спокойный тон. — И стены рухнули не от самих труб, а благодаря его грамотному стратегическому плану, который он разработал с Божьей помощью.
— В таком случае, город взял Навин своей смекалкой и трудом, а не ваш вездесущий Бог подарил его на блюдечке с голубой каемочкой!
Я даже не старался, а он уже клокотал от ярости, брызжа слюней и извергая фанатичный бред вперемешку с оскорблениями, казалось, еще чуть-чуть, и он взлетит на горящей жопе как «Falcon-9»[3]. С Эрвином так не получалось — сколько бы я ни старался вывести его из себя, он все также сыпал контраргументами и оставался спокойным как удав. Я даже завидовал его непоколебимому дзену.
Все в классе замерли, с затаенным дыханием наблюдая за нашим словесным поединком, который продлился до самого звонка.
— Я с тобой еще разберусь, щенок! — со злостью кинул он, когда я выходил из кабинета.
***
— Леви, тебя зовут! — произнес Марло — один из воспитанников отца Найла, войдя на кухню. Я в этот момент только закончил чистить картошку.
— Кто? — настороженно спросил я, промывая руки под краном. Я догадывался, что послал его отец Найл, но все равно, что-то внутри меня надеялось услышать другое имя.
— А то ты не знаешь! — воскликнул он. — Думал, отец Найл так просто оставит то, что ты сорвал ему урок?
Я похолодел от услышанного, мой инстинкт самосохранения, видимо, в кои-то веки вспомнив о своем существовании, буквально бил во все колокола. Чего этот фанатичный ублюдок от меня хотел? Неужели я так сильно вывел его из себя? Я ведь уже не первый месяц периодически устраивал на его уроках подобную поебень...
— Лучше не тяни, — произнес Марло после минутной тишины. — Чем сильнее ты его разозлишь, тем больше тебе достанется. А он и так в бешенстве. Впрочем, может, ты еще и отделаешься выговором... Он все-таки побаивается отца Эрвина...
На этих словах мне стало страшно, а ведь Эрвин меня просил... Сейчас он был в отъезде и меня некому было защитить. Теперь-то я пожалел о совершенном поступке, но было уже поздно. Сделав глубокий вздох, я двинулся следом за высоким худым парнем, чьи черные волосы были подстрижены «под горшок».
— Слушай, — тихо произнес Марло, обеспокоенно глядя на меня своими серыми глазами, которые были бледнее моих и выглядели совсем тусклыми. — Если он все же пустит в ход розги, то молчи, не произноси ни звука! Чем больше ты будешь кричать, тем сильнее будет бить. Он каждый раз свирепеет, стоит кому-то заплакать.
Я нервно сглотнул, а Марло постучал в деревянную дверь, возле которой мы остановились. На мгновенье промелькнула паническая мысль, чтобы свалить отсюда, но идти мне было некуда. Точнее, я мог вновь вернуться на улицу, но я не собирался этого делать только из-за отца Найла — слишком много чести для него. В конце концов я взял себя в руки, твердо решив, что не убегу как последняя крыса.
— Я привел его, святой отец, — нервно произнес Марло, когда мы вошли в комнату. Судя по всему, это было одно из административных помещений, но не использовалось по назначению — кроме письменного стола, книжного шкафа, забитого макулатурой, и каких-то мешков, тут ничего больше не было.
— Хорошо, свободен, — бросил отец Найл, а я встал как вкопанный. Кроме самого священника, здесь находились еще два молодых диакона — я часто видел их помогающими отцу Найлу.
— Вы хотели меня видеть? — спросил я, стараясь держаться максимально отстранено.
— Естественно, хотел! — выплюнул он, гневно глядя на меня. — Ты думал, что останешься безнаказанным после всего цирка, что устроил на моем занятии?
— Это была обычная дискуссия, а не цирк — бесцветно произнес я. От страха меня подташнивало, но я не подавал виду. Еще и эти два крупных парня, похожих на горилл, не давали мне покоя. Я жопой чуял, что просто так мне не уйти из этой комнаты.
— Смотрите как он заговорил! — воскликнул священник. — Сразу шелковым стал без свидетелей, но ты так просто не отделаешься!
Я случайно опустил взгляд на ножки стола, и тут мне уже стало совсем не по себе — к ним были привязаны веревки. Все моя решимость лопнула, словно мыльный пузырь. Я потихонечку начал пятиться назад, но, видимо, заметив, что я собираюсь ускользнуть, меня тут же схватили.
— На стол его! — скомандовал священник.
— Пустите меня, ублюдки! — заорал я, но держали меня крепко. Они были гораздо крупнее и физически сильнее, я понимал, что я им не соперник, но все равно отчаянно пытался вырваться.
Подойдя ко мне, отец Найл завязал мне рот грязной тряпкой — я чувствовал пыль во рту, после чего меня грубо повалили на стол. Я не переставал сопротивляться, пока священник привязывал меня за руки, но толку не было; то же он проделал и с моими ногами, зафиксировав одну веревку на коленных сгибах и еще две на щиколотках. Я был полностью обездвижен.
— Раз Эрвин не может привить тебе воспитание, то это сделаю я, уродец! — со злостью выплюнул священник. — Чертов еретик! Думаешь, это смешно, оскорблять Бога? Глумиться над ним, а?
— Иди ты к черту, — с трудом произнес я, задыхаясь. — Ублюдок!
Хоть с тряпкой во рту было тяжело что-то говорить, но он расслышал мои слова, судя по тому, как перекосилось его лицо.
— Щенок! Я либо сделаю из тебя человека, либо же сотру в порошок! Ты у меня еще на коленях будешь ползать и молить о прощении!
Я понимал, что наказания мне не избежать при всем желании, даже если бы я на коленях умолял его о прощении, отец Найл не упустил бы шанса избить меня — по его глазам было видно, как он этого хотел, поэтому я поливал ублюдка самыми грязными словами, которые только приходили в голову. Извиняться и молить о пощаде я не собирался при любом раскладе.
Мой свитер на пару с футболкой задрали до самых плеч, затем спустили штаны. И вот тут у меня реально началась паника. Я сильнее забился в путах, но ничего не мог сделать, лежа на столе с обнаженной спиной и ягодицами.
Сзади послышалась возня, и я взглянул через плечо: священник стоял слева с предвкушением глядя на меня горящими глазами, в подрагивающих руках он держал плетку. Я резко повернул голову обратно и посмотрел прямо на белую каменную стену. Мне было очень страшно. Собравшись со всеми силами, я сделал глубокий вдох, закрыл глаза и постарался абстрагироваться от всего происходящего.
«Главное перетерпеть, переждать, пока этот садист не наиграется, и не произвести ни одного звука, — лихорадочно повторял я себе. — Ты сможешь, Леви! Это не худшее, что тебе приходилось переживать... Ты не доставишь этому ублюдку удовольствие!»
И через мгновенье я почувствовал, как мысли становятся кристально чистыми. Мой организм словно заморозил эмоции — не было ни страха, ни паники — ничего. Впрочем, это было временно, потом, когда я окажусь в безопасности, мне будет очень плохо. Но главное — сейчас я был безразличен ко всему. Организм выработал такой защитный механизм в экстренных ситуациях, и только благодаря ему я еще не спятил окончательно со всем тем кошмаром, что происходил в моей жизни.
Послышался резкий свист, после чего спину как огнем обожгло. Я вцепился зубами в тряпку и сильно зажмурил глаза. Кожа горела от удара. На глазах выступили слезы, но я молчал, прерывисто дыша и только яростно пропуская воздух сквозь сжатые зубы.
Сзади вновь раздался свист, и еще один удар обрушился на меня, сильнее обжигая кожу, было чертовски больно — гораздо больнее, чем в первый раз. Руками я вцепился в веревки, которые впились в запястья. Затем еще один удар. И еще, и еще, и еще.
Я терпел изо всех сил, готовый плюнуть на все и взвыть от боли, но упрямо молчал, крепко стиснув зубы — казалось, еще чуть-чуть, и зубная эмаль раскрошится под давлением челюсти.
«Эрвин, — думал я, хватаясь за мысль о нем, как за спасательный круг. — Эрвин, мать твою! Где тебя черти носят?!»
Боль была адская, казалось, что мне живьем сдирают кожу. Вся спина по ощущениям напоминала одну большую открытую рану. К сожалению, спиной этот ублюдок не ограничился, отхлестав меня еще и по ягодицам.
В общей сложности я получил около десятка ударов, после чего меня развязали. Я лежал на животе, избитый, униженный, судорожно хватая ртом воздух; кожа на спине словно вибрировала, чувствовалось жжение, покалывание и отголоски боли.
С большим трудом я слез со стола, поправил одежду и стянул тряпку, которой меня заткнули, даже не потрудившись ее развязать — она болталась на шее как ожерелье.
— Теперь ты сто раз подумаешь, прежде чем открывать свой грязный рот, — произнес отец Найл, голос его дрожал и был непривычно сиплым. Глаза священника горели триумфом, он крепко держал в руках плеть, и его потряхивало.
Я ничего не ответил, боясь спровоцировать еще одну серию ударов, которые я точно не выдержал бы, только вложил в свой взгляд всю ненависть и презрение к этому больному куску говна.
***
Я вышел за дверь, ноги словно свинцом налились и каждый шаг давался с огромным трудом, но несмотря на это, отойдя метров на десять, я что есть мочи пустился бежать, ибо чувствовал, что меня сейчас накроет. Я не хотел, чтобы кто-либо видел меня в таком состоянии, и единственное место, которое приходило в голову — это каморка, что была в восточной башне хора.
«Потерпи, потерпи еще немного», — уговаривал я себя, стараясь успокоиться.
Я взлетел вверх по винтовой лестнице, перепрыгивая сразу через две ступеньки, игнорируя жжение в ягодицах при каждом шаге и боль в правом боку, и буквально ввалился в маленькое помещение, где хранилась всякая церковная утварь. Выше была только крыша.
Я тряпичной куклой рухнул на пол и начал задыхаться, руки онемели, мышцы в предплечьях крутило так, словно их через мясорубку пропускали — я не мог пошевелить пальцами и прижал их к груди, жадно хватая ртом воздух. Грудную клетку словно сдавили в тисках. Я свернулся в позе эмбриона, стараясь успокоиться и начать дышать. Ощущение было такое, будто меня сейчас накроет истерикой, но слез не было. Их давно не было...
Эта хрень происходила со мной каждый раз, стоило мне по-настоящему испугаться или пережить что-то ужасное. Впереди меня ждала пара-тройка часов мучений, прежде чем я вновь смогу шевелить руками и полноценно дышать.
Мне было плевать, что я лежу на пыльном полу, с дико саднящей спиной и ягодицами; что на мне нет ничего кроме свитера, а в башне нет отопления, при том, что наступила зима. Да и встать я не мог, ноги меня не держали. Сейчас мое тело было неподконтрольно мне. Самое главное — пережить унизительный приступ, который делал меня полностью недееспособным на некоторое время.
Я сглупил, я очень сильно сглупил, хотя меня предупреждали, и расплата не заставила себя ждать. Сколько раз я уже это проходил и все равно наступал на одни и те же грабли...
«Знаешь, что такое настоящее уродство? — вспомнил я некогда сказанные мне слова, человеком, которого я не хотел вспоминать. — Самая худшая и отвратительная его форма — глупость»
Я лежал на правом боку, поджав ноги и руки; сердце загнанно колотилось в груди — казалось, еще чуть-чуть, и оно пробьет ребра. Мне было страшно, хоть это происходило со мной не впервые. Мне хотелось умереть, хотелось перестать существовать, только бы не переживать это все снова.
Правый бок уже онемел от холода и тяжести, с большим трудом я перевернулся на спину и чуть не заорал от боли, я как смог быстро перекатился на левый бок.
Похоже, в этот раз будет гораздо хуже...
***
Я не знал, сколько пролежал на полу, перекатываясь с одного бока на другой, то и дело проваливаясь в беспамятство. Я дико замерз, спина с ягодицами страшно ныли, да и все тело затекло. На улице уже было темно, но свет прожекторов, освещающих территорию церкви, пробивался в небольшую комнатку. Скорее всего, я провалялся пару-тройку часов.
Я чувствовал, что если не выберусь куда-нибудь в тепло, то заработаю себе еще одно воспаление легких, но ничего не мог сделать. От беспомощности я готов был взвыть. Мне очень хотелось, чтобы хоть кто-то был рядом — Эрвина я вряд ли дождусь, впрочем где-то в глубине души я надеялся, что он каким-то чудом появится.
Руки потихонечку начало отпускать — я мог шевелить ими, но чувствовал дикую слабость. Грудная клетка болела, хотя дышать стало легче. Я все так же ощущал сильное внутреннее напряжение, будто сейчас расплачусь, но слез все равно не было.
Я пролежал еще некоторое время, пока внизу не раздался шум — кто-то подымался по лестнице. Тревога придала мне сил, и я, тяжело опираясь на руки, только приподнялся, как дверь распахнулась.
Я чуть не расплакался от радости: на пороге стоял растрепанный и раскрасневшийся Эрвин. Он по своему обыкновению был одет в черную рубашку и штаны, а поверх них было накинуто такого же цвета пальто.
— Господи Иисусе, наконец-то я тебя нашел! — воскликнул он, и подойдя ко мне, опустился рядом на колени. — Леви, с тобой все в порядке?
Не успев даже сообразить, что делаю, я рывком кинулся на Эрвина, крепко обнимая и уткнувшись лицом в его широкую грудь. Я был так рад его видеть! В носу защипало, я почувствовал острую боль в районе носоглотки, которая отдавала аж до самого затылка, и на глаза навернулись слезы. Я судорожно вздохнул.
Эрвин, кажется, опешил от моих действий, судя по тому, как он замер, но после короткого замешательства все же неуклюже обнял меня.
— Ай-ай-ай! — воскликнул я, когда он надавил нечаянно мне на спину.
— Что, получил свое? — констатировал Эрвин, пытаясь заглянуть мне в лицо, но я упорно этого избегал. — Этого я и боялся... Я же просил не трогать его хотя бы эти несколько дней!
Я ничего не ответил, стараясь справиться со своими эмоциями. Эрвин попытался отцепить меня от себя, но я еще сильнее прижался к нему, не давая этого сделать.
— Господи, ты же весь задубел! Ну что за несносный мальчишка! — сердито произнес он, стягивая с себя пальто, и накинул его на меня. От такой заботы я совсем раскис. Мне хотелось как маленькому ребенку сесть к нему на колени, разрыдаться и пожаловаться на каждого обидчика, чтобы им ничего не сошло с рук. Естественно, я ничего из этого не сделал, но отстраняться от него я не спешил, хотя и понимал, что со стороны это смотрится, мягко говоря, странно.
Я тяжело дышал, шумно втягивая воздух. В горле стоял ком, я не мог ничего сказать. Он тоже молчал, видимо, понял в каком я состоянии — его рубашка промокла от моих слез, которые все же побежали по щекам, стоило мне очутиться в его объятиях. Мне было дико стыдно, но я ничего не мог с собой поделать. Рядом с ним я почувствовал себя в безопасности, и меня начало накрывать эмоциями. Он осторожно гладил меня по голове и слегка укачивал.
— Эрвин, мне больно, — то ли пропищал, то ли прошептал я через некоторое время. Я не знал, зачем я это сказал, и чувствовал себя совсем жалким и несчастным. И только потом я сообразил, что мне хотелось, чтобы он меня пожалел, чтобы позаботился обо мне. Больше мне не к кому было обратиться.
— Пойдем, я отведу тебя в больничное крыло, — тихо ответил Эрвин, вновь пытаясь меня отстранить.
— Нет! — воскликнул я, вцепившись в него со всей силы. Сердце вновь гулко застучало в груди.
— Леви, раны надо обработать! — строго произнес Эрвин. — Ты же потом сам будешь мучиться! А если они воспалятся?
— Нет, я не хочу чтобы кто-то ко мне прикасался! — в панике выдал я. — Спасибо, меня сегодня уже потрогали, да так, что шрамы небось останутся!
— Я попрошу Линн позаботиться о тебе, — произнес он, пытаясь меня успокоить.
— Нет!
— Она не причинит тебе вреда, ты же и сам это знаешь.
Но я все равно отказывался. Мне не нужна была никакая Линн. Я просто хотел, чтобы Эрвин был рядом.
Мне стыдно было взглянуть ему в глаза, из-за того, что я распустил нюни и раскапризничался как девчонка, но ничего не мог с собой поделать — будто внутри меня взбунтовался маленький ребенок. Я давно не чувствовал себя таким уязвимым, как в этот момент.
Он уговаривал меня еще долго, но безуспешно, и, наконец, вздохнул:
— Ну позволь хоть мне это сделать.
— Я не хочу в больничное крыло! — взмолился я. — Я не хочу, чтобы меня кто-то видел и тем более трогал! Оставь меня тут!
— Леви, так нельзя!
— Да дай ты мне, уже, сдохнуть спокойно!
В конце концов, я вывел Эрвина из себя, и он просто подцепил меня под бедра и поднял на руки, словно ребенка. Я растерялся от неожиданности, обычно Эрвин в любой ситуации оставался спокойным как удав.
— Пусти меня! Я никуда не пойду! — я попытался оттолкнуть его, но не рассчитал силы, из-за чего чуть не свалился навзничь вместе с ним, но Эрвин меня перехватил, больно задев пострадавшую спину.
— Да угомонись ты уже! — воскликнул он. — Я отведу тебя туда, где тебя никто не тронет и не увидит, только успокойся!
Я был очень худым и еле доставал макушкой ему до плеча — сомневаюсь, что Эрвину было так уж и тяжело меня нести, да и хватка у него была железной — я так и не смог от него отбиться, впрочем, и сил уже не осталось. Мне было неудобно от того, что он нес меня на руках, и в конце концов я попросил отпустить меня, пообещав, что никуда не убегу. Эрвин подчинился, но все равно крепко держал меня за руку, а второй рукой вытащил из кармана мобильный телефон.
— Здравствуйте, — произнес он в трубку. — Можно машину к Собору Святого Филиппа? Да. Поедем в Сэнди-Спрингс, Розуэлл-роуд, 6125. Хорошо.
— Куда мы едем? — спросил я с опаской, как только он отключил телефон.
— Ко мне, — ответил Эрвин и повел меня к выходу из церкви.
И я пошел, сам не понимая, почему я иду с ним в совершенно неизвестное мне место, крепко сжимая его большую теплую ладонь. Почему не остаюсь в относительной безопасности? Почему доверяюсь человеку, которого знаю всего пару месяцев? В моей душе было море «почему», но я, словно завороженный, шел за Эрвином, не отрывая взгляда от его спины.
Примечание
Слэш
NC-17
В процессе
147
автор
бета
гамма
Пэйринг и персонажи:
Леви Аккерман/Эрвин Смит, Эрвин Смит/Леви Аккерман, Линне/Гельгер, Майк Захариус/Нанаба, Ханджи Зоэ/Моблит Бернер, Найл Доук, Дот Пиксис
Размер:
планируется Макси, написана 91 страница, 7 частей
Жанры:AUCharacter studyHurt/ComfortSongficАнгстДрамаПсихологияРеализмРомантика
Предупреждения:RSTКурениеНасилиеНеторопливое повествованиеНецензурная лексикаООСПсихологические травмыРейтинг за секс
Кинки (18+):Анальный сексПрист-кинкСайз-кинкСексуальная неопытность
Другие метки:БольДовериеЗабота / ПоддержкаЗдоровые отношенияКак ориджиналКаминг-аутОт незнакомцев к возлюбленнымПовествование от первого лицаПреодоление комплексовПривязанностьПринятие себяПрошлоеРазвитие отношенийРазговорыРазница в возрастеРазнополая дружбаРелигиозные темы и мотивыСШАСамоопределение / СамопознаниеСелфхармСлоубернСовременностьТактильный контактЦерквиЭлементы гета
Описание:
Задержанного полицией за кражу, Леви отправляют в ближайший католический приют, где он встречает отца Эрвина. Леви, который никогда не верил в Бога, находит в Его доме то, чего совсем не ожидал.
Смогут ли священник и беспризорник найти общий язык? В силах ли они забыть прошлое? Готовы ли они пройти все препятствия, что уготовила им судьба? Есть ли еще место для любви в сердцах, искалеченных стереотипами социума? И как всего одна мелочь может повернуть жизнь совершенно невообразимым образом?
Посвящение:
Фанфик был написан под впечатлением от работы замечательного автора Boleyn - «Порок», и в первую очередь посвящается ей. Спасибо тебе за вдохновение и толчок))
Прочитать данный фанфик можно по этой ссылке: https://ficbook.net/readfic/1509513
Примечания:
Название фанфика переводится с латыни, как: «Я не убоюсь зла, потому что Ты со мной» - это отрывок из книги «Псалтирь», 22:4.
Название каждой главы - это название определенной песни и отсылка к ней. Перевод и разъяснения будут указаны в примечаниях.
Весь плейлист к фанфику (все упомянутые в фанфике песни) вы можете прослушать тут:
Яндекс-музыка: https://music.yandex.ru/users/alylessa/playlists/1000
Spotify: https://open.spotify.com/playlist/62oHSr9Dk1xbyZrn9eRtDv
Deezer: https://www.deezer.com/sharedplaylist-7654842962-4f645d81
VK: https://vk.com/music/playlist/-196925092_1
Обложка фанфика: https://vk.com/wall-196925092_55
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
147
Нравится
211
Подписаться
38
В сборник
Смотреть работу в 38 сборниках
Награды от читателей:
«Отличная работа!» от Alyenka
Глава 4: Вызволи меня
8 февраля 2020, 23:29
Настройки текста
Rescue me from the demons in my mind.
Rescue me from the lovers in my life.
Rescue me from the demons in my mind.
Rescue me, rescue me, rescue me.
(с) 30 Seconds to Mars - Rescue Me[1]
Минула еще пара-тройка недель моей жизни в приюте. Эрвина не было несколько дней — он уехал по делам в другой город. По каким таким делам, мне, конечно же, никто не сказал — перед отъездом он только мельком обмолвился, что это по просьбе епископа, и попросил не выводить из себя отца Найла, что я благополучно проигнорировал.
Все эти дни я неприкаянной душой слонялся по церковному приходу. Без Эрвина это место казалось мне совсем чужим и враждебным. Я чувствовал себя совсем одиноким. Хотя я и раньше был сам по себе, но за время жизни в приюте я привык к Эрвину, привязался к нему, и вновь оставшись предоставленным самому себе, я как никогда остро ощутил это чувство. Пару раз я захаживал к Линн, чтобы хоть немного отвлечься, пока Эрвин был в отъезде, но чаще я ловил себя на том, что бессознательно смотрю в окно, будто надеясь там кого-то увидеть.
Меня пугало то, что я с каждым днем все сильнее и сильнее привязывался к нему. Я всю жизнь был лишен человеческого тепла и нормального общения, и внезапно получив его, мне не хотелось это больше терять. Моя паранойя постоянно подкидывала мысли о том, чтобы я не тешил себя иллюзиями, что, как только я покину приют, Эрвин сразу же обо мне забудет и найдется другой такой Леви, на которого он переключит внимание. От этой мысли мне делалось особенно дурно, а в отсутствие Эрвина я уже успел довести себя чуть ли не до отчаяния.
С другой стороны, я постоянно задавался вопросом, почему Эрвин так со мной носится? В смысле — остальным священникам было по большей части плевать на своих воспитанников, главное, чтобы вели себя хорошо, а так никто им особого внимания не уделял. Эрвин же из кожи вон лез, чтобы я хорошо себя чувствовал в церкви, общался со мной, проявлял заботу. Интересно ли ему самому было со мной? Или он это делал только из жалости ко мне?
Я сидел за партой, глядя с тоской в окно — погода на улице была под стать моему настроению: холодный ветер срывал остатки листьев на деревьях, небо было затянуто тяжелыми серыми тучами, которые, казалось, давили на голову. Время только перевалило за полдень, но ощущение было такое, что уже наступили сумерки.
Мне абсолютно ничего не хотелось делать, а монотонный голос отца Найла так вообще вгонял в сон.
«Может, подоставать его для разнообразия? — лениво подумал я. — Хотя Эрвин просил не делать этого в его отсутствие...»
В этот самый момент отец Найл — высокий тощий священник с вытянутым лицом, черной козлиной бородкой и маленькими карими глазами, смотревшими на всех с презрением, — который больше напоминал вурдалака, нежели живого человека, рассказывал нам очередную библейскую ересь.
— Когда в седьмой раз священники трубили трубами, Иисус сказал народу: воскликните, ибо Господь предал вам город! — бубнил он, расхаживая с книгой между воспитанниками, которые со скучающим видом сидели за своими партами. — Народ воскликнул, и затрубили трубами. Как скоро услышал народ голос трубы, воскликнул народ громким голосом, и обрушилась стена города до своего основания, и народ пошёл в город, каждый с своей стороны, и взяли город. [2]
— Вы хотите сказать, что высокие каменные стены рухнули от того, что кто-то дунул в трубы? — оживился я, пытаясь отогнать от себя мысли об Эрвине — настроение было настолько отвратительным, что мне казалось, я сойду с ума, если хоть как-то эмоционально не разгружусь, и сам Бог подкинул мне хорошую тему, чтобы вывести эту плешивую крысу из себя. — Если кто и дунул, так это тот, кто написал этот бред!
Все внимание в классе мигом переключилось на меня.
— А тебе никто слова не давал, щенок! — прорычал священник, вперив в меня свой злобный взгляд. За то время, что я здесь живу, отец Найл по-настоящему успел возненавидеть меня, но, так как я был под ответственностью Эрвина, он ничего не мог со мной сделать.
Если раньше я просто прикапывался к Богу, пытаясь очернить его, то теперь, вдобавок ко всему, прибавилась моя лютая неприязнь к этому человеку.
Из всех священников худшим был именно отец Найл — злобный, мелочный и до одури фанатичный, он постоянно вымещал свой негатив на воспитанниках приюта. Особенно сильно доставалось тем нескольким ребятам, которые были под его надзором — бедняги ходили вечно нервными, озираясь по сторонам.
Воспитанники делились на небольшие группы по несколько человек, за каждую из них был ответственен определенный священник. Мне повезло больше остальных, так как я у Эрвина был единственным.
Линн говорила, что Эрвин напрочь отказывался брать группы, хотя другие священники и были недовольны этим фактом — меня и еще одного паренька, задолго до моего появления, он взял под свою опеку только по просьбе друга. Видимо, этим самым другом был тот полицейский, капитан участка, куда меня привезли после задержания. К тому же Эрвин был правой рукой епископа Пиксиса, у него и без воспитанников хватало работы.
— Так я только спрашиваю, — пожал плечами я. — Разве это не ваша обязанность как преподавателя и священника отвечать на вопросы о Библии?
— Отвечать на вопросы, а не на провокации маленького отброса! — гаркнул он.
— Ну вот, уже оскорбления пошли... — пробурчал я. — Другие священники себе этого, вообще-то, не позволяют...
— Да как ты смеешь, щенок!
— Смею! — воскликнул я дерзко. — Почему-то отец Эрвин ни разу не обозвал меня отбросом, несмотря на все мои вопросы.
У священника был такой вид, будто я дал ему пощечину. Я наблюдал, как его глаза налились кровью от злости, а лицо буквально пошло пятнами, что еще больше делало его похожим на зомби.
— Да будет тебе известно, что Иисус Навин был прекрасным военачальником, — произнес он, изо всех сил стараясь держать спокойный тон. — И стены рухнули не от самих труб, а благодаря его грамотному стратегическому плану, который он разработал с Божьей помощью.
— В таком случае, город взял Навин своей смекалкой и трудом, а не ваш вездесущий Бог подарил его на блюдечке с голубой каемочкой!
Я даже не старался, а он уже клокотал от ярости, брызжа слюней и извергая фанатичный бред вперемешку с оскорблениями, казалось, еще чуть-чуть, и он взлетит на горящей жопе как «Falcon-9»[3]. С Эрвином так не получалось — сколько бы я ни старался вывести его из себя, он все также сыпал контраргументами и оставался спокойным как удав. Я даже завидовал его непоколебимому дзену.
Все в классе замерли, с затаенным дыханием наблюдая за нашим словесным поединком, который продлился до самого звонка.
— Я с тобой еще разберусь, щенок! — со злостью кинул он, когда я выходил из кабинета.
***
— Леви, тебя зовут! — произнес Марло — один из воспитанников отца Найла, войдя на кухню. Я в этот момент только закончил чистить картошку.
— Кто? — настороженно спросил я, промывая руки под краном. Я догадывался, что послал его отец Найл, но все равно, что-то внутри меня надеялось услышать другое имя.
— А то ты не знаешь! — воскликнул он. — Думал, отец Найл так просто оставит то, что ты сорвал ему урок?
Я похолодел от услышанного, мой инстинкт самосохранения, видимо, в кои-то веки вспомнив о своем существовании, буквально бил во все колокола. Чего этот фанатичный ублюдок от меня хотел? Неужели я так сильно вывел его из себя? Я ведь уже не первый месяц периодически устраивал на его уроках подобную поебень...
— Лучше не тяни, — произнес Марло после минутной тишины. — Чем сильнее ты его разозлишь, тем больше тебе достанется. А он и так в бешенстве. Впрочем, может, ты еще и отделаешься выговором... Он все-таки побаивается отца Эрвина...
На этих словах мне стало страшно, а ведь Эрвин меня просил... Сейчас он был в отъезде и меня некому было защитить. Теперь-то я пожалел о совершенном поступке, но было уже поздно. Сделав глубокий вздох, я двинулся следом за высоким худым парнем, чьи черные волосы были подстрижены «под горшок».
— Слушай, — тихо произнес Марло, обеспокоенно глядя на меня своими серыми глазами, которые были бледнее моих и выглядели совсем тусклыми. — Если он все же пустит в ход розги, то молчи, не произноси ни звука! Чем больше ты будешь кричать, тем сильнее будет бить. Он каждый раз свирепеет, стоит кому-то заплакать.
Я нервно сглотнул, а Марло постучал в деревянную дверь, возле которой мы остановились. На мгновенье промелькнула паническая мысль, чтобы свалить отсюда, но идти мне было некуда. Точнее, я мог вновь вернуться на улицу, но я не собирался этого делать только из-за отца Найла — слишком много чести для него. В конце концов я взял себя в руки, твердо решив, что не убегу как последняя крыса.
— Я привел его, святой отец, — нервно произнес Марло, когда мы вошли в комнату. Судя по всему, это было одно из административных помещений, но не использовалось по назначению — кроме письменного стола, книжного шкафа, забитого макулатурой, и каких-то мешков, тут ничего больше не было.
— Хорошо, свободен, — бросил отец Найл, а я встал как вкопанный. Кроме самого священника, здесь находились еще два молодых диакона — я часто видел их помогающими отцу Найлу.
— Вы хотели меня видеть? — спросил я, стараясь держаться максимально отстранено.
— Естественно, хотел! — выплюнул он, гневно глядя на меня. — Ты думал, что останешься безнаказанным после всего цирка, что устроил на моем занятии?
— Это была обычная дискуссия, а не цирк — бесцветно произнес я. От страха меня подташнивало, но я не подавал виду. Еще и эти два крупных парня, похожих на горилл, не давали мне покоя. Я жопой чуял, что просто так мне не уйти из этой комнаты.
— Смотрите как он заговорил! — воскликнул священник. — Сразу шелковым стал без свидетелей, но ты так просто не отделаешься!
Я случайно опустил взгляд на ножки стола, и тут мне уже стало совсем не по себе — к ним были привязаны веревки. Все моя решимость лопнула, словно мыльный пузырь. Я потихонечку начал пятиться назад, но, видимо, заметив, что я собираюсь ускользнуть, меня тут же схватили.
— На стол его! — скомандовал священник.
— Пустите меня, ублюдки! — заорал я, но держали меня крепко. Они были гораздо крупнее и физически сильнее, я понимал, что я им не соперник, но все равно отчаянно пытался вырваться.
Подойдя ко мне, отец Найл завязал мне рот грязной тряпкой — я чувствовал пыль во рту, после чего меня грубо повалили на стол. Я не переставал сопротивляться, пока священник привязывал меня за руки, но толку не было; то же он проделал и с моими ногами, зафиксировав одну веревку на коленных сгибах и еще две на щиколотках. Я был полностью обездвижен.
— Раз Эрвин не может привить тебе воспитание, то это сделаю я, уродец! — со злостью выплюнул священник. — Чертов еретик! Думаешь, это смешно, оскорблять Бога? Глумиться над ним, а?
— Иди ты к черту, — с трудом произнес я, задыхаясь. — Ублюдок!
Хоть с тряпкой во рту было тяжело что-то говорить, но он расслышал мои слова, судя по тому, как перекосилось его лицо.
— Щенок! Я либо сделаю из тебя человека, либо же сотру в порошок! Ты у меня еще на коленях будешь ползать и молить о прощении!
Я понимал, что наказания мне не избежать при всем желании, даже если бы я на коленях умолял его о прощении, отец Найл не упустил бы шанса избить меня — по его глазам было видно, как он этого хотел, поэтому я поливал ублюдка самыми грязными словами, которые только приходили в голову. Извиняться и молить о пощаде я не собирался при любом раскладе.
Мой свитер на пару с футболкой задрали до самых плеч, затем спустили штаны. И вот тут у меня реально началась паника. Я сильнее забился в путах, но ничего не мог сделать, лежа на столе с обнаженной спиной и ягодицами.
Сзади послышалась возня, и я взглянул через плечо: священник стоял слева с предвкушением глядя на меня горящими глазами, в подрагивающих руках он держал плетку. Я резко повернул голову обратно и посмотрел прямо на белую каменную стену. Мне было очень страшно. Собравшись со всеми силами, я сделал глубокий вдох, закрыл глаза и постарался абстрагироваться от всего происходящего.
«Главное перетерпеть, переждать, пока этот садист не наиграется, и не произвести ни одного звука, — лихорадочно повторял я себе. — Ты сможешь, Леви! Это не худшее, что тебе приходилось переживать... Ты не доставишь этому ублюдку удовольствие!»
И через мгновенье я почувствовал, как мысли становятся кристально чистыми. Мой организм словно заморозил эмоции — не было ни страха, ни паники — ничего. Впрочем, это было временно, потом, когда я окажусь в безопасности, мне будет очень плохо. Но главное — сейчас я был безразличен ко всему. Организм выработал такой защитный механизм в экстренных ситуациях, и только благодаря ему я еще не спятил окончательно со всем тем кошмаром, что происходил в моей жизни.
Послышался резкий свист, после чего спину как огнем обожгло. Я вцепился зубами в тряпку и сильно зажмурил глаза. Кожа горела от удара. На глазах выступили слезы, но я молчал, прерывисто дыша и только яростно пропуская воздух сквозь сжатые зубы.
Сзади вновь раздался свист, и еще один удар обрушился на меня, сильнее обжигая кожу, было чертовски больно — гораздо больнее, чем в первый раз. Руками я вцепился в веревки, которые впились в запястья. Затем еще один удар. И еще, и еще, и еще.
Я терпел изо всех сил, готовый плюнуть на все и взвыть от боли, но упрямо молчал, крепко стиснув зубы — казалось, еще чуть-чуть, и зубная эмаль раскрошится под давлением челюсти.
«Эрвин, — думал я, хватаясь за мысль о нем, как за спасательный круг. — Эрвин, мать твою! Где тебя черти носят?!»
Боль была адская, казалось, что мне живьем сдирают кожу. Вся спина по ощущениям напоминала одну большую открытую рану. К сожалению, спиной этот ублюдок не ограничился, отхлестав меня еще и по ягодицам.
В общей сложности я получил около десятка ударов, после чего меня развязали. Я лежал на животе, избитый, униженный, судорожно хватая ртом воздух; кожа на спине словно вибрировала, чувствовалось жжение, покалывание и отголоски боли.
С большим трудом я слез со стола, поправил одежду и стянул тряпку, которой меня заткнули, даже не потрудившись ее развязать — она болталась на шее как ожерелье.
— Теперь ты сто раз подумаешь, прежде чем открывать свой грязный рот, — произнес отец Найл, голос его дрожал и был непривычно сиплым. Глаза священника горели триумфом, он крепко держал в руках плеть, и его потряхивало.
Я ничего не ответил, боясь спровоцировать еще одну серию ударов, которые я точно не выдержал бы, только вложил в свой взгляд всю ненависть и презрение к этому больному куску говна.
***
Я вышел за дверь, ноги словно свинцом налились и каждый шаг давался с огромным трудом, но несмотря на это, отойдя метров на десять, я что есть мочи пустился бежать, ибо чувствовал, что меня сейчас накроет. Я не хотел, чтобы кто-либо видел меня в таком состоянии, и единственное место, которое приходило в голову — это каморка, что была в восточной башне хора.
«Потерпи, потерпи еще немного», — уговаривал я себя, стараясь успокоиться.
Я взлетел вверх по винтовой лестнице, перепрыгивая сразу через две ступеньки, игнорируя жжение в ягодицах при каждом шаге и боль в правом боку, и буквально ввалился в маленькое помещение, где хранилась всякая церковная утварь. Выше была только крыша.
Я тряпичной куклой рухнул на пол и начал задыхаться, руки онемели, мышцы в предплечьях крутило так, словно их через мясорубку пропускали — я не мог пошевелить пальцами и прижал их к груди, жадно хватая ртом воздух. Грудную клетку словно сдавили в тисках. Я свернулся в позе эмбриона, стараясь успокоиться и начать дышать. Ощущение было такое, будто меня сейчас накроет истерикой, но слез не было. Их давно не было...
Эта хрень происходила со мной каждый раз, стоило мне по-настоящему испугаться или пережить что-то ужасное. Впереди меня ждала пара-тройка часов мучений, прежде чем я вновь смогу шевелить руками и полноценно дышать.
Мне было плевать, что я лежу на пыльном полу, с дико саднящей спиной и ягодицами; что на мне нет ничего кроме свитера, а в башне нет отопления, при том, что наступила зима. Да и встать я не мог, ноги меня не держали. Сейчас мое тело было неподконтрольно мне. Самое главное — пережить унизительный приступ, который делал меня полностью недееспособным на некоторое время.
Я сглупил, я очень сильно сглупил, хотя меня предупреждали, и расплата не заставила себя ждать. Сколько раз я уже это проходил и все равно наступал на одни и те же грабли...
«Знаешь, что такое настоящее уродство? — вспомнил я некогда сказанные мне слова, человеком, которого я не хотел вспоминать. — Самая худшая и отвратительная его форма — глупость»
Я лежал на правом боку, поджав ноги и руки; сердце загнанно колотилось в груди — казалось, еще чуть-чуть, и оно пробьет ребра. Мне было страшно, хоть это происходило со мной не впервые. Мне хотелось умереть, хотелось перестать существовать, только бы не переживать это все снова.
Правый бок уже онемел от холода и тяжести, с большим трудом я перевернулся на спину и чуть не заорал от боли, я как смог быстро перекатился на левый бок.
Похоже, в этот раз будет гораздо хуже...
***
Я не знал, сколько пролежал на полу, перекатываясь с одного бока на другой, то и дело проваливаясь в беспамятство. Я дико замерз, спина с ягодицами страшно ныли, да и все тело затекло. На улице уже было темно, но свет прожекторов, освещающих территорию церкви, пробивался в небольшую комнатку. Скорее всего, я провалялся пару-тройку часов.
Я чувствовал, что если не выберусь куда-нибудь в тепло, то заработаю себе еще одно воспаление легких, но ничего не мог сделать. От беспомощности я готов был взвыть. Мне очень хотелось, чтобы хоть кто-то был рядом — Эрвина я вряд ли дождусь, впрочем где-то в глубине души я надеялся, что он каким-то чудом появится.
Руки потихонечку начало отпускать — я мог шевелить ими, но чувствовал дикую слабость. Грудная клетка болела, хотя дышать стало легче. Я все так же ощущал сильное внутреннее напряжение, будто сейчас расплачусь, но слез все равно не было.
Я пролежал еще некоторое время, пока внизу не раздался шум — кто-то подымался по лестнице. Тревога придала мне сил, и я, тяжело опираясь на руки, только приподнялся, как дверь распахнулась.
Я чуть не расплакался от радости: на пороге стоял растрепанный и раскрасневшийся Эрвин. Он по своему обыкновению был одет в черную рубашку и штаны, а поверх них было накинуто такого же цвета пальто.
— Господи Иисусе, наконец-то я тебя нашел! — воскликнул он, и подойдя ко мне, опустился рядом на колени. — Леви, с тобой все в порядке?
Не успев даже сообразить, что делаю, я рывком кинулся на Эрвина, крепко обнимая и уткнувшись лицом в его широкую грудь. Я был так рад его видеть! В носу защипало, я почувствовал острую боль в районе носоглотки, которая отдавала аж до самого затылка, и на глаза навернулись слезы. Я судорожно вздохнул.
Эрвин, кажется, опешил от моих действий, судя по тому, как он замер, но после короткого замешательства все же неуклюже обнял меня.
— Ай-ай-ай! — воскликнул я, когда он надавил нечаянно мне на спину.
— Что, получил свое? — констатировал Эрвин, пытаясь заглянуть мне в лицо, но я упорно этого избегал. — Этого я и боялся... Я же просил не трогать его хотя бы эти несколько дней!
Я ничего не ответил, стараясь справиться со своими эмоциями. Эрвин попытался отцепить меня от себя, но я еще сильнее прижался к нему, не давая этого сделать.
— Господи, ты же весь задубел! Ну что за несносный мальчишка! — сердито произнес он, стягивая с себя пальто, и накинул его на меня. От такой заботы я совсем раскис. Мне хотелось как маленькому ребенку сесть к нему на колени, разрыдаться и пожаловаться на каждого обидчика, чтобы им ничего не сошло с рук. Естественно, я ничего из этого не сделал, но отстраняться от него я не спешил, хотя и понимал, что со стороны это смотрится, мягко говоря, странно.
Я тяжело дышал, шумно втягивая воздух. В горле стоял ком, я не мог ничего сказать. Он тоже молчал, видимо, понял в каком я состоянии — его рубашка промокла от моих слез, которые все же побежали по щекам, стоило мне очутиться в его объятиях. Мне было дико стыдно, но я ничего не мог с собой поделать. Рядом с ним я почувствовал себя в безопасности, и меня начало накрывать эмоциями. Он осторожно гладил меня по голове и слегка укачивал.
— Эрвин, мне больно, — то ли пропищал, то ли прошептал я через некоторое время. Я не знал, зачем я это сказал, и чувствовал себя совсем жалким и несчастным. И только потом я сообразил, что мне хотелось, чтобы он меня пожалел, чтобы позаботился обо мне. Больше мне не к кому было обратиться.
— Пойдем, я отведу тебя в больничное крыло, — тихо ответил Эрвин, вновь пытаясь меня отстранить.
— Нет! — воскликнул я, вцепившись в него со всей силы. Сердце вновь гулко застучало в груди.
— Леви, раны надо обработать! — строго произнес Эрвин. — Ты же потом сам будешь мучиться! А если они воспалятся?
— Нет, я не хочу чтобы кто-то ко мне прикасался! — в панике выдал я. — Спасибо, меня сегодня уже потрогали, да так, что шрамы небось останутся!
— Я попрошу Линн позаботиться о тебе, — произнес он, пытаясь меня успокоить.
— Нет!
— Она не причинит тебе вреда, ты же и сам это знаешь.
Но я все равно отказывался. Мне не нужна была никакая Линн. Я просто хотел, чтобы Эрвин был рядом.
Мне стыдно было взглянуть ему в глаза, из-за того, что я распустил нюни и раскапризничался как девчонка, но ничего не мог с собой поделать — будто внутри меня взбунтовался маленький ребенок. Я давно не чувствовал себя таким уязвимым, как в этот момент.
Он уговаривал меня еще долго, но безуспешно, и, наконец, вздохнул:
— Ну позволь хоть мне это сделать.
— Я не хочу в больничное крыло! — взмолился я. — Я не хочу, чтобы меня кто-то видел и тем более трогал! Оставь меня тут!
— Леви, так нельзя!
— Да дай ты мне, уже, сдохнуть спокойно!
В конце концов, я вывел Эрвина из себя, и он просто подцепил меня под бедра и поднял на руки, словно ребенка. Я растерялся от неожиданности, обычно Эрвин в любой ситуации оставался спокойным как удав.
— Пусти меня! Я никуда не пойду! — я попытался оттолкнуть его, но не рассчитал силы, из-за чего чуть не свалился навзничь вместе с ним, но Эрвин меня перехватил, больно задев пострадавшую спину.
— Да угомонись ты уже! — воскликнул он. — Я отведу тебя туда, где тебя никто не тронет и не увидит, только успокойся!
Я был очень худым и еле доставал макушкой ему до плеча — сомневаюсь, что Эрвину было так уж и тяжело меня нести, да и хватка у него была железной — я так и не смог от него отбиться, впрочем, и сил уже не осталось. Мне было неудобно от того, что он нес меня на руках, и в конце концов я попросил отпустить меня, пообещав, что никуда не убегу. Эрвин подчинился, но все равно крепко держал меня за руку, а второй рукой вытащил из кармана мобильный телефон.
— Здравствуйте, — произнес он в трубку. — Можно машину к Собору Святого Филиппа? Да. Поедем в Сэнди-Спрингс, Розуэлл-роуд, 6125. Хорошо.
— Куда мы едем? — спросил я с опаской, как только он отключил телефон.
— Ко мне, — ответил Эрвин и повел меня к выходу из церкви.
И я пошел, сам не понимая, почему я иду с ним в совершенно неизвестное мне место, крепко сжимая его большую теплую ладонь. Почему не остаюсь в относительной безопасности? Почему доверяюсь человеку, которого знаю всего пару месяцев? В моей душе было море «почему», но я, словно завороженный, шел за Эрвином, не отрывая взгляда от его спины.
Примечания:
[1] Вызволи меня из плена демонов, сидящих в моей голове.
Вызволи меня из плена возлюбленных, бывших в моей жизни.
Вызволи меня из плена демонов, сидящих в моей голове.
Вызволи меня, вызволи меня, вызволи меня.
Перевод припева из песни «Rescue Me», группы «30 Seconds to Mars». Эшелоновец внутри меня не смог удержаться :D Но эта песня, как мне думается, хорошо отражает внутренние переживания Леви, которые стали причиной и его физических мучений.
Послушать песню можно тут: https://youtu.be/yEWb6bsd5lo
[2] Найл цитирует отрывок из «Книги Иисуса Навина» — 6:15 и 6:19.
[3] «Falcon-9» - известная ракета-носитель, запущенная в США компанией «SpaceX».
Вообще, это первая часть главы, она у меня вышла просто гигантской, из-за чего я решила разбить ее на две поменьше, для удобства читателя.