Риона торопливо вышла, Магда тоже исчезла — видимо, воду греть пошла или обед готовить. Лангер остался один. Помялся немного у стены, потом решил, что стесняться глупо. Прошёлся по комнате, по привычке оценивая обстановку. Шкаф со стеклянными дверцами, широкий стол, крытый скатертью из плотной синей ткани, дюжина стульев… Все выглядело добротным и надёжным, но простым и старомодным. На стене зеркало — очень качественное, чистое, но небольшое, и рама скромная. В шкафу посуда — высокие стеклянные бокалы на тонких ножках, латунные блюда, начищенные до блеска… Ни серебра, ни фарфора. Только и есть в комнате дорогого, что ваза цветного стекла, сложной формы, на столе. Он невольно залюбовался переливами синего и зеленого, словно из старого, темного льда вырезано. Вернее, отлито — линии плавные, извитые, как сосульки в конце зимы. В стеклянных изделиях Лангер не слишком разбирался — их воровать неудобно, слишком тяжёлые, громоздкие и хрупкие, но все равно видел, что вещь явно недешевая, качественной работы. Пожалуй, она одна дороже всей остальной обстановки.

А в целом — пустышка, вроде и не бедно, а взять нечего.

Лангер поймал себя на этой мысли и чуть не рассмеялся. Ну что за глупости! Это же теперь его дом.

В комнату зашла Магда со стопкой одежды в руках.

— Возьмите, хозяин, переоденетесь потом…

Он вздрогнул от неожиданного обращения. Кажется, служанка и сама себя неловко чувствовала, обращаясь к нему так. А с другой стороны — муж хозяйки, значит, хозяин.

Вещи выглядели поношенными, но чистыми, даже не помятыми. И совсем старомодными, такое уже давно не носят.

— Это от отца Ри… хозяйки осталось, что ли? — спросил Лангер и, как выяснилось, угадал.

— Да, от старого хозяина, — кивнула Магда.

 Лангер уже собрался расспросить ее, он прекрасно знал, как много могут рассказать о хозяевах слуги, куда больше, чем те о них. Но посмотрел в лицо Магды — и промолчал. Эта женщина явно была не из тех, кто станет сплетничать о хозяйке. Пусть даже и с хозяином.

В задней комнате уже стояли деревянный ушат да кувшин. Мальчишка лет двенадцати принес два ведра горячей воды.

— Ты давно здесь служишь? — спросил его Лангер. Мальчишка ответил не сразу, помедлил, потом бросил почти высокомерно:

— Я у мастера Рионы в учениках.

Вот как, значит. Мастер Риона. Была бы она только владелицей мастерской, он бы сказал «у хозяйки Рионы». Интересно, что же у нее за мастерская, что она сама — мастер? Ткацкая? Вышивальная? Женщины-мастера — не такая уж редкость, да только обычно у них и в учениках девочки… Совсем недавно, на площади, чиновник спрашивал ее об этом, только Лангер ничего толком не слышал, не до того было. Можно спросить у мальчишки, но это как-то совсем глупо выглядело бы — мужу спрашивать, чем занимается его жена. Ладно, потом узнает.

Он вымылся, оделся. Одежда пахла какой-то травой, ромашкой, что ли. Или нет? Не разбирался он в травах. Вроде от моли эту траву в шкафы кладут. Почему-то этот запах показался ему очень… уютным, что ли. Домашним.

Дома у них так не пахло. Не было у них с матерью лишних вещей, которые надо было бы убирать в сундук, перекладывая ромашкой от моли. Что было, то и носили, пока не сносится.

Риона все не возвращалась. От скуки Лангер обошел весь дом. В задней комнате смотреть было не на что, переднюю он уже изучил. Прошел дальше по коридору, заглянул в кухню. Там было жарко, аппетитно пахло тушеными овощами. Магда возилась с кастрюлями и сковородками. Его появлению она явно не обрадовалась, взглянула настороженно, недоверчиво.

— Вам что-то нужно, хозяин?

— Да так, посмотреть хотел… — начал было он

— Да что вам тут смотреть! — решительно перебила она. — Ещё ошпаритесь, чего доброго…

Он не стал настаивать, отступил. И правда, что ему тут смотреть? Кухня тесная, двоим и не повернуться. А Магду понять можно, в этом кругу так замуж не выходят. Это она ещё не знает, кто он такой и откуда взялся, а завтра с утра пойдет на рынок — услышит во всех подробностях…

Напротив кухонной двери была ещё одна, неожиданно запертая — за ней, видимо, и располагалась мастерская. Замок совсем никуда не годный, такой разве что от сквозняка защитит. С другой стороны, от кого Рионе в своем доме запираться? От Магды, что ли? Лангер постоял перед дверью, борясь с соблазном открыть ее — просто так, безо всякой корысти, из интереса. Здравый смысл пересилил.

Потом он прошёлся по коридору в обратную сторону. В дальнем конце располагалась лестница. Он постоял немного, думая, куда идти — вверх или вниз. Рассудил, что внизу вряд ли найдется что-нибудь, кроме погреба с припасами, а ссориться с Магдой ему сейчас ни к чему. И пошел наверх. Лестница была крутая и узкая — явно ни разу не перестраивали, как с самого начала построили, так и осталось. В богатых домах лестницу делают широкой и удобной, даже если само здание старое.

Наверху он увидел три двери — три комнаты, две окнами на фасад, одна во двор. Первая — чистая, строгая и какая-то нежилая. Не то чтобы там пахло пылью или затхлостью, а все равно… Видно, отцовская. Когда он умер, интересно? Вторая — явно спальня самой Рионы. Узкая высокая кровать, сундук. столик у окна... Лангер поколебался на пороге, любопытство боролось с приличиями. Все же не стал заходить, аккуратно прикрыл дверь. Успеет ещё на нее насмотреться.

Третья комната оказалась, по-видимому, кабинетом. Просторная и светлая, с двумя окнами. В простенке между ними книжный шкаф с откидной крышкой, которая, открываясь, превращается в письменный стол. Лангер вспомнил модное слово «бюро». Кажется, единственное, что в этом доме новое из мебели, всему остальному здесь лет по сто, не меньше.

Заглядывать в бюро он не стал — незачем. Что там может быть? Счета, расходные книги… Вполне вероятно, что и деньги, кстати. А замок-то совсем хлипкий. Посоветовать, что ли, Рионе, чтобы поменяла… Потом он подошёл к окну. Внизу был маленький дворик, огороженный с двух сторон забором, а с третьей одноэтажным строением, примыкающим к дому. Лангер прикинул, где находится та запертая дверь возле кухни. Ну, точно, это и есть мастерская.

Дорожки, посыпанные жёлтым песком, делили двор на ровные квадратики клумб с цветами. Мать любила цветы. При крохотном деревянном домишке, в котором они ютились, никакого садика, разумеется, не было. Она выращивала цветы в горшках — на подоконнике и прямо на крыльце. Нетерпеливо ждала, когда раскроется очередной бутон, подолгу любовалась цветком…

А этот садик был совсем запущенный, неухоженный. Клумбы сорняками заросли, розы едва видны среди бурьяна. Оно и понятно, если подумать — обычно этим хозяйка занимается, пока хозяин деньги зарабатывает, а тут Риона сама за хозяина, ей не до того. Хотя могла бы ученику поручить. Ладно, в будние дни у него дел хватает, а вот сегодня, в воскресенье, чем он занимается? Ну, воды принес…

И опять Лангер поразился своим мыслям. Как будто это по правде его дом, и ему не плевать, как эти клумбы выглядят!

А с другой стороны — конечно, по правде, в шутку, что ли? Раз он Рионе муж… Обвенчали их по правде.

Вдруг остро накатило понимание случившегося. Аж голова закружилась, он поспешил сесть на стул. Вот ведь день выдался! Сначала он помирать собирался, и ведь уже почти совсем собрался, смирился, почти успел проститься с белым светом. Да что там — под виселицей уже стоял, последние минуты заканчивались. Потом вдруг раз, и отмена вышла, оказалось, что он ещё подышит, поглядит на солнышко. Тоже ведь — опомниться надо, осознать… А вот о том, что в довесок к помилованию прилагается, он до сих пор и не думал. И на дом этот смотрел, как… ну, скажем, гость. Не то чтобы совсем чужой, и не тайком влез — открыто вошёл, и по сторонам оглядывается без опаски, а все же — посторонний, его здесь ничего не касается…

Это теперь его дом. Ему тут жить. И розы вперемешку с бурьяном тоже теперь его, по-настоящему, насовсем. И эта самая мастер Риона, рябая каланча — его жена. Насовсем. Да и не в том дело, что каланча — будь она хоть первой красавицей, все равно… Жена. То есть это — каждую ночь с ней в постель ложиться. С ней одной.

И постель тоже — каждую ночь одна и та же.

И каждый день обедать за столом под синей скатертью, перед окном с мелкими разноцветными стеклами.

Лангер никогда так не жил. Он мог неделю снимать комнату на самом дорогом постоялом дворе, а потом неделю ютиться в развалинах старой кожевенной мастерской у реки, сидеть у костра с десятком таких же оборванцев, пока не случится выгодного дела. Мог прижиться на полгода у какой-нибудь молодой вдовушки, пока она не найдет себе партию получше. Мог сорваться с места и отправиться через полстраны, чтобы вернуться с полными карманами…

Мог. А теперь не может. Аж страшно стало. И невольно вспомнились слова палача о том, что стоило бы отказаться.

Может, и верно стоило бы?

Нет. Он живой, голова на месте, руки-ноги тоже. И не будет же его супруга под замком держать! Хоть бы даже прямо сейчас — выскочить в окно, а то и в двери выйти, и поминай, как звали…

А может, это не так и плохо, чтобы каждый день одно и то же? Куча людей так живут. Да почти все! И сам он так жил когда-то, пока мать жива была. Может, ему ещё и понравится? Попробовать-то можно. В окно сигануть он всегда успеет.

Наконец вернулась Риона. Лангер думал сразу же поговорить с ней, но она ушла на кухню, обсуждала что-то с Магдой — то ли цены на кур, то ли расход масла…

Потом Магда накрыла стол, его обедать позвали. По правде говоря, давно пора было. В день казни, по обычаю, осуждённых кормят щедро, только Лангеру кусок в горло не лез, да и с тех пор целый день прошел.

И разговор опять пришлось отложить, потому что за стол сели все вместе — и сама Магда, и даже мальчишка-ученик, имени которого Лангер так и не спросил.

Все чинно ждали, пока Риона прочитала молитву. Ну правильно, раз мужчины в доме нет, так она за главу семьи, кому же ещё…

С тех пор, как не стало матери, Лангер и не вспоминал про молитву перед едой. Некому было ее читать, да и не за что благодарить.

Наконец приступили к обеду. Как ни голоден Лангер был, а по привычке между делом осматривался по сторонам цепким взглядом, подмечал детали.

Магда сидела за столом сбоку от Рионы. Не рядом, а через два стула, как будто для кого-то место оставлено было. Интересно, давно ли она в этом доме служит? Годами она, пожалуй, Рионе в матери годится. Но Риона с ней держится строго, сдержанно.

За дальним концом стола сидел мальчишка-ученик, и в тарелке у него были пустые бобы, без мяса — а все же полная тарелка, и подливки Магда ему не пожалела. Интересно, он всегда за общим столом обедает, или сегодня пустили, в честь свадьбы хозяйки? Мальчишка держался скромно, но спокойно, без страха. И на еду не накидывался, видно, каждый день досыта ест.

 Обычно ученики за одним столом с мастером не сидят, их место — в углу на кухне. Да и держат их обычно впроголодь. Лангер это знал не понаслышке. Как мать померла, он не сразу к ворам подался, сначала пробовал по-честному жить. Ну и потом, в шайке, с другими ребятами разговаривал…

Тут Лангер спохватился, что тарелка у него уже пустая. И не заметил, как все умял. После тюремных харчей всякая еда вкусной покажется, понятное дело, притом Магда, похоже, и впрямь постаралась. И хлеб белый на столе, и в бокалах вино, а не пиво. Он даже пожалел, что с голодухи проглотил все, не распробовав толком. Ну, не последний раз.

После обеда они с Рионой наконец остались вдвоем. Все за этим же столом. И, кажется, оба чувствовали себя одинаково неуютно. Слишком велик был этот стол для двоих, на большую семью он был рассчитан. Пообедать — ещё куда ни шло, а разговоры разговаривать… Все равно, что посреди площади.

— Пойдем наверх? — предложила Риона. Лангер с готовностью встал, ему тоже там понравилось больше. А Рионе уж точно в кабинете было привычнее и свободнее. А ещё на втором этаже их никто не подслушал бы. Может, и здесь никто не стал бы, но наверху — надёжнее.

Едва за ними закрылась дверь, Лангер нетерпеливо повторил тот же вопрос, что задал ей ещё по дороге:

— Ну и зачем тебе это нужно было?

— А тебе велика ли разница? — нахмурились Риона. — Считай, что я замуж захотела выйти.

— Замуж ты и так могла выйти, — возразил Лангер. — Если у тебя своя мастерская, то жениха тебе найти нетрудно.

— Нетрудно, — кивнула Риона. — За мою мастерскую, верно, многие с радостью пошли бы. А не за меня. Тебе по крайней мере что сама я не нужна, что мастерская.

И они замолчали. Потом Риона вдруг спросила совсем неожиданное:

— А ты правда родителей не помнишь?

И почему-то Лангер ответил правду:

— Маму помню. Мне восемь лет было, когда она померла.

— А я как раз маму и не помню, — вздохнула Риона. — Мне два года было.

— А отец? — спросил Лангер.

— Отец пять лет назад умер. Простудился и умер, зима тогда морозная была, а он из мастерской на улицу все выскакивал, от жара…

И опять молчание, неловкое, тягостное.

— А ты не боишься меня в дом пускать? — спросил Лангер. — Я ведь вор. Вот обокраду тебя и сбегу.

— Не боюсь, — покачала она головой. — Что ты у меня украсть можешь? Мастерскую ты не украдешь, там печи, их с места не сдвинуть. Умение ты мое не украдешь, оно у меня в руках да в голове. Мастерства не украдешь, мой шедевр в зале гильдии стоит, все мастера в городе помнят, как меня принимали. Имени моего не украдешь, которое мне от отца осталось, по всей стране на ярмарках мой товар берут. А деньги… немного их в доме хранится, в основном все в деле. Так чего мне бояться?

— А если я тебя зарежу? — предположил Лангер. На самом деле он ничего бы тут не тронул, ясное дело. Он даже у случайной подружки на одну ночь ни гроша никогда не брал, даже на постоялом дворе, где случалось остановиться, ничего не трогал ни у хозяев, ни у постояльцев. Потому что неправильно это. Нельзя злом платить тем, кто с тобой по-человечески. А тем более — Риона ему жизнь спасла.

Так что бояться ей было нечего. Вот только она-то не могла этого знать!

Риона уставилась на него с искренним удивлением.

— Зачем?! Ты же не дурак. Убийство скорее заметят, чем кражу, и искать убийцу будут не так, как вора. Корысти никакой, один вред, как ни посмотри!

Лангер кивнул:

— Корысти нет, это верно. Ну а вообще… как мы с тобой будем жить?

Она пожала плечами.

— Не знаю. Как все люди живут. Как муж с женой.

— Муж должен семью обеспечивать, — мрачно буркнул Лангер, — деньги должен зарабатывать. А я только одно ремесло знаю.

— Нет! — всполошилась Риона. — Не надо! Я прошу… настаиваю! Не воруй, обещай мне, что не будешь больше воровать!

— Да не переживай ты, — усмехнулся он. — Все нормально будет, я не попадусь больше.

— Я уж видела, как ты не попадаешься, — язвительно ответила она. — Во второй раз я тебя выручить не смогу. И репутацию ты мне испортишь. Кто станет со мной дело иметь, если у меня в семье вор?

Это было резонно. Доброе имя потерять легко, а восстановить — порой и жизни не хватит. Он задумался. Что же, если рассудить — так ведь вор Лангер сегодня умереть должен был, на Рыночной площади, на глазах у всего честного народа. Может, это и правильно — чтобы вор умер, и начал жить кто-то другой?

Когда в детстве ему случалось стянуть у торговца на рынке яблоко или лепешку, мать бранила его, могла даже подзатыльник дать. Она не хотела, чтобы он вором стал…

И если он хочет попробовать жить как все… если он готов считать этот дом, надёжный и крепкий, своим…

Риона не торопила его. Молча ждала, даже смотрела куда-то в сторону.

— Ты права, — проговорил Лангер. — Обещаю. Раз уж я твой муж и с тобой тут живу, я воровать не буду.

Вот теперь Риона посмотрела ему в лицо. Очень даже внимательно, словно внутрь него заглянуть хотела. И кивнула удовлетворённо:

— Хорошо. Я тебе верю.

Потом она вдруг задумалась, сказала неуверенно, осторожно:

— День сегодня трудный был. Ты устал, наверное. Давай врозь ляжем, ну, в смысле, отложим до завтра!

В первый момент Лангер хотел было возмутиться — что значит устал? Мужчина он или кто? А потом опомнился.

Это не случайная красотка, которой надо пыль в глаза пустить, перед которой надо хорохориться и выделываться. Это его жена. Им долго вместе жить, им друг друга и усталыми видеть, и больными, и всякими… Да и не дура она, понимает, какой он есть. А он и впрямь устал. Как приговор огласили, с тех пор он почти не спал — жалко было время на сон терять, да и страх не давал уснуть. А про сегодняшний день и говорить нечего. Он, можно сказать, умер и заново родился…

— Давай до завтра, — согласился он. — Мне где лечь? В задней комнате на лавке?

— Там Виллем спит, — качнула головой Риона. — А ты в отцовской комнате ложись. Не думай, Магда там все время проветривает, и матрас просушивает.

Как нарочно от этого разговора, вдруг резко накатила слабость. Лангер с трудом, как дряхлый старик, встал со стула.

— Ну так я прямо сейчас и пойду, ладно?

— Иди, конечно. Доброй ночи!

Он чуть помедлил, сам не зная зачем. Наверное, надо было что-то ещё сказать. Или сделать. Все же это его жена, а не трактирщица или подавальщица на постоялом дворе. Может, поцеловать ее, расставаясь…

Так ничего он и не сообразил. Молча вышел из кабинета, прошел в комнату напротив. Рухнул в постель — действительно свежую, не отсыревшую, и тут же заснул как убитый.