Дом был богатый — в три этажа, с широким, на восемь окон, фасадом, украшенным фальшивыми колоннами из светлого песчаника. Лангер смотрел на него почти по-хозяйски. Это были его охотничьи угодья.

Послышались тяжелые шаги, далеко разносящиеся в ночной тишине. Стражники. Лангер прижался к стене, слился с тенью колонны. Дозор приближался. Лангер поймал себя на глупом детском желании зажмуриться, как будто блеск глаз может его выдать. Худощавый, он прекрасно умещался в нише между двумя колоннами. Стражники прошли мимо.

Он выдохнул, отделился от стены. Быстро огляделся. Выждал, пока очередное облако закрыло луну, скользнул к двери. Третья по счету отмычка подошла, легко повернулась в замочной скважине. Дверь открылась без единого скрипа и так же тихо закрылась. Он умел бесшумно открыть самую скрипучую дверь — для этого надо только потянуть за ручку вверх, снимая нагрузку с петель.

Куда идти, Лангер знал. Если уметь правильно смотреть, если обращать внимание на нужные вещи, то можно узнать очень много, пройдясь мимо дома раз-другой да скучающе посматривая на окна. А если ещё и со слугами парой слов переброситься за кружечкой пива…

Он шел неслышно, как кошка. Осторожно ощупывал пространство перед собой, умело ставил ногу — так, чтобы самая рассохшаяся половица не скрипнула. Хотя, конечно, в этом доме за полами следили, скрипеть они никак не могли. Темный коридор закончился дверью. Кабинет. Стол, перед ним стул — модный, с невысокой изогнутой спинкой. Лавка, холодная и твердая на ощупь, не иначе как мраморная. Над лавкой окно, россыпь цветных стекол в переплете причудливой формы — днем, должно быть, получается красивый рисунок, а сейчас все стеклышки кажутся одинаково темными. Через окно, может быть, уходить придется, так что Лангер заранее приподнял щеколду, чтобы потом задержки не было. А вот и шкаф. Дорогой работы, с резными створками, со множеством ящичков, с секретными отделениями. С таким можно полночи провозиться, и все равно останутся не то что неоткрытые — ненайденные тайники. К счастью, ларец, про который рассказали Лангеру, должен был храниться в главном отделении — в другие он по размеру не вошел бы.

Ещё одна отмычка, и ещё. Темнота Лангеру не помеха, все равно вглубь замка глазами не заглянешь. Внутри, за створкой, оказалось ещё два выдвижных отделения. И, разумеется, оба тоже заперты.

Самое смешное, что он даже не знал в точности, что такое хранится в одном из этих ящичков. Дурацкая история, а всему виной пара лишних кружек пива в трактире да подсевший к нему незнакомец. По уму, конечно, следовало, протрезвев, отказаться от этого спора, пусть даже признать себя проигравшим. Вот только умные мысли в голову слишком поздно приходят, как водится…

Открыть ящик шкафа оказалось куда сложнее, чем замок входной двери. Для начала выяснилось, что замочная скважина — бутафория. Впрочем, это Лангера как раз не удивило, странно было бы ожидать, что тут обойдется без хитростей. Поиски настоящего механизма замка затянулись надолго, тем более что искать приходилось практически наощупь. К окну бы подтащить, хоть какой-то свет… Вряд ли Лангеру хватило бы сил сдвинуть громоздкий, тяжёлый шкаф с места, и уж точно он не смог бы сделать это бесшумно.

Он ощупывал и простукивал стенки, нажимал на все выступы. Пришлось даже немного повредить бронзовую оковку по углам — обидно, конечно, он привык гордиться тем, что не оставляет следов.

За его спиной скрипнула дверь.

 Лангер обернулся стремительно, успев при этом покрыться холодным потом и обругать себя за то, что увлекся и не расслышал шагов.

Перед ним стояла со свечой в руке и с ужасом в глазах молоденькая служанка.

Ещё можно было спастись. Ударить ее по голове прежде, чем она закричит, распахнуть окно… Он замахнулся и застыл с поднятой рукой, как последний дурень. Ну, не бил он никогда девушек! И вообще он вор, а не грабитель.

Колебания Лангера продолжались недолго, но этого хватило. Девушка успела опомниться, закричала на весь дом. Лангер метнулся к окну, дёрнул ручку. И понял, что запоров на окне было два. Он ещё успел найти вторую защелку, ещё успел подцепить язычок кончиком отмычки… Не хватило, должно быть, буквально мгновения. На него навалились сзади, повисли на плечах.

Он дрался яростно, отчаянно — но недолго, силы оказались слишком неравными. То, что он успел кому-то подбить глаз, мало утешало, тем более что в отместку об него, связанного, потом изрядно почесали кулаки.

Суд был недолог. Лангер даже не пытался отпираться — что толку, если его взяли на месте, в чужом доме, у открытого шкафа да с отмычками в руках. Если бы знал, каким будет приговор, может, и стал бы все отрицать. Понятно, что конец один, но все равно, хоть немного дольше прожить, а там мало ли что случится…

Он до последнего надеялся, что отделается плетьми. Ну, из города выгонят — неприятно, конечно, на новом месте придется осваиваться, утверждать себя, но тоже не беда. Он же вор! Всего лишь вор, не разбойник, не грабитель.

Его приговорили к виселице. Не иначе как за наглость. Ну, вообще-то залезть в дом городского судьи да его же сыну глаз подбить действительно было как-то… неуважительно, с этим Лангер не мог не согласиться. Да и другим в назидание, а то давно никого не вешали, ворье совсем распустилось. Опять же народу развлечение — весенняя ярмарка давно была, а до осенней ещё далеко…

Так он и не увидел того, что хранилось в том ящичке. Даже обидно было. Эх, встретить бы того человека из трактира, что ему, пьяному, голову заморочил… А с другой стороны — что теперь кого-то винить? Самому надо было думать.

Замок в камере был простым до смешного, прямо издевательство какое-то! Была бы у Лангера не то что отмычка, а кусок проволоки, шпилька, щепка, он наверняка сумел бы выбраться. Ничего такого у него, разумеется, не было и быть не могло. Трое суток — от оглашения приговора до дня казни — он ощупывал плиты пола, надеясь, что между ними найдется завалявшаяся булавка. Обломал все ногти, пытаясь ими провернуть механизм замка.

О том, что за дверью — не свобода, а коридор, в конце которого новый замок, да ещё и стражники, он старался не думать…

Путь от тюрьмы до Рыночной площади казался невероятно длинным — столько всего можно было увидеть, разглядеть по дороге! И одновременно страшно коротким — последний в жизни путь, больше ему землю не топтать. Руки крепко связаны за спиной, кисти уже затекли и онемели. Этак пальцы чувствительность могут потерять… Хотя какая теперь разница! Камни мостовой под босыми ногами казались тёплыми после стылой камеры. Вокруг шумела, гомонила жадная до зрелищ толпа. Лица, лица… Чужие, насмешливые, осуждающие, а больше всего — предвкушающие. Хоть бы одно дружеское лицо увидеть, один сочувствующий взгляд!

Стражник грубо пихнул в спину, заставляя ускорить шаг. Оттолкнуть бы его, кинуться в узкий переулок, а там подворотнями, крысиными норами, крышами…

Четверо стражников вокруг него — одного оттолкнешь, остальные скрутят. И толпа, которая радостно кинется ловить беглеца. И связанные руки, даже плечом шевельнуть и то трудно.

Деревянный помост из грубых, неструганных досок неприятно царапал ступни. Верёвочная петля раскачивалась перед глазами. Лангер жадно оглядывался по сторонам, стараясь побольше увидеть, ухватить взглядом. И ведь понятно же, что перед смертью не надышишься — а все равно хочется. Вот и знакомое лицо в толпе мелькнуло, дружок его, Ян Кеннип. Вместе начинали когда-то, в одной шайке, да таланты у них разные оказались — Лангер домушником стал, а Ян карманником. Хоть бы посмотрел теперь, рукой махнул… Не до того ему, делом занят, Лангеру-то сверху хорошо видно, как он аккуратно, никого не толкнув, перемещается в толпе, как замирает на миг возле богато одетого зеваки… Ну и правильно, что время терять — пока все пялятся на помост, самая пора чужие карманы проверить…

Чиновник из ратуши скучным, равнодушным голосом перечислял грехи Лангера. Причем льстил ему безбожно, половину лишнего назвал. Небось Хромой Лассе зубами скрипит от злости, он так чванился, когда год назад обчистил ювелирную лавку…

В толпе, окружавшей виселицу, вдруг возникло какое-то возмущение. Кто-то протискивался к помосту. Человек возвышался над толпой почти на голову. Крепкая фигура, широкие плечи и белый девичий чепец с праздничными оборками. На грубом лице, красном, как кирпич, блестели маленькие черные глаза.

— Остановите казнь! — голос у девушки оказался под стать внешности, резкий и зычный. — Я, невинная девушка Риона Хейнст, по закону и по обычаю вступаю с этим человеком в брак!

Кажется, вся площадь ахнула от изумления в унисон — и замолчала. Стало очень тихо. И в этой тишине отчётливо прозвучал насмешливый голос стражника, стоящего у помоста:

— Это ты-то прекрасная и невинная дева?

Риона стремительно обернулась:

— Про прекрасную в законе ничего не сказано. А если у вас, уважаемый, есть причины сомневаться в моей невинности — я полагаю, вы готовы представить доказательства тому или ответить в суде за клевету!

Толпа жадно ловила каждое слово. Разочарованным никто не был — казнь ли, свадьба, все развлечение! Ответ девушки встретили одобрительным гомоном.

Стражник отступил на шаг, пробормотал растерянно:

— Ну что ты сразу-то, какая клевета! Пошутил я, пошутил!

Риона удовлетворённо кивнула и отвернулась. Стражник пробормотал негромко:

— Да уж точно невинная, кто же с такой согрешить захочет…

Она не услышала. Или сделала вид, что не услышала. Поднялась на помост так, словно каждый день по этим ступеням ходила, и стояла с равнодушным видом, молча ждала, пока чиновник сообразит, что происходит, пока пошлет за писарем из ратуши…

Палач злорадно ухмыльнулся, бросил Лангеру:

— Ох и хороша твоя невеста! На твоём месте я бы отказался. Петля, поди, и то жарче обнимает.

Сам Лангер вообще не понимал, что здесь происходит. Невеста? Брак? Были в городе пара девчонок, от которых он мог бы ждать подобного. Может, даже и не пара, подружек у Лангера хватало, с ним всякая была рада соловьев послушать на чужом сеновале. Но эта… Прежде он и не взглянул бы на такую. Сутулится, а все равно высокая, как каланча, лицо рябое, рот как ножом прорезан. Да о чем он думает?! По закону и обычаю… Сто лет, поди, никто про этот закон не вспоминал! Это же выходит — его сейчас отпустят? Это он, значит, жив останется? Она ему жизнь спасет?!

Слова палача он понял не сразу. А когда понял…

— Ты бы язык попридержал, уважаемый! — он усмехнулся весело и дерзко, как всегда. — А то ведь мне сейчас руки развяжут, так я и в морду дать смогу, если будешь мою невесту оскорблять!

Палач ругнулся, отошёл в сторону, напоследок резко дёрнул веревки, ещё сильнее стягивая руки. Люди перед помостом шумели, смеялись, выкрикивали поздравления. Лангер зубоскалил, отвечал на насмешку насмешкой, на добрые слова дурашливым поклоном. Связанные руки болели чуть ли не до слез, он привычно скрывал слабость. Риона стояла на помосте, на виду у всех, с таким видом, словно ее все это вовсе не касалось. Словно ничего не слышала.

Появился наконец писарь с тяжёлой книгой. Выступил вперёд чиновник, начал задавать обоим вопросы — как зовут, откуда родом, где живут, как родителей звали… На последний вопрос Лангер, как всегда, соврал, что не помнит. Отца он и верно не помнил, а вот мать… Рассказывать всей площади, что его мать была гулящей девкой, он не собирался. Мало ли что было! Не он ей судья. И тем более не эта толпа.

Обвенчал их тот же священник, который должен был исповедовать Лангера перед казнью. К этому времени ему наконец освободили руки. Кисти заболели ещё сильнее, хотя только что казалось, что больше некуда. Как умудрился поставить подпись — самому непонятно.

А потом Риона посмотрела на него. И сказала неожиданно просто, буднично:

— Ну, пойдем домой!

С помоста он спустился с трудом, колени дрожали. Она заметила. Спросила негромко:

— Ты идти-то можешь? Вообще… как ты?

— Да нормально все, — он заставил себя выпрямиться. — Голова только закружилась, а так ничего. Меня не пытали, я ведь не запирался.

— Ну так пойдем, — она взяла его под руку. Пока шли через площадь, им пришлось протискиваться сквозь толпу. Лангера хлопали по плечу, называли счастливчиком, норовили оторвать лоскут от его рубашки — на удачу.

Наконец они выбрались на узкую тихую улочку. Лангер косился на свою невесту… нет, уже жену. Чепец белоснежный, накрахмаленный, и платье добротное, не линялое. Из простых, но при деньгах. Это хорошо. И что не бедствует, хорошо, и что не дворянка. Когда-то в юности случалось Лангеру с дворянками любовь крутить… Нет уж, никаких денег не надо, чтобы на тебя из-за них смотрели, как на ученого пуделя, который за косточку на задних лапках прыгать должен.

— Почему ты за меня заступился? — вдруг спросила Риона. Лангер посмотрел с недоумением, она пояснила: — Ну, перед палачом.

Надо же, всё-таки услышала.

— Потому что он хам, — ответил Лангер не задумываясь. Подумал и добавил: — А ты мне жизнь спасла. Спасибо.

— На здоровье, — в голосе ее слышалась насмешка.

Ещё сотню шагов они молчали. Лангер понемногу свыкался с тем, что он жив, что он не умрет сегодня — как совсем недавно, и часа не прошло, свыкался с близкой смертью. Случайные прохожие смотрели на них с недоумением. Лангер вдруг остро почувствовал, как нелепо он выглядит рядом с… супругой. Босой, в рваной рубашке, в грязных штанах, прямо нищий. Только что рожа смазливая.

Они шли ровно той же улицей, по которой вели Лангера пару часов назад. А кажется — целая вечность с тех пор прошла… И опять он идёт, как под стражей. Только теперь руки свободны. И вокруг никого, одна только Риона. Оттолкнуть ее, кинуться в переулок, а там подворотнями, крысиными норами… Никто не остановит.

А только — зачем? Сейчас его не на казнь ведут. Если что, так ведь все эти переулки никуда от него не денутся, а пока надо хоть немного опомниться, дыхание перевести. Посмотреть, куда они идут, что ему судьба на этот раз подсунула. Понять, зачем эта самая невинная девушка вдруг выкинула такое. По одежде судить — деньги у нее водятся, значит, и женихи должны водиться…

— А зачем ты это сделала? — спросил он. — Зачем я тебе нужен?

— Влюбилась я в тебя с первого взгляда, поняла, что жить без тебя не смогу, — ответила она все так же невозмутимо.

Он фыркнул.

— Смешно. Ну, а по правде?

— По правде не скажу, — кажется, в голосе ее послышалось раздражение. — Надо, так сам догадайся.

Они пришли в ремесленный квартал. Здесь было потише, чем в центре, и улицы почище. Почти не было праздных прохожих, не слышалось голосов торговцев, и шелест деревьев, растущих вдоль канала, заглушал отдаленный городской гул. И дышалось здесь легче, пыли не было, от воды веяло свежестью.

Дом оказался ровно такой, как можно было ожидать по виду, по одежде Рионы — без излишеств, но крепкий, добротный, в два этажа, не считая цоколя. Цоколь густо, дочерна, просмолен, ставни крашены зелёным, и видно, что краска свежая, недавно обновлялась. Высокое, в пять ступенек, крыльцо вдруг показалось Лангеру похожим на помост, на котором ему пришлось сегодня стоять. И ступеньки такие же… Да нет же, вот ещё глупости! Тот страшный помост остался в прошлом, а это просто дом, в котором он, Лангер, будет теперь жить…

Они поднялись. Дверь открыла служанка, немолодая, полная, в кухонном фартуке поверх темного платья. В руках женщина держала большую миску, вытирала ее полотенцем.

— Рано вы вернулись, хозяйка! — всполошилась служанка, косясь любопытным глазом на Лангера. Ну да, нечасто ее хозяйка в дом оборванцев приводит…

— Я сейчас снова уйду, — ответила та как-то рассеянно. — Ты обед не готовила ещё? Ну и хорошо, побольше приготовь. И что-нибудь праздничное. Мяса, может, купи. У меня… у нас сегодня свадьба. Я замуж вышла. Это мой муж, познакомься.

Служанка выронила миску. В тишине дома звук падения показался оглушительным, бело-голубые осколки разлетелись во все стороны.

— Растяпа, — хладнокровно прокомментировала Риона.

— Да как же это? — дар речи вернулся к служанке не сразу, зато уж после этого слова полились потоком. — Замуж? Оно замечательно, да только ведь так не делается! Надо гостей созвать, всех мастеров, как положено! И Клааса с Йостом тоже позвать надо. По-людски, по обычаю…

Риона поморщилась.

— Ох, да перестань ты, Магда! Ну что за глупости, всех созывать! Кому какое дело… Своих ещё ладно, Йоста и Клааса, а остальных ни к чему. Только сегодня уже поздно, а на неделе не до того. Значит, в следующее воскресенье и отпразднуем. А сегодня ты тоже чего-нибудь приготовь.

Она повернулась к Лангеру, пояснила:

 — Это мои подмастерья. Ну, познакомишься ещё. Ты сейчас, верно, отдохнуть хочешь.

— Умыться бы, — признался он, оглядывая очень чистый пол, беленые стены, белоснежные занавески… И свои ноги, собравшие грязь со всего города.

— Это верно, — согласилась Риона. — Магда тебе сейчас воды нагреет, слышишь, Магда? А я пойду… я ведь по делам шла, когда тебя увидела.

— Подожди, — попытался остановить ее Лангер. — Я спросить хотел…

На самом деле он и сам не знал, о чем спросить. Все это было так… странно. Нелепо и непонятно.

— Да не могу я сейчас, — к его удивлению, она ответила сочувственно, почти извиняющимся тоном. — Я спешу, правда. Вечером поговорим, как вернусь.